Жил-был однажды в Киото некий молодой самурай. Так случилось, что его господин оказался в немилости. Вследствие этого самурай лишился службы и впал в отчаянную бедность. Затем обстоятельства сложились таким образом, что он был вынужден покинуть свой дом и отправиться служить властителю одной дальней провинции. Прежде чем покинуть столицу, самурай развелся с женой – доброй и красивой женщиной, надеясь, что новый союз поможет ему в продвижении по службе. Он женился на девушке из состоятельной семьи и отбыл к месту службы.

Его поступок, конечно, был продиктован легкомыслием молодости и жестокой нуждой, в которой пришлось существовать. Самурай еще не понимал, что любовь – это не то чувство, с коим легко расстаться, завязав новые отношения. Второе супружество не сделало его счастливым: характер у молодой жены был тяжелый и эгоистичный. Очень скоро мужчина стал тосковать по тем дням и той жизни, что вел в Киото. Затем он понял, что все еще любит свою первую жену, любит куда больше, чем способен полюбить вторую. И начал осознавать, как несправедлив и неблагодарен он был. Его раскаяние с каждым днем становилось глубже, угрызения совести лишали сна и покоя. Воспоминания о женщине, которую обидел, постоянно преследовали его. Он вспоминал ее мягкую речь, ее смех и улыбку, блюда, которые она готовила, ее манеры, ее неразговорчивость и терпеливость. Иногда во сне он видел, как она ткет пряжу – как тогда, когда она просиживала у ткацкого станка день и ночь, чтобы помочь ему в годы нищеты и скорби. Но еще чаще ему виделось, как она стоит на коленях в маленькой комнатке, где он ее оставил, и утирает текущие из глаз слезы рукавом изношенного халата. Даже в часы службы мыслями он возвращался к ней и постоянно спрашивал себя: как она живет, что сейчас делает? Что-то в его сердце говорило, что она не вышла замуж и сумеет простить его. И для себя он решил, что, как только сможет вернуться в Киото, сразу же разыщет ее – попросит прощения и вновь соединится с нею, сделает все, чтобы искупить вину. Но годы шли…

Наконец срок службы истек, и самурай мог распорядиться своей судьбой самостоятельно.

«Теперь я вернусь к своей любимой, – поклялся он себе. – Ах, какая глупость и какая жестокость, что я развелся с ней!»

Он расстался с нынешней женой и отослал ее к родителям под предлогом того, что у них нет детей, и тотчас же поспешил в Киото. Без промедления он отправился на розыски бывшей супруги – даже не переоделся, а пошел как есть: в пыльной дорожной одежде.

Уже наступила ночь – ночь десятого дня девятого месяца, когда самурай оказался на улице, где жила его первая жена. Город казался вымершим – было тихо, как на кладбище. Но луна светила ярко, все было видно, и он разыскал дом без труда. Он выглядел заброшенным: местами тростниковая крыша даже поросла бурьяном. Он постучал в дверь, но ему никто не ответил. Он обнаружил, что двери не заперты, и проник внутрь. Передняя комната оказалась совершенно пуста – даже циновки, что покрывают пол, отсутствовали. Холодный ветер задувал сквозь щели, через рваное отверстие в стене светила луна. Другие комнаты имели такой же нежилой вид. Похоже, дом был заброшен. Тем не менее самурай обошел все комнаты и наконец добрался до самой дальней – он знал, что эта комната была ее любимой, прежде ей нравилось здесь отдыхать. Подойдя к ширме, что отделяла помещение от остальных, он замер, потому что увидел слабый свет, что шел оттуда, пробиваясь сквозь бумагу. Он раздвинул двери и вскрикнул от радости: он увидел ее там – она склонилась над шитьем при свете тусклого бумажного фонаря. В этот самый момент она подняла глаза и встретилась с его взглядом. Со счастливой улыбкой она просто спросила:

– Когда вы вернулись в Киото? Как разыскали меня в этом пустынном доме?

