– Я не боюсь смерти, – сказала жена, умирая, – но есть одна вещь, которая меня терзает. Так сожалею, что неведомо мне, кому суждено занять мое место в этом доме.

– Моя дорогая, – отвечал безутешный супруг, – никто и никогда не займет вашего места в моем доме. Я никогда – слышите? – никогда не женюсь вновь.

Когда он говорил эти слова, он произносил их от чистого сердца: он на самом деле любил эту женщину, и вот теперь она умирала.

– Слово самурая? – спросила она, и слабая улыбка осветила ее лицо.

– Слово самурая! – отвечал он, ласково глядя ей в глаза.

– Тогда, любимый мой, – сказала она, – вы разрешите, чтобы меня похоронили в нашем саду? Вы ведь не станете возражать? Рядом с теми сливами, что мы посадили в дальнем углу сада. Я давно хотела попросить вас об этом, но все не решалась, потому что думала: если вы женитесь на другой, вам может быть неприятно, что моя могила рядом. А теперь вы пообещали, что другая женщина не займет моего места… Поэтому я уже не боюсь просить вас… Я так хочу, чтобы меня похоронили в саду! Я думаю, если я буду лежать там, я смогу слышать ваш голос, а весной увижу цветы…

– Я все сделаю так, как вы пожелаете, – отвечал муж, – но давайте не будет сейчас говорить о похоронах: все-таки вы не так больны, чтобы у нас не было надежды.

– Нет. Я должна сказать об этом, – произнесла она в ответ, – потому что я умру нынче утром… Отвечайте – вы похороните меня в саду?

– Да, – сказал он, – под сенью слив, что мы вырастили. И памятник у вас будет очень красивый.

– А вы дадите мне маленький колокольчик?

– Колокольчик?..

– Да. Я хочу, чтобы мне в гроб положили маленький колокольчик – такой, как носят буддийские паломники. Он у меня будет?

– У вас будет колокольчик – и вообще все, что вы пожелаете.

– Мне больше ничего не нужно, – отвечала она. А потом добавила: – Мой дорогой, вы всегда были так добры ко мне. Теперь я могу умереть счастливой…

После этих слов она сомкнула глаза и умерла. Умерла легко. Так легко, как засыпают, набегавшись, дети. Она лежала на смертном одре красивой, и на лице ее застыла улыбка.

Ее похоронили в саду – в тени деревьев, которые она так любила; положили и колокольчик. А над могилой воздвигли красивый обелиск, украшенный семейным орнаментом и надписью: «Старшей сестре, обитающей в чертоге мерцающих теней под сенью цветущих слив в океане сострадания».

Но минул примерно год со смерти жены, и родственники и друзья самурая принялись настаивать, чтобы он снова женился.

Они говорили:

– Вы же еще совсем молодой мужчина. К тому же единственный сын своих родителей. Ко всему прочему у вас нет детей. Как самурай, вы обязаны жениться. Если вы умрете бездетным, кто вознесет молитвы и исполнит погребальный обряд? Кто будет хранить память предков?

Его так донимали, что в конце концов он сдался и обещал жениться снова. Его невесте исполнилось всего семнадцать лет. Она была так миловидна, что самурай почувствовал, что способен полюбить вновь, несмотря на то что в саду подле дома немым упреком возвышался обелиск на могиле его первой жены.

Ничто не огорчало молодую жену и не мешало вкушать прелести супружества. Но счастье ее длилось только шесть дней, а на седьмой супруг был призван на службу – ему предстояло провести ночь в замке. В этот вечер, когда он впервые был вынужден оставить ее, женщина ощутила тревогу, природа которой была ей неведома. Она отправилась спать, но не смогла заснуть. Ей казалось, какое-то напряжение разлилось в воздухе, какая-то тяжесть – так бывает, когда приближается буря.

