Проснулась
Проснулась Валя от сильной качки, как будто они уже добрались до северного моря и плыли теперь к Соловкам. Но нет, все было то же: впереди водитель, рядом с ним Вася.
— Ой, — произнесла она. — Мм… Тут нет нигде остановки?
— Здрасьте, — сказал Вася. — Остановки по расписанию.
Валя засопела.
— Но мне… уже надо, — сказала она.
— Куда, в супермаркет? — спросил Вася. — Или в библиотеку?
— А где мы? — спросила Валя, глядя в окно.
За окном не было ни огонька.
— Хых, — отозвался Вася.
— Ой, я больше не могу, остановите, — попросила Валя и захныкала.
— Чего ты?
— Не могу, обоссусь, — сказала Валя.
Водитель расхохотался и затормозил. Валя тут же выскочила на улицу и, отбежав немного в сторону, присела, спустив штаны и подхватив полы куртки. О, блаженство. Даже в этом величие Семидесяти Двух.
Подойдя к автомобилю, она не спешила занять свое место. Водитель курил. Вася оглянулся.
— Ну, чего?
— Хотела спросить, — проговорила Валя, — спросить…
— Что?
— …Забыла, — призналась она и села.
Автомобиль тронулся.
Через некоторое время впереди засветился какой-то огонек.
— Огонек! — воскликнула Валя.
Огонек приближался. Из тьмы вырастал дом. Автомобиль остановился.
— Все, — сказал водитель, — приехали.
Валя сидела не шевелясь. Вася тоже. Потом он задвигался, открыл дверцу и вышел, заглянул к Вале и взял рюкзак. Валя все сидела. С улицы доносился лай.
— Ну ты чего? — спросил Вася. — Так и будешь торлчать?
— А чего это такое? — спрашивала Валя. — Чего? Куда нас завезли? Темень какая…
— На северный полюс! — воскликнул Вася.
К автомобилю кто-то шел с фонариком.
— Вон, керосинщик какой-то крадется, — пробормотала Валя.
— А мне как раз… — начал Вася и замолчал.
— Юрьевич! — позвал подошедший мужик.
— Все нормально, Эдик, добрался, — ответил водитель. — Привез тебе помощников.
Эдик направил луч на Васю, тот отвернулся, заслоняясь ладонью.
— Вижу одного только, — пробормотал мужик и перевел луч на автомобиль.
Валя пригнулась, стараясь спрятаться за спинкой переднего сиденья.
— Давай, выходи, — сказал ей Вася.
— Куда мы приперлись? Ну куда? Зачем? А что скажет Мюсляй? Ой, Матушка, спаси и сохрани.
— Выходи уже.
— Не выйду. Хочу назад, в город.
— Вальчонок…
И это имя возымело магическое действие. Девушка покорно начала выбираться. Мужик Эдик осветил и ее. Она зашла за Васю. Но был он щупл и невысок даже в своем толстом матерчатом пальто, так что скрыться полностью ей не удалось.
— Валя и Вася, — представил их Юрьевич и, обернувшись к мужику, попросил куда-то их отвести.
Еще он передал мужику сумку с покупками, за что тот поблагодарил его. Между ними состоялся короткий смутный диалог, Эдик спрашивал, как там прошла встреча на высшем уровне, Юрьевич устало отвечал, что так и прошла… как обычно… в стиле вешать и стрелять. Эдик посмеялся, заметил, что ничего лучшего они придумать не могут.
Вася и Валя пошли за тем фонарщиком по замерзшим к ночи ледяным и снежным комьям. Мужик привел их в вагончик, нашел керосиновую лампу и зажег ее.
— Ой, керосинка, керосинка, я же говорила, говорила, — забормотала Валя.
— Ты ничего не говорила, — возразил Вася. — Это я видел.
— Свет будет, — сказал мужик, — ну завтра там, послезавтра. Провода оборвало. С тех пор и не протягивали пока… Кхм. — Он кашлянул в кулак. — Значит, располагайтесь. Вон койки. Печка, а дровишки на улице… Айда покажу.
Вася сходил с ним и вернулся с охапкой поленьев. Мужик ушел. Вася сгрузил поленья у железной печки.
— Посмотри, есть там ножик или чего-нибудь, — попросил он.
Валя взяла лампу, но вместо того, чтобы искать нож, залюбовалась горящим гребешком под стеклом. Вася ждал. Валя любовалась. Потом она обратила внимание на тени.
— Опа-па, ты похож, похож на… на… карлика! — воскликнула она. — Или на кота. Нет, на пингвина.
Вася посмотрел на тени.
