В этот день Валерий с работы в общежитие бежал, как кросс сдавал. Он стремглав влетел на высокое крыльцо, протопал коридором, на ходу сбросил робу, заскочил в умывальник, плеснул на лицо горсть воды и в комнату влетел расхохленной птицей, наскоро утерся первым попавшим под руку полотенцем. Магаданку из нерпы на плечи — и за дверь. Он подскочил к автобусу в тот момент, когда шофер уже потянул на себя дверь. Валерий сунул ногу в притвор и протиснулся внутрь. Со ступеньки оглядел пассажиров. Увидел Брагина.

— Петро! — запальчиво крикнул Валерка. — Место занял?!

— Давай, давай, — помахал Брагин, — вклинивайся. Ну-ка, парень, пересядь, — сказал он своему соседу, пока Валерий пробирался вдоль автобуса. — Видишь, командир собственной персоной. — Петро кивнул на запаренного Валерку.

Валерий чувствовал себя, словно хватил лишку: ему было все нипочем. Он не думал, что надо было предупредить о своем отъезде Ивана Ивановича, что Татьяна, уехав, не написала и адрес пришлось узнавать у ее подруги. Он хотел видеть Татьяну, хотел видеть немедленно, говорить с ней, хотел чувствовать ее губы, ее руки, остаться с ней, привезти ее обратно — словом, он не мог ждать больше ни минуты. И только поражался себе — как мог жить до этого без Татьяны. В таком, несколько одержимом, состоянии он и плюхнулся рядом с Брагиным.

— А ты куда, пижон, навострился? — очнулся Валерка.

— Не кудыкай! Жениться! Закуривай, — Петро подсунул Валерке сигареты.

— И так дышать нечем! — послышался сзади недовольный женский голос.

— Ладно, ладно, не гуди, мы не взатяжку, — успокоил Петро пассажирку и нагнулся к Валерию, притушил голос: — К Таньке, Валер? Я так и понял. А я еду Ольгу сватать. Помнишь, рыженькая? Такая фитюлька, на практике у нас была. Ну, ты ее еще как-то не то зеброй, не то коброй назвал.

Валерий засмеялся:

— В конопушках, что ли, остроглазенькая?

— Вспомнил?

— Ничего, симпатичная.

— Письмо прислала, — Петро пошарил по карманам куртки, — потом покажу. Вот рысь! Правда что рысь! Когти показывала, потом ничего, умаслилась, — на шепот перешел Брагин. — Помнишь, как мы ей берлогу медвежью показывали?

— Она-то не забыла?

— Какой, говорит, Петя, ты был тогда отважный.

Петро положил руку на сердце.

— Все о ней думаю, так беспокойно в душе, хоть кричи.

А у Валерия Татьяна перед глазами стоит. Так близко, что он невольно подается вперед.

— Ты чего, Валер? — одернул его Петро. — Со смены? Приляг. На под голову шубу, схрапни минуток шестьсот. Я последние дни двенадцать через двенадцать пахал, отгулы зарабатывал — и хоть бы что: ни в одном глазу. Я и маленький такой был: как куда засобираются отец с матерью, меня не уторкнешь. Интересно, как встретит Ольга? — Петро загасил папироску и машинально держал окурок в руке. — Теперь вот все вспоминается, каждое слово, каждая встреча, и как на рыбалку ее водил. Уехала, думаю, не напишет, там на пятьдесят шестом нашего брата — пруд пруди, да еще летчики. Написала. Валера, сломается автобус — побегу, хоть тысячу миль буду бежать, и не устану…

— Будет вам каркать, — донеслось опять из-за спины, — еще не хватало, чтобы автобус сломался, мелете черт-те что…

Валерий посмотрел через плечо и только открыл рот, как Петро потянул его за рукав.

— А ну ее, лучше послушай, мать у Ольги на счетной машине пашет, теперь кашу будет варить, а там, глядишь, через год и мушкетер. — Петро сунул Валерию под ребро кулак от полноты чувств.

