Книга: Исповедь бывшей послушницы
Назад: ИСПОВЕДЬ БЫВШЕЙ ПОСЛУШНИЦЫ
Дальше: Монастырский ад[3]

Мария Кикоть:
Мне искренне жаль игуменью Николаю — она тоже жертва системы

 

 

Автор знаменитой «Исповеди бывшей послушницы» рассказала «Ахилле» о том, как выглядят для нее, спустя несколько месяцев после написания книги, те события из жизни Малоярославецкого женского монастыря, как реагируют читатели на ее «Исповедь» и что чувствует сама Мария сейчас.

 

О вере

 

— Впервые Вы близко соприкоснулись с православием в Каменно-Бродском мужском монастыре Волгоградской области, когда Вас пригласили стать временно поваром. Почему Вы согласились? Не смогли отказать, любопытство или попытка начать духовный путь в православии?

 

— Сначала только любопытство, причем интересно было не само православие, а именно увидеть закрытую монастырскую жизнь изнутри. В общем, это воспринималось как некое приключение, не более того. Хотя духовный поиск меня занимал давно, правда, не в православии, а в индийских и китайских духовных практиках и медитациях.
О православии я практически ничего тогда не знала. Помню, как на кухне Каменно-Бродского монастыря мы беседовали с пожилой монахиней, и она сказала мне: «Спасайся!» Мне это тогда показалось довольно нелепым и непонятным: от кого спасаться, где и зачем. Но удобоваримого ответа на свой вопрос я так тогда и не получила.

 

— Зарождение Вашей веры: как это воспринималось тогда и как сейчас?

 

— Зарождения веры не было, я и до этого с раннего детства верила в Бога, молилась, и даже, как мне казалось, получала помощь. Это не был Бог из какой-то религии, просто мне казалось естественным, что этот мир должен был кто-то создать и поддерживать, и к этому Богу всегда можно было обратиться за помощью. Но все это было каким-то неопределенным.
Когда же я начала после посещения Каменно-Бродского монастыря читать православную литературу, возникло ощущение, что православная вера действительно может дать ответы на вопросы бытия, приблизить к Богу и внести в жизнь осмысленность. На деле, правда, как потом выяснилось, верующему предлагается отрешиться в жизни практически от всего, поскольку идеалом нашего православия каким-то образом оказалось монашество. Мирянам также предлагается по возможности воздерживаться от почти всех радостей жизни, а в промежутках между воздержаниями — каяться в своих немощах и в том, что не имеют сил воздержаться, как это делают «подражатели ангелов» — монахи. Весь смысл существования перемещается куда-то в загробную жизнь, тогда как здесь остается только «спасаться» самому и «спасать» заблудших окружающих всеми доступными средствами.

 

— В книге Вы упоминаете, что «проклятая» «Лествица» подтолкнула Вас к монашеству: в чем «вина» книги?

 

— Книга написана очень красивым поэтическим языком и действительно обладает большой силой внушения. Не зря она является настольной книгой во всех монастырях. Там нет, как ни странно, какого-то идеального образа монашества, в ней описано монашество, как оно было и есть, со всеми вытекающими. Описаны и трудности монашеского пути, и подвиги во имя покаяния и смирения, и издевательства начальства над братией во имя смирения, даже до смерти, и много чего еще. Но все это преподносится как «средство для обретения спасения», не иначе. Если человек уже готов принести свою жизнь в жертву «спасения» и получения загробного воздаяния, то все это воспринимается совершенно нормально.
Весьма привлекательно в этой книге рисуется образ монаха-подвижника, терпящего скорби ради Царствия Небесного. Много внимания уделяется также «богоизбранности» и «богоугодности» монашеского пути, это внушает сразу чувство собственной исключительности и избранничества, что весьма приятно для людей неискушенных и гордых. Отсюда и возникает желание этому пути следовать. И при этом все трудности и страдания монашеского поприща воспринимаются также как богоданные и спасительные, какими бы они ни были, даже совсем странными и нелепыми. Человек начинает думать, что чем больше страданий и лишений он претерпит Христа ради, тем скорее обрящет милость и спасение (это, кстати, чуть ли не основная мысль книги), хотя этот тезис является просто извращением самой сути Христианства. Христос нигде в Евангелии не призывал искать себе приключения и страдания намеренно — ни себе, ни другим.
И вот, человек, начитавшись такой литературы, приходит в монастырь отнюдь не за спокойной жизнью в посте и молитве, он идет «пострадать за Христа до смерти». А там его уже поджидают м. Николая и ей подобные, готовые этим воспользоваться. Это, кстати, ответ на вопрос: «Почему же монахи терпят таких вот николай и не уходят из монастырей».

