Вторник

Несмотря на то что легла я поздно, проснулась я аж в шесть часов утра – так мне не терпелось начать действовать. Судя по осторожным шагам в коридоре, не я одна оказалась ранней пташкой, а может, это уже прислуга суетилась по хозяйству? Быстро приведя себя в порядок – обещанной косметики я решила не дожидаться, дома накрашусь, потому что все равно переодеться надо, я собралась и отправилась на поиски кухни, чтобы хоть кофе пока выпить – ну, не откажут же мне в такой мелочи? Но оказалось, что все уже на ногах, и, судя по недовольному виду Лады, в доме что-то случилось.

– Надька, дурища, ночью свои вещи собрала, вызвала такси и уехала, – объяснила она в ответ на мой немой вопрос.

– Лада, я завтрака дожидаться не буду, только кофе быстро выпью, потом заеду домой и отправлюсь к Титовой, оттуда в университет…

– Прямо к декану физфака, его к этому времени уже предупредят, – добавила Полянская.

– Спасибо, – кивнула я. – Если там ничего не выясню, отправлюсь в лицей, ну и далее по тексту. Если появятся какие-то вводные, будем держать связь по телефону. И еще. Я тут хорошенько проанализировала ситуацию и хоть и с опозданием, но к правильному выводу пришла. В связи с этим у меня возник вопрос: чем еще, кроме поисков Люси, я могу вам помочь? – спросила я, многозначительно глядя на нее.

– Как хорошо, что ты меня не разочаровала, – усмехнулась она. – Хоть и с опозданием. А помочь мне ты можешь тем, что будешь заниматься только, – выделила она, – поисками Люси. – И, достав из кармана халата конверт, протянула мне: – Это на расходы. Нужно будет заплатить за информацию – плати не торгуясь. Кончатся деньги, еще дам. Люсю нужно найти срочно!

– Все поняла! Испаряюсь! – сказала я и собралась уйти, но она остановила меня:

– А кофе?

– Ничего страшного, дома выпью, – отмахнулась я.

Погода относительно наладилась, то есть небо хоть и хмурилось, но дождя не было, и уже одно это не могло не радовать. По дороге в Тарасов я решала, в какой из двух домов мне заехать сначала: у бабушки были турка и кофе, а в моей квартире – нормальная одежда, потому что заниматься делами в той, в которой я ездила на дачу, было бы верхом неприличия. А главное, в моей квартире остались забытые в спешке гадательные кости. Если я привыкла начинать каждое новое дело с того, чтобы узнать, чего ждать, то не следует изменять традициям. В результате я так и поступила: напилась кофе и якобы позавтракала в бабушкиной квартире, а потом поехала к себе. Старательно не глядя по сторонам, чтобы не расстраиваться, я переоделась и, наконец-то, бросила кости. Мне выпало: 5+20+27. Это значило, что грядут трудности, но я сумею овладеть ситуацией. «Ох как хотелось бы! Причем побыстрее!» – подумала я и поехала к Большаковым.

Елена Васильевна Титова мне активно не понравилась с первого же взгляда. Она оказалась сухощавой женщиной лет пятидесяти самого интеллигентного вида, и у меня мелькнула мысль, что относится она к своим хозяевам без особой симпатии. Явно ведь она в свое время была инженером, учителем или еще кем-то в этом духе, потому что высшее образование было у нее прямо-таки на лбу написано, а теперь вот вынуждена была прислуживать женщине, у которой за плечами кулинарное училище и торговля на рынке. Но если Большакова сумела приспособиться к новым условиям и преуспела в жизни, то она – нет, а это очень сильно раздражает. Вспомнить хоть покойного Ольгиного мужа, который носился со своим высшим образованием, как дурень с писаной торбой. Но мне нужна была информация, и я старательно не обращала внимания на ее поджатые губы и неприязненный взгляд.

– Елена Васильевна, вы давно у Большаковой работаете? – спросила я.

– Пять лет, с тех пор как Ольга Николаевна эту квартиру купила, – сухо ответила она.

– Значит, и Люсю вы знаете столько же. Меня интересует ваше мнение о ней.

– А мне его иметь не положено, – отрезала Титова. – Мое дело – дом в чистоте содержать, покупать продукты и готовить, а остальное меня не касается.

– Я пришла к вам не из любопытства. Я не журналистка в поисках жареных фактов. Я пришла по делу. Или вас не предупредили?

– Предупредили, – подтвердила домработница. – Только болтливая прислуга не задерживается в хорошем доме. Ольга Николаевна моей работой довольна, я таким работодателем – тоже.

– Одно слово госпожи Полянской своей подруге Большаковой, и вы это место мигом потеряете, – пригрозила я. – Если Клавдия Петровна сказала, чтобы вы были откровенны, значит, у нее есть для этого веские основания. Итак, что представляет собой Люся? С кем она дружит или дружила? Кто приходил к ней в гости? Куда ходила она сама? И давайте побыстрее, потому что у меня еще очень много дел, – потребовала я.

– Смените тон, – холодно попросила меня она. – И не надо мне угрожать. Хорошая прислуга сейчас в большой цене, так что я без работы не останусь.

– Не будьте столь уверены, – я еще старалась держаться в рамочках, но чувствовала, что надолго меня не хватит. – Вы вполне можете потерять не только это место, но и остальные – вы ведь не только у Большаковой работаете? Мы вам создадим такую рекламу, что рады будете уборщицей хоть куда-нибудь устроиться, чтобы до пенсии доработать. Поэтому давайте не будем обострять отношения еще больше. Я понимаю, что вы высоко цените свое высшее образование и ваше нынешнее занятие вам как нож острый. Но ведь может случиться так, что вы о нем через некоторое время с тоской и слезами вспоминать будете, как о лучшем периоде своей жизни.

Титова глядела на меня с такой ненавистью, что другой человек на моем месте уже заживо испепелился бы, но я давно уже огнеупорная, так что просто смотрела на нее в ожидании ответов на мои вопросы. Молчаливая дуэль закончилась моей победой, потому что домработница соизволила начать говорить:

– Люся – это вещь в себе, она очень замкнутая и неразговорчивая.

– И с матерью тоже? А мне сказали, что у них очень доверительные отношения.

– Не знаю. Я прихожу сюда, когда Ольга Николаевна уже уехала, а когда мой рабочий день заканчивается, она еще не возвращается из офиса. Я знаю только то, что она очень любит свою дочь, заботится о том, чтобы Люся была здорова, сыта, хорошо одета, но это все. Если они и ведут задушевные разговоры, то не при мне.

– Друзья? Подруги? – напомнила я.

– Здесь никого постороннего никогда не было, ни девушек, ни парней. Если она по вечерам или выходным куда-то и ходит, то я этого знать просто не могу.

Я внимательно смотрела на нее и видела, что в глубине души она злорадствует – ведь явно что-то знает и молчит. Ничего, подождем, очень не хотелось бы пускать в ход тяжелую артиллерию в виде Полянской, а то она окончательно во мне разочаруется.

– Елена Васильевна, вы противоречите сами себе: сначала говорите, что болтливая прислуга не задерживается в хорошем доме, а потом выясняется, что ничего компрометирующего в жизни Ольги Николаевны и Люси нет и скрывать просто нечего. Где логика? Давайте вы будете откровенны до конца, чтобы не пожалеть потом о собственном молчании, которое Большакова, уверяю вас, не оценит, потому что я сейчас действую исключительно в интересах этой семьи. Как вы понимаете, меня интересует Люся. Итак?

– А не ценит она любовь и заботу матери, – выдавила из себя Титова.

– И в чем же это выражается?

– Вещами разбрасывается. Мать ей самое модное и дорогое покупает, чтобы дочь прилично выглядела, а та это не ценит. Я ведь везде убираю, в том числе и в ее шкафу. А там то одной вещи нет, то другой. Причем все новые, с ярлыками еще. Некоторые еще в упаковке. В деньгах Люся не нуждается, так что сдавать вещи обратно в магазин ей не нужно, да и не возьмут без чека.

– А вот с этого места поподробнее, – попросила я. – Какие именно вещи? Я знаю, что Люся предпочитает ходить в джинсах, джемперах, футболках и кроссовках, а не в платьях и юбках. Почему? Может быть, у нее кривые ноги?

– У нее стройные, красивые ноги, – возразила Елена Васильевна. – Она такие вещи просто не любит, и вот они-то и исчезают. Дарит она их кому-то, а за что? За какие такие услуги? Вас это ни на какие мысли не наводит? – язвительно спросила она.

Наводило! Да еще как! «О, господи! Неужели Надежда оказалась права? – в ужасе подумала я. – Если так, то Полянскую ждет удар оттуда, откуда она никак не ожидала! – И я взмолилась: – Господи! Сделай так, чтобы Люся оказалась нормальной девушкой!»

Справившись с собой под злорадным взглядом Титовой, я спросила:

– И когда это началось? До отъезда в Америку или после?

– Задолго до!

– Вы, конечно, Ольге Николаевне об этом просигнализировали? – спросила я, хотя и так была уверена в ответе.

– Поставила в известность, – поправила она меня.

– И какой результат? – поинтересовалась я.

– Люся перестала дарить кому-то свои вещи, – с видом победительницы торжествующе произнесла Титова, – а потом она уехала в США. Вернувшись оттуда, она привезла много одежды – я же ее сумку разбирала. Причем не все себе, потому что потом в ее шкафу кое-чего не оказалось.

– Чего конкретно?

– Двух пар джинсов, футболок, бейсболок и кое-чего еще по мелочи.

– Две пары джинсов? – повторила я. – А вы не обратили внимания, джинсы были одинаковые или разные? И размер был один или нет? И у футболок тоже.

– Помню, что лейблы были одинаковые, а размер?.. – Елена Васильевна задумалась. – Наверное, разный, потому что одна упаковка была побольше и потолще другой, а футболки были в одинаковых упаковках.

– Значит, она привезла подарки двум разным людям, – сделала вывод я и стала расспрашивать дальше: – Вы что-нибудь можете сказать об отношении Люси к скорому замужеству? Две недели ведь осталось.

– Только то, что ее это, мягко говоря, не радует, я ее не раз утром с заплаканными глазами видела. А подробности со мной, естественно, никто не обсуждает.

– Покажите мне Люсино комнату и альбомы с фотографиями, – попросила я.

А что? Если уж у кого и прятаться девушке, то только у своей любовницы: Люся предпочитает джинсы, а ее вторая половина – платья, так что распределение ролей в этой паре видно невооруженным взглядом. И не может такого быть, чтобы у Люси не было фотографии ее пассии. Хотя все может быть с точностью до наоборот: Люся встречалась с парнем, которому и привезла джинсы, а вещи отдавала его сестре. Но в таком случае порядочностью эта парочка не отличается, тянет с Люси не деньги, так вещи. Но почему она его скрывает? Он сиделый или даже уголовник? Это предположение не показалось мне диким – всякого насмотрелась, бывали пары и чуднее.

К сожалению, ни осмотр комнаты, ни фотографии мне ничего не подсказали. Точнее, утвердили меня в мысли о том, что Люсе явно есть что скрывать. Ни в одном из альбомов не было ни единого снимка, на котором она была бы вдвоем с кем-нибудь кроме матери. Или в большой группе людей. А были там фотографии с самого голопузого детства до приема в честь ее возвращения из Америки. Фотографий Назарова и его матери там, естественно, не было, как и снимков кого бы то ни было из посторонних. Да уж, озадачила меня эта девица!

– Елена Васильевна, посмотрите, пожалуйста, на всякий случай, не пропало ли что-нибудь из квартиры, и сообщите мне, – попросила я, протягивая ей визитку. – Даже если это окажется какой-то мелочью.

– После того как здесь вчера кто-то что-то искал, это будет очень трудно определить, – язвительно произнесла она.

– Бросьте, – поморщилась я. – Вы прекрасно знаете, кто здесь был. И не такой уж беспорядок мы создали, чтобы в нем ничего нельзя было найти.

Буркнув мне в ответ что-то вроде согласия, она соизволила кивнуть. Распрощавшись с ней, я поехала в университет, на физфак, думая по дороге, что если у Ольги все обойдется благополучно, то лучше бы ей домработницу поменять, а то ведь это не человек, а настоящая змея, которая ядом дышит.

Декан факультета при виде меня в пляс не пустился, но встретил довольно доброжелательно. Узнав, что мне всего лишь нужен куратор группы, в которой до отъезда в Америку училась Людмила Большакова, он явно испытал большое облегчение – не иначе как думал, что я за кого-то просить буду. Мигом выяснив, где находится нужная мне Нина Ивановна Краснова, он направил меня в располагавшуюся недалеко от его кабинета аудиторию, и я обрадовалась, что куратор не на даче или где-то далеко на отдыхе, что во время отпуска было бы вполне естественно, а на работе, и мне не придется к ней никуда ехать. Особой надежды на успех у меня не было, но нужно было отработать все мелочи до последней.

Причину присутствия Красновой в университете я поняла, едва заглянув в аудиторию, где напротив Нины Ивановы с самым унылым видом сидели два студента и что-то писали – явно переэкзаменовка. Правда, вид самой Красновой был не менее унылым – ну кому же хочется в отпуск на работу приезжать. Я тихонько позвала ее и, когда она подошла, объяснила, что мне нужно, не забыв деликатно намекнуть, что декану будет очень неприятно, если мы почему-то не найдем общий язык. Мое замечание было воспринято с пониманием, и Краснова задумчиво протянула:

– Большако-о-ова? Не знаю даже, что о ней сказать. Очень способная девочка. Очень! – выделила она. – Впрочем, иначе бы ее не пригласили в Штаты. У нее большое будущее, не удивлюсь, если ей предложат там остаться, – американцы же со всего мира умную молодежь собирают.

– Так после своего возвращения оттуда она к вам не заходила? – уточнила я, услышав, что Нина Ивановна даже не знает о том, что Люсе уже предлагали остаться в Америке.

– Нет, – покачала головой она. – Видите ли, она совершенно не… – она задумалась, подбирая выражение поточнее.

– Сентиментальна? – подсказала ей я.

– И даже не это. Понимаете, в группе было всего три девочки. Естественно, что внимание со стороны мальчишек к ним было повышенное, а она старалась его избежать, косметикой не пользовалась, одевалась очень просто, с мальчишками не кокетничала… Нет, она не сторонилась одногруппников и однокурсников, не держалась особняком… – Краснова задумалась. – Она держала дистанцию. Вот! Это будет самое правильное определение. Сначала это воспринимали как застенчивость и подшучивали над ней, бывало, что и не очень по-доброму. А потом у нас тут один молодой аспирант начал с девочкой из группы встречаться, он-то ей и сказал, что якобы простые джинсы Большаковой на самом деле настоящие американские и стоят минимум пятьсот долларов, а ее джинсовая сумка – настоящая Италия и стоит если и меньше, чем джинсы, то ненамного. Да и остальные вещи из очень-очень недешевых. Тут-то и выяснилось, чья она дочь.

– И количество желающих привлечь ее внимание резко увеличилось, – покивала я. – Ну и как? Кто-то добился взаимности?

– Нет. Она вела себя по-прежнему.

– И все тут же решили, что она держится так отстраненно оттого, что считает их всех ниже себя? – спросила я.

– Увы, да! А один парень высказался ей в лицо в совершенно недопустимых выражениях. Остается только поражаться ее выдержке – она и глазом не моргнула. А на следующий день, вечером, его встретили и сильно избили.

– Это не может быть совпадением? Может, его просто на гоп-стоп решили взять? – спросила я, и она посмотрела на меня так, словно я произнесла что-то на языке племени тимбукту, и мне пришлось пояснить: – Я имею в виду разбой. Ну, грабеж.

– А-а-а! Нет, у него ничего не взяли, ничего не отбили и не сломали, но разукрасили так, что он потом очень долго в синяках ходил, а напоследок сказали: «Булгаков заповедовал, что хамить не надо». После этого с ней больше вообще никто не общался. Но знаете, она от этого совсем не страдала.

– Или делала вид, что не страдает, – заметила я, думая о том, что парень-то Люсин или брат ее интимной подруги пожалуй что действительно уголовник. – Это на каком курсе было?

– В начале четвертого. Потом была региональная олимпиада по программированию, затем всероссийская, а за ней международная. И на всех Люся заняла призовые места. Вместе с ней в группу от нашего университета на международную олимпиаду входил один очень способный мальчик, который ничем, кроме учебы, не интересовался, как сейчас говорят, «ботаник». Так вот, после того как грант выделили Люсе, а не ему, у него произошел нервный срыв, и он довольно долго болел. Он был настолько уверен, что получит его, что выбор спонсоров не в его пользу стал сокрушительным ударом по его психике. Нельзя сказать, чтобы в группе его все любили. Над ним подсмеивались, но после того, что случилось, его все стали жалеть, а Люсю просто возненавидели. Конечно, помня урок, который кое-кому преподали, больше с ней никто открыто не конфликтовал, но ненависть просто в воздухе витала. Ну а потом она уехала в Стэнфорд.