Ночь длилась, наступил час Быка, и ей послышалось, будто где-то вдалеке зазвенел колокольчик – маленький колокольчик, какой обычно носят паломники. И она подумала, что один из них, видимо, случайно забрел в самурайский квартал – хотя что он может делать здесь в такой час? Тем временем звон колокольчика прервался, а затем, после паузы, возник вновь. Но теперь звук был куда ближе и раздавался яснее. Понятно, странник приближался. Но почему звук его колокольчика шел не от дороги, как должно быть, а со двора?.. Тут разом вдруг заскулили и завыли собаки – это было так необычно и так страшно!.. И ужас проник в сердце. Так бывает во сне: спишь – и вдруг просыпаешься от приснившегося кошмара… А колокольчик звенел уже точно в саду, а потом – подле самого дома… Женщина попыталась было встать и позвать служанку. Но обнаружила, что не может подняться, не может даже пошевелиться… и голос отказался повиноваться ей. А колокольчик все ближе, ближе и ближе, и… О, как страшно воют собаки!.. А потом, бесшумно, словно тень, в ее комнату скользнула женщина, хотя двери, как и были, остались заперты на засовы и ни одна из ширм даже не шелохнулась… На женщине был погребальный саван, а в руках она держала колокольчик – точно такой, что носят паломники. Она давно умерла, и потому глаз у нее не было; волосы распущены, и они почти закрывали лицо. И без глаз она смотрела сквозь них на девушку; и не было у нее языка, но она говорила:

– Не жить тебе в этом доме! Как и прежде, здесь я хозяйка! Ты обязана уйти. И никому не должна говорить, почему уходишь. А если скажешь ЕМУ, я разорву тебя в клочья!

И она исчезла – растворилась в воздухе, – едва погасло эхо ее слов. А юная супруга потеряла сознание от ужаса. И очнулась, лишь когда разгорелось утро и лучи солнца проникли в опочивальню.

В радостном свете дня она, однако, засомневалась в реальности того, что увидела и услышала, и подумала, что это был сон. Но слова мертвой женщины так сильно напугали ее, что она не отважилась поведать о своем видении – ни мужу, ни кому бы то ни было. К тому же она почти убедила себя, что это был только сон – ужасный сон; она даже заболела, но причиной недомогания был ночной кошмар.

Однако следующая ночь убедила ее в обратном и рассеяла сомнения. Настал час Быка – и завыли и заскулили собаки. И зазвенел колокольчик; и звук его, приближаясь, шел со двора; и вновь молодая хозяйка не смогла подняться и позвать на помощь; и вновь мертвая женщина вошла в спальню и прошипела:

– Ты должна уйти; и не скажешь никому ни слова, почему ты должна уйти! Если ты даже шепнешь ЕМУ, я разорву тебя в клочья!

Но на этот раз мертвая подошла ближе – почти вплотную к ложу… Она наклонилась низко и произнесла угрозу прямо в лицо…

На следующее утро, когда самурай вернулся со службы, юная супруга пала перед ним ниц и взмолилась:

– Умоляю вас не осуждать меня за черную неблагодарность и простить, что я так невежлива, поскольку не подобает так говорить с супругом… Но я хочу вернуться домой, я хочу уйти – прямо сейчас.

– Разве вы не счастливы здесь, со мной?

И в вопросе его читалось искреннее удивление.

– Неужели кто-то осмелился быть недостаточно вежлив с вами во время моего отсутствия?

– Да нет, совсем не это, – отвечала она со вздохом. – Здесь все хорошо ко мне относились – даже слишком хорошо… Но я не могу больше продолжать оставаться вашей женой… Я должна уйти…

– Дорогая моя, – воскликнул он, недоумевая, – очень горько знать, что вы несчастливы в этом доме! И существует причина такому несчастью. Но я не могу даже вообразить, отчего у вас возникло желание покинуть меня, даже если кто-то и обидел вас… Надеюсь, у вас не возникло желания просить о разводе?

Она отвечала, трепеща и заливаясь слезами:

– Если вы не дадите мне развода – я умру!

На недолгое время он замолчал, тщетно пытаясь понять, что могло стать причиной такого странного поведения супруги. Затем совершенно ровным голосом, без эмоций, ответил:

– Отослать вас назад, к вашим родителям, не объясняя причин… такой поступок означает потерю лица. Но если вы назовете мне причину и я сочту ее убедительной – любую причину, которая даст мне возможность отослать вас, соблюдая приличия, – тогда я подпишу документ о разводе. Но до тех пор пока таковой не изыщется, развода я вам не дам. Хотя бы потому, что репутация моего рода должна оставаться безупречной.

И тогда она была вынуждена все ему рассказать – и она рассказала… и, уже почти потеряв рассудок от охватившего ее ужаса, рыдая, выкрикнула:

– А теперь вы должны знать – она убьет меня! Теперь она меня убьет!