 

— Если вина книги в том, что она рисует идеальный образ, а реальность резко отличается, то вина ли это книги или это ошибка читающего? Евангелие тоже говорит об идеале, о Царстве Божьем, зовет туда — является ли Евангелие тоже «проклятой» книгой?

 

— А реальность не очень-то отличается. Глупо думать, что раньше монашество было каким-то другим, нежели сейчас, достаточно немного изучить историю. Просто эта монашеская реальность в книге очень уж поэтично и привлекательно подана, даже смерть от побоев наставника преподносится как великое благо для послушника. За это обещается Царствие Небесное не только послушнику, но и наставнику по молитвам замученного послушника.
Читающий подобные книги и доверяющий им, конечно, тоже виноват. Во-первых, виноват в своей доверчивости, а во-вторых — в гордости, что намечтал себе «великий монашеский подвиг», возомнил, что имеет «призвание к монашеству» и т. д.
Но в данном случае, я считаю, что больше виноваты люди, распространяющие подобную литературу в храмах, где люди склонны проявлять доверие и открытость, особенно поначалу. Помимо «Лествицы» в церковной лавке можно найти немало книг, призывающих к монашеству. РПЦ тут ничем не лучше Свидетелей Иеговы, которые тоже распространяют везде свои красочные брошюрки о богоизбранности и спасительности своих адептов, и у них тоже немало последователей. Там так же все ориентировано на доверчивость и гордость — «почувствуй себя богоизбранным, особенным и слушайся наставника».
А в Евангелии разве хоть где-то говорится о монашестве? Многие приводят в пример эпизод, где Христос предлагает оставить все имущество юноше, пожелавшему быть Его учеником, чтобы следовать за Ним. Но иначе этот юноша и не смог бы заниматься миссионерской деятельностью и следовать везде за Христом, как остальные апостолы. Это был совет не для всех, и вообще не про то.
Там нигде нет такого тезиса, как «отсечение своей воли» в пользу наставника (не Бога, а именно наставника, как это принято в монастырях). Христос не призывает мучить себя или других нарочно ради «смирения» и «покаяния». Разве Он смирял кого-то из своих учеников, морил голодом или бил? Откуда тогда это взялось: «чем больше скорбей, тем спасительнее?»
В «Лествице» и ей подобных книгах какая добродетель для монаха считается наивысшей? Послушание. Послушник, говорится, исполнил все заповеди. Абсолютно все. Просто потому, что подчинялся во всем своему наставнику. Послушнику и молиться необязательно, все у него будет по молитвам начальства. Где такое в Евангелии? Откуда вообще это взялось? И получается, что никакие добродетели послушнику стяжевать уже не нужно, просто подчиняйся, как в армии, ни о чем не задумываясь, и попадешь в рай.
Вот и получается, что после нескольких лет жизни в монастыре такие послушные чада уже и думать разучиваются, ни одного решения самостоятельно принять уже не могут, становятся как дети, даже перестают отличать хорошее от плохого, нравственное от безнравственного. Начальству, разумеется, все это очень удобно: чем послушнее и нерассудительнее работник, тем лучше. Про все это я много писала в книге, не буду повторяться.