– И больше ее здесь никто не видел?

– Да. Не думаю, что она сохранила в душе светлые воспоминания об учебе в нашем университете.

– То есть искать здесь ее друзей или подруг бесполезно? – все-таки уточнила я.

– Абсолютно, – уверенно заявила куратор.

Поблагодарив Краснову, я закрыла дверь – мы беседовали, стоя в ее проеме, потому что говорила-то она мне, а смотрела при этом на студентов, следя, чтобы они не списывали. Неудача, постигшая меня в университете, нисколько меня не расстроила, но добавила уверенности в том, что с ориентацией у Люси явно что-то не то – уж из десятка молодых парней можно было выбрать себе кого-нибудь, а она от всех шарахалась, как черт от ладана.

Теперь мой путь лежал в физико-математический лицей, и в глубине души теплилась надежда, что вдруг хоть там отыщется какая-нибудь Люсина близкая подруга или хотя бы сплетница, которая все обо всех знает.

По сравнению с университетом лицей выглядел как настоящий дурдом на каникулах, хотя, в общем-то, каникулы и были. Но, как оказалось, не для всех: в коридоре возле кабинета директора толпились родители с детьми, родители без детей и дети без родителей. В общем, пробиться к директору без боя было невозможно. Пришлось мне звонить Полянской.

– Лада, а директор лицея предупрежден о моем визите?

– Ему должны были позвонить из Министерства образования, а что?

Я в красках описала ей ситуацию, и она велела:

– Стой и жди, сейчас он тебя сам позовет.

Ждать пришлось минут пять, а потом дверь приоткрылась и из щели раздался хорошо поставленный – ну, за много лет работы учителем другого и быть не может – мужской голос:

– Кто здесь Иванова? Войдите!

Кроме меня, людей с такой фамилией оказалось еще двое, причем один из них – мужчина, и мы все ломанули в дверь.

– Вы тоже Иванова? – устало спросил у мужчины успевший сесть за стол насмерть замотанный директор.

– Нет, я Иванов… – начал тот, но директор оборвал его:

– Выйдите! – И, видя, что тот остался на месте, рявкнул: – Выйдите из класса! – Но тут же поправился: – Из кабинета!

Мужчина, что-то недовольно бурча себе под нос, вышел, а директор посмотрел на нас, решая, которая Иванова ему нужна, и я поняла, что пора прийти ему на помощь:

– Это насчет меня вам сейчас звонили.

– Ясно. Вы останьтесь, а вас попрошу выйти, – обратился он ко второй женщине.

– Но вы же сами… – начала она, и тут он взорвался:

– Я плохо говорю по-русски? – Женщина вышла, и он, устало посмотрев на меня, спросил: – Ну, кого вы привели?

– Я сама по себе и много времени у вас не отниму. Ваш лицей пять лет назад окончила Людмила Большакова. Мне надо поговорить с ее классной руководительницей. Все!

– Большакова? – переспросил он. – Помню ее. Очень талантливая девочка. Как она?

– Недавно из Стэнфорда вернулась.

– Не удивлен. У нее врожденные математические способности и аналитический склад ума. Удивлен, что вернулась. Впрочем, с таким дипломом ее везде с руками оторвут. Так, значит, классный руководитель. Ну, это Семенова Зоя Филипповна. Она сейчас со своим классом территорию обустраивает, там ее и ищите.

Поблагодарив директора, я вышла в коридор, где была встречена всеми как личный враг – без очереди же прорвалась! Камни мне вслед не кидали за полным их отсутствием в помещении, но бурчали слова отнюдь не лестные. Выйдя из здания, я осмотрелась, но искомой Семеновой не обнаружила. Путем опроса местного населения, то есть снующих по двору школьников, я выяснила, что под территорией подразумевались близлежащие посадки, закрепленные за лицеем. Дальше пошло легче, и минут через десять я нашла страдальцев, иначе не назовешь. Какой гений придумал обустраивать территорию в такую погоду, я не знаю, но икалось ему неслабо, потому что поминали его имя тихим незлым словом все без исключения. Это же надо было придумать: красить мокрые скамейки и по колено в грязи собирать граблями с газонов якобы мусор, а на самом деле – траву, которая легко выдиралась из на несколько недель вперед пропитанной влагой земли. К счастью, почти все школьники были в резиновых сапогах, так что промочить ноги было невозможно, а те, кто был без них, шуровали кистями на асфальте. И еще неизвестно, что было хуже.

– Кто же эту диверсию придумал? – поинтересовалась я, подходя к довольно молодой женщине в резиновых сапогах, в которые были заправлены джинсы, довольно поношенном свитере и рабочих перчатках на руках. – Кто будет виноват, если простудятся все поголовно?

– Районо, которое сейчас переименовали, а по сути, как оно было «оно», так и осталось! Только «оно» никогда виновато не бывает! – сердито ответила Семенова. – Кто тут ваш, – она кивнула в сторону школьников, – а то я вас что-то не знаю.

– Моего тут нет, – успокоила я ее. – Меня к вам другое привело. Вы Людмилу Большакову помните?

– Конечно. Очень умная девочка. Училась блестяще. Впрочем, золотая медаль сама за себя говорит, а что?

– Меня интересует, с кем она в классе дружила, неважно, с девочкой или мальчиком. Все-таки она столько лет с ними провела.

– А почему вы интересуетесь? – насторожилась Зоя Филипповна.

– Не волнуйтесь, из самых добрых побуждений. Дело в том, что у Люси через две недели свадьба. В списке гостей сплошь известные в Тарасове люди – деловые партнеры ее матери и другие бизнесмены, а вот молодежи почти совсем нет. А Люся последний год провела в Стэнфорде, откуда только недавно вернулась. Сами понимаете…

– В Стэнфорде? – воскликнула Семенова и, забыв, что она в грязных рабочих перчатках, схватилась за щеки. – Подождите! Я, конечно, понимаю, что ей сейчас не до этого, но вы с ней поговорите, пожалуйста, не могла бы она прийти к нам первого сентября на день знаний? Мы бы организовали ее выступление перед учениками. Наши выпускники поступают в самые престижные вузы страны, но вот Стэнфорд! Таких высот еще никто не достигал. Если бы она рассказала о том, как добилась этого, что представляет собой этот университет, как там поставлен процесс обучения и какие перспективы открываются перед теми, кто его закончил, это был бы такой стимул учиться для наших балбесов!

– Я ей скажу, а она вам позвонит и сообщит о своем решении, – пообещала я. – Но я вернусь к тому, с чего начала. В общем, за этот год Люся растеряла все свои местные связи. Сами подумайте: разница во времени, напряженная учеба, новые знакомые. А здесь ей просто некогда было эти связи восстанавливать, как говорится: с корабля – на бал. Вот мы и решили выяснить, с кем она тут дружила, и пригласить этих молодых людей на свадьбу – ей и сюрприз будет, и пообщаться с кем, а то вокруг одни взрослые, у них другие интересы, а это все-таки такой торжественный день в ее жизни, не хотелось бы, чтобы она скучала.

– Понимаю, – покивала Зоя Филипповна. – Но, увы, ничем не помогу. Не было у нее здесь ни друзей, ни подруг.

– Может быть, ее дразнили из-за того, что она заикалась, вот отношения и не сложились? – подсказала я.

– Заикалась? – удивилась она. – Люся никогда не заикалась. А насчет того, чтобы дразнить, так я бы это мигом пресекла самым решительным образом. Люся общалась со всеми ровно, конфликтов не было, но и близких отношений – тоже. Да и некогда ей было – она же параллельно в музыкальной школе училась и дополнительно языками с репетиторами занималась. И у нас в лицее загруженность большая. К тому же молодежь сейчас предпочитает виртуальное общение реальному, уткнутся носом в свои гаджеты, и не дозовешься. Так что если у нее друзья и были, то не из наших.

– Жаль! – искренне вздохнула я. – А вы не помните, случайно, из какой школы к вам Люся пришла?

– Да вы что? Столько времени прошло! – воскликнула Семенова. – Это была какая-то совсем заурядная школа, – с некоторым пренебрежением сказала она. – Не здесь, не в центре. Я еще удивилась, что она там проучилась только полгода, а к нам в пятый класс пришла. Вертится что-то в голове. Вспомнила! – радостно воскликнула она. – Двенадцатая! Мы же до преобразования в лицей одиннадцатой были. Но я не думаю, что за полгода Люся могла обзавестись там близкими друзьями.

– И все-таки попробую, – вздохнула я и, попрощавшись с Семеновой, пошла к машине, а мне вслед раздалось:

– Пожалуйста, не забудьте поговорить с Люсей о ее выступлении в нашем лицее.

«Итак, двенадцатая школа. Да уж, престижной ее ни раньше, ни сейчас назвать нельзя. Что же Люся там полгода делала? Что там Полянская говорила? Что Люсе пришлось школу сменить, потому что Ольга, разведясь с мужем, снимала квартиру. Но хоть какая-то машина у нее должна была после развода остаться, не могло ее не быть при такой работе. Значит, ей несложно было отвозить дочь в школу. Тогда зачем же школу менять? Могла бы и помучиться полгода. Да-а-а! Вряд ли сейчас Люсю там кто-нибудь помнит. Ей было десять лет, значит… Предположим, в первом ей исполнилось восемь, во втором – девять, получается третий класс. Нет! Ничего не получается – в лицей-то она пришла в пятый. Хотя… Если она пошла в школу в шесть лет, то тогда десять лет ей исполнилось в четвертом классе. Проучилась она полгода, то есть третью и четвертую четверти, а потом перешла в лицей. Как можно о ней напомнить? Ну, во-первых, она заикалась, а во-вторых, скорее всего, пришла она туда Назаровой, а вот в лицей перевелась как Большакова, да еще и отчество у нее сменилось, так что могут и вспомнить». Путем нехитрых вычислений я определила год, когда это произошло, и уже в полной боевой готовности подъехала к школе.

Ничего похожего на ажиотаж, царивший в лицее, здесь не наблюдалось: тишина и пустота. Директора на месте не было, а пожилая зевавшая секретарша была только рада, что ее кто-то оторвал от бессмысленного разглядывания растущего за окном дерева неопознанной – я в них не разбираюсь – породы. Женщина внимательно выслушала ту же версию, что и Семенова, не поверила ни единому слову, и я поняла, что придется платить. К несчастью, я вовремя не заглянула в данный мне Полянской конверт, а там оказались только пятитысячные купюры. Решив, что для секретарши это слишком, я просто предложила:

– Давайте договоримся так. Мне нужно знать, из какой школы в вашу перешла Людмила Назарова, кто был ее классным руководителем, его адрес или телефон. Для справки: Люся заикалась, проучилась здесь только второе полугодие четвертого класса и ушла отсюда уже Большаковой. Вознаграждение гарантирую.

– Придется в архив лезть, – проинформировала меня она, ничуть не смутившись, и, набивая себе цену, предупредила: – Быстро не получится.

– Добавлю за срочность, – заверила ее я. – Я сейчас отъеду и вернусь через полчаса, успеете?

– Не беспокойтесь, успею, – заверила она меня.

Никаких дел у меня, естественно, не было, но нужно же мне было деньги разменять. В ближайшем супермаркете, купив пачку печенья, я под недовольное бурчание кассирши разменяла первую купюру, а потом в другом магазине, купив бутылку воды, вторую. Теперь, имея на руках мелкие по нынешним временам деньги, я готова была расплатиться с информатором.

К моему возвращению все было действительно готово и даже больше. Секретарша протянула мне листок, на котором было написано «65 школа», а потом, показав на сидевшую рядом с ней пожилую седую женщину, сказала:

– Это Александра Федоровна, она у Людмилы классным руководителем была.

Я внимательно посмотрела на учительницу и увидела, что она очень расстроена, но мало ли что у нее могло случиться. Отдав секретарше пятьсот рублей, которые она взяла, не дрогнув и не смутившись, я повернулась к Александре Федоровне и предложила:

– Нам бы поговорить где-нибудь.

– Пойдемте ко мне в класс, – ответила она.

Школа располагалась в здании еще дореволюционной постройки, и особым ремонтом там никто не озадачивался, так что выглядела она неприглядно, но мне же там не жить. В классе Александра Федоровна села по привычке за свой стол, а я, предварительно проверив на прочность стоявший возле доски стул, переставила его так, чтобы сидеть напротив.

– У Люси что-то случилось? – спросила она.

– Давайте не будем это обсуждать, скажу только, что я действую в ее интересах. Расскажите мне все, что вы о ней помните.

– Ну, появилась она у нас после зимних каникул. В дневнике – сплошь пятерки, а взгляд – как у затравленного зверька. Я ее расспрашивать начала, а она заикается. Ее мать… Имени не помню…

– Ольга Николаевна, – вставила я, и она, кивнув, продолжила:

– Так вот, она сказала, что это у девочки от перенесенной психологической травмы, но с ней работают логопед и психолог, так что речь выправится. Главное, что Люсе нужно только полгода у нас проучиться, а потом она в физико-математический лицей перейдет. Но школа-то у нас совсем не образцово-показательная, ребята в массе своей из рабочих семей, нравы самые простые, если не сказать грубые. Посмотрела я на Люсю и ее мать, а они одеты очень хорошо и дорого, у нас в школе никто так даже в старших классах не одевается. Про одежду я говорить не стала, а предупредила Ольгу Николаевну, что Люсе с ее пусть и временным дефектом речи у нас трудно будет. А еще поинтересовалась, почему девочка не могла доучиться в 65-й школе. А она мне ответила, что развелась с мужем, и сейчас они снимают квартиру практически напротив нашей школы, а водить ее в старую у нее нет возможности. Что же касается того, что у Люси сложности будут, так пусть к ним с детства привыкает, потому что жизнь – не клубника со сливками, мало ли что ее еще впереди ждет. Удивилась я такой постановке вопроса, но спорить не стала – поняла, что бесполезно.

– А сложности у Люси действительно были?

– Да, и много. Я, конечно, с другими учителями поговорила, объяснила, что Люсю лучше письменно опрашивать, чтобы у доски не мучить. Прислушались они ко мне, но ведь нельзя же ни разу ее не вызвать? А Люся, когда волновалась, еще больше заикаться начинала.

– Дразнили? – понятливо покивала я.

– Еще как! Я же говорила, что нравы у нас здесь самые незатейливые. А девчонки особенно изощрялись – им же завидно, у них-то таких вещей нет. Вот они ей то колготки порвут, то на кофточку или брюки чем-нибудь плеснут. А она не плакала никогда, только губы сожмет крепко-крепко, чтобы не было видно, как они дрожат, и молчит.

– Но вы матери-то ее об этом говорили?

– А вы как думаете? Конечно! Звонила я ей, и не раз! А она мне отвечала, что это временные трудности, которые Люсе нужно преодолеть, пусть закаляется.

– И бедный ребенок прожил в этом аду полгода? – в ужасе воскликнула я.

– Нет, только до марта. Окна у класса, как вы видите, во двор выходят. Вот я после уроков сидела здесь и тетради проверяла, чтобы домой не нести. И вдруг слышу шум, открыла окно, а там какой-то незнакомый парнишка… Ну, класс седьмой-восьмой, наверное, потому что рослый. Но не наш. А напротив него Минкин стоит. Он хоть и восьмиклассник был, но хулиган отъявленный, с ним и старшеклассники связываться боялись. Парнишка этот говорит: «Здесь мою сестру Люсю Назарову сильно обижают. И мне это очень не нравится. Говорят, что ты тут за всем присматриваешь. Вот и давай разбираться один на один. Мой верх – ее больше никто не тронет. Твой верх – пусть все остается как есть». А Люся в сторонке стоит, сжалась в комочек, как воробушек на морозе, и видно, что страшно ей, но не убегает. Дальше пошел обычный в таких случаях разговор: «А ты… А я…»

– И вы не вмешались? – удивилась я.

– Так у нас такое постоянно. Ну, прогнала бы я их, так они в другом месте драку бы устроили, а тут я в случае чего хоть «Скорую» вызову. А в другом месте вдруг парнишку на морозе бросят? И умрет он от переохлаждения.

– И такие случаи бывали?

– У нас тут все бывало! – вздохнула она и продолжила: – Договорились они, парнишка пальто снял и Люсе отдал. А одет?.. Сказать, что скромно, значит преувеличить. Минкин тоже своим куртку отдал. Ну и начали они драться. Минкину перед своими никак нельзя опозориться, а парнишка дрался… Знаете, он дрался, как за свое, родное. Вы понимаете меня?

