«Когда ни одно американское предприятие не будет под иностранным контролем и когда США перестанут быть объектом наживы европейских банкиров и кредиторов, для нас настанут счастливые дни». Так в 1884 году писал американский журнал Bankers’ Magazine.

Читателю, возможно, трудно поверить, что банковский журнал, издававшийся в Америке, мог проявлять такую враждебность к иностранным инвесторам. Но такое высказывание было вполне в духе того времени. США всегда относились к иностранным инвесторам крайне отрицательно.

В 1832 году Эндрю Джексон, ныне икона для американских сторонников свободного рынка, отказался обновить лицензию фактически центрального банка, второго банка США — наследника Гамильтоновского банка (см. главу 2). Основанием стало то, что доля иностранного участия в банке была слишком высока — 30% (эту меру горячо одобрили бы финны времен, предшествовавших вступлению в Евросоюз!). Объясняя свое решение, Джексон сказал: «Если акции банка перейдут в руки граждан зарубежной страны, а нам придется с ней воевать, то в каких условиях мы окажемся? Контролируя нашу валюту, получая наши общественные деньги, держа в зависимости тысячи наших граждан, эта страна будет намного более могущественной и опасной, чем действуя исключительно посредством армии и флота. Если нам нужен банк, он должен быть чисто американским». Если бы сегодня что-то подобное сказал президент какой-либо развивающейся страны, его назвали бы ксенофобом-динозавром и подвергли бы остракизму в международном сообществе.

С самых ранних дней своего экономического развития и вплоть до Первой мировой войны США были крупнейшим в мире импортером иностранного капитала. Поэтому, разумеется, всегда существовали опасения по поводу «дистанционного управления» иностранных инвесторов. «Мы не боимся ИНОСТРАННОГО КАПИТАЛА, если он будет под американским управлением» [курсив и заглавные буквы в оригинале], — заявлял Niles’ Weekly Register, националистический журнал в духе Гамильтона, в 1835 году.

Понимая подобные чувства, американское федеральное правительство строго следило за зарубежными инвестициями. Акционеры-нерезиденты не могли голосовать, и только американские граждане имели право стать директорами национального банка (в отличие от банка штата). Это значило, что «иностранные граждане и финансовые организации могли покупать акции национальных банков США, только если они были готовы иметь американских граждан в качестве своих представителей в советах директоров». Это препятствовало поступлению иностранных инвестиций в банковский сектор. В 1817 году Конгрессом была установлена навигационная монополия американских судов на каботажные перевозки, которая продолжалась до Первой мировой войны. Строго регулировались и иностранные инвестиции в отрасли, связанные с природными ресурсами. Правительства многих штатов запрещали или ограничивали капиталовложения иностранцев-нерезидентов в землю. Федеральный закон об иностранной собственности 1887 года запрещал иностранцам (или компаниям, более 20% которых принадлежит иностранцам) владеть землей на «территориях» (в отличие от полностью сформировавшихся штатов), где спекуляция земельными ресурсами была особенно наглой. Федеральные законы о недрах ограничивали права на недра США, оставляя их американским гражданам и компаниям. В 1878 году был принят закон о лесе, который разрешал вырубку на общественных землях только американским резидентам.

Законы некоторых штатов, в отличие от федеральных, были еще более враждебны к иностранным инвестициям. В некоторых штатах для иностранцев налоги были значительно выше, чем для американцев. Печально известен закон Индианы, который в 1887 году вообще лишил зарубежные фирмы судебной защиты. В конце XIX века правительство штата Нью-Йорк стало особенно жестко относиться к прямым иностранным инвестициям в финансовом секторе, то есть в отрасли, в которой регион быстро выходил на ведущие мировые позиции (явный случай защиты неокрепшей отрасли). В 1880-х годах там был принят закон, который запрещал иностранным банкам заниматься «банковским делом», то есть принимать вклады и учитывать вексель. Банковский закон 1914 года запретил учреждать отделения иностранных банков. Например, Лондонский банк Сити и Мидленда (в то время третий в мире по объему вкладов) не мог открыть филиал в Нью-Йорке, хотя имел 867 отделений по всему миру и 45 банков-корреспондентов в одних только США.

Несмотря на интенсивный и порой очень жесткий контроль иностранных инвестиций, США на протяжении XIX — начала ХХ века оставались главным их получателем. Точно так же жесткие ограничения на деятельность транснациональных корпораций в Китае не препятствуют поступлению огромных средств в эту страну в последние десятилетия. Это опровергает убеждение злых самаритян по поводу того, что регулирование иностранных инвестиций неминуемо снижает их приток, а либерализация, наоборот, приводит к их увеличению. Более того, несмотря на жесткие ограничения иностранных инвестиций (а я бы сказал, что и благодаря им), а также наличие действующих тарифов на промышленную продукцию, которые были самыми высокими в мире, США на протяжении всего XIX века и вплоть до 1920-х годов оставались самой быстрорастущей экономикой мира. Это никак не соответствует стандартному мнению, что подобные ограничения вредят перспективам экономического роста.

