Глава 26

Я даже не подозревал, что встречать нас соберется столько народа, но быстро сообразил – они же сбежались на Гагарина. Уже начиная от Лумумбария, то есть Университета Дружбы народов, встречающие стояли вдоль Ленинского проспекта сплошной стеной и не в один ряд.

Юрий, получивший за полет генерал-майора, был в парадном мундире, а я, как и положено сотруднику органов – в штатском. Мне, кстати, звания не подкинули, я как был, так и оставался майором.

С Верой мы сразу после посадки договорились по телефону, что встречать меня она не поедет, а я, естественно, сразу по окончании торжественных мероприятий еду домой. Пережили три недели разлуки, как-нибудь переживем и еще несколько часов. Хотя, конечно, так надолго мы не расставались с момента возвращения Скворцова из армии.

Юрий ехал на месте рядом с водителем, причем, естественно, стоя, и почти всю дорогу с рукой у козырька. А я – сзади. Так нас разместили для того, чтобы не очень бросалась в глаза разница в росте – мои метр восемьдесят пять против его метра шестидесяти пяти.

– Зря, – улыбнулся Юрий, когда ему об этом сообщили, – пусть бы народ порадовался, до чего дошла наша советская наука. Уже таких здоровенных лбов в космос запускаем и, главное, ухитряемся их еще и вернуть оттуда.

Полет для него все-таки не прошел бесследно – сразу после посадки он и ходил неуверенно, и вид имел довольно бледный, то есть кровь отливала от головы. Но быстро пришел в себя, а я вообще благодаря неусыпным трудам Антонова чувствовал себя почти нормально. Единственное, сила земной тяжести поначалу показалась мне несколько чрезмерной, как будто я вернулся не на родную планету, а на какой-нибудь Сатурн.

– Да, твой аутотренинг – это вещь, – с долей зависти сказал Гагарин, когда мы только выбрались из «Союза». – Научишь?

– Попробую, но вообще-то тебе уже поздновато, начинать надо в детстве. Я вон жену, тогда еще невесту, начал учить с четырнадцати лет, и все равно оказалась поздно, она вроде научилась, но немного не тому.

Ну да, я ее учил управлять организмом, а она в конце концов научилась как-то прозревать будущее. Еще бы только понять, какое именно из возможных, и станет совсем хорошо. Как говорится, ученица превзошла учителя.

– Так вы что, с детства знакомы?

– Ага, с пятьдесят восьмого года были соседями по коммуналке. А в шестьдесят четвертом договорились пожениться, как только Вере позволит возраст.

– Да, с женами нам обоим здорово повезло, не так уж часто такое бывает.

На банкете в Колонном зале Леонид Ильич меня подколол:

– Вот так-то, Витенька, сам все насчет наград Брежнева в том мире иронизировал, а у тебя тут теперь золотых звезд аж в два раза больше, чем у меня.

– Вот за это вас и уважаю, – кивнул я, а сам подумал, что, действительно, эту тенденцию надо как-то преодолевать, а то на пиджаке скоро свободного места не останется. Хорошо хоть звезды разные, а то ведь дважды Героям положен бюст на родине, еще небось позировать бы заставили. Но все-таки здесь, как и на пути от Внуково, основное внимание было приковано не ко мне, а к Гагарину. Его, вон, опять какая-то кинозвезда поймала и целует. Неужели Гурченко?

– Она самая, – подтвердил Антонов, – но ты ему не завидуй. Вот я, например, абсолютно не завидую.

В общем, все не так плохо, решил я и приналег на форель, запивая ее «Боржоми». Эта минералка была одним из немногих продуктов, которые почти не отличались в двадцатом и двадцать первом веках и поэтому навевала светлые воспоминания о будущем.

– А форель тебе, значит, ничего не навевает? – счел нужным высказаться мой духовный брат. – Совсем зажрался в своем социализме, буржуй.

Домой я попал только довольно поздно вечером.

– Рассказывай, как там, в космосе! – потребовала жена. Предварительно, конечно, тщательно расцеловав.

– Вер, ну дай ты Вите хоть поесть-то, он там на этих тюбиках даже немного отощал! – попыталась защитить меня теща.

– Теть Нин, да я прямо с банкета, обожравшись. Больше, даже если через силу, все равно не влезет. Так что садитесь все, кому интересно, и слушайте. Итак, космос – это провода, блоки и отвратительное качество бортсети, из-за которых у меня чуть ли не четверть схем регулярно сбоила. А больше я там толком ничего и не видел. Даже на Москву сверху посмотреть не вышло, не говоря уж о Троицком. В общем, на Луне было куда интереснее.

– Ну как же, – усомнился дядя Миша, – мы же сами видели по телевизору, как ты с Гагариным в шахматы играл.

– Это и на Земле получилось бы неплохо, да и вообще я все время проигрывал. Зато в подкидного он у меня не смог выиграть ни разу, это ему не фигурки по доске двигать. Правда, по ящику наши карточные матчи не показывали.