— Ну, ты даешь, Петро… Не знал, что ты такой трепач.

— А что, раз — ив квас. Два сына, дочь — это как минимум. Натосковался я. — Петро закрыл глаза. — Не знал ее, как будто так и надо было, а теперь — зубы ломит…

«Пусть поговорит, — подумал Валерий, — за пятьсот верст устанет». Душу Валерия точил разговор с подругой Татьяны из комитета комсомола. Она продиктовала магаданский адрес Татьяны и спохватилась, будто тайну выдала: «Не подведи ты меня, Валера, Татьяне ни слова».

— Я ни при какой погоде от хороших людей не отказываюсь, — сказал Валерий.

«Значит, Татьяна напрочь рубила, — с беспощадной очевидностью пронеслась мысль. — Сам дурак, надо было сразу в загс. Теперь близок локоток. Правда говорят, что имеем — не храним, потерявши — плачем».

Валерий как-то всерьез не думал, считал, что вся жизнь еще впереди. Татьяна никуда не денется, раз любит — куда торопиться, и так хорошо: захотел — встретился, вот она, рядом, протянул руку к телефону, поговорил, пригласил — нет отказа, было так, было. А потом что-то надломилось: стала ускользать, сторониться. У Петра с Ольгой все складывалось по-другому. Да и сам он другой по натуре. Петру всегда казалось, что девушка не может его полюбить, да еще такая недоступная, как Ольга. Она замечательная, а он обыкновенный. Что поделаешь: счастье не кисет, в карман не положишь и не унесешь. Бывает, он это не раз видел, женился парень, а взаимной любви не состоялось. Бывает, приживутся, притерпятся и живут неплохо. Но если копнуть поглубже…

Петро не раз размышлял о счастье, сопоставлял со своей жизнью. Но так и не знал, в чем его счастье. Когда получил от Ольги письмо, понял, что был несчастен, а теперь… Он не размышлял, сел в автобус и поехал к лучшей девушке на земле, к своей девушке.

Валерию же всегда казалось, что стоит только захотеть, и все у тебя будет. И не было у него житейских проблем. Жил как птичка певчая — легко и весело. Ведь и в загс его позвала Татьяна. Валерий не торопился. Все казалось просто: позови — и Татьяна тут на всю жизнь. Если бы он только мог предвидеть ее отъезд. А что предвидеть — Валерий и с собой не желал хитрить: ведь она русским языком сказала об отъезде, но тогда он свой характер показывал. Эх!

— Ты что, Валера, стихи читаешь? — спросил Петро. Валерий открыл глаза. — Спи, спи, это я так. Вот скажи, Валер, живут люди. Другой раз и по одной дороге ходят, каждый сам по себе, — опять о своем заговорил Петро. — И вдруг как магнит притянет и не оторвешь. И не сообразишь после, как все произошло. Милее человека на свете нет. Про Ольгу кто бы мог подумать. Р-раз — и обернулась царевной!..

— Тоже мне царевич. — Валерий повернулся к окну, подышал на стекло, протаял «окошечко» величиной с серебряную монету и прильнул к прозрачному кружочку глазом. Автобус брал крутой подъем, у самой обочины стеной стояли заснеженные кусты, и там, где они прореживались, лес убегал в глубокие распадки. Оттуда струился матовый свет. Пряталась в набежавшее облако луна, и все словно погружалось в глубокое черное безмолвие колымского простора: и кусты, и лес, и белые проплешины озер.