– Вполне, – ответила я, решив, что наконец-то нашла долгожданную ниточку к Люсе. – И чем драка закончилась?

– Ничьей, но досталось обоим изрядно, оба в крови были. Парнишка этот сказал Минкину: «Будем считать, что договорились. Но если Люсю опять обижать будут, я вернусь. И уже не один». Надел пальто, взял Люсю за руку и на выход пошел, а она бежит рядом с ним и все в лицо ему заглядывает. А на следующий день я на урок иду, а Люся в коридоре у окна стоит – она всегда прямо перед учителем в класс заходила.

– Даже в класс заходить боялась! – с горечью произнесла я. – Затравили девчонку!

– Да ведь за всем не уследишь, – вздохнула учительница. – И потом, говори им не говори, а они даже не слушают. Ну, район такой! Так вот, зашла она в класс, я – следом, а там Минкин возле доски стоит. Увидел Люсю и спрашивает: «Это был твой брат?» Она в ответ покивала, а в глазах такая гордость, они аж светятся. Люся, вообще, если можно было не говорить, всегда кивком или жестом отвечала, чтобы над ее заиканием не смеялись. А Минкин ей: «Что ж ты раньше молчала? Брательник у тебя – пацан дерзкий. Уважаю! – А потом всему классу: – В общем, так! Если кто-нибудь Люсю еще хоть раз обидит, будет иметь дело со мной. Все слышали?»

– И стройный хор тихих голосов ответил: «Слышим, Каа!» – невесело усмехнулась я.

– Приблизительно так. И больше до самого последнего дня Люсю никто не дразнил и не обижал. В друзья тоже никто не набивался, но она только радовалась, что ее в покое оставили. Мне тогда странным показалось, что она-то одета хорошо, а брат – черт-те как. Вот я ее после урока и спросила, действительно ли этот мальчик ее брат. Она мне покивала, а потом тихо так попросила, чтобы я ни в коем случае ничего не говорила ее маме. Я тогда еще подумала, что, наверное, Ольга Николаевна с мужем при разводе детей поделили: дочку – ей, сына – ему. А муж, может, пьющий или зарабатывает мало, вот мальчик так плохо и одет. Только… – Она потупилась. – Подвела я Люсю.

– Вы проговорились Ольге Николаевне? – догадалась я.

– Да! Она в школу не ходила, даже на родительские собрания. А с другой стороны, чего ходить, если Люся по всем предметам отличница, а математик на нее надышаться не мог. А тут она где-то в середине мая пришла, разодетая такая, и принесла новое Люсино свидетельство о рождении на фамилию Большакова и новое отчество – Николаевна. Ну и спросила у меня, как у Люси дела. Я ей не только про учебу сказала, но и про то, что Люсю больше в школе никто не обижает после того, как ее брат вмешался. Ольга Николаевна очень удивилась: «Какой брат? У Люси нет брата». А потом, видимо, поняла, кто это был, ахнула и на дочь напустилась – Люся рядом стояла: «Я же тебе настрого запретила с ними общаться!» Знаете, Люся на меня только посмотрела, и я почувствовала себя распоследней дрянью.

– Да, действительно подвели вы ее, – покачала головой я. – И что дальше было?

– Скажите, вот вы знаете значение выражения «в упор не видеть»? – Я кивнула. – А на себе это когда-нибудь испытывали?

– Как-то не пришлось, а вы, видимо, да?

– Представьте себе! Все оставшиеся дни учебы Люся смотрела на меня прямо, взгляд не отводила и… Не видела! Это, знаете ли, очень неприятное ощущение, особенно когда понимаешь, что заслужила это.

– Наверное, ей здорово дома досталось. Но вы перед ней извинились? – спросила я и сама же ответила: – Хотя вряд ли. Не стали ронять авторитет учителя.

– Куда уж ниже ронять! – грустно усмехнулась она. – Но пересилить себя так и не смогла. Так Люся и ушла из нашей школы, не узнав, что я себя тогда начисто изгрызла – совесть-то у меня есть. Да и сейчас со стыдом об этом вспоминаю. Ну вот, наверное, и все, что я могу вам рассказать.

– Спасибо, вы мне очень помогли, – поблагодарила ее я и, не скупясь, достала из конверта пять тысяч – зарплаты-то у учителей мизерные, а она эти деньги вполне заслужила.

– Не надо, – отказалась Александра Федоровна. – Лучше вместо этого, когда увидите Люсю, скажите ей, что я очень сожалею о том, что тогда не сдержала своего обещания, и прошу простить меня.

– Обязательно скажу, – твердо пообещала я. – Хотя, думаю, она вас уже и сама простила. Но одно не отменяет другого. – И я почти насильно положила учительнице в карман деньги. – Скоро заготовки начнутся, и они вам очень пригодятся.

Выйдя из школы, я посмотрела на часы и невольно присвистнула – время летело как сумасшедшее, и надежд на то, что в 65-й школе я хоть кого-нибудь застану, практически не было, но я понадеялась на удачу.

В пробку я, к счастью, не попала, но все равно плелась со скоростью старой больной черепахи, что настроение мне не улучшало. Неожиданно зазвонил мой сотовый, причем номер был незнакомый – это оказалась Титова, которая с ходу заявила:

– Была кража! Причем не у Большаковых, а у меня! Я тут тапочки, рабочий халат и резиновые перчатки держу, а еще был у меня плащик на случай неожиданного дождя. Темно-синий, из плотного полиэтилена. Самый простой, который через голову одевается. С капюшоном и рукавами. А сейчас его нет! Стоит он недорого, но важен сам факт!

– Да-да! Я поняла, – поспешно ответила я. – Спасибо за информацию. Ольга Николаевна вам его стоимость обязательно возместит. И моральный ущерб – тоже. Только вы уж не переживайте так.

Отделавшись от домработницы, я невольно рассмеялась, потому что поняла, почему ни на одной из записей с камер наружного видеонаблюдения не оказалось Люси – она надела этот дождевик поверх своей одежды, которую через него не разглядеть. Зонт ей больше не нужен был, но оставалась сумка, по которой ее могли бы узнать. Сумка была небольшая, зонт в нее не поместился бы, значит… А значит это, что она могла захватить из дома какой-нибудь полиэтиленовый пакет и положить в него и зонт и сумочку. Теперь предстояло решить вопрос, куда мне ехать: смотреть записи, чтобы узнать направление, в котором ушла от салона Люся, или в школу? И я решила, что записи от меня никуда не денутся, тем более что потом придется ведь еще и другие искать и просматривать, а школа в данный момент важнее.

Подъехав к ней, я оставила машину возле ведущих во двор ворот, которые были закрыты, хорошо, что не на замок, – значит, в здании кто-то был, поднялась по ступенькам, и тут оказалось, что дверь заперта, пришлось звонить, причем не один раз. Ждала я довольно долго и наконец-то увидела через стекла лицо пожилой женщины и ее плечи в рабочем сером халате – явно уборщица. Она молча, движением подбородка поинтересовалась, какого черта я в такое время приперлась? Мне было не до разборок с младшим обслуживающим персоналом, и я громко спросила:

– Скажите, пожалуйста, кто-нибудь из учителей есть на работе? – Она отрицательно покачала головой. – А кто-нибудь из работников вообще?

– Тебе чего надо? – соизволила спросить она, причем слышимость оказалась прекрасная, можно было и не орать.

– Имена учителей, которые в две тысячи первом году первые классы принимали. Если их нет на месте, то, может, хоть телефон или адрес дадите? – просительно произнесла я, по опыту зная, что чем меньше власти у человека, тем больше в нем стремление ее показать.

– Шестнадцать лет назад? – Она явно усомнилась в моем здравом уме.

– Ну а вдруг? – с надеждой попросила я.

– Библиотекарши сейчас учебники разбирают, но… – Она пожала плечами. – Хотя попробуй. Они тут лет по двадцать работают, могут знать. Только аккуратно мне! Я полы недавно вымыла!

– Не волнуйтесь, я бахилы надену, – успокоила ее я, благо они у меня всегда с собой в сумке были – клиенты разные попадаются.

Уборщица милостиво открыла дверь. Прежде чем переступить через порог, я надела бахилу на одну ногу и только потом ступила на священный пол школы, а потом, стоя на одной ноге, надела вторую. Успокоив этим поборницу стерильной чистоты и выяснив, куда идти, я поднялась на четвертый этаж. Библиотека оказалась большой, заставленной стеллажами, а прямо возле двери высилась впечатляющая гора картонных коробок с книгами. Какая-то девушка доставала их и стопками относила на стол, за которым две пожилые женщины ставили на них штампы и записывали что-то в журнал, в общем, работа кипела. Извинившись за то, что отвлекаю их, я объяснила, зачем пришла, и они, откровенно обрадовавшись передышке в работе, охотно согласились мне помочь. Я только успевала записывать имена учителей начальных классов, приходя в ужас от объема предстоящей мне работы, когда одна из библиотекарш вдруг поинтересовалась:

– А зачем вам это?

– Понимаете, я ищу Люсю Назарову, которая в две тысячи первом году в эту школу в первый класс пошла.

Тут женщина повернулась к девушке и воскликнула:

– Марина, так ты же сама тогда к нам в школу пришла? Я не путаю?

Девушка, до этого молча наблюдавшая за нами со стороны, ответила не сразу, а когда заговорила, то настороженно спросила:

– А зачем вам Люся?

– Ни в коем случае не затем, чтобы ей навредить, – стараясь быть максимально убедительной, ответила я и предложила: – Может быть, мы с вами выйдем в коридор и я вам все объясню?

Поколебавшись, она согласилась. В коридоре, стоя возле окна, я достала и показала ей свое удостоверение частного детектива.

– Понимаете, Марина, Люся пропала. Ушла вчера из дома и словно в воздухе растворилась. Ее мать лежит в больнице, ей очень плохо. Когда дочь ей не позвонила, как обычно, она испугалась и обратилась ко мне, чтобы я выяснила, что случилось.

– А что ж она в полицию не обратилась? – все еще недоверчиво спросила девушка.

– Трое суток. Только по истечении этого срока принимаются заявления, а до этого там никто и пальцем не пошевелит. Скажут, что она где-то с подругами или молодым человеком весело время проводит, – объяснила я.

– В общем-то, да, – вынуждена была согласиться Марина.

– Город она не покидала, больницы и морги я обзвонила – ее там нет, у меня есть знакомые в полиции, поэтому я точно выяснила, что жертвой преступления она не стала. Я не буду пускаться в подробности, но у меня появилось сильное подозрение, что Люся просто ушла из дома – причины для этого у нее были. Я не собираюсь возвращать ее туда насильно, я просто хочу убедиться, что с ней ничего плохого не произошло, и успокоить ее мать, а там пусть они сами разбираются.

– Зачем же вы сюда пришли? Решили, что она в школе прячется? – удивилась девушка.

– Нет, – покачала головой я. – Дело в том, что последний год Люся провела не в Тарасове, вернулась недавно и новых друзей за это время завести не могла. Значит, она могла обратиться только к тем, кого давно знает и кому верит. Я побывала уже в университете и во всех школах, где она училась, эта последняя. Нигде близких друзей у нее не было. Если окажется, что и здесь у нее не было верной подруги или друга, то буду отрабатывать версию ее похищения с целью дальнейшей продажи в публичный дом в России или за рубеж.

– Не дай бог! – воскликнула Марина.

– Вот поэтому я и прошу вас рассказать мне все, что знаете о Люсе, – вдруг появится какая-то зацепка?

– Ну, я с ней в одном классе училась. Она с шести лет пошла, но могла бы сразу во второй класс, потому что уже и читала, и писала, и считала лучше, чем мы. Ей в первом, в общем-то, и делать было нечего. Ее всегда бабушка в школу приводила и забирала, хотя жили они здесь совсем рядом. Бабушка прямо надышаться на нее не могла – внучку же в ее честь назвали.

– Люсю не дразнили из-за того, что бабушка ее так опекает?

– Попробовали бы! – усмехнулась девушка. – Машка на ее защиту как тигрица бросалась. Ну а если сама не справлялась, то в качестве засадного полка у нее Сашка выступал, он нас на два года старше.

– То есть подруга у нее была? – уточнила я.

– Да, с самого детства – они же не только в одном доме, а даже в одном подъезде и на одной лестничной площадке жили. А еще с Лариской она тогда дружила, та в соседнем подъезде жила. Бабушка Люси, правда, только Ларису привечала, она даже попросила, чтобы Машку от Люси отсадили, а вместо нее Ларису посадили. Она внучку старалась от Машки с Сашкой подальше держать – у них семья неблагополучная была.

– Даже так? – сделала вид, что удивилась, я, а на самом деле поняла, почему Большакова не хотела, чтобы ее дочь общалась со вступившимся за нее Сашкой, а это мог быть только он.

– У них родители заводские рабочие были, а время-то было трудное: зарплату задерживали, а потом и вовсе платить перестали. Завод обанкротился, все оказались на улице. Мать у них из сил выбивалась, чтобы хоть что-то заработать, а вот отец запил, да еще и бить их стал. Потом, уже позже, после того, как его в драке возле пивного ларька убили, им, казалось бы, должно было легче стать, да не стало – мать с горя запила. В общем, у них очень тяжелая жизнь была.

– А почему Люся из вашей школы в середине учебного года ушла? Мне сказали, что это из-за того, что ее родители развелись и мать с ней в другой район переехала.

– Это была очень мерзкая история, – покривившись, ответила Марина. – Родители Люси тогда уже в новую квартиру переехали, совсем недалеко, в соседнем квартале, но бабушка продолжала ее приводить и забирать, хотя мы уже в четвертом классе были. А тут вдруг Люся одна пришла, да такая, что не узнать: забитая какая-то, испуганная и заикается, причем сильно. Ну, смеяться над ней никто и не подумал: во-первых, ее в классе любили, во-вторых, у Машки ведь не застрянет за нее мигом кому угодно в лоб дать, а Сашка еще и добавит. Машка вокруг Люси суетится, расспрашивает, кто обидел, а та молчит. И тут Лариска приходит. И с торжествующим видом громко так заявляет Люсе: «Мне мама запретила с тобой дружить! Потому что твоя мама наблудила тебя на рынке с каким-то алкашом и мужу подсунула! Ты можешь быть ненормальная или заразная какая-нибудь!» Люся вскочила, хотела что-то сказать, да не получается, только звуки отрывистые раздаются, и все. Разрыдалась она и из класса выскочила. Только торжество Ларискино всего пару секунд продолжалось. Машка на нее прямо с места бросилась, на пол свалила и начала по лицу бить, да не ладонью, а кулаками. Лариса орет в голос, кровью заливается, а Машка бьет и бьет. И ругается при этом таким отборным матом, что, как потом наш физрук удивлялся, даже он такого никогда не слышал. Мы все визжим от страха, учительница наша Анна Евсеевна прибежала, попыталась оторвать Машку от Ларисы, да куда там! Тогда она в коридор выбежала, а там физрук оказался. Так он, здоровый мужчина, еле-еле Машку от Лариски оторвал. Ларису повели в медпункт, а Машка ей вслед кричит: «И на глаза мне не попадайся, а то еще добавлю! И Сашка тоже!» Машку, конечно, к директору отвели, так мне потом бабушка рассказала…

– Бабушка? – недоуменно спросила я.

– Бабушка моя здесь завучем была и русский язык с литературой преподавала. Она только в этом году на пенсию ушла, чтобы мне место освободить – я же весной наш филфак окончила. – Я покивала ей, показывая, что все поняла, а она продолжила: – Ругали там Машку страшно, а что делать? Исключить невозможно. Вызвать милицию? Так ей всего одиннадцать лет, а то, что семья неблагополучная, все и так знали. Ну, почему Машка на Лариску бросилась, Анна Евсеевна уже выяснила, то, что Лариса нехорошо поступила, они с директором признали, обещали с ней поговорить, чтобы она больше сплетни не распускала, но потребовали, чтобы Машка больше ее не трогала. Машка молчала-молчала, а потом пообещала: «В школе трогать не будем!»

– И после этого Лариса вернулась в школу? – удивилась я.

– Через неделю. И в параллельный класс. Машка ее действительно больше в школе не трогала, зато Сашка после уроков подловил, на снег свалил и стал лицом в собачье дерьмо тыкать, потому что у нас тут тогда ворота только для виду были, а так – заходи кто хочет, вот здесь люди с собаками и гуляли. А Сашка тычет и приговаривает: «Ты сама дерьмо, у тебя дерьмо даже изо рта прет, вот и жри его! Пополняй запас!» Я, конечно, его слова облагородила, потому что выражался он исключительно матом, но суть не исказила. Его, естественно, к директору вызвали, а он дерзко так ответил, что Лариску они только в школе пообещали не трогать, а это было уже за ее стенами. И что с ним делать? На учете в детской комнате милиции он и так стоял. Отругали, пригрозили, что в школу для трудных подростков переведут, и отпустили. Лариску после этого в другую школу перевели, а толку? Жили-то они все ровно в одном доме, так что легче ей не стало.

