Вместо эпилога

Уже который час он сидел перед монитором, пытаясь выдавить из себя хоть что-то — мысль явно не шла. Можно даже сказать, отсутствовала напрочь. Хотя нет, о чем-то он все-таки думал. Но это трудно было назвать мыслями. Скорее, «АНТИ-мыслями», которые сбивают все в кучу, не давая сконцентрироваться на главном.

— «Да, хорошо быть свободной птицей. Хочу — работаю, хочу — не работаю. Прямо страна великого Нехочухи. Одно свободное парение», — сделав потише музыку, он подошел к окну. С неба уже вторые сутки падала странная субстанция, которая у синоптиков обычно именуется мокрым снегом. — «Жаль только — все время вниз»

Типичный осенний питерский день, которых в его жизни было уже несколько тысяч, казался каким-то особенно невыносимым, а погода, словно зеркало, отражая, творившееся у него внутри, не давала стереть из памяти то, о чем следовало позабыть на веки вечные.

— «Что за погода в этом городе? Когда свалил отсюда, было еще холодно. Вернулся — опять дубак собачий. Хотя, с другой стороны, чего я скулю. Провел лето во Франции. Кому рассказать — не поверят».

В колодце двора бездомная кошка, осторожно ступая по вязким сугробам, с олимпийским упорством пыталась преодолеть по диагонали двор. Ровно на середине пути она отказалась от этой глупой затеи. Но из-за того, что ей, как и Кутузову, отступать было некуда, предпочла где-то пересидеть, чтобы, немного обсохнув, продолжить путь. Это «где-то» оказалось под ближайшим автомобилем, заботливо прикрытым большим зеленым брезентом. Но, подойдя поближе и принюхавшись к тому, что скрывается под ним, кошка предпочла пройти еще пару метров до следующей машины, которая и без всякого брезента казалась ей куда более надежной.

— Под ней даже кошки сидеть отказываются, — с какой-то досадой непонятно кому выпалил Андрей.

И у него был повод огорчаться. Причем не один. Да что говорить, он уже целую неделю после «возвращения» только тем и занимался, что сортировал эти поводы по полкам, пытаясь вернуть свою жизнь в прежнее русло. Но у него это никак не получалось.

Еще раз, взглянув на останки своего некогда любимого автомобиля, прячущегося от непогоды под брезентом, он с сожалением вспомнил, каким тот был раньше. — «Вот тебе и немецкое качество». Теперь из этой расхожей формулировки жизнеспособной осталась только ее первая половина, указывающая на страну— производителя. Что же касается всего остального, то в той груде металлолома, которая еще совсем недавно была довольно неплохим автомобилем, трудно было разглядеть не то что качество, но и сам автомобиль в целом.

К великому его сожалению, это была лишь первая строка в длинном перечне того, чего у него сейчас не было. А не было у него еще и нескольких уже бывших знакомых. Любимой работы. Почти всех сбережений. — «Как он только тайник в шкафу нашел?» И, наконец — любимой женщины. Валерия категорически отказывалась с ним общаться, избегая встреч и не отвечая на телефонные звонки.

Зато ОН нашел ей замену. Эту странную особу, которая с заметной регулярностью названивала ему каждый день, а вчера и вовсе заявила, что беременна и ждет от него ребенка. — «Нет, ну почему, скажите пожалуйста, я должен отвечать за свое тело, „когда меня в нем нет“? Хотя. Наверное, все-таки должен. Неизвестно еще, что там после меня расхлебывать пришлось… Надо будет с ней завтра связаться — номер должен быть забит в телефоне».

Раздавшийся звонок в дверь вернул к неприятной действительности.

— «Опять, наверное, кто-то ругаться пришел».

По коридору прошаркали тапки Тимофеевича. После лязганья засовов дверь отворилась, и тут же на всю парадную раздался его репродукторный голос, извещающий всему подъезду о приходе посетителя. Голоса самого посетителя слышно не было.

— Конечно, есть, — эхом разнесся бас старика. — Где ж ему еще быть, олуху безработному? Сидит себе дома на печи — ест калачи. Только звонить ему надо два раза, а не один.

— «О, дед опять разошелся», — промелькнуло в голове Андрея. — «Сейчас кому-то достанется».

После «возвращения» Тимофеевич его гостей встречал именно таким вот образом, и это, как оказалось, не всегда было плохо. Львиная доля всех посетителей была из разряда тех, кого Андрей хотел видеть меньше всего, а некоторых меньше всего в квадрате. Поэтому «артналет» Тимофеевича был как никогда кстати. После его развернутой лекции о правилах пользования звонком коммунальной квартиры человек вообще забывал о цели визита. А когда же после всего попадал к адресату, и к нему возвращалась память вместе с даром речи, то просил возмещения ущерба со значительно меньшим напором, нежели собирался.