 

— Есть ли что-то в христианстве, что осталось для Вас ценным, или всё на «свалку истории»?

 

— А разве можно что-то такое выбрать из христианства, оставить, как полезное, а остальное выкинуть? Тут или все или ничего, по-другому невозможно. Или ты веришь, что Христос — спаситель и Бог, следуешь Его заповедям и чаешь вечной жизни, или нет, все это выкидываешь, как ненужное. У меня получился второй вариант, я в это все больше не верю.

 

— Как Вы думаете, вернетесь ли Вы в Церковь когда-нибудь?

 

— Я не знаю, зачем мне туда возвращаться. Я не чувствую ни желания, ни какой-то потребности, не скучаю по службам, вообще сейчас уже не понимаю, что это может мне дать и чем помочь.

 

— Вы делаете мозаичные иконы — молитесь ли? Или просто ремесло?

 

— Я начала заниматься мозаикой еще в Свято-Никольском монастыре, продолжила в Шаровкином монастыре. Раньше да, молилась, теперь это просто творческий процесс, интересный для меня только с художественной точки зрения.

 

— Вы стали совершенно индифферентны к вопросам веры, ада, рая, спасения души или просто отложили этот вопрос на полочку, решив передохнуть?

 

— Сейчас я думаю, что за этими терминами, которые вы перечислили, попросту ничего не стоит, кроме фантазии. Лично мне все это совсем не нужно. Не хочется больше жить в этом вечном неврозе и страхе где-то согрешить и недокаяться, пугать себя адом или утешаться предвкушением райского блаженства. Разве эти пугалки кому-то когда-то помогли вести себя нравственно? Я наблюдала скорее обратное в церковной жизни.
Даже если Бог есть, и есть Страшный Суд в итоге — что с того? Судя по Евангелию, нравственное поведение к окружающим — это все, что с нас спросят на том же Страшном суде, если он все-таки состоится. Остальные опции, необходимые верующим, вроде непоколебимой веры и покаяния чуть ли не до смерти, досочинили уже святые отцы церкви намного позже Христа, чтобы было чем шантажировать верующих и отличать их от остальных людей.

 

О монастыре

 

— Как Вы сейчас относитесь к людям, о которых Ваша книга? К игуменье Николае?

 

— Сестер тех монастырей, где я жила, мне очень жаль. На самом деле они находятся в психологической тюрьме. Вроде бы ты можешь уйти физически, никто не держит насильно. У некоторых есть родственники и жилье, но все равно, уйти они не могут, даже не представляют себе такой возможности. Кажется, что просто вся жизнь закончится, если уйдешь. Единственная возможность вырваться — это если происходит нечто такое, что просто выталкивает человека в мир помимо его воли. Как правило, это болезнь или конфликт с начальством. Но часто такие люди не выдерживают и возвращаются обратно или поступают в другой монастырь, потому что бывает очень тяжело адаптироваться в миру, преодолеть десоциализацию, страх, чувство вины и одиночества.
К иг. Николае я сейчас никак не отношусь. Первые месяцы после ухода из Малоярославца я только и думала о монастыре, о ней. Это была какая-то навязчивая идея, даже состояние, и днем, и ночью. Просто голова уже была приучена думать об этом все эти годы. Я постоянно анализировала свой уход из монастыря, чувствовала себя виновной в том, что оставила монашеский подвиг, искала себе оправдания, постоянно нервничала, даже до истерик, окружающим было тяжело со мной общаться. К тому же в монастыре как-то утрачиваешь постепенно способность нормально думать и связно говорить.
Постепенно все это прошло, и сейчас м. Николая для меня — просто часть всей этой РПЦшной системы, ничуть не более страшная, чем тот же Митрополит Климент (Капалин), тоже герой моей книги. Они, кстати, с ним очень похожи: тоже эта страсть к показухе, роскоши, такое же неимоверное превозношение над простыми смертными. Может быть, поэтому он ее так поддерживает во всем, особенно сейчас, после выхода книги и интервью бывшей послушницы Черноостровского монастыря Регины Шамс в «МК», где она рассказала о монастырском приюте «Отрада».
В общем, м. Николая просто слилась в моем сознании со множеством таких же церковных «цариц» и «царьков», коих в изобилии расплодила сейчас система, которой они служат. А как я отношусь к этой системе в целом? Резко отрицательно. На мой взгляд, нет ничего более отвратительного и страшного в современном мире, чем эта легитимизированная форма рабства, так буйно процветшая сейчас у нас в стране.