– А что с Люсей стало?

– Я ее после того дня никогда больше не видела. Она же, оказывается, себя не помня, в чем была, на улицу выскочила и домой побежала, а ключи-то от квартиры в сумке остались. Вот и пришлось ей на холодной лестничной площадке сидеть. Хорошо, что Машка, после того как от директора вышла и узнала, что Люся убежала, ее одежду и сумку взяла и за ней бросилась. Болела Люся сильно, Машка говорила, воспаление легких. А потом она уже в другую школу перешла. Но я слышала, сейчас у Люси все в порядке, она…

– От кого? – тут же уточнила я.

– От Машки, от кого же еще? Мы в мае собирались всем классом – пять лет после выпуска все-таки. Ну, разговорились, как у кого дела. Машка пришла в таком платье, что мы просто рты разинули, думали, она замуж за какого-нибудь крутого выскочила, а оказалось, что она всего лишь официанткой работает.

– Ну, это смотря где, – заметила я. – В хороших местах на чаевые можно неплохо жить.

– В клубе «Глобус», – ответила Марина. – Ее брат только-только из армии пришел, так она договорилась, чтобы его туда охранником взяли.

Мои ноги резко ослабели в коленях, и мне стоило большого труда не взвизгнуть от радости, а нейтральным тоном произнести:

– Знаю такой. Хлебное место.

– Представления не имею, я ни разу ни в одном клубе не была, и как-то не хочется. Если верить тому, что по телевизору показывают, то ходят туда больше для понта, чем для отдыха: музыка гремит, все толкаются, орут… Выпивка, наркотики…

– Не ожидала от себя, что такое скажу, но в этом случае телевизору верить можно, – заверила ее я. – Только что-то поздно Александра в армию призвали, если он только весной демобилизовался.

– Так он по контракту там остался, чтобы денег заработать – им же квартиру в порядок приводить надо. Пока он служил, их мать прошлой осенью умерла. Представляете себе, на что похожа квартира, где живет тяжело пьющий человек?

– Не представляю, просто знаю, и, к счастью, не на собственном опыте – по бывшей службе приходилось в таких бывать. А про Ларису Маша ничего не говорила?

– А как же! Мы же всех вспомнили, с кем в первом классе учиться начинали: и Люсю, и других, в том числе и эту дрянь. Оказывается, она на рынке работает и ребенка без мужа родила. А живет-то в том же доме! Вот Машка и рассказывала, что как встретит Лариску во дворе, так тут же интересуется: «Ну, выяснила, от кого ребенка наблудила?»

– Злопамятная она, однако, девушка, – покачала головой я.

– Да нет, она просто долгопомнящая. А за Люсю они с братом кого угодно на клочки порвут.

– Значит, они все эти годы продолжали дружить.

– Ну да! Люся и в армию Сашке писала, а с Машкой так они постоянно встречались. Позовешь Машку в кино на какую-нибудь картину, а она в ответ: «А мы с Люсей ее уже видели».

– Ну, в таком случае они могут знать, где сейчас Люся, а может, она вообще у них, – предположила я. – Как их фамилия и где они живут?

– Терентьевы, а живут они, – она повернулась к окну и показала: – Вон та хрущевка, вторая от угла. Но насчет подъезда и квартиры ничего не скажу – не была у них ни разу, да и никто не был. Какие могут быть гости, если у них дома ужас что творилось?

– Ничего, на месте разберусь, – пообещала я. – Спасибо вам большое, Марина! Вы даже не можете себе представить, как мне помогли! И извините, что оторвала вас от работы.

– Люсе, если увидите ее, привет передайте. Скажите, что мы все о ней с большим теплом вспоминаем.

Я покивала девушке на прощанье. Спускаясь по лестнице, я удивлялась собственной тупости – как только я услышала, что Маша работает официанткой в «Глобусе», надо было сразу сообразить, что это именно Терентьева. Я сталкивалась с ней два года назад, когда искала причину самоубийства Наташи Куликовой. Я еще тогда отметила, что девчонка эта – настоящая оторва, которой не то что палец в рот нельзя класть, а даже издалека его показывать, а то по плечо руку откусит.

Подъехав к дому Терентьевых, я вышла из машины и стала думать, как мне узнать номер их квартиры. Из-за пасмурной погоды старушек на лавочках во дворе не наблюдалось. Пришлось прибегнуть к самому примитивному, но действенному способу. Домофон был сломан, поэтому я без задержки вошла в подъезд, где на первом этаже позвонила в дверь, за которой раздавались звуки человеческой жизнедеятельности, в смысле кто-то спустил воду в сливном бачке – в хрущевках же туалет рядом с входной дверью и на лестнице все слышно. Дверь незнакомым людям сейчас не открывают даже слабоумные, и я очень удивилась, когда она даже без уточнения, а кого это черти принесли, гостеприимно распахнулась передо мной. Причина такого бесстрашия стояла рядом с хозяйкой и скалила зубы – это был здоровущий ротвейлер. Я объяснила, что забыла номер квартиры Терентьевых, и получила краткий совет тренировать память и ответ, что живут они, вообще-то, в соседнем подъезде, в двадцать седьмой квартире. Прочирикав благодарность, я ретировалась под неласковым взглядом пса. Между прочим, если бы у меня был такой, я бы тоже сразу дверь открывала.

Двадцать седьмая квартира находилась на втором этаже, дверь была стальная, но не из дорогих – видимо, на это денег не хватило. Я позвонила, и дверь мне опять-таки без уточняющих вопросов открыл такой парняга, с каким даже я не хотела бы встретиться в подворотне. Даже днем. Он был ростом не менее 190 сантиметров и представлял собой гору тренированных мышц. Именно тренированных, а не накачанных. Кубики на прессе очень хорошо смотрятся на страницах глянцевых журналов, но толку от них никакого, а у этого был не пресс, а броня из мускулов, о такую можно только руку отбить, не причинив парню ни малейшего вреда. Одет он был в обрезанные чуть выше колен штаны из камуфляжки, на ногах – вьетнамки, на шее – простая металлическая цепочка с крестом и солдатским жетоном, вот и все. Словно высеченное из камня лицо было бесстрастным, как у истукана, и столь же приветливым.

– Здравствуйте, мне нужна Маша. Она дома?

– Машка! К тебе! – произнес парень и ушел.

Появившаяся девушка, едва взглянув на меня, сказала:

– Я тебя узнала. Чего надо?

– Я тебя тоже. Я к тебе с разговором. Речь пойдет о Люсе Большаковой.

– Ты от ее матери, что ли? Так я с этой сукой даже через тебя дела иметь не хочу, – отрезала Мария и собралась закрыть дверь.

– Подожди! – попросила я. – Это важно прежде всего для Люси. Я знаю, что ты и твой брат ее большие друзья, я знаю почти все о ваших отношениях, знаю, как вы ее всегда защищали, так помогите ей и в этот раз.

Маша пару минут сверлила меня взглядом, а потом все-таки пригласила:

– Проходи в кухню, у нас только там курят – ремонт недавно сделали.

Идя за ней, я украдкой огляделась – да, ремонт был, о чем свидетельствовал побеленный потолок, свежие обои на стенах и еще не выветрившийся запах нового линолеума, а вот мебель, точнее ее остатки, была еще старая, можно даже сказать «убитая». Сев в кухне в угол, я сказала:

– Да, чистенько тут у вас.

– Ладно! Говори, зачем пришла, – плотно закрыв дверь кухни, потребовала хозяйка и, сев напротив меня, закурила.

– Давай договоримся сразу. Я тебе гарантирую, что все, о чем мы будем беседовать, останется здесь и дальше от меня никуда не пойдет. Ты можешь мне пообещать, что сохранишь все в тайне?

– Долго бы я прожила, если бы языком направо и налево трепала! – фыркнула она.

– И все-таки дай мне слово, – потребовала я. – А еще я могу дать любую клятву, что не причиню Люсе никакого вреда.

– Хорошо, даю слово, что тебя никому не сдам. Довольна?

– Будем надеяться, что ты его сдержишь, – вздохнула я. – Ладно! Давай к делу. Я знаю, что Люсю собрались выдать замуж за Георгия Самойлова, а и я и ты знаем, что он собой представляет. Люся приехала из Америки три недели назад, и тут ее огорошили этим известием. Выяснить заранее подноготную этого подонка она не могла, но на дух его не переносит. Значит, или она в социальных сетях сидела и информацию по крупицам собирала, или ты ее просветила. Скорее второе.

– Правильно поняла. Когда она мне сказала, за кого ее хотят выдать замуж, я чуть замертво не рухнула. А уж чего мне стоило Сашку удержать, когда он рвался пришибить Ольгу! Сама удивляюсь, как справилась! – нервно рассмеялась она.

– Да, я уже знаю, что вы за нее кого угодно на клочки порвете, – заметила я.

– Кто насплетничал? – беззлобно поинтересовалась она.

– А все! Я же и в университете была, и в лицее, и в обеих школах: двенадцатой и шестьдесят пятой. Вы везде, кроме лицея, отметились.

– Неправда, в университете побывал не Сашка, он тогда в армии был, – возразила Маша.

– Ясно. То-то я удивилась, что тот парень Булгакова цитировал. И кто же это был?

– Какая тебе разница? Есть кого попросить доброе дело сделать, – уклончиво ответила Маша. – А раз ты везде была, то должна была понять, что Люся святая. Таких, как она, вообще больше на свете нет.

– Маша, я знаю, что вы с детства дружите. Расскажи мне о ней, – попросила я.

– Дружим! – воскликнула Мария. – Да ее к нам бабка близко не подпускала! Украдкой встречались. Семейка-то у нас еще та была!

– Я слышала, – тихо заметила я.

– Одно дело слышать, а другое все это прожить. Ладно, чего о нас говорить? Наладилась у нас жизнь, и слава богу! А Люся… Ольга ее родила единственно, чтобы свекровь от нее отвязалась – уж больно той внуков хотелось. Она дочерью и не занималась никогда, да и некогда ей было – она деньги зарабатывала, на ней вся семья держалась. Тогда-то она еще нормальная была, хоть и тяжело ей приходилось. Это она потом скурвилась. Люсей дядя Толя и бабка занимались, любили они ее оба. Очень любили. Дядя Толя хоть и пил, но интеллигентно, дома. На улице, как наш, не валялся. Они ее учили читать, писать, считать, на музыку водили, играли с ней. И она их очень любила, гораздо больше матери – ту-то она мало видела, той все некогда было. Бабка ее редко одну гулять выпускала, но уж если так получалось, то бесились мы, как черти. Все сараи, заборы, чердаки – наши! Все деревья в округе облазили. Помню, был случай: Люся с забора прыгала, юбкой за доску зацепилась и повисла. Ревет от страха, а делать-то что? Ей пять, мне шесть, а Сашке восемь. Мы с ним ее оттуда сами не снимем. Убежал он, мужика какого-то нашел и привел, тот Люсю и снял. С тех пор она юбки носить избегает, в основном брюки или джинсы надевает. Редко когда ее заставят платье надеть. Да и то через скандал – она же никому не сказала про тот случай, потому что юбка не порвалась.

– А я все гадала, почему она платья и юбки тебе дарила, – покивала я. – А затем, чтобы ее их носить не заставляли. И джинсы тебе и Саше она в подарок из Америки привезла.

– Да! – довольным тоном подтвердила Мария. – Я свои еще только примерила – как влитые сидят, словно родилась в них. А Сашка пару раз надевал, но по очень торжественным случаям – фирма же! Бережет!

– И чем еще было славно ваше детство? – спросила я и с удивлением увидела, как закаменело Машино лицо.

– Чем славно наше детство? – каким-то враз севшим голосом переспросила она. – А я тебе расскажу! Ты знаешь, что такое, когда тебе постоянно хочется даже не есть, а жрать? Когда чувство сытости тебе вообще незнакомо? Отец бухал, как проклятый, вещи из дома тащил, мать на трех работах вкалывала, так он, сволочь, еще и колотил и ее и нас, если защитить ее пытались. Нам родня из деревни картошки на зиму передаст, так эта сволочь ведро картошки на бутылку водки менял. Другим этой картошки до нового урожая хватило бы, а у нас через пару месяцев погреб уже пустой был. Ты знаешь, с чего Ольга свой бизнес начала?

– Знаю, она дома наполеоны пекла.

– Так вот Люся, как только мать с коробкой за дверь, в маленькую кастрюльку остатки крема переложит, все крошки и обрезки ссыпет, перемешает, зимой – под пальто, а когда тепло, под кофту спрячет – и за дверь. А мы уже у окна караулили и, как только увидим, что Ольга ушла, тут же к двери бежим с ложками наготове. Люся из квартиры выйдет якобы свежим воздухом подышать, а на самом деле кастрюльку нам отдаст и во двор выходит, чтобы бабка ее ни в чем не заподозрила. А мы с Сашкой – на чердак. Сидим там, едим эту смесь, а она по вкусу получалась совсем как наполеон, и счастливы до соплей. Да я этот вкус до сих пор помню! А уж если у Ольги пирожные почему-то ломались, то это вообще был пир на весь мир! А в школе? Бабка ей два бутерброда с собой даст, так Люся один возьмет и мне говорит: «Съешь, пожалуйста, второй, а то для меня столько много. А если обратно домой принесу, бабушка ругаться будет». Неудобно мне страшно, а жрать-то хочется! А она уговаривает. Я возьму, половину съем, а половину Сашке оставлю – он ведь тоже есть хочет. Так она стала три бутерброда в школу брать! Чтобы всем поровну было. И ведь не с барского плеча бросала – нате вам, мол! А деликатно уговаривала помочь ей. Теперь ты понимаешь, какой человек Люся?

– Понимаю, – вздохнула я. – Только вот жизнь с ней несправедливо обошлась.

– Это ты про дядю Толю с бабкой? – спросила Мария, и я кивнула. – Это когда у Ольги бизнес в гору пошел, она такая важная стала, как королева по двору проходила. Дядя Толя пить бросил, холеный стал, машина у них новая появилась – старую-то он по пьянке разбил. Ну и куда им было оставаться в двухкомнатной хрущевке со смежными комнатами? Вон девятиэтажка стоит. – Она подбородком показала куда-то за окно. – Туда и переехали. Ольга специально квартиру рядом купила, чтобы бабка продолжала Люсей заниматься. Бабка Люсю в школу отведет, а потом у них там и приберет, и сготовит, и постирает, и погладит, и уроки с Люсей сделает.

– И все это закончилось в один день, – невесело сказала я.

– Да. Люся, даже тогда, когда уже снова нормально говорить стала, начинала заикаться, если об этом разговор заходил. Но бабка-то тут на весь двор разорялась, так что все соседи в курсе были, что Люся дяде Толе не дочь, что нагуляла ее Ольга, что сыночек ее Ольгу голую и босую из дома выгнал, а вот теперь он женится на порядочной девушке и у нее свои, родные внуки будут. На что уж мать пила, не просыхая, но и она ей сказала: «Людка! Если бы не Ольга, вы бы с голоду сдохли! А Толька твой спился не хуже моего мужа. Помяни мое слово, ты еще проклянешь тот день, когда твой дурак Ольгу выгнал». Да, Люсину бабку…

– Я знаю, ее звали Людмилой, Люсю в ее честь назвали. И, как мне сказали, блаженствовал Анатолий всего год.

– Где-то так. А потом очень тихо и незаметно вернулся к матери. И никакой холености в нем больше не было, пришибло его. Машины, кстати, тоже. Он через двор как пуля пролетал, чтобы никто не остановил и вопросы задавать не начал. Бабы наши сначала молча на это смотрели, а потом, когда поняли, что молодая жена его кинула, стали к бабке приставать: «Ну, когда долгожданные родные внуки у тебя появятся?» Она первое время отбрехивалась, потом плакаться начала, Ольгу добрым словом вспоминать, что та с ее сыном непутевым столько лет промаялась, а Люся у нее вообще с языка не сходила: уж и самая умная она была, и самая красивая, и самая добрая. А дома бабка дядю Толю пилила: иди, падай Ольге в ноги, вымаливай прощенье.

– Насколько мне известно, из этого ничего не вышло, – заметила я.