— А я… я… на матушку Татиану. Копия! Видал?
Вася поднял руку и помахал ею. Потом другую.
— Ну пингвин и есть! — воскликнула она.
— Жирный пингвин прячется в расселине, — пробормотал Вася.
— А ты живешь на чердаках? — подхватила Валя.
— Блин, какая-то угарная сказка, — сказал Вася.
— Про пингвина на чердаках! — отозвалась Валя и хлопнула в ладоши.
Вася встал и сам принялся искать нож. И нашел столовый тупой ножик. Взяв его, он начал щепать лучины, ударяя по ножу другим поленом. После долгой возни ему удалось подпалить поленья. Вагончик наполнился дымом. Валя закашляла и выскочила на улицу. Но понемногу дым рассеялся, тяга установилась, из трубы повалило густо, бело. Вася позвал девушку. И она вбежала в вагончик и присела перед печкой, протягивая руки, ухая. Потом сказала, что хочет чаю или какао. Вася в ответ фукнул. Рассказал, что ненавидит какао, напиток тоталитаризма. Его мучили этим какао в лагере.
— Да я сразу поняла, ага, ага. Вижу: сиделец.
— Да нет, — сказал Вася, — это был пионерский лагерь. Меня туда упекла мамаша. И меня пичкали какао, зараза, и всяким дерьмом застарелым советским. Там, речевками разными, песнями про костры-Ленина, игрой «Зарница», хотя я уже тогда никого не хотел убивать. Прлоклятье. А я еще и пионером не был! — воскликнул он с отчаянием. — Недорос. Но мамаша договорилась. Она у меня бегемот. Уже все на ладан дышало, весь этот монстр гнилой. …И снова — несет гнилью.
Валя слушала его, поглядывая с сомнением.
— Врешь ты, — заключила она. — Враки, враки все.
Вася уставился на нее с удивлением.
— Я-а? Врлу? Прло какао Ленина? «Зарлницу»?
От волнения и возмущения он начал сильно картавить.
— Ху-гу! Сидел, сидел! Они тебя подстерегли, схватили. Ночевал на чердаках, ходил по крышам. А они этого не любят. Не любят, не любят. — Валя помотала головой.
— А-а… Да нет, — отвечал Вася, успокаиваясь. — В тюрьме не сидел…
— Сидел! — упрямилась Валя. — Сидел!
Вася смотрел на нее.
— Сидел! — повторила она.
— Не в тюрьме, — тихо ответил Вася. — Слушай, я уморился, как гусь на перелете через Гималаи. Из Москвы ехал, потом на гору с церквушкой забирался, ждал Никкора… А он приперся с какой-то чувихой, приехал в ваш город свадьбу снимать, а сам втюрился в невесту, хых. Хых-хых, хых-хых!.. — Вася не мог остановиться и смеялся.
— Тот, с фотиком? — спросила Валя и тоже начала подхихикивать, глядя на Васю.
Вскоре они смеялись на два голоса. И вдруг Вася оборвал смех.
— Вот дерьмо… зараза…
А Валя еще продолжала смеяться, захлебываясь, тряся вьющимися локонами.
Вася озирался с опаской на окно, потом встал и вышел. Походив где-то, вернулся. Валя все еще смеялась.
— Да замолчи ты уже! — потребовал Вася.
Валя взглянула на него и зажала себе рот ладонью, продолжая хихикать.
— А телефон у этой невесты оказался невыключенным после последнего разговора, — проговаривал вслух свои тревожные мысли Вася. — Проклятье. И ее жених все слышал. Их шашни — да и ладно бы. Но и разговоры с нами, со мной. Это засада. За нами могут идти по следу. Он обязательно наведет, зараза. Да и если самого Никкора прижмут к стене, он сразу расколется, сдаст с потрохами. Надо отсюда выметаться. Вот что! — Он решительно посмотрел на девушку, разомлевшую от печного тепла, с раскрасневшимися щеками и блестящими глазами.
В тепле от нее, от ее одежды пахло затхло. Видно, она давно не мылась. Но, правда, Вася привык к этим тяжелым запахам. Да уже и отвык, пока добирался до этого города. Воля — как воздух, дышишь и не замечаешь. Но разве это воля? Еще нет, еще нет. Воля впереди.
— Нам надо уходить, — сказал Вася.
— Да, — тут же согласилась Валя. — Здесь тьма, тьма, тьма. Пойдем туда, где белые ночи.
Вася встал, взялся за рюкзак, позаимствованный на одной остановке, и сказал, что бумагу оставит, обменяет ее на одеяло. Он вытащил рулон проклеенной полиэтиленовой пленкой бумаги, который оказался в этом рюкзаке у какого-то дачника на остановке, и, стащив с железной койки ватное одеяло, сложил его и сунул в рюкзак.
