Глава 35

Собственно говоря, именно с чего-то такого моя жизнь в двух временах и начиналась. Я лежал без сознания, отлично это осознавал и занимался лечением пострадавшего организма. Правда, имелись и отличия.

Во-первых, пациентов было два. Мне, Скворцову, теперь приходилось приводить в хотя бы в относительный порядок сразу и Антонова в двадцать первом веке, и Скворцова в двадцатом.

Во-вторых, их бессознательное состояние было в значительной мере искусственным – оказалось, что сразу по двоим так проще работать.

И, наконец, отличался состав бодрствующих около двух тел. В шестьдесят втором году у кровати Скворцова сидела пожилая медсестра, которой в общем-то всякие пациенты давно надоели, и она считала дни до выхода на пенсию. Теперь же у дивана, на котором валялся Антонов, дежурила Марина, и мне стоило немалых трудов убедить ее не вызывать скорую помощь. А тело Скворцова плавало в невесомости посреди бытового отсека «Союза», и Гагарин с Титовым по согласованию с Землей выполняли последнее по времени указание Скворцова – «меня не кантовать, пока сам не очнусь».

Ну вот, кажется, что-то получилось, подумал я. Во всяком случае, и Антонов, и Скворцов теперь смогут продолжить восстановление сил каждый сам по себе. И что это там бубнит?

Я прислушался и разобрал, что Леонов беспокоится – я, мол, уже четвертый виток болтаюсь тут без сознания, так, может, меня перетащить в спускаемый аппарат и зафиксировать в кресле? И садиться, а там пусть им медики занимаются, а то как бы не помер прямо тут.

– Держи карман шире, помрет он, – возражал Гагарин. – Я своими глазами видел, как он управляет своим организмом. Это мы сами виноваты, не уточнили, сколько времени он собирается так висеть, пока была возможность. В общем, пока не минули земные сутки, ничего не предпринимаем. А там запрашиваем указания у Земли.

– Не надо, – встрял в беседу я. – Помогите перебраться в спускаемый аппарат и сообщите на Землю, что мы готовы к посадке.

– Вот, – обрадовался Юрий, – ты уже в порядке?

– В относительном. Чтобы прийти в полный после такого полета, нужно не меньше двух недель. В хорошем санатории на берегу моря, с женой и дочерями. И с собакой, Джульке будет обидно, если его не возьмут.

– Но сейчас перегрузки-то при входе в атмосферу выдержишь?

– А куда ж я денусь? Придется.

Но еще до начала перегрузок нам пришлось маленько поволноваться. Сразу после отделения спускаемого аппарата в кабине раздалось шипение, и давление стало резко падать. Но мы были в скафандрах, так что немедленная смерть нам не грозила. Хотя, конечно, это были даже гораздо более легкие скафандры, чем тот, в котором я просидел сначала путь до Луны, а потом – оттуда на околоземную орбиту. Но, во всяком случае, десять минут жизни конструкторы гарантировали.

– Твою мать, опять клапан! – раздался в наушниках голос Гагарина. – Леша, закрывай его вручную.

Леонов ослабил ремни, привстал на сиденье и, отодрав панель на потолке над собой, перекинул рычажок клапана. Давление перестало падать, Леонов сел, и вовремя – мы вошли в верхние слои атмосферы, и навалилась перегрузка.

Посадка мне почти не запомнилась. Правда, восемь «же» все-таки доставили несколько неприятных мгновений, но осознание, что скоро сверху будет нормальное небо, а под ногами – настоящая Земля, мне сильно помогло.

Когда мы уже спускались на парашюте и до поверхности земли оставалось километра три, Леонов попытался открыть клапан, иначе внешнее давление не дало бы на открыть люк, однако чертов клапан на его усилия не реагировал.

– Да ладно, – слабым голосом предложил я, – ну его нафиг. Сядем и чем-нибудь проковыряем дырку в обшивке, она тонкая.

– Ну вот еще, – возразил Леонов и, достав из-под сиденья молоток, несколько раз сильно ударил по рычагу клапана. В кабину с шипеньем начал врываться забортный воздух.

– Мы не американцы, без кувалды в космос не летаем, – уточнил Гагарин.