– Естественно! Ольга же еще довольно молодая баба была, симпатичная, да при деньгах! Она себе мигом мужика нашла, только, наученная горьким опытом, к себе жить не взяла и не расписалась. Дядя Толя через Люсю попытался к Ольге подъехать, тоже облом – она его до смерти бояться стала. Он сначала из дома нос не высовывал – видно, насмешек боялся, а потом пошел в магазин, что у нас тут по соседству, грузчиком работать. Пил постоянно, но только дома. А бабка все к нам с Сашкой приставала и выспрашивала, как там Люся. Жалко было дуру, ей и так хреново, вот и рассказывали ей, как Люся живет. Лет через пять дядя Толя от водки сгорел. Бабка нас попросила Люсе об этом сказать – вдруг захочет проститься, на похороны прийти.

– И Люся пришла? – удивилась я. – Она его простила?

– Я же тебе сказала, что она святая. Да, пришла. Бабка у нее в ногах валялась, прощение вымаливала. Ну и Люся ее простила – бабка же ее вырастила. Она потом раз в неделю обязательно к бабушке приезжала. Бабка счастливая была! Словами не описать! Опять у нее Люся с языка не сходила. «А моя Люсенька лицей с золотой медалью закончила! А моя Люсенька в университете учится!» А уж как она ее ждала! С утра в окне торчала! Она после смерти сына сильно сдала, трудно ей было, но обязательно что-нибудь вкусненькое к приходу Люси готовила. Она и квартиру свою хотела ей завещать, да не успела – инсульт. Так она государству и отошла.

– А какие отношения у Люси с матерью? Мне сказали, что самые доверительные, они очень любят друг друга.

– Слышь, подруга, а ты, вообще, как работаешь-то? Точнее, зарабатываешь? На хлеб хватает? Или тебя родители содержат, а ты просто понты кидаешь? – насмешливо глядя на меня, спросила Мария.

С трудом сдержавшись, чтобы не высказаться по полной программе, я с достоинством ответила:

– Представь себе, что зарабатываю неплохо и сама! И среди клиентов у меня не самые последние в городе люди.

– Знаешь, как-то не верится, – усмехнулась она. – Я смотрю, ты мучное очень любишь – у тебя лапша аж с ушей свисает. Смотри, не растолстей. А еще не позорься, не повторяй эту брехню. Доверительные! Надо же было такое сказать! Для Ольги главное, чтобы Люся ее своим внешним видом не позорила – она же не кто-нибудь, а дочь самой Большаковой! А что у Люси в душе творится, ей до самой далекой звезды. Я почти что беспризорницей росла, знаю, что это такое, поэтому свою дочь без присмотра на целый год одну никуда не отпустила бы. А Ольга отпустила! Ты Жорку Самойлова знаешь, тебе бы пришла в голову мысль пусть не дочь, а, например, младшую сестру за него замуж выдать?

– Зачем спрашиваешь, сама же понимаешь, что нет. Я бы раньше эту сволочь на составляющие разложила.

– А смогла бы? – хмыкнула Маша.

– Не сомневайся! У меня черный пояс по карате, – заверила ее я.

– Ну, от бандитов его папаши он тебя не спас бы, – совершенно справедливо заметила она. – Но мы вроде не об этом. Так вот, ты не выдала бы, а Ольге, видать, из каких-то своих соображений это надо, и плевать ей на дочь. Я Люсе выложила все, что про Самойлова знаю, в том числе и про Наташу Куликову, из-за которой ты тогда у нас ошивалась, делая вид, что просто развлекаешься. Ну, я тогда навела справки, и мне сказали, что ты частный детектив.

– Да-а-а, ты девушка жизнью наотмашь битая, тебя не проведешь, – польстила ей я. – Но почему же Люся не отказалась наотрез от такого замужества? Она пожалела мать из-за ее болезни?

– Да какой из тебя на хрен частный детектив, если ты в сказки веришь? – возмутилась Маша. – Скажешь тоже – больна! Да Ольга здорова, как бык!

– Это точно? – почти растерянно спросила я.

– Точнее не бывает! – отрезала она. – Я эту сказочку про Ольгину смертельную болезнь тоже слышала, только недоверчивой уродилась. Узнала у Люси, в какой больнице ее мать лежит, а потом пошукала среди знакомых и нашла человечка, который там работает. Ну, он мне медицинскую карту Ольги на сотовый переснял и прислал, а я ее Люсе показала! Была у Ольги опухоль, даже подозревали, что злокачественная, только ее успешно удалили, да и доброкачественная она оказалась. А сейчас она просто отлеживается в больнице, в отделении неврологии, чтобы заставить Люсю выйти замуж.

– То есть совсем ничем не больна? – никак не могла поверить в услышанное я.

– Ну почему же? Есть у нее одна нервная болезнь. Как увидит молодого, смазливого мужика, так мигом трусы мокрые становятся. Но при появлении ее лечащего врача, который к ней в больницу постоянно приезжает, эта болезнь тут же проходит. И лечит он ее так, что кровати ломаются. Может, массаж во весь рост делает, может, еще чего. Со свечкой не стояла.

Услышав это, я почувствовала, что мне сейчас станет дурно, как какой-нибудь изнеженной барышне надцатого века, и, хотя давно бросила курить, попросила:

– Маша, дай, пожалуйста, сигарету.

– Бери. – Она толкнула ко мне по столу пачку очень дорогих сигарет. – Водички дать?

– Лучше яду, – буркнула я, мысленно кроя Полянскую самыми последними словами, хотя могла бы и вслух – здесь этим я никого не шокировала бы. – Ну и как Люся на это отреагировала?

– Она давно уже плакать разучилась. Посидела молча, губы покусала и заявила, что свадьбы этой ни в коем случае не будет, а пока идет к ней подготовка, она что-нибудь придумает. Ну а я сказала, что мы ей всем, чем можем, поможем.

– Значит, ее исчезновение в понедельник – ваших рук дело? – воскликнула я.

– Нет! Мы здесь ни при чем! – твердо ответила она, честно глядя мне в глаза. Слишком честно.

– Верится с трудом, – покачала головой я. – Но пока эту тему отставим. Можешь не говорить мне, где она, не это сейчас главное. Мне важно знать, она в безопасности?

– Она сказала, что да! Но вот где именно находится, не уточнила.

– Вы с ней по скайпу связываетесь? – спросила я, и девушка кивнула. – Значит, не отследить.

– Ты вроде сказала, что тебя не интересует, где она, – недобрым голосом напомнила Мария.

– А я не о себе, потому что ее не только я ищу. Полянская весь город на уши поставила.

– Это та, у которой муж в ЧОПе?

– Она самая. Только он не в ЧОПе, он его владелец. Она-то меня и наняла, но вот тут ты права, сказку рассказала мне совсем другую. Маша, давай сначала, – попросила я, затушив одну сигарету и беря вторую: – Прости. Деньги за сигареты отдам.

– Да хоть обкурись! Я же их все равно с работы приношу, – отмахнулась она. – Какое тебе начало надо?

– Итак, Люся вернулась в Тарасов, узнала о нежеланном замужестве, услышала, что собой представляет жених, выяснила, что мать притворяется больной, и обещала что-то придумать, чтобы этой свадьбы не было. Однако никаких решительных действий она не предпринимала. В воскресенье к ней приезжал Самойлов, она с ним в холле поговорила несколько минут, и они разошлись: она – домой, он… Неизвестно куда, но предполагаю, что в клуб «Глобус», где обычно с друзьями тусуется. В половине двенадцатого ночи Люсе на домашний телефон был звонок из этого клуба продолжительностью около минуты. В понедельник утром Люся одна куда-то уходила, одетая, как обычно, и вернулась около одиннадцати. За это время она успела три раза позвонить Полянской, но та, в силу ряда обстоятельств, отключила телефон и о звонках узнала только вечером. Около двенадцати Люся уехала на примерку в салон «Марьяж», перенесла ее, сославшись на плохое самочувствие, и вышла из салона через черный выход, ведущий во двор. Далее ее следы теряются. Справочно сообщаю, что ее загранпаспорт остался дома. Город, как это точно установлено, она не покидала, во всяком случае, билетов никаких не покупала и не бронировала ни на самолет, ни на поезд с автобусом. Ты и твой брат оба работаете в клубе. Вывод: кто-то из вас позвонил ей и сказал нечто такое, что заставило ее искать защиты у своей крестной матери, и, не получив ее, она сбежала. Ты сказала, что, по ее утверждению, она в безопасности. Вопрос: что же случилось такого невероятного, что она поспешно сбежала налегке, с одной сумочкой? Вряд ли у нее изначально был такой план. Итак, что ты или твой брат ей сказали?

Маша не успела и рта открыть, потому что в дверях кухни появился Александр.

– Хреновый из тебя детектив, – с кривой усмешкой недобрым тоном произнес он. – Чем по школам гонять, ты бы лучше в Интернете пошарила, хоть на YouTube зашла и посмотрела. Да и на остальных эта очень любопытная запись есть. «ВКонтакте» и «Одноклассниках» точно. И смотрят ее с большим интересом! Тогда и вопросы задавать не пришлось бы. А теперь шагай отсюда – нам собираться надо. А еще учти: будешь много языком трепать, твой черный пояс по карате тебе не поможет. Ты меня услышала?

– Услышала и приняла к сведению, – заверила его я.

А что мне еще оставалось делать? Это в полумраке коридора я Александра хорошо рассмотреть не могла, а вот сейчас спецназовскую татуировку у него на предплечье увидела. Ну не спарринговать же было мне с ним в кухне?!

– Один последний вопрос, – попросила я. – Маша, почему у Люси никогда не было парня? Понимаешь, тут кое у кого возникли подозрения, что у нее нетрадиционная сексуальная ориентация.

– У Полянской что, крышу начисто снесло? – обалдело спросила девушка.

– Эта мысль появилась не у нее и не у меня. У другого человека, ты его не знаешь.

– Люся нормальная девчонка, – чуть ли не по складам, с нажимом ответила Мария. – Просто она с детства одного парня любит, а он ее никогда всерьез не воспринимал. Говорила я ей, что он дурак самовлюбленный и ничем не лучше Самойлова, так что нечего по нему страдать, но разве ее переубедишь?

Я невольно посмотрела на Александра, и тот, встретив мой взгляд, только молча постучал себя костяшками пальцев по лбу.

– И кто же это тогда? – поинтересовалась я без особой надежды на ответ и оказалась права, потому что Маша пожала плечами и небрежно ответила:

– А я знаю? Она никогда его имени не называла.

Ага! Так я ей и поверила! Но делать было нечего, и я ретировалась, поблагодарив Машу за сигареты и очень содержательную беседу. Выйдя от Терентьевых, я села в машину, достала из сумки планшет и стала искать, что же там такого интересного выложили в Интернет. И нашла! И с первых же кадров этой весьма впечатляющей записи у меня мороз по коже пошел. Отложив планшет, я схватила сотовый и позвонила Полянской. Потом я выскажу ей все, что думаю о ее способностях мифотворца, но это будет потом, потому что сейчас есть вещи намного более важные.

– Лада, вы еще на работе? – напористо спросила я, когда она мне ответила.

– Да, – раздраженно произнесла она. – Что еще случилось?

– Дождитесь меня! Обязательно! Я приеду так быстро, как только это возможно. И еще, вы можете пригласить к себе обоих Самойловых? Чтобы все сразу все узнали.

– Ты можешь хотя бы в двух словах сказать, в чем дело? – занервничала она, и ее можно было понять: приглашать к себе Саныча без очень веских на то оснований чревато. – У меня и так голова кругом, неприятности со всех сторон сыплются.

– Повод максимально серьезный! Скажите, что это в его же интересах. В случае чего вся ответственность на мне.

– Хорошо, попробую, – не очень уверенно ответила она.

Как всегда по вечерам, город стоял, машины двигались как сонные мухи, и мне пришлось добираться до рынка чуть ли не дворами. Объясняться с охранником и ждать, когда откроют шлагбаум, мне было некогда, и я, кое-как припарковав машину на улице, почти побежала в здание администрации. Попытавшемуся задержать меня в дверях охраннику я чуть было не крикнула: «Слово и дело государевы», но вовремя спохватилась и бросила на ходу:

– Мне к Полянской! Очень срочно! Я Татьяна Иванова. Она меня ждет.

Услышав это, взявшийся было за телефонную трубку охранник тут же махнул рукой – проходи, мол.

Я взбежала по лестнице и, мухой пролетев через приемную, в которой было неожиданно тесно от накачанных парней в хороших костюмах, ворвалась в кабинет Лады. Как я уже поняла по охране, Самойловы были там: Саныч и Полянская что-то обсуждали, а Георгий сидел с самым равнодушным и скучающим видом и озирался по сторонам. «Ничего! – злорадно подумала я. – Сейчас я тебя развеселю. А заодно и папашу твоего. До слез смеяться будете!» – а вслух сказала:

– Добрый вечер. Извините, что опоздала – пробки.

– Таня, что случилось? – нервно спросила Полянская.

– Случилось! Сейчас сами все увидите! – пообещала я, подходя к ее столу. – Лада, вы на YouTube зарегистрированы? Или «ВКонтакте»? На «Одноклассниках»?

– Чего? – удивилась она.

– Ясно, – вздохнула я и, достав свой планшет, включила его.

Конечно, можно было повозиться, повспоминать свой пароль, чтобы войти на YouTube с компьютера Полянской, но время было дорого, я и так удивлялась, что эту запись еще не удалили. И вот я, найдя нужное место, поставила планшет перед Самойловыми, заявив:

– Сейчас сами все поймете, ну а мы с Ладой будем просто слушать.

Старший Самойлов достал очки и с интересом уставился на экран, а вот Георгий заметно занервничал:

– Папа, не трать на это время. В Интернете одни сплетни, замешанные на вранье, ни слова правды. Поехали отсюда, зря нас Клавдия Петровна от дел оторвала.

– Нет, Юра! Петровна просто так ничего не дела… – Саныч внезапно замолчал, а потом воскликнул: – Так это же Тамарка Одинцова! Выходит, она из больницы уже вернулась, наркоманка чертова! Та-а-ак! А это уже ты! Я же тебе, сволочь, говорил, что раз ты себе жену уже выбрал, то остальных баб для тебя не существует! Или у тебя с памятью проблемы?

– Папа, это старая запись. – Георгий нервничал все сильнее. – Ее просто только сейчас выложили.

– Заткнись! Дай посмотреть! – приказал Саныч. – Сейчас я сам разберусь, что старое, а что новое. – Георгий покорно заткнулся и стал потихоньку подниматься со стула, что не осталось для его отца незамеченным, и он рявкнул: – Сядь!

А тем временем на записи немая сцена трогательной встречи уже закончилась, и пошел звук.

«– Сволочь ты, Жорка! Меня всего месяц не было, приезжаю, а мамахен заявляет, что ты женишься! И на ком?! На Люське Большаковой! Я фотографии с приема посмотрела и ржала как ненормальная! Это же не человек, а пугало огородное! Тряпки ей явно старухи покупали, потому что лохушка с окраины лучше одета, но она же и на рожу страшна, как черт! – бушевала Тамара.

– Тома! Успокойся! Это не женитьба – это бизнес-проект! – успокаивал ее Георгий. – Я тебе сейчас все объясню!

– Чё? Твой старый хрыч разорился? Он решил на Ольгины деньги свои дела поправить? Не смеши меня! Твой папахен награбил столько, что ему и Третья мировая не страшна! А может, ты вдруг безоглядно влюбился? Или на извращения потянуло? Потому что с такой уродиной ни один нормальный мужик в постель не ляжет!

– Ты дашь мне слово сказать или нет? Или ты только себя слушать умеешь? – заорал Георгий. – Это не его бизнес-проект! Это мой бизнес-проект!

Ответом ему был издевательский смех, больше действительно похожий на ржание, а потом, успокоившись, Тамара воскликнула:

– Ты и бизнес-проект! Ничего смешнее не слышала! Да тебе даже табачный ларек доверить нельзя, ты и его разоришь! Бизнесмен хренов! Ты можешь только деньги отцовские просаживать, как и все мы!

– Ну, не хочешь слушать – не надо! – обиделся он.

– Ладно! Рассказывай! Бизнесмен! – фыркнула она.

– Зря смеешься, сейчас сама поймешь, что я все заранее продумал. Ты знаешь о том, что у Большаковой рак?

– Слышала от матери, что она больна. Так даже по фотографии видно, что на ней два кило штукатурки. И что?

– Не догоняешь? А то, что Люська ее единственная наследница! Больше-то у нее никого нет. Я, как только про ее рак услышал, так сразу же понял, что вот он – мой шанс. Ну и пошел к отцу. Сказал, что нагулялся уже, перебесился, вот и решил жениться на хорошей скромной девушке, которая ему здоровых внуков родит. И девушка эта Люся Большакова. Старый дурак обрадовался – он же спит и видит, что у него внук родится! Продолжатель рода, блин!

– Ты и дети! – расхохоталась она. – Да весь город знает, что ты их ненавидишь! Даже собственных племянников.

