Совещание происходило в просторном помещении, которое в те дни, когда весь этот большой дом принадлежал герцогу Баклю, использовалось как бальный зал. Ныне высокие окна были заклеены бумажными лентами и завешены светомаскировочными шторами, так что тусклые лампочки едва разгоняли полумрак. Начальник Штаба совместных операций созвал на инструктаж командиров канадских военных частей, базирующихся в Южной Англии.

– Господа, – объявил Маунтбеттен, облаченный в вице-адмиральскую форму, – нам дали полную свободу действий.

Штабные офицеры оживленно закивали.

– Этим летом, как только погода позволит, ваши парни все-таки пойдут в бой. Разумеется, сегодня я не могу назвать точной даты. Скажу только одно: будьте готовы!

В зале одобрительно зашептались.

– Повторная операция будет носить кодовое название «Юбилей». Сейчас прорабатываются детальные указания для каждого подразделения. В ближайшие дни они будут разосланы.

Помолчав, он попросил задавать вопросы. Первым взял слово генерал Хэм Робертс:

– Не опасаетесь ли вы, сэр, что фактор внезапности уже упущен?

– Из-за операции «Рюттер»? – уточнил Маунтбеттен, одобрительно кивая.

– Да, сэр. Вряд ли в прошлый раз немцы не заметили, что готовится что-то серьезное.

– Вы абсолютно правы, – согласился Маунтбеттен. – Но что подумали немцы? Они решили, что мы не настолько глупы, чтобы еще раз проводить ту же самую операцию. – Он многозначительно помолчал, поглядывая на собравшихся с заразительной мальчишеской улыбкой. – А мы ее возьмем и проведем!

Обратно ехали молча. Бригадир, очевидно, обдумывал заявление Маунтбеттена, а Китти внимательно смотрела на разбитую дорогу, объезжая ямы, оставленные многочисленными колоннами тяжелого армейского транспорта. Теперь дорога была пуста, что позволяло уверенно держать пятьдесят миль в час. Но упавшая стрелка сообщала, что бензин на исходе. Не забыть завтра залить бак, напомнила себе Китти.

Когда они уже подъезжали к Брайтону, бригадир наконец заговорил:

– Я давно хотел спросить, Китти, откуда вы родом?

– Из Уилтшира, сэр.

– Красивое место?

– Да, сэр. Холмы и леса.

– Я скучаю по дому, – поделился он, – очень скучаю. Моим мальчишкам скоро стукнет десять. Два года их не видел. Вы бывали в Канаде?

– Нет, сэр.

– Ну, оно и понятно… Я вырос на берегу озера Гурон в небольшом местечке Гранд-Бенд. Далеко-далеко отсюда.

Машина двигалась вдоль подножия гряды Даунс, бригадир глядел в окно.

– Красивая у вас страна, – произнес он. – Только маленькая.

Китти проводила бригадира в штаб-квартиру и вернулась в гараж. По пути заглянула в канцелярию вспомогательной службы, чтобы передать путевой лист и заказать бензин на завтра, и увидела там Луизу и сержанта Сиссонса.

– Не забудьте, в субботу вечером переводим часы назад, – напомнил Сиссонс. – На зимнее время.

– Это хорошо или плохо?

– Это лишний час в постели…

– Что у тебя на вечер? – осведомилась Луиза.

– Отдых, – ответила Китти. – Имею право.

– Везет же некоторым, – сказала Луиза и странно посмотрела на Китти.

– Что?

– Ничего. Сладких тебе снов.

По ступенькам террасы Китти поднялась в главное здание, и тут на нее внезапно обрушилась усталость. Такая долгая поездка! Страшно хотелось прилечь и почитать. Но надо же наконец написать Стивену, давно пора: нечестно оставлять его в неизвестности. Правда, никто не просил его влюбляться. Как можно влюбиться в человека, с которым виделся всего дважды? Тут она вспомнила Эда и покраснела. Ну что ей сказать Стивену? Что она встретила другого и он ей больше нравится? Дорогой Стивен, я ценю твою дружбу, но не хочу ограничивать твою свободу… И так далее.

Возможности связаться с Эдом не было, Китти понятия не имела, когда они увидятся вновь, однако думала о нем постоянно. Нет, она не строила никаких планов, просто теперь он словно бы постоянно присутствовал в ее жизни, заставляя ко всему относиться иначе. По этой причине ближайшее будущее стало непредсказуемым и волнующим.

Ей слышался предостерегающий голос матери: смотри, не зайди слишком далеко. Какие у него перспективы? Как он будет тебя обеспечивать? Но тайные мечты об Эде не имели отношения к браку. И к тому, чтобы жить потом долго и счастливо.