— Больше ничего брать не будем, — сказал он.
— А лампу? — спросила Валя.
— Ладно, — согласился Вася.
— И ножик, — добавила Валя.
— Ок! — ответил Вася.
— Ты мне — я тебе, — сказала Валя. — Но что ты им оставишь?
— Как что, бумагу.
— Бумагу?.. Стены оклеивать?
— Что хотят, то и пускай делают, хоть поэму пишут.
— Иих, — вздохнула глубоко Валя и вдруг твердо сказала, что этого мало.
— В смысле?
— Мало-мало-мало. Мыло-мама-раму-рыло… Хи-хи. Я им оставлю шарф.
— Ты что, дура?
Валя пожала плечами.
— Наверное.
Вася смотрел на нее.
— Без спросу ничего не трогай, так говорила Мартыновна, — объяснила наконец свою позицию Валя.
— Хых-хых-хы-хы! — засмеялся безудержно Вася. — Хыхыхыхы.
— Кроме шуток, правда говорила.
— Так говорил Заратустра! — выпалил Вася.
— Да-а-а? — переспросила Валя. — Какой еще…
— Немецко-персидский придурок.
— Хорошая кличка, — одобрила Валя. — Не то что наш Мюсляй. Уж он-то чужого не упустит. У него не руки — магниты даже на бумажные деньги: все липнет. Он подчистую обобрал Генерала. И нас обдирал как липок. Страшенный зверь. Спаси-оборони, Матушка-заступница.
— Ага… жди, оборонит…
— Типун тебе на язык, как говорит Мартыновна.
— Если б только типун — да и ок, я согласен. Но они сразу руки заламывать, наручники, в кутузку… в обиде за бога на нас с Бакуниным.
— Твой дружок?
— Хых-хыхы!.. Да, так, знакомый один. Ну хорош, пошли… Да не разматывай свой шарф.
— Я без того не пойду.
— Хыхыхы!..
— Проси — и воздастся, а без спросу…
— Слышал, слышал. Так говорил ваш Антизаратустра. Ну, я не знаю… Хочешь — оставайся.
— Нет, я с тобой, — поспешно сказала Валя, снимая длинный шарф и кладя его на стол.
— Так шарф забери! На улице не май.
— Нет.
— Вот же черт!.. Ладно… Тут у меня есть сколько-то… одолженного у Никкора.
И Вася полез в карман, достал бумажные деньги. Мельче сотенных бумажек не было. И Вася решил, что за старое драное одеяло и тупой ножик — это слишком дорого. Тогда они взяли и лампу. Вася смотрел на рулон бумаги и бормотал:
— Надо забрать…
— Зачем?
— От дождя укрываться. Ты знаешь, в Японии вообще дома из бумаги.
Валя засмеялась.
— Не веришь?
— Откуда такое взял?
— Да я про Японию все знаю. У меня и кличка — Фуджи.
— А! Вот! — воскликнула Валя и сделала такое движение руками, как будто ловит что-то в воздухе.
Ловила — и поймала.
— И еще неизвестно, куда лучше ехать, — сказал Вася. — На юг в Украину или на восток к японцам.
— В белые ночи, — ответила Валя.
— Чего?.. На север? Там холодина собачья. Да и все та же Рашка грязная и зачумленная рабством.
В это время послышались шаги. В вагончик заглянул давешний мужик.
— Ну че? Все у вас тут на мази? О, печка тянет. Молодцом. Чаек можно вскипятить в чайнике. Вот, я принес. И заварки прихватил с хлебом и сахаром. — С этими словами мужик поставил на печку чайник с водой, положил на стол кулек с сахаром и батон. — Кружки вон. Так… А что это? — спросил он, указав на рулон бумаги.
Вася замялся. Валя ответила:
— Для поэмы!
Мужик внимательно посмотрел на нее, щурясь, сдвинул камуфляжную кепку на затылок, обнажая лоб, переходящий плавно в лысину, и тихонько присвистнул.
— Так вы батраки или поэты?
И тут Вася ответил:
— Вольные стрланники.
Мужик не смог удержаться и засмеялся.
— И хто? — спросил он сквозь смех.
Вася собрался с духом, чтобы не картавить, но вовремя нашел синоним:
— Путешественники.
— Вольные? — уточнил мужик.
Вася хотел ответить утвердительно, но вдруг задумался, задумался и ничего не сказал. Зато сказала Валя:
— Калики мы перехожие, дяденька.