– Ненавижу! Люто ненавижу! – подтвердил Георгий. – Когда сестры с детьми к нам приезжают, я этих сволочей своими руками задушить готов. Бегают, орут, везде лезут. Предки на них не надышатся, а мне от одного их вида дышать нечем! Но старый пень мне поверил! Бурную деятельность развил, с Большаковой связался – давай, мол, породнимся, детей поженим. А она не самоубийца, чтобы ему отказать. Вот все и завертелось. Только Люську пришлось ждать – она в Америке училась.

– Да мне мамахен этой Люськой уже плешь проела. «Вот с кого пример надо брать! – передразнивая мать, сказала Тамара. – Умница! Она с таким дипломом нигде не пропадет! И девочка скромная!..» Чья бы корова мычала!

– Ну, ты даешь! – восхитился Георгий».

Тут я насторожилась, потому что на записи произошло что-то непонятное: в комнату, где находились Георгий и Тамара, доносились негромкие звуки музыки из зала. Но одна мелодия не могла так резко, без малейшего перерыва перейти в другую, а именно это произошло между последними словами Тамары и началом новой реплики Георгия. И значило это только одно – из записи вырезали часть разговора. И над этим стоило серьезно подумать, но не сейчас – нужно же было дослушать все до конца.

«– Значит, на цырлах? – веселился Георгий.

– Ага! И оба друг от друга это скрывают! – хохотала Тамара. – Ладно! Черт с ними! Ну, так и что с Люськой?

– Сейчас умрешь от смеха! Мой старый дурак до того озаботился чистотой крови будущего внука, что созвонился с каким-то знакомым бандосом, что в Штаты в свое время слинял, и попросил его навести справки, как там Большакова в университете себя ведет? Не погуливает ли? Травку, случайно, не курит? Или еще что посерьезнее?

– И что выяснилось? Она непорочна, как Дева Мария?

– Это само собой – кто же на нее позарится? Оказывается, она там не только училась, но и подрабатывала! Причем не официанткой в баре, а переводами. Выяснилось, что эта Люда-страхолюда не только английский язык знает, но еще и французский с немецким!

– Так, может, Ольга ей мало денег давала, вот она и зарабатывала?

– Не знаю, мне на это плевать, но старый хрыч до того умилился, что даже сомневаться стал, а понравлюсь ли я такой хорошей и чистой девушке. Ну, я заверил его, что обаяю ее во что бы то ни стало.

– И получилось? Повисла на тебе, как все предыдущие? – ревниво поинтересовалась Тамара. – Ты же у нас и святую совратишь! Помнишь ту?.. Ну, мы с тобой на нее еще поспорили. Такая недотрога была! Я сказала, что у тебя ничего не получится, а ты утверждал, что она перед тобой не устоит. Как ее звали-то? Наташка, что ли?

– А-а-а! Вон ты о ком! Да, Наташка. Да, там ничего сложного не было! Дура наивная! В сказки верила, что принц на белом коне за ней примчится и увезет в свой замок. Ассоль недоделанная!

– Зато как мы потом оттянулись! – расхохоталась Тамара. – В этой же комнате, между прочим! Как ты ей тогда сказал? «Твое время вышло! Тряпки на мои деньги куплены, вот и снимай!» И ведь ты ее догола заставил раздеться, как она ни рыдала и ни умоляла тебя, потом голую через весь зал на выход погнал, а мы ей вслед улюлюкали! Хохма была! Что с ней потом стало, не слышал?

– А! Дурой была при жизни, дурой и померла! – с презрением произнес Георгий. – С крыши сиганула. Насмерть, конечно. А что, собственно говоря, произошло? Ничего! Ну, подумаешь, пробежалась голая по залу. Охрана же ее все равно в дверях тормознула и, чтобы репутацию заведения не ронять, старый поварской халат выдала – срам прикрыть. Ну, уехала бы из города – какая ей разница, где официанткой работать? Нет же, суициднуться решила!

– Эх, вот бы Люську так же по залу прогнать! – азартно предложила Тамара. – А слабо тебе?

– Ты дура, что ли? – обалдело спросил Георгий. – Да старухи меня на части порвут!

– Ничего! Старый козел своего козленка в обиду не даст! – небрежно ответила она.

– Старый козел меня первым насмерть забодает, – выразительно произнес он.

– Я смотрю, тебе Люську уже жалко? У вас взаимный лямур? – язвительно поинтересовалась Тамара.

– И опять ты дура! – вздохнул Юрка. – Какой на хрен лямур, если она меня видеть не может? На дух не переносит! Старухи отца испугались, вот ее пинками в ЗАГС и загоняют, а мне только того и надо.

– Так, я не поняла, что ты собираешься делать?

– Ты ушами слушала бы, тогда поняла бы.

– А у меня при виде тебя только один орган функционирует. А давай пошалим прямо здесь? Как раньше?

– Тома, ты с ума сошла? Вот поднимусь я к тебе ночью, тогда и покувыркаемся.

– И в снежки поиграем! Так что на двоих бери, – потребовала она.

– А тебе после лечения можно?

– Да пошли вы все! Я лучше знаю, что мне можно, а что нельзя, – огрызнулась она. – А ты, я смотрю, такой правильный стал, аж противно.

– Тома! Не злись! На двоих так на двоих. Ты пойми, за мной и старухи бдят, и отцовские псы. Живу, как под микроскопом.

– Бедненький страдалец! И все для того, чтобы на Люсеньке жениться! – начала издеваться она, а потом уже нормально сказала: – Только ты мне так и не объяснил, зачем тебе это?

– Твою мать! У тебя что, последние извилины в мозгу сгладились? Сама сообразить не можешь? Большакова из больницы уже больше месяца не выходит! Силы для свадьбы копит, чтобы доченьку любимую благословить! А потом она в Израиль на операцию улетает, но это выкинутые деньги! Хана ей! Мы с отцом ее в больнице навестили, а потом я с ее лечащим врачом поговорил, сказал ему, что мы, мол, с женой в свадебное путешествие собираемся, вот и хотим узнать, в каком моя будущая теща состоянии, чтобы потом в случае чего на похороны не пришлось с другого конца света лететь. И он мне, как будущему зятю больной, открытым текстом посоветовал далеко от нее не уезжать. Дошло до тебя?

– То есть Ольга скоро ласты склеит?

– Слава тебе, господи! Дошло! А потом с Люсей несчастный случай произойдет. А у нее тоже только один наследник будет – я! И будут у меня тогда свои деньги! Понимаешь? Свои! Мне бизнес Большаковой на хрен не нужен. Распродам все и свалю из этой гребаной страны куда-нибудь к теплому морю и чистому песку, над которым пальмы шумят. В ту же Испанию, например. И ты не представляешь себе, с каким наслаждением я на прощанье пошлю старого козла папашу на хрен! Теперь ты понимаешь, зачем мне Люся? Это мой пропуск в будущее!

– Жорка! А ты, оказывается, не дурак! – с восхищением произнесла Тамара. – Всех вокруг пальца обвел! Дерзай! Благословляю! А я к тебе в Испанию буду в гости приезжать.

– Само собой, – ответил Георгий, но особого энтузиазма в его голосе не слышалось. – А теперь давай разбегаться. Если до отца дойдет, что я в этой комнате с девицей уединился, он мне башку снесет. Для него брак – дело святое.

– Ну, давай разбегаться. Жду тебя ночью».

Текст на этом кончился, но на записи явно происходило еще какое-то действо, потому что Саныч продолжал смотреть и откинулся на спинку стула только через минуту. Некоторое время стояла гробовая тишина. Георгий сидел белее мела и дышал через раз, а в его глазах плескался такой ужас, что я от души позлорадствовала.

– Что ж ты, урод, в детстве-то не сдох! – сказал наконец Саныч. – И никаких проблем у меня сейчас не было бы.

– Папа… – робко проблеял Георгий. – Я…

– У тебя больше нет отца, а у меня нет сына, – отрезал Самойлов и обратился к Полянской: – Ты, Петровна, меня прости и Ольге мои извинения передай. Взбаламутил я вас, толком ни в чем не разобравшись, а из этого вон что вышло. Сама знаешь, я никогда в жизни никому не верил, потому и жив до сих пор. Но вот такого удара в спину от родного сына я никак не ожидал. Опозорил паскуда отца на старости лет. Подставил так, что дальше некуда. На посмешище выставил. Весь мой авторитет, что я десятилетиями зарабатывал, псу под хвост полетел. В глаза мне никто ничего не скажет – побоятся, но ведь за спиной шушукаться и хихикать точно будут. Скажи, Петровна, как теперь людям в глаза смотреть? – Вопрос был риторический, ответа не требовал, вот Лада и промолчала. – Никакой свадьбы, естественно, не будет. Вы с Ольгой подсчитайте, сколько уже на подготовку к ней потратили, я все возмещу. И не спорь! Сама знаешь, я не люблю быть кому-то должен.

– Да, Саныч, не ожила я такого поворота, – вздохнула Полянская.

– Запись эту надо убрать. Тебе есть кому позвонить, вот и сделай это. Тебе такая шумиха тоже ни к чему. А еще напряги людей, пусть узнают, кто это все снимал и в Интернет выложил. За то, что этот человек от ошибки нас всех уберег, спасибо ему, конечно, но лучше бы он с этой записью ко мне пришел, тогда и денег бы заработал, и неприятностей избежал.

– Я все сделаю, Саныч, – заверила его Лада и, увидев, что он собрался встать, попросила: – Подожди. Мне Юрию пару слов сказать надо, да и выяснить кое-что.

– Не надо, Петровна! Я с ним сам по душам поговорю. Он мне на все до единого вопросы ответит, – произнес Самойлов таким тоном, что даже мне жутко стало.

– Да нет, Саныч. Тут другое дело, – покачала головой Полянская и обратилась к Георгию: – Промахнулся ты со своими грандиозными планами! По завещанию Ольги весь ее бизнес переходит под мое управление, Люся должна будет получать ежемесячно определенную сумму, при рождении ребенка – сумма удваивается, а весь капитал перейдет только к Ольгиному внуку по достижении им тридцати лет. Если же Люся умрет бездетной, то все деньги пойдут на церковь, независимо от наличия или отсутствия мужа. Так что ты от смерти Ольги и Люси ничего бы не выиграл. И отец твой, пусть не в подробностях, но содержание завещания Ольги знал. А ты, выходит, нет. Нужно было предварительно справки навести, а потом уже о красивой жизни мечтать. А теперь скажи мне, у тебя давно отношения с Одинцовой?

– Давно, – глядя в пол, глухо ответил тот. – Только это не отношения. Так… Трахаемся иногда от скуки.

– И той ночью, с воскресенья на понедельник, ты к ней заходил? – продолжала Лада, и Георгий в ответ просто кивнул. – Ты, занимаясь с ней сексом, предохранялся? Ну, презерватив использовал?

Вопрос был настолько неожиданный, что мы, все трое, в изумлении уставились на нее.

– Петровна! А это тебе зачем? – удивился Самойлов.

– Пусть ответит! – настаивала она.

– Ну, говори! – велел отец сыну.

– Да нет. Зачем? – пожал плечами Георгий. – Тома таблетки какие-то пила, говорила, что этого ей хватит, чтобы не залететь.

– Плохо, Саныч! – выразительно произнесла Полянская.

– Петровна! Ну, хоть ты мне нервы не мотай! – рявкнул тот. – В чем дело?

– В том, что у Тамары был СПИД, – тихо объяснила Лада. – И уже давно. Ей жить оставалось совсем немного, да и то, если бы она бросила пить, курить и принимать наркотики, а она заявила, что напоследок возьмет от жизни все, что только можно. Она этот месяц не от наркомании лечилась, а очередной курс поддерживающей терапии в частной клинике проходила.

– СПИД? – в ужасе воскликнул Георгий. – Значит, я теперь…

– Скорее всего, уже тоже болен, – закончила за него Полянская.

– Погоди! Почему был СПИД? Он же не лечится?

– Потому что Тамару сегодня утром ее мать мертвой нашла. Врачи сказали, что умерла она от передоза больше суток назад, а точное время они сейчас устанавливают. Скажи, Юра, она при тебе умерла?

– Как умерла? – Белый аж до синевы Георгий был на грани обморока. – Когда я уходил, она живая была. Правда, «снег» у нее еще оставался, вот, наверное, она и…

Но его уже никто не слушал, Полянская с горестным вздохом сказала Самойлову:

– Ну, Саныч, мне тебе ничего рассказывать не надо. Сам знаешь, что дальше будет. Тамара вернулась в город в воскресенье днем, домработница Одинцовых к ее приезду квартиру убрала, так что там никаких отпечатков пальцев вообще не было. В гости Тамара никого пригласить не успела бы. Будут снимать отпечатки пальцев, кроме Тамариных, найдут только Юрины, и пошло-поехало. Начнут выяснять, где она была, и кто-то из завсегдатаев клуба скажет, что она с Юрием отношения выясняла. Одинцов не успокоится, пока точно не выяснит, что случилось.

– Знаешь, Петровна, если бы я Тоньку невинной девушкой не взял, решил бы, что она этого подонка от кого-то нагуляла. Всю жизнь от него одни неприятности, – зло процедил Самойлов.

Я слушала их разговор вполуха, а сама судорожно соображала, как бы мне вывести из-под удара Терентьевых, потому что эту запись точно сделал кто-то из них, о чем свидетельствовал тот короткий звонок на Люсин домашний номер. Понимал, чем рискует, но ради Люси сделал. И я нашла выход!

– Можно сказать? – спросила я – как-то не хотелось мне с Санычем отношения обострять, влезая со своей неорганизованной самодеятельностью.

– А ты кто вообще такая? – спросил он.

– Это частный детектив, я уже не первый раз к ее услугам прибегаю, когда нужно что-то выяснить, – объяснила Лада.

– И что ж такое ты в этот раз выясняла, что на эту запись наткнулась? Или подсказал кто? – прямо глядя на меня, спросил Саныч.

Не скажу, что я вертелась под его взглядом, как уж под вилами, но чувствовала себя очень неуютно. Однако я справилась-таки с собой и ответила:

– Давайте об этом чуть попозже, а сейчас я насчет смерти Тамары. Лада, а Тамарина мать вам не говорила, была ли предсмертная записка?

– Ничего не говорила, – покачала головой Полянская. – А почему ты спрашиваешь?

– Потому что я думаю, что это самоубийство. – Они удивленно переглянулись, а я предложила: – Давайте рассуждать вместе. Тамара знала, что давно больна СПИДом, что конец предрешен и близок, но продолжала вести обычный образ жизни. Надеюсь, мне не надо вам объяснять, что «снег» на жаргоне наркоманов означает кокаин. Она вернулась в Тарасов и узнала, что Георгий женится. Видимо, она его по-своему любила, вот и разозлилась. А разозлившись, решила отомстить. Но как? Очень просто: сорвать свадьбу. Зная, где Георгий проводит каждый вечер, она поехала туда. Я бывала в клубе «Глобус» и поэтому узнала комнату, в которой они разговаривали. А теперь вспомните, что она вошла в эту комнату первой. Она поставила свой смартфон или что там у нее было, на запись и поместила его так, чтобы он захватывал диван, на который она села. Потом зашел Георгий, и она своими вопросами и репликами переводила разговор в нужное для себя русло, подбивала его на откровенность. И он выложил ей все свои планы как на духу. Она предложила еще и сексом с ней заняться прямо там, чтобы еще и это на запись попало. Но он отказался и пообещал прийти к ней ночью. Я не знаю, что Тамара изначально хотела делать с этой записью. Может быть, собиралась показать ее матери, от которой все узнали бы вы, Лада. Или Ольге. Или вам, Виктор Александрович. Но тут произошло то, что ее еще больше разозлило: Георгий сказал, что уедет с деньгами из страны. То есть он будет наслаждаться жизнью в Испании, а вот для нее все в этой жизни уже кончено. И она решила подставить его по полной. А кто у нас Одинцов? Заместитель начальника областного управления внутренних дел. То есть Тамара дочь полицейского, она выросла в доме, где постоянно велись разговоры о работе, так что была в теме. И вот она, предварительно подкорректировав, выложила эту запись на YouTube. Думаю, что и на других видеохостингах она тоже есть.

– С чего ты взяла, что она ее корректировала? – чуть не в один голос спросили Полянская и Самойлов-старший.

– Сейчас я покажу вам кое-что на записи, и вы сами все поймете. – Я взяла планшет, нашла нужное место и сказала: – Слушайте внимательно. Сейчас будет момент, когда одна мелодия без перерыва сменится другой, а так не бывает.

Все, исключая Георгия, послушали и потом уставились на меня.