Шаркая по коридору в обратном направлении, Тимофеевич, проходя мимо комнаты Андрея, со всей дури стукнул кулаком в дверь.

— Гитлерюгенд, к тебе пришли.

Когда Андрей открыл дверь и начал вглядываться в сумрачный полумрак коридора, пытаясь рассмотреть своего гостя, Тимофеевич, вероятно, еще не успев добраться до своей комнаты, прокричал как можно громче.

— Вы поосторожнее там с ним. А то он так и норовит пырнуть каждого заслуженного пенсионера ножом в бок.

— Тимофеевич, я тоже рад вас слышать.

— Да пошел ты! — кинул тот, громко хлопнув дверью.

Еще раз окинув взглядом коридор, Андрей заметил рядом с порогом невысокий темный силуэт.

— Вы ко мне?

— Да.

— Ну, проходите, чего в дверях стоять, — сделав несколько шагов назад, он впустил в комнату гостя, который после небольшой заминки переступил порог.

При дневном освещении оказалось, что это вовсе никакой и не «проситель», а действительно, как и сказал Тимофеевич, пенсионер. На вид старику можно было дать не больше семидесяти. Он был человеком невысокого роста с лицом, изрезанным старческими морщинами и пепельно-седыми волосами, зачесанными назад.

Андрею его внешность ни о чем не говорила. Обычный сухопарый старикан, сохранившийся для своего возраста чуть лучше своих сверстников — только и всего. Но по мере того, как он все больше всматривался в его лицо, незнакомые черты все четче стали приобретать прежние, знакомые контуры. Этот блеск ярко— синих глаз, не потускневший с годами. И это выражение лица, которое так до боли знакомо. И, наконец, этот шрам, над которым так усердно когда-то потрудился Жан.

— Этого не может быть, — изумленно прошептал Андрей.

Ему почему-то захотелось крепко его обнять, и у старика, видимо, возникло такое же самое чувство. Но объятие получилось какое-то угловатое. С неуклюжими похлопываниями по спине.

На какое-то мгновение они оба нерешительно застыли, не осмеливаясь нарушить затаившееся безмолвие.

— Как вы все это время жили? Приземление прошло удачно? Чем закончился бой? — первым пришел в себя Андрей, тут же завалив своего гостя шквалом вопросов. Его интересовало сразу все, из-за чего собеседник был слегка сбит с толку, не зная с чего начать.

— Можно я присяду?

— Да, конечно, — смущенно спохватился Андрей, пододвигая к нему кресло.

— Вроде ничего,— произнес Карл, располагаясь поудобнее. — У меня двое детей и четверо внуков. Свое небольшое дело… — по— русски он говорил намного лучше, чем некоторые русские. По крайней мере, грамотнее Тимофеевича, а акцент больше напоминал прибалтийский, нежели немецкий.

— Извините, а где вы так хорошо научились говорить? Ну…

— Что? — не расслышал тот.

— Говорить по-русски, где?

— А, говорить. Я долго сотрудничал с вашим экономическим пол-предством. Еще тогда, — он махнул рукой куда-то в сторону, — в советские годы.

— Ууу…

В комнате воцарилась гробовая тишина. Только было слышно, как за тонкой перегородкой стены что-то мастерил Тимофеевич, негромко постукивая молотком.

— А что было после приземления? Как оно прошло? — снова взял в свои руки инициативу Андрей.

— Нормально, если так можно сказать, — Карл постучал небольшой черной тростью по правой ноге. — Приземлился в какой-то окоп и раздробил себе ногу.

— Значит, вы все-таки успели дернуть кольцо?

— Навряд ли… Очнулся-то я от боли. Это, скорее, твоя заслуга.

— Да… Странно. А потом что было? Дальше?

— А дальше, — убрав в сторону трость, Карл вытянул ногу. — Половина наших сил в том бою была уничтожена. И хотя в численном соотношении мы уничтожили больше самолетов, союзники все же добились того, чего хотели. Эту операцию они провели одновременно по нескольким направлениям, и она принесла им неплохие дивиденды. До самого вторжения мы так и не оправились от этого удара. Правда, нам еще легко досталось. I/JG300 был почти полностью уничтожен, и его летный состав пришлось формировать заново.

— А как остальные, как Хельмут?

— Остальные. Остальным тогда не сильно досталось — посбивали только молодняк. Что же касается основного состава, то живыми вернулись все, кроме Циндлера. А что касается Хольцера. Ты ведь из-за него во все это ввязался? Не так ли?

— Ну да, я ведь был ему обязан…

— Ему в тот день повезло. У него что-то с двигателем случилось, и он, не дотянув до аэродрома, приземлился на каком-то шоссе.

— Что значит в тот день?

