Глава 7

Трэш, шагая по земле, захваченной блестящим углем, давно уже потерял счет времени. Иногда ему казалось, что он бредет сутки, а то и больше. В такие моменты он спохватывался, обессилено поднимал голову, слезящимся глазом выискивал солнечный диск. Тот далеко не всегда проглядывал сквозь сплошную облачность, доходило до почти полной уверенности, что наступила ночь, а хорошую видимость можно легко объяснить окончательно взбесившимся зрением.

Оно, кстати, стало вести себя предсказуемее, чем на реке. Если и отказывало полностью, то на считанные секунды. Но значительно ухудшилось, предметы, отстоявшие на какие-то полсотни метров, выглядели размытыми, а то, что располагалось на вдвое большей дистанции, вообще не определялось.

Сплошная бесформенная чернота, давящая со всех сторон. Даже взгляд не может через нее проникнуть.

Из антрацитового мрака проявились заросли кустов, за ними, вроде как, светлеет. Похоже, лес из черных сосен заканчивается.

Так и оказалось, Трэш вышел на опушку и не сразу сумел определить, что за местность простирается дальше. Ровное чистое поле, на котором аккуратными рядками расставлены странного вида круглые предметы неизменно-черного цвета. При такой окраске они выглядели настолько необычно, что не сразу получилось опознать в них самые обыкновенные капустные кочаны.

Невозможно представить, что же случилось с этой землей. Как самые обыкновенные овощи, изначально, вне всякого сомнения, зеленые, превратились в такое…

Но Трэш не сильно забивал голову подобными вопросами, его куда больше заинтересовала возможность проверить черные кочаны на предмет съедобности. А ну как они не целиком такие, вдруг, сердцевина сохранила питательные свойства? Присев, он стукнул когтем по одному, затем по второму и третьему. Во всех случаях результат оказался плачевно-одинаковым, – капуста разлеталась в черную пыль и поблескивающие угольные обломки. Желание попробовать их на вкус не возникло.

Да и аппетит, если честно, куда-то запропастился. Трэшу приходилось заставлять себя думать о еде, он просто знал, что ему очень срочно нужно перекусить и желательно, досыта. Но он не понимал, каким образом это осуществит, даже если сумеет отыскать пищу в настолько уныло-бесперспективном месте. Дело в том, что мертвый мир угнетал не только зрение, но и все остальное: желудок взбунтовался не на шутку; периодически наваливающиеся приступы тошноты заставляли рвать воздухом; в брюхе ничего больше не осталось, если не считать свисавших в моменты слабости жгутов тягучей слизи. Рот по запаху стремился уподобиться деревенскому нужнику, не вызывало сомнений, что попытка проглотить, хотя бы, маленький кусочек неважно чего, вызовет столь серьезный спазм, что придется, как следует, на черной земле поваляться, неприглядно пуская слюни и бессильно урча.

Кстати, о поваляться – это ведь необязательно, можно просто сидеть и ничего не делать, уставившись в одну точку. Это ведь так приятно, это тепло и расслабленность, это успокаивает, отгоняет мрачные мысли. И даже черное окружение уже не кажется настолько пугающим, как поначалу, когда у Трэша сердце выскакивало из груди на каждом шаге.

Здесь хорошо, здесь невыносимо хорошо, здесь есть то, что ему надо больше всего… На черной земле можно сидеть долго, очень долго, хоть целую вечность…

Да, правильно, вечность, это ведь так здорово, так прекрасно, а стать частью мира поблескивающего мрака – это то, ради чего стоило пойти на все эти мучения, на отчаянный рывок к свободе, на кровь свою и чужую, на пожирающий тебя огонь, на крики ярости и боли, невольно рвавшиеся из груди. Теперь все это осталось далеко позади, он нашел то, что искал… он нашел вечность…

Трэш встрепенулся, стряхивая с себя то, что ему гипнотически нашептывала мертвая земля, взревел смертельно раненым зверем, замахал обеими лапами, разнося в труху антрацитовую капусту. Даже левая при этом слушалась, чуть ли не прекрасно, настолько сильно ее пробрало.

Поднявшись, он начал озираться с паникой, с яростью и тоской, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в тесно обступившей его тьме. Не для того Трэш выскочил из западни карьера, чтобы остаться здесь навечно. Нет, он обязательно выберется, он ни за что не сдастся, это не его путь.

Каков его путь, он пока что не представлял, зато точно знал, – конечная остановка может оказаться, где угодно, но только не здесь.

Зрение прояснилось, всего на несколько секунд оно почти пришло в норму и вернулось в прежнее состояние так же быстро, еще до того, как Трэш успел хорошенько оглядеться. Кругозор начал стремительно сокращаться, дальние предметы поплыли, размазываясь в однородную черноту. Именно в этот миг он увидел что-то чужеродное, цветом не похожее ни на сереющие небеса, ни на поглощенную углем землю.

Трэш разглядел что-то, похожее на россыпь зеленых пятнышек. Но они тут же исчезли, без остатка рассосались на фоне придвинувшейся тьмы.