– Слышали? Тамара сказала: «Чья бы корова мычала!» на фоне одной мелодии, а слова Георгия «Ну ты даешь!» прозвучали уже на фоне другой. Понимаете, между этими двумя фразами был еще какой-то разговор. Судя по контексту, Тамара что-то говорила о своих родителях, причем нелестное. Потом она решила, что не стоит их позорить, и убрала этот кусок из записи.

– Ну? – Самойлов повернулся к сыну. – Что она говорила?

– Что у отца вторая семья на стороне, а мать с его водителем трахается. Вот она и держит их в руках, и каждый ей всячески угождает, чтобы она другому не проболталась, – тихо произнес Георгий.

– Ну и сука! Не тем будь помянута, – помотал головой Саныч. – Если уж у тебя в семье такие проблемы, то что ж ты о них чужим людям треплешь? – И сказал уже мне: – Ну, продолжай!

– Выкладывая запись в Интернет, Тамара ясно понимала, какие будут последствия: свадьба сорвется, то есть Георгий останется с ней, пусть и ненадолго. Она могла предполагать, что рано или поздно выяснится, чьих рук это дело, узнаете об этом и вы, Виктор Александрович. Но, во-первых, она считала, что положение отца защитит ее от вас, а во-вторых… Терять-то ей было уже нечего – ну чего бояться смертельно больному, можно сказать, умирающему человеку? Но если она покончила с собой, не оставив предсмертной записки, значит, решила подставить Георгия еще и под свое убийство. А сделать это она могла, только если разозлилась на него еще больше. Скажите, Георгий, вы с ней случайно не поругались той ночью? Или вы ее, может, чем-то обидели?

Тот молчал, уставившись в пол, и меня, казалось, даже не услышал.

– Отвечай, сволочь, ты с Тамаркой не ругался, когда к ней приходил? – рявкнул на него отец.

Георгий поднял на него ничего не выражающие, пустые глаза, и Санычу пришлось повторить вопрос.

– Нет, – вяло ответил тот. – Просто сказал ей, что она какая-то вялая стала. Раньше до нее только дотронешься, и она как спичка вспыхивала, а в этот раз… В общем, неинтересно нам было. И ей, и мне.

– Это и стало последней каплей! Тамара поняла, что уже даже как женщина Георгию не нужна, и у нее произошло полное крушение всего, чего только возможно. Героиновый наркоман сделал бы себе в таком случае «золотой укол», а она после ухода Георгия так нанюхалась кокаина, что организм не выдержал. Хотя не исключено, что она приняла его внутрь, но это вскрытие покажет. Что будет дальше? Будет следствие по всей форме. Отдел «К» в областном УВД работает исправно, то есть эту запись полицейские уже видели. Выяснить, с кем разговаривала Тамара и кого на ночь в гости пригласила, для них не проблема – Георгий в городе человек известный. Кто у него отец – тоже не тайна. В результате Георгия начнут вызывать на допросы, проводить очные ставки и все прочее. Но это полбеды, могут ведь и задержать, а там и арестовать. Посадить, кстати, тоже могут. В общем, Тамара, как и собиралась, отомстила Георгию. Вот к таким выводам я пришла, а следствие покажет, в чем я оказалась права, а в чем ошиблась.

– Ты из ментовских, что ли? – без особого интереса спросил Самойлов.

– Из прокурорских, но это в прошлом.

– Ну и что же ты такое выясняла, если на эту запись наткнулась? – Саныч вернулся к тому, с чего начал, – он мужик тертый, его так легко с мысли не собьешь.

Мы с Ладой переглянулись, и она, вздохнув, сказала:

– Понимаешь, Саныч, Ольга же в больнице, ей ни до чего, а вот Люся, похоже, эту запись видела. Она в понедельник пыталась меня найти, а у меня, как назло, телефон был отключен. Я только вечером увидела, что она мне звонила. В общем, Люся сбежала из дома, мы ее сейчас ищем.

– Это ты ее в Интернете искала? – насмешливо спросил меня Самойлов. – Странное место, чтобы спрятаться!

– Я ее искала везде, где только возможно, вот ее одноклассница и сказала мне, что если бы ее собирались убить, она бы тоже сбежала. А когда я удивилась: что это за убийство такое, сказала мне про эту запись. Я только начало посмотрела и тут же Ладе позвонила, попросила вас с сыном пригласить и сама сюда рванула.

– Да, я бы сам от такого позора тоже сбежал, если бы только мог, – выразительно произнес Саныч. – А я вот не могу! Дела не дадут! Бизнес не даст! Эх, девочка-то какая хорошая! А эти двое сволочей ее такой грязью облили! Конечно, она ото всех спряталась, чтобы ее не донимали! Помощь в поисках нужна? А то мне людей поднять нетрудно.

– Спасибо, Саныч, мы сами. Ну а если уж у нас ничего не получится, тогда к тебе обратимся, – пообещала Лада.

– Да-а-а, как мне теперь с таким позором жить, представления не имею, – вздохнул, вставая, Самойлов. – Ладно! Бог милостив, в беде не оставит. Ну ты, Петровна, звони, если что, – и со словами: – Пшел, сволочь! – сдернул сына со стула.

Они вышли, и мы обе, стараясь сделать это незаметно друг от друга, перевели дух – все-таки этот старый бандит очень гнетуще действовал на психику. Потом Лада поднялась, достала из бара бутылку коньяка, два бокала и, наплескав в оба щедрой рукой, взяла один, а мне кивнула на второй.

– Спасибо, понимаю, что надо, но я за рулем, – отказалась я.

– Брось! Свою машину здесь оставишь, а домой на моей поедем.

Рассудив так, что мне с Ладой все равно нужно поговорить, я решила присоединиться к ней. Коньяк был отменный, но я буквально только губы смочила.

– Ты чего сачкуешь? – удивилась она, махом выпив все, что себе налила, и уже наливая снова.

– Лада, я за целый день ни крошки не съела и ни глотка не выпила. Вы не поверите, но я, для того чтобы деньги разменять, купила пачку печенья и бутылку воды, так ни то ни другое даже не открыла. Меня же сейчас развезет.

– Не проблема! – отмахнулась она и пошутила: – Грузчики есть, в машину отнесут, – а потом с чувством величайшего облегчения выдохнула: – Господи! Какое счастье, что эта свадьба сорвалась! Причем не по нашей вине. Ты даже не можешь себе представить, какой камень свалился с моей души!

– Лада! – предостерегающе сказала я, сделав круговой жест рукой – а вдруг прослушивают?

А она на это усмехнулась и, подняв со стола несколько скрепленных степлером листков бумаги, кивнула на лежавшую под ними включенную «глушилку».

– Жизнь заставит, жизнь научит! – выразительно произнесла она. – Это самое безопасное место.

– А дома? – удивилась я.

– А там прислуга! А человек слаб! Он пусть даже не из злого умысла, а по глупости ляпнет что-то не то, а у тебя потом неприятности.

– Ну, тогда давайте здесь поговорим, – предложила я и на всякий случай выглянула в приемную, а там даже секретарши уже не было – рабочий день закончился. – У вас ведь был свой план, как не допустить эту свадьбу. Причем план рискованный, иначе не стали бы вы всех родных от себя подальше отсылать: Митю с семьей – на отдых, маму – в санаторий, а Ивана – в Германию. Да и Надежда со своим скандалом тоже на публику играла, чтобы потом был повод из вашего дома уйти. Я права?

– Частично, потому что Надя действительно ушла и сейчас в Митином доме живет. Я ей свою жизнь доверю без сомнений и раздумий, но вот чужую? А она человек простой, может, не просчитав последствий, сказать лишнее. Да помиримся! В первый раз, что ли, скандалили?

– И все-таки, Лада, ваш план имел шанс на успех? – не отставала от нее я.

– Если бы не эта запись, то до конца недели свадьба бы расстроилась, – уверенно сказала Полянская. – Но это не значит, что я не доведу его до конца.

– Но хоть в общих чертах вы мне можете сказать, что придумали?

– Вот ведь пристала! – рассмеялась она. – Вот когда мой план будет реализован, тогда и расскажу, а сейчас промолчу, чтобы не сглазить. Да и нечего тебе сейчас лишней информацией голову забивать. Скажи лучше, что ты еще узнала. Есть у тебя хоть какая-то идея, где Люся может быть?

– Буду думать. Во всех мыслимых местах я ее уже искала, теперь буду в немыслимых, – ответила я, хотя у меня появилась идея, как можно обойтись без беготни, но не факт, что она сработает.

– Бог нам всем в помощь, – с надеждой в голосе произнесла Лада и позвонила мужу: – Дима! Свадьбы не будет!.. Сама свечку поставлю, и не одну, а еще службу закажу! Теперь по делу. В Интернете на нескольких, как их?.. – Она повернулась ко мне.

– Видеохостингах, – нагнувшись к ней, громко сказала я.

– Слышал? – спросила она и, видимо, получив утвердительный ответ, продолжила: – Там разместили видео, где Георгий с Тамарой Одинцовой о Люсе всякие гадости гово… Уже видел? Вот пусть твои умельцы уберут это отовсюду к чертовой матери! Чтобы и следа не осталось!.. Чего сделали?.. Репостили?.. А это что такое?.. Тогда пусть следят, чтобы снова не появилось!… И пусть как хотят, так и выясняют, кто и откуда эту гадость в эту помойку выложил!.. Мы с Таней едем домой. Я устала как собака, а про нервы вообще молчу… Хорошо, обсудим. Вот поужинаем, а на сытый желудок и думается лучше.

Вообще-то, я собиралась поехать к себе, потому что у меня опять с собой ничего не было, а с другой стороны, надо было прояснить некоторые моменты, потому что нестыковок в рассказах Лады и остальных, с кем я разговаривала сегодня, набралась слишком много. Уличать Полянскую во лжи я, конечно, не собиралась – клиенты частенько о чем-то умалчивают или недоговаривают, но надо же мне было взять поправку на ветер и получить хотя бы приблизительное представление об истинном положении дел. Вот я и согласилась.

Загнав машину на охраняемую стоянку администрации рынка, я села в автомобиль Полянской, и мы поехали. Разговаривать о деле я и не подумала – если уж Лада даже от прислуги в доме шифруется, то и здесь откровенничать не будет. И по дороге мне пришла в голову такая простая мысль, что я с трудом удержалась, чтобы не выругаться, причем в свой адрес. А ведь все на поверхности лежало!

Итак, мыло-мочало, начинай сначала! Элитный клуб «Глобус», куда простые смертные допускаются только в качестве прислуги, а среди посетителей – сплошь «золотая» молодежь, которая эту самую прислугу за людей не считает и, соответственно, ее не стесняется. Александр работает там недавно, а вот Мария уже два года назад была в клубе «старослужащей». Ни за что не поверю, что такая оторва не изучила его за это время до последней щели. У Георгия и Тамары уже давно были интимные отношения, которые они не скрывали. В воскресенье вечером Георгий пришел в клуб взбешенный, не исключено, что поделился с кем-то из своих друзей крайне негативным мнением о невесте – у Марии, естественно, ушки на макушке. Потом пришла разъяренная Тамара. Выяснять отношения они наверняка начали еще в зале. Георгия, который опасался отца и «женсовета», это напрягало. Кто-то из них, скорее всего, Георгий, которому совсем не нужен был публичный скандал, предложил перенести встречу в эту комнату, чтобы поговорить без свидетелей. Мария, как крайне заинтересованное лицо, не могла упустить это из виду. Как она записала эту встречу? Успела войти в комнату раньше Тамары и поместила где-то свой поставленный на запись сотовый? Черт! Я даже не знаю, какой он у нее! Будем надеяться, что пусть не самой последней модели, но современный, а не кнопочный конца прошлого века. Эх, надо было у нее номер взять, но Александр очень не вовремя появился. А почему я, собственно, решила, что Мария сделала запись? А может, все, что происходит в этой комнате, специально пишется администрацией клуба для каких-то своих целей, а Маша просто имеет доступ к записям? Ладно! Сейчас неважно, потом выясню. Факт остается фактом – запись есть!

Дальше. Мария девчонка ушлая, она прекрасно понимает, что после обнародования этой записи будет страшный скандал. Самойлов-старший и администрация начнут искать того, кто ее сделал или скопировал, значит, стрелки надо на кого-то перевести. И самая лучшая кандидатура – это Тамара, которую при таком отце никто не тронет. А сделать для этого надо самую малость – убрать ту часть беседы, где она говорит о своих родителях. Тогда Георгий, а за ним и все остальные точно подумают на нее. Только опыта в таких делах у Марии нет, вот она и сработала довольно халтурно. Продвинутый пользователь подчистил бы все гораздо аккуратнее.

Так, теперь звонок. Получив запись, Мария решила немедленно отправить ее Люсе, может быть, в ее первозданном виде. Звонить со своего номера она побоялась – вдруг, когда начнется скандал и будут искать виновного, проверят звонки персонала с сотовых. Вот она и позвонила со служебного на домашний. Почему на домашний? Время было полдвенадцатого, Люся могла, например, на ночь отключать звук у своего смартфона, и Маша об этом знала. Телефон мог разрядиться. Она могла звонок не услышать – телевизор смотрела или в наушниках возле компьютера сидела. А могла и в туалете быть. Да множество причин есть тому, что она звонок не услышала. Разговор продолжался одну минуту. А больше-то, в общем, и не надо. Просто сказать: «Я тебе на почту скинула одну запись, посмотри немедленно. Это очень важно. Потом все обсудим». Да, где-то так. Подчищенную запись Мария тут же выложила в Интернет, а потом наверняка удалила со своего сотового. И счастье великое, что она сделала это, когда Тамара была еще жива, а то я бы на нее не смогла все свалить.

Так, с этим разобрались. Люся посмотрела запись, пришла в ужас и бросилась за защитой к Полянской. Она была в такой панике, что ей и в голову не пришло сначала позвонить и договориться о встрече, а уже потом ехать. С другой стороны, она не могла не знать, что та уже в восемь часов утра на работе и проводит планерку. Люся вышла из дома до девяти и пошла в сторону остановки, а там ведь останавливается не только троллейбус, но и маршрутки, на одной из которых можно доехать как раз до рынка. Люся приехала, а Лады нет. А раз хозяйка в офисе отсутствует, то охранник ее и не пропустил. Может быть, даже первый, который на въезде возле шлагбаума дежурит. Но даже если он ее не задержал, то второй, на дверях, обязательно остановил бы. И тогда Люся позвонила своей крестной матери на сотовый. Все правильно, первый звонок был в начале десятого, и ей никто не ответил. Она стала ждать Ладу, а та все не приезжала. Она позвонила еще два раза, а потом… Охранник мог поинтересоваться у секретарши, когда приедет хозяйка, а то ее здесь ждут, и та сказала ему, что Полянская на совещании в правительстве и неизвестно, когда будет. И Люся ушла. Она больше никому не звонила, значит, кого-то встретила. А потом произошло то, что произошло.

Итак, мои действия. Если не получится обойтись малой кровью, то есть обычным телефонным звонком, то в среду мне предстоит поговорить с дежурившими в понедельник утром охранниками и выяснить, в какую сторону ушла Люся, а потом изучать записи камер наружного наблюдения в этом направлении. Можно, конечно, поручить это чоповцам, но уж очень не хочется отдавать им честно заслуженный лавровый венок – раз они сами проморгали такую версию, так им и надо! А затем мне нужно будет просмотреть уже наличествующие записи, чтобы найти на них Люсю и проследить ее дальнейший путь. А вот прямо сейчас мне нужно прояснить все нестыковки, чтобы отделить зерна от плевел.

– Ты чего притихла? – нарушила мои размышления Полянская.

– Обдумываю завтрашний день, а еще хочу попросить вас об аудиенции сегодня вечером. Дождь прекратился, небо даже посветлело, поэтому предлагаю совершить после ужина вечерний моцион по пляжу.

– Ты что, слышала, как Надя меня королевой назвала? – рассмеялась Лада.

– Трудно было не услышать, она так орала, – усмехнулась я.

– Ладно, погуляем, свежим воздухом подышим, – согласилась она.

В доме Полянских все было по-простому. Нет, посуда, конечно, была дорогая и красивая, не фаянс, которым при желании и убить можно, а фарфор, но вот еда самая обычная, правда, необыкновенно вкусная. Да и накладывали ее на тарелки столько, что приходилось всеми лапами упираться, чтобы съесть. Но сейчас у меня это без труда получилось – целый день ведь голодная гоняла по городу. Несколько осоловев от столь обильного ужина, я выпила кофе, чтобы взбодриться, и вопрошающе посмотрела на Ладу.

– Помню, – кивнула она. – Ну пошли, погуляем по пляжу, заодно и черти побесятся. – Чертями в доме называли собак еще с их щенячьего возраста, когда они хулиганили напропалую.