Спускаемый аппарат сел в степи между Волгоградом и Элистой, ближе к Элисте. Я на подгибающихся ногах выполз из него и прислушался к себе, опасаясь обнаружить какие-нибудь дурацкие устремления типа упасть на колени, поцеловать родную почву или сотворить еще что-нибудь этакое. Но, к счастью, ничего такого мне хотелось, даже воскликнуть «Слава КПСС». Я вяло подумал, что, будь у меня нормальный организм, я бы сейчас, не отходя от «Союза», нажрался бы в сопли для восстановления душевного комфорта. Но он скоро должен восстановиться и сам, так что обойдусь. В конце концов, для того, чтобы упасть и всласть поспать, лично мне никакой водки не нужно.

– Вертолет, – сказал Гагарин. – И вон еще один. Быстро нас нашли, хотя мы и промахнулись с посадкой километров на двести. Хочется надеяться, что фотографов там нет.

– Чем они тебе помешают?

– Мне – ничем, но ты на себя посмотри. Недельная щетина, черные круги под красными глазами, нос синий, и вообще вид до крайности не фотогеничный.

– Вот и хорошо, всякие актрисы и певицы приставать не будут. Пусть вас с Лешей целуют, вы оба и побритые, и без синяков.

С места посадки нас на вертолете доставили в Волгоград, куда через пару часов прилетел не только Келдыш, но и аж сам Шелепин.

– Поздравляю! – заявил он. – Впрочем, я в тебе и не сомневался. Мстислав Всеволодович в восторге, ты привез даже больше, чем он надеялся. Вот только…

Шелепин с сомнением поглядел на меня.

– Интересно, – хмыкнул он, – наверняка ведь в Волгограде есть театры. Хотя, пожалуй, гримеров лучше вызвать из Москвы, военным бортом.

– Под кого вы меня загримировать-то хотите?

– Под человека. В таком виде ни о какой торжественной встрече и выступлении по телевизору речи быть не может.

– Вот именно! – подтвердил я. – И самый эффективный способ – здоровый сон. Вот только я собрался вздремнуть на травке в тени спускаемого аппарата, как прилетели вертолеты. Едва успел задремать на борту – а мы уже в Волгограде. Только-только заселился в номер, а тут вы прилетаете. Если так будет продолжаться, мне никакой гример не поможет. Ответственно заявляю – для обретения должной человекообразности мне нужно поспать часов двенадцать! А лучше, конечно, четырнадцать. И чтоб никто не мешал. С женой я уже поговорил по телефону, а остальные пусть подождут.

– Да-да, конечно, – Шелепин даже слегка смутился. – Значит, завтра ты будешь готов к торжественной встрече в Москве? Отдыхай, я лично прослежу, чтобы тебя никто не беспокоил.

Оказалось, что я несколько переоценил свои силы – поспать у меня получилось только одиннадцать с половиной часов, больше я не смог. Однако Шелепину этого времени хватило, чтобы успеть за что-то влепить строгий выговор с занесение первому секретарю волгоградского горкома.

В Москву мы полетели на правительственном ТУ-114. До этого момента ни Антонов, но Скворцов на таком самолете не летали, однако обоим попадались о нем довольно-таки негативные отзывы. Так вот, ответственно заявляю – это все клевета. Врут, что это очень шумный самолет – в салоне можно было разговаривать, почти не повышая голоса. И про сильные вибрации тоже неправда. Он, конечно, действительно немного трясется, но с вертолетом никакого сравнения.

В полете выяснилось, что Гагарин хорошо знаком с экипажем, и мне было позволено немного посидеть на месте второго пилота – естественно, не вмешиваясь в управление, самолет шел на автопилоте. И я убедился, что летчикам в этом ТУ созданы прекрасные условия для работы. Гораздо лучше, чем были у меня в «Союзе – Л4» и уж тем более в лунном модуле.

Еще до прилета в Москву мы с Антоновым разобрались в изменениях, произошедших в нашей с ним связи после лунной экспедиции. Раньше каждый по умолчанию помнил все, что происходило с духовным братом, причем неважно, в каком времени, за исключением моментов, воспоминания о которых кто-то хотел скрыть от другого. А теперь стало наоборот. По умолчанию чужая жизнь запоминалась очень смутно. И для того, чтобы Антонов смог воспользоваться моей памятью, теперь приходилось специально прилагать усилия.

– Этак мы с тобой окончательно станем разными людьми, – вздохнул духовный брат. – Понимаем друг друга без слов уже не всегда. Пару раз, помнится, даже спорили. Если так пойдет дальше, скоро вообще подеремся. Ну или вдрызг разругаемся, как Глушко с Королевым.

– Ну так побыстрее женись на Марине, – посоветовал я.

– Я в принципе не против, но какая тут связь?

– Да очень простая. Ты тогда будешь ругаться с ней, а на меня у тебя просто не останется сил.