Еще более драконовскими, чем в США, были меры по регулированию иностранных инвестиций в Японии, особенно до 1963 года, когда иностранное участие было ограничено 49%, а во многих «важнейших отраслях» попросту запрещено. Постепенно подобные капиталовложения были либерализованы, но только в тех сферах, где собственно японские фирмы были к этому готовы. В результате Страна восходящего солнца получила меньше всего прямых иностранных инвестиций в отношении к общим национальным за пределами коммунистического блока. Учитывая это, можно сказать, что слова японского правительства о том, что «наложение ограничений на [прямые иностранные] инвестиции не кажется разумным решением даже с точки зрения методов развития», произнесенные на недавнем совещании ВТО, служат классическим примером избирательной исторической амнезии, двойных стандартов и «отбрасывания лестницы».

Корея и Тайвань часто рассматриваются как пионеры политики благоприятствования прямым иностранным инвестициям благодаря успехам своих экспортно-производственных зон (ЭПЗ), в которых зарубежные фирмы-инвесторы почти не подвергались регулированию. Однако за пределами этих зон существовали многие ограничительные меры, позволявшие этим государствам быстрее накапливать технологические возможности, что, в свою очередь, снижало необходимость применения принципа вседозволенности в ЭПЗ. В дальнейшем они сократили число отраслей, в которых могли принимать участие иностранные компании, и установили потолок на долю собственности. Просеивались технологии, используемые транснациональными корпорациями, устанавливались определенные ограничения для экспорта. Довольно жестко соблюдались требования местного компонента, хотя в применении к экспортируемым продуктам они были не так суровы (чтобы низкокачественное местное сырье не помешало конкурентоспособности экспортных товаров страны). В результате Корея стала одной из наименее зависимых от прямых иностранных инвестиций стран мира до конца 1990-х годов, когда перешла на неолиберальные методы в экономике. Тайвань, где политика была немного мягче, чуть больше зависел от иностранных капиталовложений, но и эта зависимость была ниже, чем в среднем для развивающихся стран.

Крупнейшие европейские государства — Великобритания, Франция и Германия — не заходили в деле регулирования иностранных инвестиций так далеко, как США, Япония или Финляндия. До Второй мировой войны это им было и не нужно: по большей части они сами инвестировали. Однако после Второй мировой, когда эти страны в огромных количествах стали получать деньги сначала из США, а затем и из Японии, они тоже решили ограничить их поток и наложить функциональные требования. Вплоть до 1970-х основная мера — контроль иностранной валюты. После отмены этого ограничения все равно применялись неофициальные требования к функциональности. Даже якобы дружественное к зарубежным инвестициям правительство Великобритании использовало ряд «положений» и «добровольных ограничений» относительно местных компонентов, объемов производства и экспорта. Когда в 1981 году компания Nissan построила завод в этой стране, она вынуждена была закупать 60% необходимых составляющих на месте, а со временем эта доля увеличилась до 80%. Сообщалось, что британское правительство также «оказывало давление на [Ford и General Motors], чтобы улучшить торговый баланс».

Даже примеры Сингапура и Ирландии — стран, которые добились успеха, действительно полагаясь на прямые иностранные инвестиции, — не доказывают, что правительства стран-получателей должны разрешить транснациональным корпорациям делать все, что тем заблагорассудится. Приветствуя иностранный капитал, правительства этих стран использовали выборочную политику, чтобы привлечь деньги из-за рубежа именно в те отрасли, которые они считали стратегически важными для будущего развития экономики. В отличие от Гонконга, который действительно придерживался либеральных методов в отношении прямых иностранных инвестиций, Сингапур всегда руководствовался целенаправленным подходом. Ирландия начала на деле процветать уже после того, как переключилась с неразборчивого отношения к прямым иностранным инвестициям («чем больше, тем веселее») на целенаправленную стратегию, которая должна была в первую очередь привлечь иностранный капитал в такие секторы, как электроника, фармацевтика, производство программного обеспечения и финансовые услуги. Довольно широко применялись и функциональные требования.

Подводя итоги, можно отметить, что история на стороне регуляторов. Большинство современных богатых стран прибегали к управлению иностранными инвестициями, будучи их получателями. Иногда меры регулирования были попросту драконовскими (лучшие примеры тому — Финляндия, Япония, Корея и США, естественно, в определенных секторах). Существуют и государства, которые преуспели благодаря активному привлечению иностранных инвестиций, например Сингапур и Ирландия, но даже они не полностью попустительствовали транснациональным корпорациям, как рекомендуют современным развивающимся странам злые самаритяне.