Мне хочется зайти слишком далеко, мамочка. Чтобы течение подхватило и унесло меня прочь. Мне хочется приключения!

Она поднималась по темной и узкой лестнице, на ходу расстегивая ремень и латунные пуговицы на куртке. В коридоре под самой крышей расслабила галстук, распахнула ворот рубашки и вошла в детскую.

На ее кровати лежал Эд.

Он прижал палец к губам.

– Запри дверь, – прошептал он.

И она закрыла дверь на щеколду.

Он лежал, закинув руки за голову. Со спинки кровати небрежно свисала куртка, неподалеку валялись ботинки. Голубые глаза смотрели на Китти насмешливо.

– Как ты узнал, что это моя комната?

– От Луизы. – Я убью ее.

– Это лишнее.

Китти замерла, молча глядя на него, смущенная, растерянная, взволнованная.

– Поздороваться не хочешь? – Эд даже не попытался встать.

Китти шагнула к кровати. Эд осторожно взял ее за руку, она склонилась к нему и тихонько поцеловала.

– Здравствуй! – шепнула она.

Тут он резко притянул ее к себе, так что Китти упала на него, а он впился в ее губы. Она чувствовала прикосновение его рта и рук, тепло его тела, ритм дыхания. И позволила мыслям об Эде затопить свое сознание, твердя себе, что выбор сделан. Едва войдя в комнату и увидев его на кровати, она приняла на себя ответственность за дальнейшее.

Он отодвинулся, давая ей место рядом, целуя лоб, уши и шею. Китти закрыла глаза – веки ждали поцелуев. Его пальцы скользили по ее шее. Он начал расстегивать ее рубашку. На третьей пуговице она схватила его за руку:

– Погоди.

В комнате было два слуховых окна и эркер, откуда струился ясный свет летнего вечера. Китти стеснялась некрасивого форменного белья.

Поэтому встала с кровати и задернула маскировочные шторы. Комната погрузилась во тьму, лишь тонкая полоска света сочилась из-под двери.

Ощупью Китти вернулась в объятия Эда. В темноте она чувствовала себя раскованнее и позволила его рукам блуждать где вздумается. Он снял с нее рубашку и бюстгальтер. Легонько коснулся груди – по коже словно пробежал ток, бросая в дрожь. Захотелось прильнуть к его обнаженному телу.

– Нечестно, – шепнула она, – ты еще одет.

Он стянул с себя рубашку; голые по пояс, они снова принялись страстно целоваться. Чем дольше он ее гладил, тем горячее отзывалось тело. Китти знала, что случится дальше, и хотела этого, хотела с той минуты, когда они поцеловались на Маунт-Каберне. С той минуты, когда он сошел на причал Нью-Хейвена, как вернулся к ней живым и невредимым.

Китти никогда прежде не раздевалась перед мужчиной. Никогда не занималась любовью. Нет, она не наивна: некоторые девушки из ее отряда подробно описывали, как проводят свободные вечера, но сами ощущения для нее были новостью. Она не знала, как можно описать происходящее, в сознании всплывали лишь грязные слова, виденные на стене туалета или услышанные сквозь общий хохот в спальне тренировочного лагеря. Видела бы ты его прибор! Я визжала, как резаная свинья. Такая свая – вспотеешь, пока забьешь.

Китти чувствовала, как, повинуясь магии желания, напрягается его плоть. Прижимаясь к Эду, ощущала эту нарастающую твердость. Эд накрыл вздувшийся бугор рукой Китти. Она осторожно водила ладонью вверх-вниз, исследуя его форму. Потом Эд расстегнул ремень, и ее ладонь скользнула внутрь форменных брюк. Какой он там теплый и нежный, но вместе с тем крепкий и твердый! Она то осторожно сжимала его, то гладила, чувствуя, как он вздрагивает под пальцами. Тело Китти горело, кожа пылала. Она хотела Эда – всего, без остатка. Утонуть в его запахе, прикосновениях, во всех ощущениях этой близости.

Он стал стягивать с нее юбку. Ну конечно, она тоже должна раздеться. Китти помогла ему, потом отстегнула чулки. И замерла, почувствовав, как его рука скользнула под трусы. Затаив дыхание, Китти ждала его прикосновения. И вот Эд уже гладит ее там. Китти дрожала от возбуждения. Под его руками она словно заново познавала собственное тело, все его тайные, ранее неведомые уголки. Он изучал ее, как только что открытый, еще неизведанный континент. Китти раздвинула ноги пошире, чтобы его рука могла свободнее двигаться по ее телу – и внутри его.

Я вся твоя, Эдди.