Но вот автобус одолел перевал, и побежали навстречу расцвеченные лунным светом холодные дорожные знаки. Валерий повернулся от окна. Петро, уронив голову на грудь, спал. Валерий положил голову Петра себе на плечо. Во сне лицо у Петра осунулось, постарело. «Да и я не лучше», — подумал Валерий. «Ты погляди на себя, один нос остался», — вспомнились слова Егора Жильцова. «Была бы вывеска», — отшутился он тогда. А у самого тоска затаилась по Таньке. Говорила же «распишемся», и надо же тогда брякнуть: «Только венчаться». Слово не воробей, а Татьяну после этого словно подменили. Прежде придет на танцы, стоит Таня в уголке, ждет Валерия. Валерий еще понаблюдает, как парни к ней один, другой… Подойдет вразвалочку. А Татьяна: «Валер, ну где ты? Так долго!» А тут вроде и нет Валеры, танцует с парнями. Как ни старается попасть ей на глаза — не видит. Валерий повернется на каблуке и в буфет. Сидит за столом, а душа в клубе. Ревность гложет, хоть впору иди и бей морду парню, с которым она танцует. Валерий понимает, что это глупо. Частенько отирался около комитета комсомола, ждал, когда выйдет. Издали увидит Татьяну, и то глоток живой воды. На стадион стал снова ходить. Из-за кого? Опять же из-за не?, Татьяны. Она — заядлый болельщик, а он не последний хоккеист. Татьяна на стадионе — у Валерия тройное дыхание. Однажды, когда состоялись игры команд на первенство района между Оротуканом и Синегорьем, за спиной Валерия кто-то сказанул: «Вон, братва, допинг идет». Валерий тоже посмотрел: Татьяна.

В прошлом году на катере в залив ездили. Валерий закрыл глаза… Парни, девчата, но ему казалось, что на палубе только Татьяна, а кругом берега в густой зелени, и солнце над головой бронзовой каплей плавится. Всех разморило. Татьяна платье скинула, и зарябило в глазах у Валерия от купальника в горошек, захотелось сию минуту бронзовую каплю с неба достать или в огненную струю броситься. Брюки долой. Вода ужалила тело, вобрала в себя его жар. Валерий поплыл было к берегу, но почувствовал, что сводит судорогой ногу, повернул к катеру. Капитану пришлось бросить веревку и подтянуть незадачливого пловца. А Валерий только счастливо улыбался: Таня подвинулась, и он сел рядом, чувствуя мокрым плечом ее горячее плечо.

— Ты где так загорел, Валера? — поцарапала плечо травинкой Таня.

— В Гаграх, — засмеялся Валерий. — На снежной долине, где еще.

— На лыжах?

Валерий положил Тане на спину руку и ощутил гладкую нежную кожу.

— А я русалка, — тряхнула головой Таня, и тонкие золотистые волосы рассыпались по лицу. На Валерия смотрели синие глаза.

Только катер причалил к берегу, Валерий Таню под локоть, удочки на плечо — и на ручей. Таня только успевает снимать с крючка рыбу. Все ему в этот день удавалось: и рыбалка — хариусы сами на удочку нанизывались — и костер с одной спички. Валерий за главного кашевара. Таня только руками разводит: где ты, Валера, так научился? Он по-рыбацки и рыбу свежует, только жабры выбрасывает. На два ведра делит рыбу, в кипяток лаврушки, перчик-горошек. На берегу, между камней, стрельчатый зеленый дикий лук. Насобирал пучок.

— Вот это заправка так заправка…

Капитан Коля с катера машет. Парни в кубрик — «причащаться».

— А ведь обещали в рот не брать спиртного, не сдержали слово, — досадует Таня.

Валерия тоже позвали. Подождал, пока закипит ведро, снял пену, отложил на листки ложку, сбежал к воде и по трапу поднялся на катер. Таня только посмотрела ему вслед.

— Ну, вот теперь и не грех по граммульке принять, — встретил его кружкой капитан. — Теперь мы на якоре.

— Я пас! — отодвинул Валерий кружку. — Не люблю я эти граммульки-фитюльки. Обещали трезвость! — Валерий зыркнул на капитана и вышел из кубрика, парни за ним.

Девушки сбились у костра. Валерий подошел к костру и услышал обрывок разговора: «Пить можно было и дома на берегу».

Валерий стал искать в траве ложку.

