40
Китти шла впереди, девочки бежали следом.
– Это здесь? – кричала Памела. – Это здесь?
Эд и Ларри с корзинками и пледами замыкали процессию. Оставив машину внизу, в Глинде, компания отыскивала, где восемь лет назад устраивала пикник.
– Нет, – крикнула Китти, – дальше. Среди деревьев.
В золотом октябрьском свете рыжие склоны Даунс исподволь переходили в красноватые лоскуты полей. Китти ликовала, потому что приехал Ларри, а Эд был сегодня в настроении. Вот они медленно поднимаются на холм и смеются, как и много лет назад.
– Здесь! – воскликнула Элизабет. – Нашла!
Малышка стояла у края рощицы.
– Тут кругом крапива! – возмутилась Памела. – Фу!
– Чуть дальше, – показала Китти.
Она помнила все до мелочей. Ничего не изменилось. Кроны деревьев, высящихся по-над склоном, куда реже, чем в тот день, но тогда был июнь, самое начало лета. Догнав девочек, Китти подтвердила, что они наконец на месте.
– Это я его нашла! – похвасталась Памела.
Элизабет, разумеется, была другого мнения:
– А вот и нет!
Но ссоры не последовало – обе были счастливы, потому что скоро пикник и с ними отец и Ларри.
Элизабет сразу же уселась в центре расстеленного пледа. Из корзины извлекались лакомства:
– Сэндвичи с патокой! Мясо!
– Это холодная баранина, милая.
– Мамочка, можно мне сидра?
– Нет, Памела. Есть апельсиновый сок.
– Ты уверена, что мы были именно здесь? – спросил Ларри.
– Абсолютно. Ты сидел там. Я здесь, а Луиза – здесь.
– Бедная Луиза. Мне кажется, это нечестно.
– Тебе правильно кажется, Китти, – отозвался Эд. – Когда до тебя наконец дойдет, что жизнь вообще нечестная штука.
Ларри ухмыльнулся:
– Как там было? Порыв и слава?
– Что-то насчет стрелы в полете, – вспомнила Китти.
– Господи! – воскликнул Эд. – Неужели я такое говорил?
Ларри наполнил кружки и встал.
– Мои дорогие друзья, – начал он. – Дети моих дорогих друзей.
Памела улыбнулась:
– Ты смешной, Ларри.
– Вы видите, я бедное голое двуногое животное…
– Ты не голый, – возразила Памела. – На тебе одежда.
– Тише. Это говорит король Лир в степи. Он, как и я, все потерял: ни работы, ни отца, ни жены.
– А что, у Лира была жена? – встрял Эд. – Ну да, королева Лир, нарожавшая ему таких дочерей. Правда, о ней мало что известно.
– Обязательно надо перебивать? Я тут, можно сказать, душу изливаю, а ты…
– Продолжай, Ларри, – сказала Китти.
– Вот это, собственно, и есть человек. – Ларри поднял кружку с сидром. – Неприукрашенный человек. Долой, долой с себя все лишнее! – Он посмотрел на девочек. – В пьесе в этот момент он раздевается догола. Я над вами сжалюсь. Мой тост – выше чары!
Все с готовностью встали и подняли кружки.
– Мой тост – за свободу!
– За свободу! – закричала вся компания.
А потом уселась и принялась за еду.
– Как жалко, что ты потерял работу. – Китти повернулась к Ларри: – Ты ведь так ее любил.
– Все кончено, – ответил Ларри, жуя вареное яйцо. – Унесено ветром.
– Он рад как дембель, – ухмыльнулся Эд. – Потому что свалил от Джеральдины.
– Эдди! – одернула Китти.
– Знаешь, мы ее терпеть не могли, – бесстыдно заявил Эд. – Джеральдина была… – Ларри взмахнул вилкой. – Джеральдина есть. Джеральдина будет.
Китти разобрал смех.
– Вот вам и Джеральдина!
– Чем теперь займешься? – поинтересовался Эд. – Станешь жить в праздности и богатстве?
– Ни за что! – возмутился Ларри. – Я не такой праздный, да и не настолько богатый. Буду искать работу. В поте лица стану есть хлеб свой.
– Фу! – воскликнула Элизабет и тут же глянула на Памелу – удостовериться, что все поняла правильно.
– В таком случае, – сказал Эд, – есть идея. Может, Китти уже сказала тебе, что мои труды на ниве винной торговли подошли к естественному финалу. Не хочешь занять мое место? Выкупил бы мою долю, а? У меня будут деньги, у тебя работа.
– Когда ты это выдумал, Эд? – изумилась Китти.
– Когда Ларри рассказал нам, что его выперли.
– Я в винах не разбираюсь.
– Те же бананы, только родятся во Франции и зреют дольше.
– Надо подумать. А сам-то чем займешься?
– О, что-нибудь соображу.