 

— Как сейчас Вы относитесь к заповеди о любви к врагам?

 

— Сейчас я не понимаю уже, что конкретно тут имеется в виду. Каким образом нужно любить людей, творящих зло, и причем в особо крупных размерах? Не нужно с ними бороться и просто подставить другую щеку? Или класть за них земные поклоны и молиться? Я этого больше не делаю. Тогда что?
Любовь для меня — это вполне конкретное чувство, которое невозможно просто так сгенерировать на пустом месте. Если любить в этом контексте — это перестать ненавидеть, то да, с точки зрения даже психологии заповедь полезна.
Я не могу сказать, что ту же м. Николаю я ненавижу, мне ее искренне жаль, как человека, тоже пострадавшего в этой жестокой системе. Только несведущий человек может подумать, что ей живется хорошо и спокойно на этом месте. Я наблюдала совсем обратное в монастыре. Уже одно то, что она постоянно принимает успокаивающие лекарства и серьезные антидепрессанты, говорит о многом. Очень непросто постоянно лгать и притворяться. Она так же попала в зависимость от системы, как и подвластные ей монахини. Практически все лидеры подобных деструктивных сект и организаций страдают в итоге различными психическими и психосоматическими заболеваниями, и она не исключение.

 

— Угрожали ли Вам «большие люди»? Сама игуменья Николая или ее подчиненные?

 

— Лично мне нет, никто не угрожал. Может быть еще потому, что я написала и издала книгу, находясь в Бразилии. У м. Николаи длинные руки, но видимо, не настолько. На издательство и на людей, находящихся внутри церковной системы, наезды были, и очень серьезные, это я знаю точно. Очень было непросто издать эту книгу, до самого выхода тиража было непонятно, получится ли это сделать. Сейчас так же непонятна судьба второго тиража, все очень непросто.

 

— Следует ли ситуацию в том монастыре и детском приюте решать с привлечением органов власти: прокуратуры, детской омбудсвумен, соцзащиты или только взывать к вмешательству Патриархии и Епархии? Или к совести начальствующих монастыря? Или надежда только на огласку?

 

— В приют «Отрада» приезжают плановые проверки, все делается вполне законно. Неделю к этим проверкам готовится весь монастырь, целый день этих проверяющих развлекают и вкусно кормят, дети показывают концерты с песнями-плясками. Все остаются довольны, сестры и дети только после таких проверок устают ужасно, а так — все там замечательно. Поэтому лично я никаких надежд не питаю. Думаю, просто надо обо всем этом хотя бы больше писать, чтобы люди сами понимали, в какую ловушку они попадут вместе со своими детьми, если поступят в монастырь (и неважно в какой, везде примерно одинаково). На какие-то активные действия со стороны РПЦ или государства надежды мало.

 

— «Что нас не убивает, то делает сильнее» — Ваш опыт сделал Вас сильнее? Если да, то кто-то может сказать, что и не стоит никого предостерегать от монастыря, пусть каждый пройдет свой путь и станет сильнее?