— Тань? — поднял он глаза на Татьяну и вопросительно посмотрел на девушек. — Вы что такие колючие? Ребята, посмотрите — нет ли тут черной кошки?

— Была нужда на вас смотреть, на таких, как вы думаете! Слово комсомольца, молодого человека — это что, пустой звук, шелуха ореховая?! Валера, ты можешь мне сказать?..

Валерий сунул нос в ведро. Глаза у рыб побелели — уха готова. Он прихватил пучком травы ведро, Таня бросилась помогать, сошлись нос к носу. Валерий поставил ведро к «столу».

Татьяна еще подалась к Валерию и, как ему показалось, сильно потянула носом, как якутская лайка, когда белка западает в ветвях на лиственнице, — нет, не пахнет водкой, не пил — и весело выкрикнула:

— Девочки, но что же вы стоите? Чур, воду не грею!.. — И все бросились в заливчик.

— Валера, ты греешь, — потрогала Таня ногой горную, как хрустальное стекло, прозрачную воду.

— Надо немножко остыть для этой воды.

— Все-то ты, Валера, знаешь, все-все. — Таня подалась к Валерию, и у него в горле забилось сердце.

— Все и даже больше…

— Ты, Валера, от скромности не умрешь!

— Еще ни один от хвастовства скоропостижно не скончался.

— Зазнайка, Валера, вот ты кто!

— Всезнайка — уточняю.

— Я сказала — зазнайка.

— Я говорю — всезнайка.

— Скажи тогда, что во-он за той горой?

— Тайна, покрытая синим мраком.

— Пошли посмотрим.

— Уха ждет. Нырнули по разу — и к огню.

Около костра Валерий придержал Таню.

— Один момент, — Валерий соорудил из трухлявых пней сиденье, — вот и трон, прошу!..

Таня чмокнула Валерия и уселась.

— Ты отказался от выпивки? — наклонилась Таня к Валерию. — Ты такой молодец. Так хорошо, и такой ухи еще ни разу не пробовала.

— Я — волшебник.

— Верю, — и Таня протянула свою тарелку за добавком.

— А мне уху в кружку, а рыбу вот сюда, — попросил Валерий, подставляя под рыбу широкий лист маревы.

Таня тоже взяла с листа рыбу и запила из кружки. Рыба на листе сразу остыла, набрала дух маревы, а уха в кружке впрогорячь — запивать в самый раз.

— Вкусно, — призналась Таня.

— Эх, пехота, съел ведро, еще охота, — Валерий выскреб остатки из ведра и опрокинул его кверху дном. — Таня, рюкзак готов — идем!

— Только я понесу рюкзак, и не спорь, Валера.

— Пожалуйста, другой бы спорил.

Валерий помог Татьяне, пристегнул ремни, поправил рюкзак, и они пошли берегом, обогнули каменистую косу, поднялись повыше на берег, тут было светлее. Между могучими лиственницами расстилался ягель с островками спелой голубики. Мох был глубок и мягок, нога проваливалась по колено. Здесь было свежо, пахло багульником, распадки дышали прохладой. По тропе, которая угадывалась между деревьями, оленьи и лосьи сходни к воде, по ним в жаркие знойные дни звери уходят на гольцы. По этой тропинке Валерий с Татьяной и поднялись на первый уступ горы. Здесь лес мельчал, попадались куреня разлапистого зеленого стланика. Внизу блестела река, прибоем шумел припойменный лес, а впереди подъем дыбился все круче, завихряясь, подбирался ко второй сопке. Валерий заметил, что на прижим по косогору направляется олень. Он остановился.

— Хочешь чудо? — шепнул Валерий и вырвал за ухом у себя волос. — Закрой глаза.

Таня закрыла. Валерий по ходу рогача поворачивал Тане голову. По-видимому, они с Татьяной и подняли зверя. Олень вышел, и сквозь кусты еле угадывался его силуэт.