Были ли они вообще? Реальны, или обман зрения? Неизвестно. Есть ли у него другие варианты? Вообще ни одного.

Давя капустные кочаны, спотыкаясь и периодически падая, Трэш направился в ту сторону, где ему привиделось что-то, похожее на место, до которого еще не добрался всепоглощающий угольный мрак.

Зрение стало стремительно улучшаться на первом же шаге, сделанном по зеленой траве. Это навело Трэша на мысль, что торопиться с исследованиями местности не стоит, мало ли на кого можно нарваться вслепую. Увы, но опыт короткой сознательной жизни подсказывал, что вряд ли его где бы то ни было встретят с распростертыми объятиями. Поэтому, присев, он несколько минут ничего не предпринимал, предоставив глазу возможность прийти в себя, если такое, вообще, возможно.

Оказалось, возможно. А еще желудок перестал капризничать так же быстро. Похоже, что чернота действует подобно насосу, выкачивая саму жизнь. Лишь стоило из нее выбраться, как общее самочувствие резко пошло на поправку.

Ну да, там Трэш был почти мертвецом, а сейчас, если дело и дальше так пойдет, станет полутрупом.

Какой-никакой, а прогресс налицо.

Встав, покрутился, приподнимаясь над кустами, которые использовал в качестве укрытия. Хватило нескольких взглядов по сторонам, чтобы осознать – он снова очутился в странном месте. Не антрацитовом, что несомненный плюс, но незначительном по площади, а это плохо. Почти равносторонний треугольник гектара на полтора при самом оптимистичном подсчете. Своей зеленью и несовпадением элементов ландшафта он сильно выделяется на фоне обступающей его со всех сторон черноты и напоминает травяной клин перед злополучным мостом – такой же подчеркнуто-чужеродный. Все границы идеально ровные, углы четкие, природа так не работает, это что-то откровенно-искусственное.

Но вот трава здесь очень даже естественная, как и растительность посерьезнее. Даже птички какие-то порхают, не пересекая границы, угольная тьма им явно не по душе.

На ладонь приземлился крохотный кузнечик, расселся, будто у себя дома, уверен, что здесь он в полной безопасности. Осторожно отступив, Трэш протянул руку к мертвой земле, насекомое тут же сигануло в противоположную сторону.

Понятно, – ему там тоже не нравится.

Единственное место, где просматривались хоть какие-то перспективы найти что-то съедобное, располагалось на противоположном конце «треугольника». Там виднелись невразумительные развалины. Похоже, когда-то, очень давно, они были сооружениями далеко не капитальной постройки, поэтому рассыпались в жалкий хлам, превратились в кучи мусора, что там было изначально – понять не получалось. Если бы не поблескивающие там и сям куски стекла, их можно принять за природные образования.

Нет, здесь определенно жили люди, и они возделывали поля или, как минимум, сады. От последних сохранились фруктовые деревья и ягодные кусты. Растения выглядели плачевно: некоторые стояли засохшими, кора с них осыпалась, остальные зеленели лишь частично. Лишь громадный корявый абрикос посреди тотального увядания выглядел на шесть баллов по пятибалльной шкале. Его ветви склонились под тяжестью многочисленных ярких плодов, земля под ним была усыпана ими чуть ли не сплошным слоем.

Распугав жужжащих над лакомством мух, Трэш впервые за все время присел не с целью отдохнуть или осмотреться.

Вряд ли это можно назвать обедом, явно вечереет, так что, пускай, будет ужин. Трэш собирал прилично выглядевшие плоды с земли, один за другим отправлял их в рот, иногда сплевывая косточки, а иногда глотая вместе с ними. Когда «стол» оскудевал, следовал удар по стволу, при этом абрикос падало много, поток их начал оскудевать лишь приблизительно через час трапезы.

Да, Трэш предавался чревоугодию именно столько времени. Должно быть, он засыпал в себя несколько ведер, но насыщение не ощущал, мысли прекратить работать челюстями не возникали. Зато начал беспокоиться – не столкнется ли с проблемами из-за такой диеты. В животе очень уж угрожающе бурчало, да и прилива сил не наблюдалось, а ведь до этого был уверен, что так и случится, стоит лишь набить брюхо.

Похоже, он жует совсем не то, что требуется.

В попытках разнообразить меню, Трэш обошел остатки одичавшего сада. От мысли заняться ягодными кустами отказался сразу. Да, там есть, что взять, но для его туши это смехотворные крохи. Несколько яблок, кисловатых и подпорченных червями, не сильно вдохновили, как и мелкие дубово-твердые груши, – им еще зреть и зреть. Сливы порадовали чуть больше, но почти сразу разочаровали: они не желали массово осыпаться при ударах по древесным стволам, а рвать их – слишком медленное и утомительное для ватных ног занятие.