— Его потом сбили, в августе 44-го. Он пропал без вести, и все считали его погибшим. Но когда после «крушения Стены» я навестил родной Магдебург, то от знакомых узнал, что он после войны вернулся в город и умер только весной 89-го от инфаркта.

— Хельмут, от инфаркта?

— Да, мы все рано или поздно стареем и умираем. Его, к сожалению, эта учесть постигла раньше других. Что же касается всех остальных… — продолжал свой монотонный рассказ Карл, совершенно не обращая внимания на растерянного Андрея, для которого воспоминания недельной давности были гораздо свежее и более ярче, тех полувековых, что принес с собой он, — Бренеке погиб на следующий день после вторжения в своей четвертой лобовой атаке. После него замкомполка стал Рихард. Но он тоже протянул недолго. В августе, в том же бою, что сбили Хельмута, вся их четверка — Рихард, Клаус, Хельмут и Отто — не вернулась с задания. В живых, кроме Хольцера, остался только Отто. Он, кстати, живет по соседству со мной. Так что я до сих пор выслушиваю его ворчание. Что случилось с остальными, не знаю. Так как вскоре для меня война закончилась, и этим я во многом обязан именно тебе.

— То есть?

— После того ранения меня окончательно перевели «на землю». Кстати, вы с Хельмутом все-таки сбили тот Б-17. Я за него получил «Железный крест» 1-го класса.

— Как сбили? Я же не…

— Сбили, сбили. Вы вдвоем его так пропахали, что он еле дотянул до берега.

— А кто-нибудь, ну???

Карл, уже, кажется, приловчившийся понимать замысловатые вопросы Андрея, отвечал еще до того, как тот умудрялся их сформулировать.

— Нет, никто не погиб, по крайней мере, как мне известно. Они дошли до берега, и сели на брюхо. Из экипажа потом нашли только одного раненого, которого американцы оставили на какой-то ферме. Остальным, видимо, удалось уйти.

Эта новость лавиной обрушила с плеч Андрея ту тяжкую ношу, которую он нес с момента возвращения сюда. Мысль о том, что от его рук мог кто-то погибнуть, подчас становилась просто невыносимой.

— После ранения меня списали на землю, назначив командиром роты аэродромного обслуживания, и тогда же от меня со своими подозрениями отстал Фреш. Даже извинился. А потом началось вторжение. После второго отступления в августе 44-го, когда они взяли Париж, наша транспортная колонна направлялась на новый аэродром, и вот где-то под Компьеном мы попали в засаду английских парашютистов. В охранении был только «Фольксштурм», поэтому бой был недолгим. Майор-резервист, командовавший этим воинством детей и пенсионеров, предпочел сдаться, нежели бесцельно отправить на гибель такое количество людей. Потом был плен и конец войны. После освобождения я решил не возвращаться домой в «восточный сектор», а поселился на родине жены в Ольденбурге. Вот вроде бы и вся история.

В комнате опять повисла тишина, затянувшаяся довольно надолго. Карл с немецкой педантичностью терпеливо ждал, когда Андрей, придя в себя, обрушит на него новую лавину вопросов.

— Да, хорошо он тогда постарался, — произнес Андрей, указывая на рассеченную бровь. — ОНИ-то как? Больше на вас не выходили?

— Ты про Сопротивление?

— Да.

— Когда я лежал в госпитале, они несколько раз пытались выйти на меня. Но потом, наверное, догадались, что все вернулось на свои места, и больше не стали рисковать. А затем и вовсе вся группа исчезла. По крайней мере, до 68-го года я ни о ком из них не слышал. Пока тем летом, во время отпуска, не заехал в Сен-Ло. Зайдя по старой памяти в «Трафальгар», я обнаружил там Жана. Он, как и прежде, стоял за барной стойкой в своем белом переднике. Теперь он его единственный владелец. От него-то я и узнал, что произошло с тобой, пока я был здесь.

— Мелен по-прежнему с ним? — как бы невзначай тут же спросил Андрей.

— Нет… Ее больше нет. Это, по сути, и было причиной провала всей группы. Через неделю после того, как все вернулось на свои места, они возвращались в город, и на пропускном посту ее опознал какой-то фельдфебель. Она застрелила его в упор, а сидящий за рулем Жан, как он рассказывал, тут же рванул машину с места. Подоспевшая помощь открыла беспорядочный огонь по удаляющемуся автомобилю. Жан получил легкое ранение в плечо. А вот Мелен не повезло. Одна пуля попала ей в бедро, а вторая, смертельная, — в голову. Через три часа она скончалась, так и не приходя в сознание.

Андрею было странно слышать, как этот проживший жизнь старик, с таким спокойствием рассказывает про многочисленные смерти тех, с кем еще совсем недавно он делил радости и горести жизни и которые в разной степени что-то для него значили.