Дом Полянских стоял на первой линии от Волги, так что нам нужно было просто выйти через заднюю калитку – и вот он берег. Собаки радостно гавкали и гонялись друг за другом, а мы медленно брели – после такого ужина мне даже быстро идти было тяжело.

– Ну, в чем дело? – спросила Лада.

– Понимаете, я сегодня весь день разговаривала с самыми разными людьми о Люсе, но и об Ольге очень много узнала. И эта информация кардинально отличается от той, что мне дали вы. А мне нужно знать правду. И, как вы понимаете, не из любопытства, а для того, чтобы найти девушку.

– Ты меня заинтриговала. Спрашивай, – предложила Полянская.

– Только не задавайте мне вопросы, я потом сама вам все подробно расскажу, – предупредила я и спросила: – Вы давно дружите с Ольгой, знаете о ней практически все, скажите, у нее когда-нибудь была какая-нибудь операция?

– Нет, – уверенно ответила она.

– Тогда другой вопрос. Вы сказали, что она тяжело больна, Георгий это повторил, даже сослался на ее лечащего врача, который посоветовал не уезжать в свадебное путешествие далеко от нее. А мне сегодня сказали, что она совершенно здорова и, притворяясь больной, лежит в больнице только для того, чтобы вынудить Люсю выйти замуж за Георгия.

– Я не знаю, какой идиот тебе это сказал, но я искренне желаю ему быть таким же здоровым, как Оля, – раздраженно произнесла Лада.

– А в каком отделении она лежит?

– В терапии, а что?

«О черт! – подумала я. – А ведь Мария сказала, что Ольга лежит в неврологии».

– Лада, а вы не могли бы узнать, нет ли в неврологии Ольгиной однофамилицы. Я понимаю, что на такое совпадение надеяться глупо, но все же.

– Таня, мне категорически перестали нравиться твои вопросы, – настороженно проговорила Полянская. – Что происходит?

– Все потом, а пока просто ответьте, – попросила я.

– Мимо меня в мою клинику никто попасть не может, так что узнавать мне ничего не надо. В неврологии лежала вдова Троицкого. Он лет пять назад прямо в кабинете от инфаркта умер. Знаешь, кто это был? – спросила Лада, и я кивнула. – Лелька делами не занимается – это не ее, она просто получает дивиденды. А тут она ехала в машине, хорошо, что на заднем сиденье, и на них какой-то пьяный лихач из переулка выскочил. Ее водителя потом по частям собирали, с ней, слава богу, ничего страшного не случилось, но она вся его кровью была залита, так что шок, психологическая травма и все остальное, вот она и легла ко мне, чтобы нервы подлечить.

– Но она же Троицкая, – напомнила я.

– Это она для газет и телевидения Троицкая, а на самом деле Большакова, потому что, выходя замуж, фамилию менять не стала, осталась при девичьей, но знают об этом немногие.

– Она тоже Ольга? – невольно воскликнула я.

– Да, Ольга Никифоровна, а что?

– О боже! – невольно воскликнула я. – И все-таки еще один вопрос. У нее есть любовник? Он ее в больнице навещает?

– Есть! И навещает! – уже раздраженно сказала Полянская и даже остановилась. – Но какое это имеет отношение?..

– Самое прямое, – горестно вздохнула я. – А операция у нее относительно недавно была?

– Да! Весной у меня же оперировалась! И кончай мотать мне нервы! В чем дело?

– Понимаете, кто-то перепутал двух Большаковых и сфотографировал медицинскую карту Троицкой, а еще выяснил, что к ней мужчина постоянно приходит и они занимаются сексом. Потом Люсе показали эти фотографии и рассказали, что ее мать весело проводит время в больнице, и вовсе она ничем не больна, а операцию ей уже сделали, и опухоль оказалась доброкачественной.

– Их не могли перепутать! – в голос заорала разъяренная Полянская. – Ольга лежит у меня под фамилией Назарова! Специально, чтобы слухи по городу не поползли! Она же человек известный!

– Но ведь все равно…

– Да! О ее болезни знают! Но очень узкий круг людей! – продолжала бушевать она.

– Уже не узкий! – Я тоже повысила голос. – После того видео в Интернете необходимость в конспирации отпала!

– Ну, найду я ту сволочь, которая медкарту сфотографировала, и, клянусь, устрою так, что ее даже в психушку полы мыть не возьмут! Она у меня из города пулей вылетит! – Полянская была взбешена так, что собаки подбежали к нам и очень недобро уставились на меня – не я ли их хозяйку обидела? – Гулять! – махнула им Лада.

Овчарки отбежали, но недалеко и постоянно посматривали на меня, что бодрости мне не прибавило. Некоторое время мы шли молча, а потом Лада, немного успокоившись, спросила:

– Откуда ты об этом узнала?

– Давайте пока не будем это обсуждать, – попросила я. – Я дала слово, что не сдам человека, и именно поэтому он был со мной таким откровенным. А слово свое я привыкла держать. Но если я выясню, что он причастен к Люсиному побегу, хотя утверждал обратное, а я это обязательно выясню, тогда разговор у меня с ним будет совсем другой.

– Не у тебя, а у меня, – жестко поправила меня Полянская. – А еще я клинику на уши поставлю, но узнаю, кто эта крыса. И пусть тогда пощады не ждет! Но как Люся могла в это поверить? Я не понимаю!

– Видите ли, Лада, я сегодня побывала во всех школах, где училась Люся, и узнала, что Ольга вела себя по отношению к ней довольно жестоко, а это с большой любовью матери к дочери как-то не стыкуется.

– Ох, Таня! Не дай тебе бог прожить такую жизнь, какую Ольга прожила! – вздохнула Полянская. – Ей пять лет было, когда ее мать умерла, а отец через два месяца новую жену привел. И получила она мачеху! Да не добрую, как в кино, а злую, которой Ольга была совсем не нужна! Пока мать была жива, отец с Ольги пылинки сдувал, а при новой жене замечать перестал. Сама знаешь, ночная кукушка дневную всегда перекукует. А мачеха родила подряд двоих детей, и Ольга стала при них нянькой! Ольга ведь очень умная, на лету все схватывает, иначе не создала бы такой бизнес, а пришлось ей, вместо того чтобы учиться, сопли малышам вытирать и горшки таскать. Не от хорошей жизни она после восьмого класса в кулинарное училище уехала – жили-то они в поселке. А потом распределение взяла подальше от родного дома, который давно перестал быть для нее родным. Она за Тольку Назарова почему замуж вышла? Ей семьи хотелось! Нормальной! Где ее любить будут! А что получила? Свекровь, которая вечно всем недовольна была! А она ишачила на эту семью как проклятая! И самый большой страх у нее был после того, как она Люсю родила, что случится с ней что-то, и дочка с мачехой расти будет. Она этого меда полной ложкой нахлебалась и дочери такого не желала! Она эту семью Назаровых из дерьма вытянула, хотя семьи-то, как таковой, уже и не было. А как после всего этого Толька с матерью с ней обошлись?

– И все-таки по отношению к дочери она была чересчур сурова, – заметила я.

– Ольга до пяти лет в любви и ласке росла, а потом раз – и нет больше ничего! Падчерица нелюбимая – и этим все сказано! Да еще прислуга бесплатная, которую шпыняй, как угодно, ведь деваться ей некуда, будет терпеть! А она выстояла, несмотря ни на что! На нее столько всего свалилось, что другая сломалась бы, а она вон чего в жизни добилась! И Люся, к сожалению, ее судьбу повторила: до десяти лет мазаная-лизаная росла, а потом в один день все рухнуло. Вот Ольга и хотела, чтобы дочь закалилась, поняла, что жизнь – штука суровая, и нужно уметь за себя постоять или хотя бы стойко переносить все невзгоды. А Люся и внешностью, и характером в отца пошла, такая же мягкая и интеллигентная. Не боец, одним словом. А их на свете только двое! Случись что с Ольгой, тут уже даже не мачехой пахнет, а детдомом! Вот и готовила ее Ольга для самостоятельной жизни.

– Люся могла сломаться. Я была в двенадцатой школе, мне рассказали, как ее там гнобили. И если бы кое-кто за нее не вступился, все могло бы закончиться очень печально.

– Да знаю я, кто это был, – резко ответила Лада.

– Тем лучше. Я понимаю, что семейка у этих людей была та еще, но они ведь всегда защищали Люсю. А умение найти себе защитников – это тоже умение жить в обществе. И я не понимаю, почему родные Люси были всегда так резко настроены против них.

– У тебя нет детей, тебе не понять, что чувствуют родители, когда их милая интеллигентная девочка начинает вдруг непринужденно ругаться матом. Причем таким, что и грузчик покраснеет. Она значения этих слов не понимала, она наслушалась их от своих так называемых друзей, запомнила и начала повторять. Да мы все в ужасе были! Хорошо, что она тогда еще в школу не ходила, только дома это говорила. А представь себе, если бы она на уроке что-то такое произнесла? Еле-еле ее от этого отучили!

– Но все равно было жестоко лишать ее единственных друзей, – возразила я.

– Вот Ольга и постаралась занять свою дочь так, чтобы у нее свободного времени не было. Она в то время была в долгах как в шелках, а на Люсю денег не жалела. А ты знаешь, сколько стоит выучить ребенка трем иностранным языкам? Да чтобы не через пень-колоду, а свободное владение? А музыке? Ольга все ей дала, что только могла! К взрослой, самостоятельной жизни подготовила, чтобы не пропала она, чтобы всегда себе на кусок хлеба могла заработать! А одежда эксклюзивная? Это же не ширпотреб с рынка за копейки! А Люся ее раздавала! Ты слышала, какое завещание Ольга составила, а почему? Да потому что Люся бизнес матери может только профукать! Не те у нее мозги! Деловой хватки нет! Да Ольга каждую секунду своей жизни только о ней и думала! Как ее обезопасить! А что неласковая она, так нет у нее опыта отношений матери и дочери, есть горький опыт жизни с мачехой, к которой не подойдешь, не прижмешься, ласкового слова не дождешься. Потому она и замуж второй раз не вышла, что отчима дочери не хотела!

– У нее был мужчина? – осторожно спросила я, потому что Лада была в такой ярости, что становилось страшно.

– Вот именно, что был! И замуж ее звал неоднократно. И состоятельный он, дети уже взрослые, отдельно живут, а она отказывала. Даже в дом его ни разу не привела.

– И ему это надоело, – покивала я.

– Да нет, – отмахнулась она. – К сожалению, со всеми нашими болячками мы нужны только нашим матерям, а мужики здоровых баб любят. Когда у Ольги эта история с опухолью началась, он очень деликатно свел их отношения на нет. А это для нее был серьезный удар – она-то думала, что рядом крепкое плечо есть, а оно ватным оказалось. Если она узнает, что Люся сбежала, это вообще крахом для нее будет – зачем тогда за жизнь цепляться?

– Ну, Люсю можно понять, – заметила я.

– Люсю нельзя, – крикнула она мне в лицо, – понять! Предположим, она видела эту запись. Но устроить ей несчастный случай Георгий собирался после свадьбы и смерти Ольги, а до свадьбы еще две недели! Да и Ольга жива! Ну, не дозвонилась она мне, так могла позвонить попозже, могла сюда приехать, где ей всегда рады, и здесь подождать. Так нет же! Сбежала!

– Не судите ее строго. Я думаю, на это ее подбил человек, которого она встретила, – начала я.

– Кто это? – требовательно спросила Лада.

– Пока не знаю, но уверена, что завтра выясню. Есть у меня кое-какие мысли.

– Что тебе для этого надо? Людей? Технику? Денег?

– Да нет, сама справлюсь. В случае чего Дмитрию позвоню.

– Держи меня в курсе постоянно – мало ли что? – устало сказала Полянская и предложила: – Давай возвращаться. Господи! Да что за день сегодня такой выдался! Ну, будем надеяться, что завтрашний будет поспокойнее.

Мы повернулись и пошли обратно к дому, причем собаки – с большой неохотой, а вот я – так с радостью, потому что устала за день, как они обе, вместе взятые. В зале перед телевизором сидел Дмитрий, и я, помня, что им с Ладой нужно что-то обсудить, не стала задерживаться внизу, но перед этим попросила Полянского:

– Дмитрий, мне надо поговорить с теми охранниками, которые работали в понедельник в Ладином офисе: один – на въезде, а второй – на дверях. А потом мне может понадобиться просмотреть те записи, что вы скопировали в понедельник с камер наружного видеонаблюдения.

– Значит, охранники в восемь будут на месте, – заверил он меня. – А записи все в офисе, где он находится, ты знаешь, приезжай в любое время. Я распоряжусь, и тебе все покажут.

– Таня, учти, что тебя в шесть разбудят, чтобы мы вовремя на рынок приехали, – предупредила меня Лада.

– Тогда я пошла к себе – надо же отдохнуть. Спокойной всем ночи, – пожелала я и ушла.

У себя в комнате я достала сотовый и позвонила в клуб «Глобус», благо номер телефона комнаты для персонала был в моем мобильнике среди последних, а график работы официантов в клубе я еще не забыла и поэтому знала, что Мария там. Ждать, пока мне ответят, пришлось довольно долго, но я набралась терпения, понимая, что в рабочее время вряд ли кто-то валяет дурака и сидит там, играя в стрелялки-догонялки. Наконец я услышала молодой женский голос и попросила к телефону Машу Терентьеву.

– Девушка! Милая! Она мне только на два слова нужна. Это очень важно, а ее сотовый не отвечает.

– И не может ответить – мы же телефоны во время работы отключаем, – объяснили мне. – Сейчас посмотрю, но вам придется подождать.

И я заверила девушку, что буду ждать столько, сколько понадобится. Марию я услышала только минут через пять, причем голос у нее был крайне раздраженный.

– Маша, слушай меня и не перебивай, – быстро сказала я. – Я сегодня у тебя была, и мы говорили о Люсе. Так вот, сначала приятное: передай ей, что свадьбы не будет. Самойлов-старший посмотрел видео, которое вы сняли, и решил это окончательно и бесповоротно.

– Мы не… – начала она, но я не дала ей продолжить.

– Не перебивай! Я тебя с братом не сдала, перевела стрелки на другого человека. Теперь неприятное. Люся сама смотрела снимки с медкарты или поверила тебе на слово?

– Тебя не поймешь! То молчи, то отвечай, – возмутилась Мария. – Какая тебе разница?

– Очень большая! И тебе лучше ответить мне, чем кое-кому другому, – выразительно произнесла я.

– Я ей дала свой смартфон, чтобы она посмотрела, но она не стала. Устраивает тебя такой ответ?

– Вполне. А теперь слушай меня. Ее мать лежит в те-ра-пи-и, – выделила я, – причем под фамилией Назарова, а ты мне говорила про неврологию. Там действительно лежит женщина с фамилией Большакова. И зовут ее тоже Ольга. Но вот отчество у нее Никифоровна, а у Люсиной мамы – Николаевна! Ты понимаешь теперь, что твой человек не ту карту переснял? Если бы Люся сама посмотрела эти снимки, то тут же поняла бы, что речь идет о другой женщине, но она поверила тебе на слово. А мать Люси на самом деле очень больна. И нечего мне было заливать, что она совершенно здорова! Ты же запись слышала! Там же Георгий Тамаре говорил, что он с отцом был в больнице, они Ольгу навещали, и лично ему ее лечащий врач сказал, что состояние у нее плохое. Ты какого черта, не разобравшись, мать с дочерью рассорила? Как ты теперь перед Люсей оправдываться будешь? Впрочем, это не мое дело. А теперь главное! Как хочешь, так и связывайся с Люсей и скажи ей, что бояться больше нечего и она может выходить из подполья. Если она до утра не позвонит Полянской, то завтра в бой вступит тяжелая артиллерия. Ты сама понимаешь, какие у Клавдии Петровны возможности, так что мало никому не покажется. Скажу больше, если у нас завтра не получится найти Люсю, то с четверга ее будут искать люди Саныча, который из-за сына попал в идиотское положение. Надеюсь, мне не надо объяснять тебе, что эти люди в методах стесняться не будут?

– Не надо, – буркнула Маша. – Только связи с Люсей у меня действительно нет.

– Ну, нет так нет, – не стала спорить я. – Я тебя предупредила и считаю, что свое слово сдержала. Дальше дело за тобой и твоим братом. И помните, что времени у вас до утра. Бог в помощь!

Я с чистой совестью отключила телефон: если Люся позвонит, все утром и закончится, если не позвонит, то придется потрудиться, но когда у тебя есть четкий план действий, который обязательно приведет к успеху, то чего ж не побегать, тем более за очень приличные деньги? Чтобы узнать, чего мне ждать завтра, я бросила свои гадательные кости, и выпало: 4+36+17, а это значило, что, несмотря на трудности, мои дела пойдут так, как надо. И, полная самых оптимистичных ожиданий, я легла спать.