Валерий колдовал, стараясь угадать направление ветра, не отпугнут ли они оленя и выйдет ли он на полянку. И олень словно услышал мольбу Валерия, вышел на поляну во всей своей красе.

— Открой глаза, — едва сдерживая дыхание, как можно тише сказал Валерий.

Таня открыла глаза. Красавец олень высоко поднял голову, даже глаз его сверкнул.

— Ой! — вскрикнула Таня.

Валерий увидел, что олень подобрал ноги, он прикрыл Тане глаза ладонью и тут же отнял руку от глаз. Оленя уже не было.

— Чудо! — выдохнула Таня. — Взаправду, да, Валера?! Колдун, вот ты кто, Валера. — Таня поцеловала Валерия. Они присели на валежину.

— Валера, еще можешь позвать оленя?

— Могу.

— Сейчас?

— Когда скажешь, — дрогнувшим голосом сказал Валерка и притянул Таню к себе.

Если по мху идти тяжело, шаг делаешь широкий, а получается меньше воробьиного, то по каменной наброске еще хуже: рваный камень не дает ступить и так навертываешь ноги, что не знаешь ночью, куда положить.

Пересекли каменную гриву и стали подниматься небольшим лесистым распадком. Валерий заметил двух белок. Одна за другой они выскочили из дупла и, поставив фонтанами хвосты, ушли в заросли. Валерий засек дупло. Вокруг валялись просверленные стланиковые шишки. Валерий сделал еще несколько шагов и растянулся на ягеле. Синее небо, лиственницы с желтыми иголочками, вращаясь, кружили голову.

Таня скинула с плеч рюкзак и присела рядом с Валеркой.

— Что угодно для души?! Яства царские, заморские, орешки изумрудные?

— Орешки! — не раздумывая, заявила Таня. — Хочу не золотые, а простые…

— Пожалуйста! Подойди, Таня, во-он к той лесине, — показал Валерий, — сунь руку в дырку — и можешь взять орехов столько, сколько твоей душе угодно.

— Ну, Валера?!

— Хорошо. Принесу.

Валерий резво вскочил и принес целую пригоршню отборных орехов, встал перед Таней на колено:

— Прошу!

Таня взяла орех, раскусила белыми с синькой, как ледник, зубами крепкое душистое зерно.

— Как вкусно!

— Подставляй ладони.

Валерий высыпал Тане из горсти орешки стланика.

— Валер!

— Хочешь, из каждого уроненного ореха белка выскочит?

— Я боюсь, — неподдельно вырвалось у Тани.

— Ну, тогда идем?

По дороге Валерий незаметно для Тани наснимал с веток грибов из беличьих запасов. И перед тем как подняться на верхушку гольца, предложил:

— Не мешало бы подкрепиться, раскинуть скатерть-самобранку.

— Могу предложить, повелитель мой, тушенку, сырок плавленый, к чаю конфеты…

— М-да, — Валерий постоял в задумчивости. — Без приварка, пожалуй, не вытянем.

— У нас даже заправки нет.

— А зачем. Заправим лесным ароматом. Годится? Похлебка его величества — Лесной дух. А!

Таня не знала, что на это и ответить. Валерий в одну секунду развел костер, добыл воды и там же в ручье помыл грибы, завернул в лист и сунул себе за пазуху. Принес котелок, пристроил на таган. Таня заглянула: чистая вода.

— Можно глоток? Валерий подал.

— Это и есть похлебка его величества — аромат лесной? Вот и кудесник богов. На этот раз придется мне поколдовать. — И Таня вынула из рюкзака хлеб.

Котелок закипел.

— Так, Валера, подвела черная магия?!

— У нас такого не бывает. — Валерий выдернул волосок из чуба. — Отсчитай десять шагов на восход, — сказал он Тане.

— Пожалуйста. — Таня сделала шаг, два.

Валерий уже успел вытряхнуть из листа в котелок грибы. Таня обернулась. Валерий стоял не шелохнувшись.