 

— Кто так скажет, тот просто не понимает, о чем говорит. Так можно и в тюрьму, и в лагерь людей ссылать — пусть себе закаляются телесно и духовно. Мне повезло еще с нервами и крепким здоровьем, но это скорее исключение. Чаще уже после 3 лет такой жизни человек начинает терять здоровье — и душевное, и телесное, причем безвозвратно. А сколько людей попросту сошло с ума на этом поприще! Кто это отслеживает? Кто контролирует? Из человека в первые годы поступления в монастырь выжимают все силы, пока он еще может трудиться, а потом зачастую выкидывают на улицу больным. Я уже не говорю о том, что после нескольких лет «подвига» теряются профессиональные навыки, в мир возвращаешься уже ни к чему не годным и десоциализированным.
А этот навык послушания и отсечения своей воли, который делает из тебя безвольный овощ? Очень тяжело потом снова научиться думать самостоятельно, принимать решения и просто не бояться людей. Нет, сильнее тут точно не станешь. Изначально сильный человек сможет восстановиться после монастыря, но людей с более слабой организацией система просто ломает.

 

— Проблемы, описанные в книге, — злодеяния, унижения, манипулирование — это проблемы конкретных людей, конкретного монастыря, или это системная проблема РПЦ? Или в целом всего христианства? Вы же описывали добрые отношения в Горненском монастыре — что правило, а что исключение?

 

— В Горненском монастыре тоже хватало своих проблем, о которых я просто не стала писать в книге, но в целом ситуация там лучше, пока там довольно адекватная игумения Георгия. Когда ее не станет, неизвестно еще, как там все будет. И к тому же этот монастырь в силу своей специфической деятельности и устройства очень отличается от российских монастырей, устроенных по одному принципу общежития. В Горненском монастыре сестрам платят зарплату и отпускают в отпуск, живут они отдельно в домиках, за ними нет такого тотального контроля, как в наших монастырях. Где вы в России такое встречали?

 

О книге

 

— Вы вели дневники? Как удалось так подробно воспроизвести все события?

 

— Нет, я ничего не записывала. Если бы я вела дневники, думаю, книга получилась бы гораздо объемней. Удалось вспомнить только самые яркие моменты монашеской жизни, но это то, что не забывается.

 

— Вы писали свою книгу для себя, в терапевтических целях? Тот эффект, который она оказала, изменил Вас или Ваше отношение к теме? Вы ощущаете себя борцом за права униженных и обманутых, героем? Вы рады, что книга оказалась востребованной?

 

— Скорее, терапевтический эффект предполагался не для меня, а для некоторых моих знакомых, прошедших тот же путь, но так и не осознавших, что, собственно, с ними произошло. Для них я и писала эту книгу, хотя мне она тоже помогла систематизировать все в голове и еще лучше все понять.
Как ни странно, многие бывшие монахи и монахини по много лет после ухода из монастыря не могут преодолеть страх и чувство вины, что ушли. Ведь уход из монастыря приравнивается к предательству Бога. И человек мечется, не может найти себе место в обычной человеческой жизни, постоянно пребывает в этом унизительном и невротически-изматывающем состоянии, навязанном ему еще в монастыре, ходит на службы, бесконечно исповедуется, кается. Кто-то не выдерживает и возвращается обратно, опять уходит, и так может продолжаться несколько раз. Плюс это вечное чувство собственного недостоинства и ущербности, наивно принимаемое за смирение, которое тоже культивируется в монастырях, да и на приходах.
Я сама все это пережила, поэтому мне и хотелось описать этот опыт и поддержать таким образом тех, кто в этом нуждается. Очень многие люди писали мне отзывы, благодарили за книгу, для меня это самое главное. А такой резонанс, мне кажется, книга получила потому, что очень у многих уже наболело, так сказать, такая книга назревала давно.

 

— Надеетесь ли Вы, что книга что-то изменит в системе монастырской жизни РПЦ или в самой РПЦ? Или только в умах читателей? Что показала жизнь за прошедшие несколько месяцев после написания книги?

 

— Я не думаю, что изменения в системе РПЦ произойдут стремительно и благодаря книге, думаю, все будет идти постепенно, благодаря Интернету и огласке. Об этом рабстве под видом монашества только недавно стали говорить и писать, и уже многие не боятся называть вещи своими именами, это самое главное.
Скандальность, как вы выразились, книги ничуть не мешает мне нормально жить сейчас, наоборот, благодаря книге я познакомилась со многими интересными людьми. Поэтому нет, я ни о чем не жалею, я рада, что книга оказалось востребованной и принесла пользу.

