В эпоху Тэнсё в одном из северных районов Киото жил старик, которого люди звали Касин Кодзи. Он носил длинную седую бороду и всегда был одет как синтоистский священник. На самом деле священником он не был, но жизнь свою посвятил двум вещам: проповедям и демонстрации картин на священные сюжеты. Он показывал людям картины на буддийские темы и проповедовал законы Великого Будды. Каждый погожий день старик приходил во двор храма Гион, располагался под росшим неподалеку от входа раскидистым деревом и вешал на его ствол внушительных размеров какэ́моно, на котором были изображены наказания за разные грехи. Живопись на какэмоно была весьма искусной – художник так реалистично изобразил все детали, что невольно верилось – все происходит именно так, как он нарисовал. Поэтому люди всегда толпились вокруг Кодзи, а он общался с прихожанами, объясняя им закон причины и следствия, и называл (и показывал изображения – он всегда носил их с собой) тех святых (и не святых) помощников властителя Вселенной, что занимаются наказанием грешников. Описывал он и сами наказания, живописуя некоторые их детали и подробности. И обязательно напоминал: чтобы этого не случилось, нужно во всем и всегда неукоснительно следовать учению Будды. Люди во множестве собирались поглазеть на картину и послушать речи старика. И каждый оставлял подношения. Для них старик специально стелил циновку под картиной. Иной раз из монет на ней вырастала изрядная гора – такая большая, что не все детали какэмоно можно было разглядеть без труда.

В это время правителем Киото и окрестных провинций был великий воитель Ода Нобунага. Одному из его самураев (а звали его Аракава) довелось навестить упомянутый храм, а там случилось увидеть картину, которую демонстрировал старик. Он рассказал об этом во дворце. Князя заинтересовал рассказ вассала, и он приказал немедленно доставить Кодзи, но чтобы тот обязательно взял с собой какэмоно.

Когда Нобунага увидел картину, то не смог скрыть удивления – настолько живой показалась ему работа: на ней реальными предстали демоны и духи, что терзают ослушников. Ему даже показалось, они не стоят на месте, а движутся перед глазами; он услышал голоса грешников – он различал их отчетливо; даже кровь, что потоками лилась на картине, выглядела как настоящая. Властитель не удержался и дотронулся пальцем до одного из рисунков и – это поразительно! – ощутил, как его палец погрузился в лужицу крови. Отдернув руку, владыка не мог удержаться и взглянул на палец. На нем не было ни пятнышка, но чувства говорили об ином. К тому же изображение на какэмоно было совершенно сухим – князь специально убедился в этом. Все более изумляясь, Нобунага спросил, кто же создал эту удивительную картину? Кодзи отвечал, что нарисовал ее Огури Сотан, известный своей аскезой, после того как в течение ста дней ревностно исполнял обряд самоочищения и после истовой молитвы божественной Каннон в великом храме Киёмидзу о ниспослании вдохновения.

Верный вассал князя, Аракава, конечно, заметил, что его повелитель загорелся желанием обладать этим какэмоно. И он предложил старику расстаться с полотном, подарив его властителю. Но тот, вместо того чтобы немедленно согласиться, смело отвечал:

– Эта картина – моя единственная ценность; показывая ее людям, я добываю средства к существованию. Если я сейчас подарю ее повелителю, я лишу себя единственного дохода, а жить мне больше нечем. Однако, если августейший князь так сильно желает обладать ею, пусть заплатит за нее сто рё золотом. С этими деньгами я смогу организовать какое-нибудь выгодное дело. Оно станет приносить доход, и я не буду бедствовать. В ином случае я не могу расстаться с картиной.

Можно было понять, что ответ старика не порадовал властителя – тот промолчал. Тогда Аракава взялся о чем-то шептать на ухо повелителю. Выслушав, князь кивнул в знак согласия. На этом аудиенция завершилась. На прощание старику дали несколько медных монет.

Однако, едва Кодзи покинул дворец, Аракава, таясь, пошел следом – он собрался завладеть картиной, как только представится возможность. И она представилась: для возвращения к себе домой старик выбрал уединенную дорогу – та огибала городские кварталы, петляя между холмами. И вот, когда путник очутился в совсем пустынном месте – дорога здесь делала крутой поворот, – наперерез выскочил Аракава, схватил старика и сказал:

– Ты проявил запредельную жадность, запросив сто золотых рё за картину. Вместо ста монет золотом я заплачу тебе по-другому – дам кусок железа длиной ровно в три фута.