– Ну вот, а ты говорил, что в космосе неинтересно, – подытожил тесть. – У нас в гараже-то забить козла хорошо если раз в неделю выходит.

– Надо тебя почаще запускать в космос, – шепнула мне Вера, когда мы с ней уже ближе к утру решили, что, пожалуй, надо хоть немного поспать. – Вон как способности-то повысились.

– Если серьезно, то туда не помешает запустить тебя, – вздохнул я. – Но об этом мы поговорим немного погодя.

– Вить, что-то случилось?

– Еще нет, но может случиться.

Наутро ко мне подкатился дядя Миша. Он, что удивительно, поначалу даже как-то мялся, что на него было совсем непохоже, а потом, видимо, решив, что свои же люди, прямо спросил:

– Вить, как у тебя с деньгами? Говорят, космонавтам за полет очень неслабо отваливают.

– Мне выписали полторы тысячи, вот уж не знаю, слабо это или не очень. Возможно, потом еще премия будет, но это не факт. А тебе много надо? И что ты собрался покупать, если не секрет?

– Да понимаешь, я тут недавно на «Жигулях» проехался. Это же прямо какая-то сказка, а не машина! Руль можно хоть двумя пальчиками крутить, скорости как будто сами втыкаются. В ней тыщу километров за раз проехать – и захочешь, да не устанешь! Правда, задок у нее малость недогружен, но это у «копейки». Люди говорят, что у «двушки» с развесовкой лучше, да и барахла в нее поболее влезет. Вот только ее просто так не купишь, но тебе-то небось продадут. А на «Победу» уже и покупатель есть, Валера, который ваших замов по очереди возит.

– И много тебе надо?

– Штуку восемьсот.

Хм, подумал я. Насколько помнит Антонов, а он в семидесятом был уже студентом, рыночная цена «Победы» в отличном состоянии была уж всяко не меньше пяти с половиной тысяч, составляющих госцену «двушки». То есть это означает, что или дядя Миша хочет продать машину существенно дешевле, чем за нее могут дать, или острота автомобильного дефицита сейчас меньше, чем в прошлом Антонова. И то, и другое смотрится, честно говоря, странновато.

На всякий случай я спросил:

– А не очень ли ты дешево отдаешь свою «Победу»?

– Ну… не задорого, конечно. Если постараться, можно было бы толкнуть рублей на четыреста дороже. Так ведь не абы кому она идет, а Валерке, он мне когда еще помогал ее делать.

Ага, подумал я, значит, все-таки дефицит сейчас немного меньше, чем был тогда, раз такие цены. И обнадежил тестя:

– Сегодня же озадачу Октябрину, чтобы узнала, как мне можно без очереди купить «двушку». Устроит?

– Конечно! Ты, Вить, не сомневайся – я еще до конца года все отдам.

– Луше не спеши. Мало ли, вдруг когда-нибудь меня выгонят и из замов, и из космонавтов, я обнищаю, вот тогда эта твоя пара тысяч придется очень кстати.

– А если не обнищаешь?

– Тогда зачем мне будут нужны твои деньги? Внучкам чего-нибудь подаришь, когда вырастут.

Дело было в том, что этот полет завершил второй планируемый этап моей здешней жизни.

Первый был ясен и понятен – освоиться, присмотреться, что к чему, познакомиться с Ефремовым и не дать ему умереть слишком рано. Он выполнен и даже слегка перевыполнен, ведь неизвестный в прошлом Антонова роман «Чаша отравы» недавно вышел и стал и бестселлером, и жутким дефицитом. Его не то что на прилавках книжных магазинов не было – в библиотеках было и то не взять, все экземпляры на руках. Хорошо хоть автор нам подарил экземпляр, а то еще даже мне пришлось бы побегать, прежде чем достал бы. Да уж, книга получилась сильная, даже не ожидал. Семичастный, посмеиваясь, рассказал мне, что давний завистник Ефремова, Казанцев, прочитав «Чашу», на две недели впал в черную депрессию и даже попытался начать пить, но у него (не без помощи сотрудников комитета) не получилось. Видимо, Александр Петрович ясно почувствовал, что так ему не написать никогда.

Второй этап вытекал из первого – нужно было сделать карьеру и приобрести известность. Он практически завершился после полета, и пора приступать к третьему. То есть проникнуть во власть и начать самому влиять на политику руководства СССР не опосредовано, в качестве неофициального советника, а напрямую. Первый шаг уже сделан, меня, пока мы с Гагариным летали, выбрали в Верховный Совет (а кто бы сомневался?). Теперь на очереди вхождение в ЦК – для начала, естественно, кандидатом. Это будет потруднее, но Брежнев мне обещал твердо. Правда, только мне, Ефремову (вот радости-то у него будет) придется обождать.

– Одного тебя мы протолкнуть как-то сможем, – объяснил Леонид Ильич, – но сразу двоих – вряд ли. Зато такая попытка мгновенно приведет к консолидации всех наших противников. Хорошо хоть большинство в ЦК считает главным экстремистом Ефремова, а тебя – просто его подпевалой и клоуном на полставки.