 

— Не кажется ли Вам, что книга сыграла на руку тем, кто занимает крайнюю антирелигиозную позицию, условному «союзу воинствующих безбожников»? Чье мнение и поддержка для Вас важнее: этих «безбожников», разумных и осторожных верующих, церковных людей или просто светских, любопытствующих, читателей?

 

— Я сейчас не делю людей на верующих и безбожников, у каждого могут быть свои убеждения, если они его радуют и помогают в жизни.
А по поводу вашего вопроса, по-моему, сейчас больше всего на руку «безбожникам», как вы выразились, сама политика РПЦ и патриарха Кирилла сотоварищи. Сколько эти самые «безбожники» раньше ни писали, все это не имело никакого резонанса, пока не стали писать люди изнутри самой системы и пострадавшие от нее.

 

— Легко ли быть автором скандальной книги в России? Ваша жизнь как-то изменилась после публикации «Исповеди» в Интернете и выхода книги?

 

— Вот и вы говорите об «Исповеди» как о скандальной книге. Но задумайтесь хорошо: а что в ней такого скандального? Рассказываю ли я о чем-то, что не известно монахам или давно воцерковленным мирянам, не носящим розовые очки? Вся сенсационность в глазах тех, кто ничего не знал о быте и нравах современных российских монастырей или знал только из приторных благочестивых сказок.
После публикации меня обвиняют в поиске дешевой славы и даже вспоминают историю библейского Хама, рассказавшего братьям о наготе отца. Кстати, я узнала за это время, что аргумент с историей Хама — один из самых любимых у наших батюшек: мол, не надо выносить грязь на публику.
Но перечитайте эту библейскую историю, задумайтесь о ее содержании: Хам случайно нарушил представления о чистоте, увидев наготу отца, после чего пошел к братьям и рассказал им. Что сделали братья? Они вошли к отцу и, не глядя, прикрыли наготу, чтобы нечистота не повторилась. Хам осквернился и рассказал братьям. Братья устранили источник нечистоты благодаря Хамовой огласке. Если бы он молчал, то случившееся с ним произошло бы и с непредупрежденными братьями, они тоже осквернились бы.
Вот вам и скандальность, вот и хамство. Гласности боятся там, где полно нечистот. И очень хорошо, что мою книгу многие читатели восприняли именно как предупреждение. Может быть, я отвечаю не совсем на тот вопрос, который вы задали, но для меня это важно: раскрыть тему скандальности. Что касается авторства скандальной книги в России, то тут вам лучше издателей спросить. Поверьте, у них есть, что рассказать, но они не говорят — как люди, у которых есть, о чем молчать.

 

— Как Вы считаете, почему критики Вашей книги сразу переходят на личности?

 

— Насколько я могу судить, это касается не только моей книги. Явление гораздо шире. Похоже, что так относятся ко всем бывшим. Может быть, желая заглушить сказанное ими, может быть, переключить внимание…
Одно дело обсуждать — нормально ли, если послушницы питаются просроченными продуктами, пожертвованными на корм скоту, другое — ехидничать по поводу того, что я фотографирую обнаженную натуру. Почувствуйте разницу, как говорится, и задумайтесь о нравственном облике таких людей. Как хорошо известно, такими обвинениями можно доказывать правоту тех, на кого набрасываются так называемые критики. Критика — это хорошо, она помогает исправлять ошибки и делаться совершеннее, но ярость и подлость обиженных людей — это месть, а не критика.
Есть и те, кому искренне больно читать мою книгу и думать о темах, которые я затронула. Им больно и трудно. Приходится делать переоценку своих ценностей. Это порождает внутренний протест. Такая реакция мне понятна. Самое главное, что она искренняя, и мы, как правило, находим общий язык, обсуждая книгу у меня на странице в фейсбуке. Такой протест я не считаю критикой. Это, если угодно, и духовная жизнь: сокрушение идолов и стремление к называнию вещей своими именами, а не благолепными эвфемизмами.