Теперь, по прошествии стольких лет, от истлевших останков некоторых из них не осталось и следа. Так что единственное, что еще напоминало об их существовании, был этот немногословный рассказ да его яркие воспоминания, в которых они по-прежнему были молоды и полны сильного, неистребимого желания жить.

— К сожалению, мне пора, — вырвал его из воспоминаний Карл. — Нам обоим нужен небольшой перерыв. Сегодня вечером, в семь, я буду ждать тебя в ресторане «Астория». Ты сможешь прийти?

— Да, конечно, — отрешенно ответил Андрей.

— Хорошо, тогда до вечера, — он было уже совсем повернулся, чтобы уйти, но в последний момент еще о чем-то вспомнил. — Да, чуть не забыл. Скажи, сколько я должен за неудобства? — в его руке появилась маленькая книжица в кожаном переплете.

— Что вы имеете в виду? Перемещение во времени без моего согласия?

— И это тоже. Но по большей части меня интересует ущерб за машину и за все прочее, что я здесь натворил.

— А вы про это??? Нет, ничего. Машина мне уже давно надоела, — совершенно искренне произнес он.

После всего услышанного ему и в голову не могла прийти мысль заводить разговор о деньгах, которые как-то незаметно ушли на задний план его жизни.

— А что касается всего остального, то, я думаю, что было бы неплохо, если бы вы разобрались финансово с потерпевшей стороной в той аварии. А то они повадились ко мне ходить, как на работу и…

— Понял. Я разберусь с этим.

— Тогда я вам дам их координаты.

— Не надо, я все и так помню. Ты уверен, что тебе не нужны деньги? — еще раз переспросил Карл, как никто другой знавший истинное положение его финансовых дел.

— Нет, абсолютно.

— Хорошо, мы с тобой об этом еще поговорим. Сейчас я бы хотел тебя кое о чем попросить. Дело в том, — начал он издалека, — что в этом городе живет один человек, который мне очень дорог и который очень помог, когда я был здесь. Уже на протяжении многих лет я оказываю ей финансовую помощь. Ее …

— Ее зовут Арина, она беременна, и ей нужна чья-то поддержка, — закончил за него Андрей.

— Как беременна?

— Ну, вам лучше знать, у вас же двое детей.

— Но-о, — эта новость явно застала его врасплох. — А как она вообще?

— Честно говоря, не в курсе. Хотел, вот, завтра с ней встретиться. Но думаю, все будет в порядке.

Теперь тайм-аут срочно понадобился Карлу. Одна-единственная новость поразила его ничуть не меньше, чем то пламя переживаний, которое он разжег в душе Андрея своим неожиданным появлением.

— Ну, я, пожалуй, пойду.

— Вас проводить?

— Нет, не надо. Я сам.

Уже у самых дверей он еще раз вернулся и положил на стол какой-то предмет.

— Это моя жена просила передать. Она сказала, что это было когда-то подарено и принадлежит именно тебе.

Когда Карл убрал руку, Андрей тут же узнал старинный серебряный крест с выгравированной надписью на тыльной стороне — «Братья немецкого дома».

— Хильда ваша жена?

— Да, мы с ней уже полвека вместе, и она обо всем знает.

— Как знает??? И что она вот так вот во все взяла и поверила?

— Сперва нет. Но после полетов в космос у нее закончились все аргументы.

— А как она сейчас? Она ведь еще жива? — с какой-то «последней» надеждой в голосе спросил Андрей.

— Да, у нее все хорошо. Она даже хотела поехать со мной, но потом передумала.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, не хотела, чтобы ты видел ее такой, какой она стала.

Андрей на секунду попытался представить Хильду, которой сейчас должно было быть далеко за семьдесят, но не смог. В его памяти она по-прежнему оставалась такой же молодой и желанной, какой он помнил ее, в уже далеком сорок третьему году. И он даже на миг себе не мог представить, что она, пышущая жизненной энергией, может быть такой, как Карл, доживающей свои последние дни дряхлеющей старушкой.

— Ну, тогда я пошел. До вечера.

— А, хорошо…

Подойдя к окну, Андрей устремил свой взор ввысь, где туманные очертания облаков сливались с лавиной сыплющих с неба осадков. Погода была такой же, как и накануне. Все тот же шквалистый ветер, с легкостью раскачивающий на крышах ощетинившиеся «иглы» антенн. Тот же застилающий все вокруг мокрый снег. Та же непогода и слякоть. Только сейчас в этой промозглой серости что-то изменилось. Появилось какое-то непривычное и беспокойное ощущение этого нового, пока еще незнакомого ему мира, в котором он был лишь маленькой частицей из миллиарда таких же, покорно и беспрекословно уходивших в бездну небытия.

Всех, кроме него, которому было дано еще и ПОЗНАТЬ.