Годы, казалось, совсем не изменили ее. Она была все такой же красивой и молодой – точно такой, как рисовала ему память. Но слаще всего был ее голос: в нем звучали музыка, трепет и удивление.

Вне себя от радости, он сел напротив нее и рассказал все: как глубоко раскаивается в своем эгоизме, как без нее был несчастен, как жалел, что так поступил, и как надеялся вновь соединиться с ней и загладить свою вину. И постоянно извинялся – просил у нее прощения снова и снова. Она отвечала ему с любовной мягкостью, от души умоляя его прекратить это самобичевание. Неправильно, говорила она, что он позволил себе страдать из-за нее; она всегда чувствовала, что недостойна быть его женой. Да и разлука их случилась только по причине бедности, а он всегда был добр к ней. Потому она никогда не переставала молиться о его счастье. Но даже если у нее и был повод винить его, то теперь он совершенно исчез, потому что он пришел к ней. Разве существует большее счастье – увидеть его снова, увидеть хотя бы на мгновение!

– Только на мгновение? – отвечал он ей радостным смехом. – В таких случаях говорят: в данное из семи существований. Возлюбленная моя, я вернулся к вам навсегда и никогда больше вас не покину! Ничто не сможет разлучить нас снова! Теперь я богат; у меня есть и друзья, и имущество – нам не нужно больше бояться нищеты. Вещи мои прибудут завтра, их принесут сюда. Прибудут мои слуги, вы будете управлять ими, и этот дом снова станет красивым.

Затем он продолжал уже сконфуженно – извиняясь:

– Я пришел к вам поздно, в дорожном платье, не переодевшись – но только потому, что я должен был увидеть вас и сказать все то, что сказал.

Выражение ее лица говорило о том, что ей приятно слышать эти слова, и она в свою очередь стала рассказывать о том, какие события случились в Киото после его отъезда. Единственное, о чем она говорить не стала, так это о своих страданиях. О них она не сказала ничего.

Так они проговорили до глубокой ночи. Затем она проводила его в комнату, где было потеплее, – ту, что выходила стеной на юг. В прежние времена эта комната служила им супружеской спальней.

– У вас нет никого, кто бы помогал вам? – спросил он ее, когда она стала готовить для него постель.

– Нет, никого, – отвечала она, улыбаясь. – Служанку я не могу себе позволить. Так что я живу совсем одна.

– Завтра у вас будет много слуг, – сказал он. – Много слуг, и хороших слуг. И все остальное – что только пожелаете.

Они легли. Но не спали – им нужно было сказать слишком о многом друг другу, и они все говорили и говорили: о прошлом, о настоящем, о будущем – до тех пор, пока небо не посерело. А затем – совершенно неожиданно для себя – самурай смежил веки и… уснул.

Когда он проснулся, дневной свет уже пробивался сквозь щели в стене. К своему изумлению, он обнаружил, что лежит на голых досках истертого трухлявого пола. Неужели все, что было, только привиделось ему во сне? Да нет же – вот она, рядом. Она спала. Он наклонился к ней, посмотрел и – отпрянул с криком. Лица у нее не было! Перед ним, завернутый в тяжелый саван, лежал труп женщины… От нее мало что осталось – только высохшие кости, череп да черные длинные спутанные волосы.

Он очнулся уже на улице – под жарким солнцем его трясло и знобило от холода. Теперь ледяной ужас уступил место боли. Она была так жестока и невыносима, что, увидев прохожего, он попытался его убедить – якобы он только что появился здесь и теперь ищет кого-нибудь, кто смог бы указать ему путь к жилищу его бывшей жены.

Прохожий отвечал ему:

– Если вы говорите об этом доме, то там давно никто не живет. Прежде он принадлежал жене самурая. Но несколько лет назад он покинул город и развелся с ней, чтобы жениться на другой женщине. После того как он оставил ее, она тяжело заболела. В Киото родственников у нее не было, и некому было за ней ухаживать. И женщина умерла – в тот же самый год, осенью, ровно на десятый день девятого месяца.