Мужик снова засмеялся.
— Оно и видно! Завали меня буина.
— Кто такой? — тут же навострилась Валя.
— Буина-то? — спросил мужик. — А еще узнаете. Ох, ну, бляха-маха, цирк. Лады. Ужинайте и смотрите тут не очень раскочегаривайте печурку-то, а то и петух ночной закукарекает.
И он ушел. Чайник стоял на печи да шипел, и они решили все-таки почаевничать, а потом уже и отправляться в путь-дорогу.
— Что ты там про калек объясняла? — вспомнил Вася.
Валя запела:
— Сорок калик их со каликою-у-у… Оне думали думушку-у-у… А едину думушку крепкую-у-у…
Вася с любопытством наблюдал за нею. Валя преображалась, ее лицо обретало какую-то ясную целостность.
— А итить нам, братцы, дорога не ближнея-а-а… Итти будет ко городу Иерусалиму… Святой святыни помолитися… — Тут она как будто проглотила слово. — …гробу приложитися… Во Ердань-реке искупатися-а-а… Нетленною ризой утеретися-а-а… Итти селами и деревнями-и-и… Городами теми с пригородками-и-и… А в том-та веть заповедь положена-а-а… Кто украдет, или кто солжет… Едина оставить во чистом поле-э-э… И окопать по плеча во сыру землю-у-у…
В это время запел и задребезжал чайник, Вася протянул руку, взялся за дужку и сразу отдернул руку, замахал ею и с проклятьями выскочил на улицу, сунул руку в снег. А Валя тем временем обернула дужку тряпкой, сняла чайник, сбила ножиком крышку и сыпанула в бурлящую воду заварки.
Вася вернулся в вагончик, с неудовольствием глядя на Валю.
— А ты не такая уж глушенная, как кажешься, — сказал он ей.
— Так если железо горячее, — ответила она, — тряпку надо взять, Фуджик.
— Хм. Да ты знаешь хотя бы, что такое Фуджи? — с раздражением спросил Вася, разглядывая обожженные пальцы.
— Не-а.
— Гора. Самая крутая гора в мире.
Валя захихикала.
— Чего ржешь? Ее фотографируют и рисуют все кому не лень. Вулкан! Фуджи — по-японски крутизна.
Валя повалилась на койку, продолжая смеяться. Вася взялся левой рукой за дужку, обернутую тряпкой, налил в кружку чая, посластил его и принялся пить. Хотел отломать кусок батона, но вспомнил о ножике и откромсал пласт.
Отсмеявшись, к нему присоединилась и Валя.
— Да-а… — бормотал Вася, — зараза… обжегся на ночь глядя… На улице ветер… Может, они и не видели, как мы садились в эту машину… А если и видели, откуда знают, куда мы? Тем более свернули… Интересно, сколько кэмэ мы уже проехали?
Валя сербала чай. Она расстегнулась, стащила большую вязаную шапку с помпоном, смешно вытягивала губы и громко прихлебывала.
Вася покосился на нее.
— Как лошадь.
Валя повела крупными карими глазами и промолчала.
После чаепития она стала деловито застегиваться, озираться.
— Да не, — сказал Вася, — слушай… Лучше нам пока остаться.
Валя взглянула на него и покачала головой.
— Не-а, надо уходить.
— Почему? — удивленно спросил Вася.
— Не знаю, — призналась она и вдруг прижала руки к груди. — Фу-у-джик, пойдем, а? Ну пойдем отсюда? Чего ты? Пойдем.
— Да постой ты… Нас вон чаем угостили, кров дали… Вижу, сколько Вальчонка не корми… Нет, останемся. Куда мы? А тут печка, чайник.
— Его можно купить, — быстро сказала она.
— Успеется. Вот накопим деньжат, закупим продуктов, палатку. А может, лодку. И тогда по весенней воде — и ускользнем. Пока лед еще на реках.
И они остались, вынули из рюкзака одеяло, поставили в угол рулон бумаги, сняли верхнюю одежду, обувь и легли на скрипучие железные койки. Вася задул лампу. В печке догорали дрова. Пахло дымком и грязной одеждой. Валя звучно скреблась в голове.
— У тебя что, вши? — спросил Вася.
— Не-а, — ответила Валя, продолжая чесаться. — Это от жары.
Молчали. По снегу кто-то подбежал к вагончику. Замер. Валя и Вася тоже затаились. Кто-то прошел вдоль вагончика, снова приблизился к двери. Послышалось дыхание. Потом шаги удалились, и все стихло.
Вскоре Вася засопел, всхрапнул, что-то пробормотал…