Хотя самурай был, разумеется, человеком непугливым и не очень верил в привидения, но даже он на секунду изрядно напугался. Но затем очень простая и понятная мысль пришла ему в голову. Он сказал:

– Дорогая моя, вы сейчас слишком возбуждены и взволнованы. И я боюсь, кто-нибудь нарассказывал вам глупых историй. Конечно, я не дам вам развода только потому, что вам приснилось что-то дурное. Но в любом случае мне очень стыдно и неловко, что вам пришлось так страдать в мое отсутствие. Увы, этой ночью дела службы вновь призывают меня в замок. Но одну вас я не оставлю. Я прикажу двум стражникам охранять вашу комнату. Никто и ничто не нарушит ваш сон – вы будете спать спокойно. Они очень надежные люди и сделают все для вашей безопасности.

Супруг говорил таким спокойным тоном и так рассудительно, что молодой жене стало почти стыдно своих страхов, и она решила остаться в доме.

Двое стражников, что явились охранять юную супругу самурая, действительно имели очень достойный вид: высокие ростом, смелые и честные – они обладали большим опытом, давно и умело охраняли женщин и детей. Они знали, как много значит хорошее настроение, и умело развлекали хозяйку: рассказывали веселые истории, шутили и смешили ее. Довольно долго они так общались, и она почти совсем забыла о своих страхах. Наконец девушка отправилась спать, а стражники заняли свое место в углу комнаты, укрывшись за раздвижным бумажным экраном, и принялись играть в го. Разговаривали они мало и только шепотом и потому совсем ее не тревожили. И госпожа заснула легко и быстро – как ребенок.

Но наступил час Быка, и, застонав, она проснулась. Застонала она от ужаса – во сне ей послышался звон колокольчика. И вот теперь, наяву, она слышала его вновь – он приближался, он был все ближе, ближе и ближе… Она закричала, вскочила с постели, но никто не отозвался – только тишина, смертельная тишина: она сгущалась, она давила… Девушка метнулась к своим стражникам: те сидели друг против друга перед игральной доской совершенно неподвижные и каждый смотрел на другого застывшим взглядом. Она кричала, она толкала их, била кулачками – они оставались недвижимы, они были словно замороженные…

Уже потом они рассказывали, что слышали звук колокольчика, слышали, как кричала юная госпожа, даже помнили, как она пыталась их растормошить и все такое, но не могли ничего сказать, не могли пошевелиться – ничего не в состоянии были сделать. А следом внезапно утратили всякую способность видеть и слышать: черная непроницаемая пелена словно окутала их и сознание отключилось…

Рано утром, возвратившись со службы, самурай вошел в опочивальню своей молодой жены. В тусклом свете лампы он увидел тело супруги – оно лежало в луже крови, и не было головы. Склонившись над игральной доской, оба стражника спали. Когда хозяин крикнул, они вскочили, очумело тряся головами, а затем, увидев ужасную картину, застыли, скованные страхом перед хозяином…

…Голову не смогли найти – ее нигде не было видно, а ужасная рана на шее ясно указывала, что ее не отрезали, а именно оторвали. Цепочка кровавых следов тянулась из комнаты в галерею, а затем к дверям, что вели наружу. Подойдя к ним, обнаружили, что они не открыты, а сорваны и едва держатся. Идя по кровавым следам, все трое вышли в сад, потом по запятнанной траве и по песку, испещренному кровью, на берег пруда, поросшего ирисами. Затем нырнули в густую тень от ветвей кедра и зарослей бамбука, и тут же – внезапно – им открылась ужасная картина: они очутились лицом к лицу с кошмарным созданием… По виду оно напоминало огромную летучую мышь – то была давно похороненная женщина. В саване, широко раскинув руки, она стояла подле собственной могилы. В одной руке она сжимала колокольчик, в другой – оторванную голову, с которой еще продолжала капать кровь… На мгновение все трое застыли. Затем один, пробормотав буддийское заклятие, выхватил меч и сделал выпад. Лезвие коснулось фигуры, и та тотчас обратилась в прах, осыпавшись на землю. И уже не узнать было, что это. Кости, волосы, ткань, кожа – все перемешалось… Только колокольчик покатился, подпрыгивая и звеня… А правая рука, хотя от нее осталась только кисть, отсеченная от запястья, все еще сжимала, не отпуская, оторванную кровоточащую голову… Так оторванная клешня желтого краба, вцепившегося мертвой хваткой в упавший на землю плод, не отпускает добычу…

«Какая, однако, жестокая история, – подумает иной. – Месть мертвой женщины… Но почему она мстила девушке, ведь мстить должна была мужчине, своему мужу».

Во всяком случае, так думают мужчины.

Но женщины… Говорят, они устроены по-другому, да и чувствуют иначе.

Похоже, так оно и есть.