Обдумывая сложившуюся ситуацию, Трэш, непонятно откуда, вспомнил, что энергетическая ценность плодов садов невелика. А раз так, ему, пожалуй, здесь не прокормиться, ведь не без причины, набив живот, он чувствует себя голодным. К тому же, в этом месте совершенно нет воды, даже крохотной лужи не нашлось, а жажда, после кисло-сладкой кормежки и предшествующим ей многочисленным приступам рвоты, разрослась нешуточно. Во рту неприятно пересохло, в глазу ощущалась острая резь – слезы иссякли.

Здесь ему не выжить, урожая абрикос и на пару дней не хватит. Плюс, отсутствие воды уже сейчас донимает и, самое главное – нет никаких перспектив. Увы, но жалкий клочок заброшенной земли не прокормит столь огромное и прожорливое существо.

Но все равно спасибо этому месту, оно, похоже, спасло, потому что панический голос, настойчиво требующий его накормить, затих. Трэшу было очень плохо, болело абсолютно все, зрение и слух работали, так себе, но он может позволить себе сделать паузу, устроить, как минимум, час-другой отдыха.

Ему очень надо, хотя бы, чуточку восстановиться, иначе далеко пройти по высасывающей жизнь черноте не получится.

Но перед тем, как позволить себе вырубиться под душистыми кустами смородины, надежно скрывавшими его тушу, Трэш обошел «треугольник» по всем его сторонам, вглядываясь вдаль, вытягиваясь при этом на цыпочках, становясь на едва заметные бугорки.

Зелень он заметил лишь в одном направлении. Ее пятно не впечатляло размерами, зато располагалось не так уж далеко. Километра четыре, может, пять или, максимум, шесть. Это даже для едва плетущегося чудовища – терпимо. Просматривается прекрасно, потому что располагается на склоне прилично вздымающейся холмистой гряды, резко доминирующей на фоне однотипно-степного пейзажа. Ну и глаз, отдохнув на нормальной земле, стал видеть пусть и не идеально, но приемлемо.

Скоро все изменится, Трэшу вновь придется ступить на землю, где зрение работает скверно.

Как и все остальное.

До зелени он добрался уже в глубокой темноте. Трэш даже начал опасаться, что собьется с направления, ориентир в виде двуглавой вершины холма мог затеряться во мраке.

Но нет, даже с одним глазом продолжал его видеть. Мир просто стал черно-белым, других неудобств ночь не принесла. Если вдуматься, почти все последние часы он таким и был – чернота земли и серость небес. Так что, ничего нового для Трэша в изменившемся освещении не было. Начальные проблемы с качеством картинки, на время, или постоянно, остались позади, зрение пусть и работало скверно, но дальние объекты, хоть как-то, показывало, а не размазывало до бесформенного вида.

Как он и предполагал, клочок зелени оказался совсем уж крошечным, даже меньше предыдущего. Всего лишь, узкий клин длиной меньше полутора сотен метров и шириной не больше пятнадцати в основании, от которого быстро сходил на нет, «затачиваясь» до почти игольного состояния. Со всех сторон его окружала вся та же чернота, на которой Трэш уже успел растерять немалую часть съеденных даров заброшенного сада, ведь выворачивало его по пути чуть ли не на каждом шагу.

В-общем, нечего даже думать продолжать путь. Да, он видит и во мраке, но зрение работает исключительно в черно-белом диапазоне, потому, разглядеть зеленые острова не получится, а идти наобум – слишком опасно. Трэш уверен, что дай черноте время, она сумеет заставить свою жертву остановиться, присесть и умереть.

Значит, придется дожидаться утра.

На двуглавый холм Трэш забрался перед рассветом, встретив на вершине первые лучи восходящего светила. С высоты он разглядел, что преследователи загнали его почти в сплошное царство черноты, лишь кое-где скудно расцвеченное зелеными оазисами. Некоторые из них были не такими уж мелкими, не исключено, что там получится найти еду покачественнее и в куда более приличных количествах. Но такая перспектива не заинтересовала.

Потому что просматривается куда более интересный вариант, – шагать навстречу солнцу. Там, на грани возможностей барахлящего зрения, получилось разглядеть сплошную зеленую зону, такую же обширную, как окружающая Трэша область мрака. Сколько до нее километров? Десять? Двадцать? Больше? Получится ли у него столько преодолеть?

Если не переться напрямую, а спланировать путь от одного зеленого клочка до другого – должен суметь. Надо лишь разобраться в ориентирах и направлениях, ведь стоит ему спуститься, и картинка пропадет. Снизу, с равнины, он мало что сумеет разглядеть.

Но память у него хорошая, он запомнит, как и куда идти, также хорошо, как лица Мазая и прочих ненавистных ублюдков. Мысль о том, что когда-нибудь Трэш с ними встретится на своих условиях, по мотивирующему эффекту превосходила голод, жажду, боль и дикую усталость вместе взятые.

Прекрасный кнут, если надо себя подстегнуть.

Он дойдет до этой зелени и обязательно отыщет на ней полноценную еду и отдых. Ему нужно восстановиться, иначе встреча с Мазаем и остальными принесет радость только им, а не Трэшу.