В Москву мы прилетели часов в двенадцать дня, а домой я попал только в девять вечера.

– Ну ты, Вить, у нас прямо как Кожедуб или Покрышкин! – заявил дядя Миша, имя в виду три золотых звездочки на пиджаке.

– Не совсем. Они трижды просто герои, а у меня одна звезда трудовая. Да и вообще, таких теперь много. Гагарин вон тоже трижды герой, а маршал Жуков и вообще четырежды. Это все прекрасно, но не очень актуально.

– Неужели ты голоден? – первой догадалась Вера. – А как же торжественный прием?

– Да как-то на нем нормально поесть не получилось, – пожал плечами я.

На самом деле, конечно, получилось, и еще как. Сидевший рядом со мной Леонов только завистливо вздыхал, глядя, как я одно за другим опустошаю блюда, не особо разбираясь, где тут первое, второе, где закуска, а где десерт.

– Вот это я понимаю, аппетит, – прокомментировал он. – Тебя что, на Луне вообще не кормили?

В ответ я просто кивнул, ибо рот был занят. Действительно, лунный рацион не потрясал ни разнообразием, ни количеством. Но главное – мы с Антоновым за время полета истратили столько сил, что организм похудел почти на десять килограммов, и сейчас он усиленно восполнял потери.

Поэтому к моменту приезда домой все, сожранное мной на торжественном приеме, уже давно усвоилось, и я был готов к новым подвигам на гастрономическом фронте. И они (слава тете Нине!) не замедлили последовать.

Кстати, на следующий день выяснилось, что телевизионщики (гады!) не только засняли на торжественном приеме, как я жру, но и выпустили это в эфир.

– Сам ратовал за ослабление цензуры, вот теперь сам и пожинай плоды, – заявил Антонов. – При Суслове бы такое ни за что не пропустили.

А тут еще состоялась видеоконференция с американцами, в конце которой Шмитт выдал:

– Виктор, ну что же ты нам там, на Луне, не сказал! Мы бы пришли в гости со своими продуктами. А то ведь даже неудобно – совсем тебя, оказывается, объели.

Но вообще, конечно, благополучное завершение четвертой лунной экспедиции стало самым настоящим звездным часом. Но не столько для меня и даже не для Гагарина с Леоновым, сколько для Глушко.

Еще перед полетом я додавил Брежнева на то, чтобы после моего возвращения Валентина Петровича рассекретили.

– Тогда Челомей начнет обижаться, – усмехнулся Леонид Ильич.

– Ну, он, во-первых, не столь тщеславен. А во-вторых, и его можно будет легализовать, но чуть погодя. Вот как сделает из своего «Алмаза» нормальную орбитальную станцию, так сразу.

И вот, значит, теперь Глушко купался в лучах заслуженной славы. Я, в свою очередь, во всех своих речах (а их пришлось произнести немало) не менее половины времени выделял на дифирамбы сверхнадежным двигателям, разработанным Глушко, благодаря которым и удалось успешно провести и завершить экспедицию. И это в значительно мере было правдой. В полете много чего работало не очень хорошо, а иногда и просто отказывало, но ни единого сбоя движков не было.

Естественно, Валентин Петрович получил третью звезду героя соцтруда. Академиком он был уже давно, но теперь его наградили какой-то академической медалью.

Наверное, не меньше недели после моего возвращения в Москву Глушко метался по всяким торжественным собраниям, постоянно светился по телевизору и даже выступил по радио в программе «Маяк». Принимали его, кстати, с восторгом, не хуже, чем Гагарина. Кажется, народ поверил, что после смерти

Королева есть кому достойно продолжать его дело.

– Теперь и помереть не страшно, – признался Глушко Антонову. Он уже научился нас более или менее различать, и со мной – Скворцовым – если и общался, то без малейшего удовольствия. Он даже уточнил у духовного брата:

– Я правильно понимаю, что весь полет провели вы, а вовсе не этот юный карьерист?

– Разумеется, – степенно кивнул Антонов. – Правда, иногда, когда сильно уставал, я передавал управление ему. Но ненадолго и в такие моменты, когда он при всем желании не мог напортачить.

А я подумал, что вот хрен товарищу Глушко, а не смерть на пике славы. Не дам помереть, пока он не сделает свой РД-170. На тех двигателях, что есть сейчас, заброс нормального марсохода на Марс не получится.

Ну, а когда он сделает этот мощнейший движок, пусть, если хочет, помирает на здоровье, я ему ни слова против не скажу.