С этими словами самурай выхватил меч, убил старика и забрал картину.

На следующий день Аракава преподнес какэмоно старика Нобунаге. Самурай вручил картину в том виде, в каком отнял ее у старика, – она была свернута и тщательно упакована. Властитель приказал ее распаковать и повесить перед ним на стену. Но когда развернули полотно, князь и его вассал застыли в недоумении: на какэмоно не было изображения – вообще ничего, кроме куска ткани. Аракава не мог объяснить, куда подевалась живопись. Он провинился. Он обманул хозяина. Поскольку вина его – вольная или невольная – была очевидна, его ожидало наказание. Соответственно, было решено, что его поместят под стражу на длительный срок.

Едва Аракава успел покинуть узилище, как ему стало известно, что старый Кодзи вновь демонстрирует картину. На этот раз он выставил ее во дворе храма Китано. Самурай едва поверил в то, что услышал. Но размышлять было некогда – ведь у него появилась возможность вернуть картину и таким образом исправить ошибку. Он немедленно созвал нескольких своих товарищей, и вместе они поспешили к храму. Но, прибежав туда, узнали, что Касин Кодзи уже ушел.

Через несколько дней до Аракавы дошла весть, что старик выставил какэмоно в другом месте – у храма Киёмидзу, и вокруг него собралась огромная толпа слушателей. Самурай ринулся туда, но когда прибыл, толпа уже разошлась, а Кодзи опять исчез.

Наконец удача улыбнулась ему: совершенно случайно он зашел в одно питейное заведение и там неожиданно встретил старика. Аракава тут же вцепился в него. В ответ старик, нимало не испугавшись, а, напротив, добродушно посмеиваясь, сказал:

– Я сопротивляться не буду и пойду с вами. Но пожалуйста, дайте я допью вино, и пойдем.

Против этого Аракава возражать не стал. К удивлению всех, кто находился в заведении, старик выпил подряд двенадцать чаш вина. Осушив последнюю, он объявил, что теперь готов последовать за самураем. Аракава приказал связать его, а затем доставил во дворец.

Во дворце старика поместили в специальное помещение и с пристрастием допросили. Допросом руководил лично управляющий делами владыки. По его завершении он заявил:

– Совершенно очевидно, что вы обманываете людей, используя магию. Только за одно это вы заслуживаете тяжкой кары. Однако, если вы с должным почтением преподнесете ту картину, о которой вам известно, в дар князю Нобунаге, мы не станем на этот раз выдвигать обвинение. В ином случае мы будем вынуждены подвергнуть вас очень суровому наказанию.

В ответ на угрозу старик сокрушенно покачал головой и воскликнул:

– Это не я виновен в обмане людей!

Затем, еще сильнее возвысив голос и указав на Аракаву, продолжил:

– Вот он – этот обманщик! Вы хотели польстить князю, подарив ему ту картину; вы пытались убить меня, чтобы украсть ее. Воистину если и было совершено преступление, то именно этим человеком! Как назло, вам не удалось убить меня, но, если свершилось бы то, что вы задумали, кто смог бы обвинить вас? Вы украли какэмоно – с этим не поспоришь. Та картина, что у меня сейчас, – всего лишь копия. Вы же, украв картину, передумали дарить ее князю Нобунаге; вы придумали способ, как оставить ее себе. Вы раздобыли какэмоно без рисунка и отдали его владыке. А теперь, чтобы сохранить свою тайну, вы утверждаете, что я обманул вас, подменив пустым какэмоно настоящую картину. Где сейчас находится та картина – я не знаю. А вот вы, вероятно, знаете.

Услышав это, Аракава воспылал таким гневом, что попытался убить старика. И это бы ему удалось, если бы не вмешательство стражи. Внезапная вспышка гнева показалась устроителю допроса неслучайной, и он подумал: «А что, если старик не врет? И Аракава действительно виновен?» Он приказал отвести старика в тюрьму, а затем приступил к допросу самурая.