– Ларри. – Памела забралась к нему на колени. – А правда, что ты больше не женат на Джеральдине?
– Скоро не буду.
– Получается, ты можешь жениться на мне? Когда вырасту, конечно.
– Получается, да.
– Тебе придется подождать, пока мне не станет шестнадцать. Всего девять лет осталось.
– Но, милая, я ведь за это время стану дряхлым стариком!
– Может быть, – согласилась Памела, – там посмотрим. – Да, думаю, так будет мудрее.
– А как же я? – возмутилась Элизабет. – А я за кого выйду?
– Можешь выйти за Хьюго, – предложил Эд.
– Нет, – заявила Памела, – Хьюго, чур, мой!
Все засмеялись, кроме Элизабет.
– Вот так всегда, – пробурчала она. – Все Пэмми, а другим ничего.
Сытые, они откинулись на плед и смотрели на проплывающие облака. На Китти, лежавшую между Эдом и Ларри, забралась Элизабет.
– Может, сходим на Каберн? – спросила Китти.
– Идите вы с Эдом, – предложил Ларри, – как в прошлый раз.
– Хочешь? – Китти повернула голову к Эду и улыбнулась.
– Конечно.
– Я тоже пойду, – вызвалась Памела.
– И я! – крикнула Элизабет.
– Нет, – строго сказал Ларри, – все, кто собирается за меня замуж, остаются и тренируются.
– Тренируются? – недоверчиво переспросила Памела.
– Тренируются быть замужем. Я буду вам раздавать указания, а вы не будете их выполнять.
Девочки с удовольствием остались с Ларри. Эд и Китти поднимались по склону. Игра внизу уже началась:
– Памела, завари-ка мне чайку!
– Не буду! – весело крикнула Памела.
А Китти и Эд поднимались все выше, и скоро голосов внизу стало не слышно.
– У тебя там отличный друг, Эд.
– Я знаю.
Они пошли по длинной гряде и вниз по скользкому склону к седловине, затем поднялись по другой стороне и забрались на самую высокую точку Даунс. И стояли там, рядом, держась за руки и глядя на открывающиеся просторы – холмы и море.
– Помнишь, парк был забит палатками? – спросила Китти. – А бухта – кораблями.
– Я не забыла, что ты тогда сказал.
– А что я сказал?
Китти смотрела вниз, на излучину реки и Нью-Хейвен.
– Ты сказал, что река бежит, пока не встретится с морем, где сможет обрести покой.
– Полагаю, это не лишено смысла.
Оба молчали, глядя на море. И думали, как, стоя здесь в порывах теплого ветра, они поцеловались в первый раз.
– Мне так жаль, что ты не был счастлив, – произнесла Китти.
– Это не твоя вина. Просто такой уж я человек.
– А кажется, будто я виновата.
Он обнял ее и улыбнулся – точ-в-точь прежний Эдди.
– Ты мой милый ангел, – сказал он, – я так тебя люблю. – И я тебя люблю, славный мой.
– Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива. – Это не важно, – ответила Китти. – Кроме того, сейчас я счастлива.
– Поцелуешь меня?
– Конечно.
Поцеловав Китти, он прижал ее к груди и надолго замер, склонив голову на плечо и закрыв глаза.
* * *
Вернувшись домой и разгрузив машину, Эд выкатил старый велосипед.
– Прокачусь, – объяснил он.
Он поехал в Нью-Хейвен через сонный Сифорд, потом вниз по длинному склону к бухте Какмер и дальше на другую сторону, налегая на педали, чтобы въехать на высокую гряду над Фристоном. Затем дорога снова пошла под уклон, а у леса опять стала подниматься. Изрядно уставший, Эд продолжил путь пешком, ведя велосипед за руль. На вершине он снова запрыгнул в седло и поехал по дороге в сторону скал Бирлинг-Гэп. Солнце медленно опускалось за спиной, а впереди тянулась собственная тень. От Бирлинг-Гэп до Бичи-Хед можно пройти только пешком. Эд закатил велосипед на лужайку, положил на землю, снял куртку, свернул ее и засунул в велосипедную корзину. В нагрудном кармане куртки лежали два письма. Эд огляделся. Позади полого спускался Даунленд, впереди мерцало море, взлохмаченное ветром, грязно-желтое у берега, серо-голубое дальше. На краю прилепилось невысокое кирпичное сооружение – остатки дозорной башни, ныне превращенные в смотровую площадку. Внутри вдоль стен, образующих восьмиугольник, стояли деревянные скамьи. Снаружи блестела новенькая табличка.
На этом берегу и в окрестностях Даунс во время Второй мировой войны 1939–1945 гг. бойцы союзных войск защищали свою родину.
Табличку повесили тут в память о подвиге солдат и офицеров службы наземного наблюдения, ВВС, женской вспомогательной службы ВВС, отрядов местной обороны и отрядов ПВО.