Однако подъем на вершину чреват тем, что оттуда можно и неслабо сверзиться. И, значит, нужно было заранее озаботиться тем, чтобы подобное развитие событий не очень катастрофично отразилось на семье. Отчасти поэтому, а не только из-за личных предпочтений я старался ограничить наш быт на уровне, не очень сильно превышающем средний по стране. Случись что со мной, и им будет не так высоко падать.

Именно из этих соображений я прикидывал, а не слетать ли Вере в космос. Да, это, конечно, риск. Но зато потом ее жизнь будет обеспечена независимо от того, что случится со мной. Или ну их нафиг, такие, блин, гарантии?

Через неделю после полета к нам в институт приехал Келдыш. И, когда мы с ним зашли в спецкомнату, где ему предстояло увидеть макет новейшей ЭВМ (почти полностью из местных комплектующих), он спросил, как я отношусь к перспективе баллотироваться в член-корреспонденты.

– С сомнением, – ответил я. – Во-первых, какой же я ученый? Инженер, и все. А во-вторых, разве бывают двадцатидевятилетние членкоры?

– Еще как, – рассмеялся Келдыш. – Сергей Маргелян стал член-корреспондентом в двадцать четыре года. Сейчас ему сорок один.

– Ого! А в какой области он трудится – небось прошел по общественным наукам?

– И опять не угадали, он математик. Ну так как?

– Что уж тут поделаешь, пусть выдвигают.

– Спасибо, что согласились, – съехидничал Келдыш, – а в благодарность я вам кое-что расскажу. Вы же неоднократно спрашивали, чем интересны найденные в том кратере образцы? Так вот, некоторые из них у многих, в том числе и у меня, не вызывают сомнений в их искусственном происхождении. Сами собой такие сплавы образоваться не могли.

– И?

– Вы правильно догадались, нужна еще одна лунная экспедиция. Причем крайне желательно – пилотируемая. Ваши роботы, конечно, прекрасно годятся на роль народных любимцев, но как исследователи они не идеальны.

– Нам не потянуть. Неужели вы хотите привлечь американцев?

– Нет. И нам действительно не потянуть такую экспедицию, как у них. Но одиночную, то есть когда полетит всего один человек, мы сможем осилить, Челомей мне это подтвердил.

Вот гад, а мне ни полслова, подумал я. Ибо никаких сомнений в том, кого хотят в гордом одиночестве отправить на Луну, у меня не возникло. Хотя, конечно, на всякий случай надо потрепыхаться.

– А степень риска в таком полете он оценивал?

– Да. Она запредельная, почти сто процентов. Для любого космонавта, кроме вас.

– И чем же, по-вашему, я отличаюсь от прочих? Кроме габаритов и веса, да и то в худшую сторону.

– Тем, что вы лучше всех разбираетесь в бортовой электронике. Кроме того, у вас есть опыт успешно проведенной стыковки. Но главное – вы феномен.

Я заржал.

– Чего тут смешного? – удивился Келдыш.

– А вы разве не знаете этот анекдот? Приходит мужик к врачу и заявляет:

– Доктор, я феномен.

– И в чем же заключается ваша феноменальность?

– У меня при ходьбе яйца звенят.

– Э-э-э, батенька, так это называется не феномен, а мудозвон!

– Имелось в виду не это, – слегка смутился Келдыш, – а ваши паранормальные способности. Вы сможете выжить там, где обычный человек, пусть идеально здоровый и тренированный, погибнет. Для чего, по-вашему, вас выдернули на медкомиссию сразу после вашего идиотского эксперимента с рентгеновской установкой? Кстати, какую точно дозу вы там отхватили?

– Порядка девяноста рентген.

– Вот-вот, и никаких остаточных явлений не обнаружено.

– Так, значит, эксперимент все-таки был не совсем идиотский? – уточнил я, пытаясь сообразить, кто же ухитрился настучать. И, главное, как он узнал про наш с Антоновым эксперимент, паскуда.

– А вы что, были уверены в результате?

– Да.

– Вот поэтому вам и лететь. Несмотря на то, что ваш рост – метр восемьдесят пять, а вес – восемьдесят три.

– Худеть не буду, и не уговаривайте.

– И не надо. Наоборот, лучше слегка поправиться – небольшой жировой запас поможет вам в случае чего дольше продержаться без пищи.

– Так вы, значит, собираетесь сэкономить не только на радиационной защите, но еще и на жратве? Вот спасибо, блин! А без кислорода в случае чего мне что поможет продержаться?

– Подумайте, может, и тут у вас есть что-то. Так, значит, вы в принципе согласны?

– В верхах вашу идею уже утвердили?

– Шелепин в общем согласен, послезавтра докладываю Брежневу.

– А, ну тогда еще не все так трагично. Леонид Ильич точно будет против.

– Я в этом не уверен, но, если вам интересен результат, послезавтра вечером будьте где-нибудь неподалеку от телефона, я позвоню.