Но с самураем явно что-то случилось: речь его была крайне замедленна, и он явно сам был поражен этим обстоятельством – он почти не мог говорить и едва выдавливал из себя слова. К тому же он заикался, противоречил себе, но вины не признавал. Тогда управляющий делами князя приказал, чтобы Аракаву били бамбуковыми палками до тех пор, пока не скажет правду. Но похоже было на то, что тот не мог не только ни в чем признаться, но даже членораздельно разговаривать. Тем не менее наказание продолжили до тех пор, пока чувства не покинули самурая и он не потерял сознание.

Старику Кодзи, который сидел в тюрьме, рассказали о том, что произошло с Аракавой. Он выслушал и засмеялся. Но некоторое время спустя заявил тюремщику:

– Слушайте! Этот самый Аракава действительно ужасный негодяй, и я совершенно сознательно устроил все таким образом, чтобы его подвергли суровому наказанию – в надежде выправить его дурные наклонности. Но теперь прошу вас: сообщите господину управляющему, что Аракава на самом деле не мог знать правды, и скажите, что только я смогу дать внятное объяснение всему произошедшему.

После этого старик вновь предстал перед важным чиновником и дал ему следующие пояснения:

– В любой картине великих художественных достоинств обязательно заключен дух. А потому она обладает собственной волей и, разумеется, может отказаться от разлуки с автором. И даже с тем, кто владеет ею по праву. Существует множество историй, которые доказывают, что великие картины обладают собственной душой. Хорошо известно, например, что ласточки, которых изобразил на своей картине, нарисованной на раздвижной перегородке [фусума], гениальный Хогэн Энсин, время от времени покидают ее, чтобы порезвиться на просторе, и на картине нетрудно разглядеть те места, откуда они улетели. Ведомо также, что лошадь, нарисованная на одном известном какэмоно, имеет привычку покидать его по ночам, чтобы пощипать травку. В нашем случае, я думаю, имело место следующее. Поскольку князь Нобунага не был, скажем так, добросовестным приобретателем моей картины, она захотела, чтобы изображение исчезло – и оно на самом деле исчезло, едва какэмоно развернули перед владыкой. Но если вы дадите мне цену, которую я запросил, – сто рё золотом – я думаю, изображение – то, что сейчас отсутствует, – проявится. В самом деле, давайте попробуем! В этом нет никакого риска, поскольку, если изображение не появится, я тут же верну деньги.

Историю передали князю. Пораженный услышанным, он повелел уплатить затребованные сто рё и отправился лично посмотреть на результат. В его присутствии какэмоно развернули, и, к изумлению всех присутствующих, изображение во всех, даже самых мельчайших деталях появилось. Правда, оказалось, что краски слегка поблекли, да и фигуры грешников и демонов уже не выглядели так убедительно и правдиво, как прежде. Произошедшая метаморфоза не ускользнула от глаз владыки, и он потребовал у старика объяснить причину. Кодзи отвечал:

– Картина, которую вам довелось видеть в первый раз, была бесценна. То, что вы видите сейчас, имеет цену – она стоит ровно столько, сколько вы за нее уплатили, а именно – сто рё золотом. Изображение цене полностью соответствует. А разве могло быть иначе?

Услышав ответ, владыка, да и все присутствующие решили – не только бессмысленно, но и опасно было бы продолжать дискуссию и возражать старику. Его незамедлительно освободили и отправили восвояси. Получил свободу и Аракава – уж он-то искупил свою вину сторицей.

Но у этого Аракавы имелся младший брат по имени Буити. Он был самураем и тоже подвизался на службе у князя Нобунаги. Буити очень разгневался, когда его брата наказали палками и заключили в тюрьму. Потому решил, что обязательно убьет старика Кодзи.

Старик, очутившись на свободе, сразу поспешил в винную лавку и потребовал выпивки. Буити следил за ним и, едва тот зашел в питейное заведение, тут же заскочил следом, схватил, повалил на пол и отрубил ему голову. Затем забрал те сто золотых монет, что заплатили за картину. После этого Буити завернул голову в тряпку, положил туда же деньги и поспешил домой, чтобы показать все это старшему брату.

Придя домой, он развернул свою ношу, но… Вместо головы там оказался пустой сосуд из тыквы – в такой обычно наливают вино, а вместо денег – ком грязи…

Еще больше братьев обескуражили вскоре поступившие известия из винной лавки: обезглавленное тело исчезло. Но как это случилось и куда оно делось – этого никто не знал и не видел.