— Колдую. Я же сказал тебе, Таня, не оглядываться!

— Не сказал, Валера!

— Тогда извини, можешь вернуться.

Таня потянула носом.

— Аромат какой!

Она подошла, наклонилась над котелком.

— Боже мой, я рехнулась, честное слово, Валера, кто ты?!

Валерий открыл банку тушенки и поставил ее на угли, а когда в банке зашкворчало как следует, опрокинул тушенку в котелок. Еще минуту покипело в котелке.

— Прошу к столу.

…Автобус качнуло, и Петро клюнул Валерия носом, поднял голову.

— Тащится как опоенный. Мотор, видно, ни к черту, — проворчал Петро и опять уронил голову, и Татьяна снова у Валерия перед глазами. Палуба, черная рябина по берегу. Мороз сжег на березах листья, и кусты рябины словно подшагнули к реке. Хороводом березы.

— Пристанем? — попросила Таня. — Посидим.

Катер ткнулся носом в берег. Валерий взял на руки Таню и перенес на берег.

— Тяжелая? — не отпуская шею Валерию, спросила Таня.

Валерий бережно поставил ее на сверкающий влажный песок.

— Не будем ломать рябину. Это наша пристань. Куда мы все спешим, торопимся, некогда увидеть, услышать других, себя.

Таня взяла Валерия под руку, и они поднялись вымытым берегом к рябине.

— Я очень люблю тебя, Валера, — вдруг сказала Таня. — Не знаю почему. — Таня посмотрела на Валерия, и он подумал: «А у нее действительно голубые глаза, голубые с большими черными точками. И, как эта река, влажные». Она, не мигая, смотрела на черный куст рябины. — Откуда он здесь? — И губы ее дрогнули, как у капризного ребенка. — Только, пожалуйста, не ломай.

— Дарю тебе, Таня, этот куст…

— Нет, Валера, это наша с тобой пристань. Ты все можешь! Ты такой взрослый, это меня пугает. Хочешь, я сварю тебе чай?!

Таня ушла. Наконец она вернулась с чайником в руках, на носике его глухо позвякивала большая эмалированная кружка.

— Хорошо, что ты рябину не тронул, — Таня посмотрела на рябину. — Я буду любить тебя. — Таня отставила в сторонку чайник и опустилась около Валерия на песок. — Я даже не представляю, что у меня может быть другой.

Валерий поймал и себя на мысли, что боится, как бы кто не заломал рябину. Он и сам не мог понять, откуда она тут одна среди берез. И уже позднее всякий раз, когда они приезжали и рябина оказывалась на месте, он успокаивался. Значит, все в порядке.

— Валера! Да проспись же ты, черт! Во придавил? — тормошил Валерия Петро. Валерий открыл глаза и не сразу сообразил, где он.

— Да аэропорт! — Петро сует Валерию руку. — Ну, бывай, до встречи.

— Ни пуха ни пера!

— Да не на охоту я, жениться, — и Петро бухнул дверью.

Валерий оглянулся: народу поубавилось. Валерий вытянулся на сиденье. Петро этот сон поломал, Татьяна снилась.

— Все сошли, кто до порта ехал? — спросил шофер.

Ему никто не ответил.

— Толкните вон того!

Валерий рассердился:

— Да не сплю я.

Водитель минуту-две еще подержал голову на баранке и вырулил на трассу.

Валерий окончательно стряхнул дрему.

«И к чему бы приснилась черная рябина?»

Показались огни Уптара.

«Где-то тут Иван, — вспомнил Валерий кореша. — Надо бы заскочить, поздороваться. На обратном пути забегу непременно. Печки вспомним, вагончики. Вот ведь как в жизни: было — водой не разлить. А подвернулась Вера — и нет Ивана, перековался с монтажника на шофера, бросил якорь в Уптаре.

Уптар, кто же тебя построил? Я тебя построил, Уптар. Нет, первым был Фомичев. Вот кому лихо пришлось. Лихая была пора».