Также эта мемориальная доска призвана увековечить память об историческом рейде на Дьеп 1942 г. Радиолокационную поддержку во время рейда оказывал радар, стоявший на этом мысу. На Бичи-Хед снова мир. Но самоотверженный подвиг и патриотизм тех, кто выполнял свой долг на этом участке побережья в годы величайших испытаний нашей страны, не будут забыты.
А ниже дата: «16 октября 1949 г.».
Прочитав и криво усмехнувшись, Эд зашагал дальше. Он подошел по краю обрыва к тому месту, где меловой склон образует неровный выступ, и остановился, глядя вниз на красно-белый маяк. Волны мягко ударялись о мол у бетонного основания. Наступил прилив, и в пяти сотнях футов под ним море жалось к подножию огромных белых скал. Эд посмотрел выше, на мутный горизонт над морем. Где-то там – Дьеп и пляж, где он думал, что умрет, но не умер.
Над Бичи-Хед снова мир.
Сегодня Эд был счастлив – впервые за долгие месяцы; возможно, даже за годы. Уже хорошо.
С моря тянул легкий бриз. Эд вдохнул соленый воздух, снова чувствуя себя молодым и сильным. Вечерний свет проложил по воде яркую мерцающую дорожку к горизонту.
Жить как стрела в полете. Как он, должно быть, смеется, Rex Mundi, князь мира сего. Всего пара коротких шагов к свободе.
Эд резко шагнул к краю и прыгнул. В стремительном полете он раскинул руки, словно пытаясь затормозить падение. На полпути он стукнулся об острый скальный выступ, разодрав бок и перевернувшись в воздухе. Уже внизу разбитое тело снова ударилось о скалу. И, отскочив, покатилось вниз навстречу податливой воде и незыблемым камням.
* * *
Письмо к Ларри гласило:
Дорогой Ларри. Прости, но я больше не могу. Я сделал все, что мог, чтобы обеспечить Китти и девочек. Поверь, я пахал как вол. Компания в хорошем состоянии. Я не жду, что меня поймут, но ты, думаю, поймешь. Ты давно меня знаешь. Все просто: жизнь давно стала для меня пыткой. Я не знаю, почему так вышло. Тьма всегда здесь, она ждет меня. Я стараюсь держаться подальше от людей. Я знаю, что мое несчастье тяготит и печалит всех моих близких. Так что это единственный способ их уберечь. Дружище, не злись на меня за то, что я сейчас напишу. Поверь, я пытаюсь хоть как-то загладить вину. Я знаю, ты любишь Китти, ты полюбил ее с первого взгляда. Думаю, и она тебя любит, что не умаляет ее любви ко мне. Я всегда знал, что ты можешь сделать ее счастливой, а у меня это никогда не получится. Я эгоист, я цеплялся за нее слишком долго, но теперь ты свободен и можешь быть с ней, а значит, я должен уйти. Не жалей меня. Будь счастлив вместо меня. Ты представить не можешь, как часто я об этом мечтал. Спасибо, друг мой, за твою бесконечную доброту. Ты хороший человек. Мне никогда не стать храбрее тебя. Люби Китти и моих девочек вместо меня. Ты справишься с этим куда лучше. До свидания, дорогой друг. Я больше не боюсь тьмы. Наконец-то я отдохну.
Другое письмо было адресовано Китти:
Любимая моя, единственная. Кроме любви к тебе внутри меня не было ничего светлого. Твоя ответная любовь стала для меня чудом. Но у каждого свой путь. Я больше не буду тащить тебя за собой на дно. Не надо думать, будто твоя обязанность – спасать меня. Я знаю, сколько причинил тебе боли. И этого не извинить. Поэтому я решил уйти. Родная моя душа, ты так прекрасна, так молода, у тебя вся жизнь впереди. Почему ты должна обрекать себя на тьму вместе со мной? Я делаю это не ради тебя, я делаю это для себя, чтобы наконец освободиться. Но теперь и ты будешь свободна. Милая моя, я знаю, что ты меня любишь. Я знал это всегда. Но я знаю, что Ларри ты тоже любишь. Не стыдись этого. Разве можно его не любить? Теперь, когда и он свободен, я могу уйти. Люби Ларри, милая, он заслуживает твоей любви. И помни меня, и меня тоже люби, и знай, что я, наконец, обрел покой. Не стоит ненавидеть меня за то, что я покидаю тебя. Не злись. Скажи лишь: он старался, а когда выбился из сил, прилег поспать. Поцелуй за меня девочек. Скажи им, если рай все-таки существует, я буду их ждать. Скажи им, я ухожу с высоко поднятой головой, по-прежнему штурмуя тот роковой пляж, ухожу как солдат. Скажи им, я буду вечно любить их. И тебя. Если нам суждено встретиться, то это произойдет там, где ведомы все вещи, и ты простишь меня.
Спокойной ночи, любимая. Я засну в твоих объятиях, и боль прекратится.