Примерно с месяц о старике Кодзи ничего не было слышно. Но однажды вечером, где-то дней через тридцать после упомянутых событий, на самом пороге дворца князя Нобунага обнаружили мертвецки пьяного старика. Тот спал непробудным сном и оглашал округу храпом. Храпел он очень громко, и звуки эти напоминали скорее раскаты грома, нежели дыхание человека. Подойдя к нему, стражник увидел, что это не кто иной, как старый Кодзи. За эту наглую выходку старика немедленно схватили и бросили в тюрьму. Но, даже оказавшись в узилище, он не проснулся. Более того, он беспробудно спал десять ночей и десять дней, оглашая округу ужасными руладами, и слышно их было далеко в округе.

Надо сказать, что в это время было не до старика Кодзи. Развивались иные события: в результате вероломного заговора князь Нобунага был убит, а власть узурпировал в недавнем прошлом его ближайший соратник некий Акэти Мицухидэ. Правил он совсем недолго – всего двенадцать дней. Тем не менее власть в Киото теперь принадлежала ему.

И вот ему рассказали о деле старого Кодзи. Он приказал стражникам привести к нему старика. Приказ выполнили, и тот предстал перед новым повелителем. Мицухидэ разговаривал с ним вежливо, обращался как с гостем и повелел накрыть стол разными яствами. Когда старик поел, Мицухидэ спросил его:

– Я слышал, что вы большой любитель вина. Сколько вина вы можете выпить за один присест?

Кодзи отвечал:

– Да я и сам не знаю точно, сколько могу выпить. Пью до тех пор, пока не захмелею.

Тогда повелитель приказал поставить перед ним бочонок вина и велел слугам, чтобы те наполняли его чашу, как только он захочет. И старик принялся выпивать. Он выпил десять больших чаш, но одиннадцатую ему не налили: больше он не попросил, да и слуги доложили, что бочонок опустел.

Все присутствующие, разумеется, были немало поражены этим праздником пьянства, а князь спросил Кодзи:

– Скажите, теперь вы вполне довольны?

– Ну да, – отвечал старик, – можно сказать, что я доволен вполне. А в благодарность за вашу августейшую доброту, – продолжал он, – я покажу, что я умею. Познакомлю со своим искусством. Для этого, пожалуйста, посмотрите на тот экран.

Он показал на огромный бумажный экран, склеенный из восьми полос, что занимал одну из стен покоев. На нем были изображены восемь видов священного озера Оми. На одном – прекрасная гладь озера, а вдалеке – фигурка человека, управляющего лодкой. Лодка и человек были совсем крошечные: на пространстве полотна они занимали едва ли больше квадратного дюйма. Старик махнул рукой в сторону лодки, и все увидели, что та сдвинулась с места и заскользила по водной глади к переднему плану картины. Очень быстро она увеличивалась в размерах, становясь все больше и больше. И вот уже можно было разглядеть того, кто управлял лодкой; вот его черты стали видны совершенно отчетливо… Лодка подплыла к краю картины, обретя реальные очертания и размеры – до нее можно было почти дотронуться рукой! Тут все увидели, как прибывает вода на полотне… Она вспучилась, а затем вдруг хлынула через край картины прямо в покои дворца и тут же затопила пол. Люди принялись подбирать полы халатов, а вода продолжала подниматься и уже дошла почти до колен. В этот момент лодка – самая настоящая рыбацкая лодка! – скользнула с экрана и… вплыла в зал. Все отчетливо видели, как лодочник взмахнул веслом, и слышали, как оно ударило о воду… А та все поднималась и уже была по пояс. Затем лодка подплыла к Кодзи, и тот запрыгнул в нее… В тот же момент лодочник развернул суденышко, и оно поплыло в обратном направлении – оно удалялось, быстро уменьшаясь в размерах. Едва лодка стала отдаляться, как вода начала убывать, словно отлив гнал ее обратно на картину! И вот лодка уже оказалась вдалеке – почти там, где была изначально, и… вся вода исчезла! А челнок между тем превратился в едва различимую точку – не больше квадратного дюйма, а затем и вовсе исчез!

А вместе с ней исчез и старый Кодзи. И больше никто и никогда не видел его в Японии.