О жизненном пространстве
В Одессу на руководящие должности со всего Союза хлынули коммунисты-тыловики. Как организовывать приличные кормушки, их учить было не нужно. Большинство вернувшихся в город одесситов «Золотого теленка» читало. Открылись всевозможные тресты, управления, артели, ЖЭКи и еще много чего…
Те, кто побывал на «территории, временно занятой врагом», оставались в таком же положении, как при румынах или немцах. Их не принимали даже на обычную работу, соответствующую их квалификации.
Еще до окончания войны одесское городское и обласное руководство распределило между собой дачные участки вплоть до шестнадцатой станции Большого Фонтана, но дома отдыха и санатории не тронули — при Сталине такого делать было нельзя. Те, кто вернулся с фронта после Победы, заселили дачные участки Люстдорфской дороги. Центр города продолжал жить в коммуналках, привычно по-нищенски…
Среди приехавших из эвакуации далеко не все были пламенными большевиками. Нахлынувшая в Одессу еврейская беднота была такой же нищей, как и наши мамы, и очень часто без мужей. Единственное отличие состояло в том, что их легко принимали на работу. Среди их детей встречались пацаны, наши сверстники, воспитанные плаксами. Наверное, это качество было семейным. Их заунывные жалобы «я — бедный еврей, у меня ничего нет…» никого не трогали. Почти все одесситы жили не богаче…
Те, кто мог им помочь, шутили: «Вся власть в Одесса — наша. Наши чекисты, наши коммунисты! И мир не без добрых людей, но плачущий еврей позорит нацию». Так высказался как-то мой одноклассник Мермельштейн.
* * *
Повезла меня однажды мама «на откормку» к своей сестре Ефросинье в город Измаил. Они тогда жили значительно лучше нас. Недалеко от берега Дуная я зашел в школьный магазин и разговорился с продавцом.
— Говорят, в Одессе спрашивают, «а что я с этого буду иметь?» Это правда?
— Так у нас говорят, это правда. Только говорят такое не мне. Что с меня можно иметь? Длинную шею и мокрую жопу, как в анекдоте про гусей, с которых, правда можно иметь еще и жир… — Так я объяснил продавцу тетрадок уровень своего благосостояния. Ему стало очень смешно:
— В Одессе все такие веселые?
— Нет, только те, кого кормят…
Продавец намек понял, и достал из-под прилавка бутерброд с кусочком брынзы. От неожиданности я уставился на него удивленным взглядом.
— Ешь, это овечья брынза — засмеялся продавец. Он был похож на своих одесских коллег, но оказался добрее…
На нашем берегу Дуная почему-то не плавали гуси и утки, а на противоположном их была тьма.
— Почему нет гусей на нашем берегу? — полюбопытствовал я.
— Может быть, наши пограничники тоже кушать хотят? — пошутил продавец тетрадок.
В Измаиле мама купила цветную гофрированную бумагу, которую дома можно было выгодно перепродать — из нее крестьяне делали искусственные цветы для поминальных венков, и мы вернулись в Одессу.
На другой день пошел в школу, которая пополнилась новенькими… В наш класс добавили несколько учеников состоятельных по тем временам родителей. Одного из них, хорошо одетого Мишу, привел в класс одетый в милицейскую форму папа — подполковник Флейшмахер.
Нас пересадили по-новому: новеньких разместили на первых партах. Прошло немного времени, и родители этих детей стали замечать, что их чада стали приносить из школы вшей. Думаю, специально их никто не подсовывал. Нас стали почти каждый день перед уроками осматривать «на вшивость» — оттягивали резинки трусов, на которых любили гнездиться «животные» и их гниды. У кого резинки трусов оказывались побелевшими, тех отправляли домой, и это не было радостным освобождением от уроков.
Обычно, перед занятиями, школьники играли в свои незамысловатые игры — били портфелями и сумками друг друга. Я ударил своим портфелем Валю Когана. Не больно, но он успел выхватить портфель и со смехом побежал в сторону дворового туалета. Я бежал за ним, а он на моих глазах бросил портфель в кучу дерьма, и притопнул в добавок по нему ногой. Это была картина, вполне достойная кисти одесских художников, но их во дворе в нужный момент, как всегда, не оказалось. Пришлось вынуть из портфеля тетрадки, ручку с чернильницей и приткнуть их за пояс. Чернильницу пришлось носить в кармане брюк, что значительно снижало мою мобильность.