Китти расстегнула пояс для чулок – он упал на пол. Скользнув рукой под резинку ее форменных трусов, уродство которых скрывала темнота, Эд стянул их ниже колен. Китти ворочалась, чтобы выпутаться из них совсем. Наконец остались только чулки.

Эд снова гладил ее, изучал, ощупывал. Она тянулась к его члену, сжимала в ладони. Глаза уже привыкли к темноте, и Китти разглядела улыбку на лице Эда.

– Ах! – Из ее груди вырвался изумленный вздох.

Он прикоснулся к некой особой точке, отчего по ее телу прокатились волны удовольствия.

– О Эдди! О Эдди!

Он целовал ее грудь, задерживаясь на сосках, сжимая их губами. Китти казалось, будто раньше у нее вообще не было тела, оно стало проявляться лишь теперь, под этими руками. Хотелось обнять Эда сильно-сильно, срастись с ним, раствориться в нем.

– Милый, – шептала она, – милый, милый.

Теперь он был сверху, и Китти с готовностью раздвинула ноги. Почувствовала, как он мягко тычется по внутренней стороне бедра, ища вход. Она чуть приподнялась, помогая.

Эд наклонился поцеловать ее. И когда их губы слились, вошел в нее. Неглубоко, но это только начало.

Сердце Китти колотилось, отметая все мысли. Тревоги и беды, о которых не стоит и вспоминать, остались далеко. Хотелось лишь одного – обладать своим мужчиной. Чтобы он утонул в ней.

Он вошел чуть глубже. Она ощущала его возбужденное дыхание, а потом вскрикнула от пронзительной боли. Он замер. На один ужасный миг ей показалось, что Эд не сможет, но он снова стал двигаться внутри ее. Было больно, но Китти молчала. Он погружался все глубже.

Китти ощущала его желание, горячее, явственное. «Чем глубже он в меня погружается, тем больше меня хочет».

И вот он вошел целиком, навалившись всей тяжестью, замерев, позволив привыкнуть к ощущениям. Память об этом мгновении Китти будет хранить всю жизнь. Их гавань любви.

Он мой. Мы больше никогда не расстанемся.

– Милый, – шетала она, – милый.

Он снова задвигался, то выходя почти полностью, то погружаясь до дна. Китти снова стало больно.

– Помедленней, – шепотом попросила она.

Он стал двигаться медленней и замер, погрузившись до конца. Сладкая пауза…

– О боже! – вдруг вскрикнул он.

– Что с тобой?

Его била дрожь. Китти почувствовала, как его плоть сокращается внутри, и вот он тяжело рухнул на нее и замер.

И тут свершилось. Внутри разлился жидкий жар. Вот зачем это было нужно. Ее награда.

– Тебе было хорошо? – шепнула она.

Он застонал в ответ, почти парализованный, навалившись на нее всей тяжестью. Китти обняла его и крепко прижала к себе. Эта минутная беспомощность такая трогательная. Ни с того ни с сего пришла странная мысль.

Он умер ради меня.

Китти постаралась прогнать ее. Стыдно сравнивать то, чем они занимались, со смертью настоящей, что поджидает на поле боя. И все же одно с другим связано. Если бы она не стояла тогда на причале в Нью-Хейвене, думая, что он погиб во Франции, то, наверное, не оказалась бы обнаженной в его объятиях…

Возбуждение покинуло его плоть. Китти чувствовала, как что-то прохладное заструилось по бедру. Из груди Эда вырвался долгий хриплый вздох. Он откатился на бок, лег рядом и обнял ее.

Некоторое время они лежали в темноте молча. Китти решила, что Эд заснул. Было боязно его потревожить. Да и зачем? Случившееся изменило все. Теперь они вместе навсегда.

Китти все еще не могла прийти в себя: ее подружки описывали все пикантные подробности, но мало говорили о самой этой чудесной близости. Возможно, такое бывает со всеми. И все же это невероятно, невообразимо – два человека, слившиеся в единое целое.

– Китти? – Ласковый голос прервал ход ее мыслей. Эд смотрел на нее улыбаясь. – Ты выйдешь за меня?

– Да.

Конечно же она выйдет за него. Они уже женаты. Но тон вопроса, неуверенность в голосе заставили ее сердце забиться от радости. Она прижалась к нему и поцеловала.

– Кажется, женятся до, а не после.

– А какая разница?

– И я прошу прощения…

Китти чувствовала, что Эд расстроен из-за того, как быстро все случилось, но не может найти слов.

– Было очень хорошо. Все замечательно, Эдди.

– Нет, – ответил он. – Но будет. Будет замечательно.

Он любовался Китти, и во взгляде больше не было насмешки и тоскливой отчужденности.

– Я правда люблю тебя, Китти, – произнес он. – Ради тебя я готов на все.