 

— Скажите, Вы научились чему-нибудь у отрицательных персонажей Вашей истории?

 

— Верующие любят говорить, что неслучайных людей в нашей жизни не бывает, встречи промыслительны, любой человек в нашей жизни нас чему-то учит. Наверное, задавая этот вопрос, вы имеете в виду конкретных лиц, а я, выслушивая его, тоже сразу представляю себе тех, кого вы могли бы иметь в виду.
Скажу так. Знаете, когда происходит какое-нибудь страшное преступление, то пока не знаешь, кто это натворил, думаешь о преступнике как об исчадии ада, зловещей демонической фигуре, но вот нам показывают задержанного: это всего лишь человек, такой же, как и все. Если бы мы не знали, что он натворил, то, может быть, даже проявили симпатию к нему или нашли повод уважать за что-то, или даже подражать ему. А могли бы и совсем не заметить, как одного из тысяч, а если он забулдыга, то даже осудить или пожалеть. Если вы отнесетесь к моей истории как к описанию увиденной жуткой картины, то вы начнете демонизировать героев этой истории, не зная их, а если вы знали этих героев, то вы не поверите нарисованной картине.
Поэтому я скорее научилась не у героев моей книги, а получила драгоценный экзистенциальный опыт двойственности личности и двойственности бытия, так сказать. Из этого опыта можно извлечь очень ценные уроки, при этом никого не обвиняя.

 

— Какой отзыв на книгу запомнился Вам больше всего?

 

— «„Исповедь бывшей послушницы“ — паспорт совестливого человека, который нужно всегда иметь при себе». Я бы не была такой категоричной, как его автор, но именно эти слова запомнились мне больше всего. Также я не могла не обратить внимания на многочисленные признания в том, что книга дает радость и надежду, вдохновляет быть духовно зрелыми людьми.

 

О жизни сейчас

 

— Появились ли у Вас друзья после публикации из таких же бывших? Поддерживаете ли связь с бывшими монахинями и послушницами того монастыря?

 

— После публикации книги у меня появилось много друзей, и не только из бывших. С бывшими сестрами малоярославецкой обители я общаюсь, с некоторыми довольно близко дружим.

 

— Наверно, много душевных сил и нервов уходит на переписку и ответы на комментарии — не устали от своей известности?

 

— Сначала, когда только книга была опубликована в «Живом журнале», приходило больше 100 писем и комментариев в день, я старалась читать, всем ответить. Сейчас количество отзывов стало гораздо меньше, я успеваю все прочитать и ответить, мне это интересно и не отнимает много времени. Я очень благодарна всем тем, кто мне пишет, поддерживает, делится своими впечатлениями от прочтения книги — таких писем я получила много, и для меня это очень важно.

 

— За прошедшие месяцы давали ли Вы интервью? Обращались ли к Вам православные СМИ? Почему Вы решили согласиться побеседовать с «Ахиллой»?

 

— Было несколько предложений дать интервью. Согласно нашей договоренности с издателем, я консультировалась с ним при принятии решения. После не очень приятной истории с одним из крупных православных СМИ мне действительно нужна была помощь в выборе. В какой-то момент я решила вообще не давать интервью. Не то, чтобы я была совсем не готова к неэтичному и нечестному поведению журналистов, но зачем все эти склоки?
Недавно я услышала несколько хороших отзывов об «Ахилле», и мне ваш проект показался очень интересным. То, что вы делаете сейчас, достойно внимания. Издатель, соглашаясь с моим решением, поделился похожим мнением, а единомыслие всегда радует.

 

Алексей Плужников
Назад: ИСПОВЕДЬ БЫВШЕЙ ПОСЛУШНИЦЫ
Дальше: Монастырский ад[3]