36

Они пришли в зал, и Брейн воспользовался салфетками, тщательно вытерев лицо и руки. А потом ловко забросил их в урну, находившуюся метрах в пяти, и стал с интересом наблюдать за поднимавшимся дымком.

Почему-то среди множества технологических чудес, с которыми ему приходилось встречаться в здешнем мире, одноразовые самораспадающиеся салфетки впечатлили его больше всего.

– Так зачем вам эти странные животные, майор? Что в них интересного? – спросил Брейн, когда перед ним начали расставлять тарелки с едой.

– Они многофункциональны, хорошо поддаются дрессировке. Они могут заменить не просто бомбу, скажем, или детонатор бомбы, они могут заменить некоторых агентов. Причем с куда большим коэффициентом надежности. Ой, сегодня опять это шикарное мясо!.. Ты помнишь, Ружон, на прошлой неделе у них получилось точно так же!..

Брейн вздохнул и принялся за еду. Мясо было дрянь, а эти восторги с привлечением внимания Ружона говорили только о том, что майор желал соскочить с неудобной темы.

Какое-то время они ели молча – сказывалась усталость. Но, отставив пустую тарелку, Брейн спросил:

– А в чем смысл этих биномов, почему нельзя было спроектировать единицу из одного организма? Кто вообще этим занимался?

– Мои чудесные предки, – тотчас ответил майор и отставил недоеденное блюдо. – С нашей теперешней точки зрения, делать бином глупо. Да что там глупо? Тупизна полная! Два организма в единице – одного подранили, а страдают оба. Одного убили, другой начинает создавать кокон, в котором переждет «зимнее время», пока образуется второй организм бинома. В этот период он очень уязвим.

– Да, не очень рационально, – кивнул Брейн, а Ружон вздохнул и перешел ко второму блюду. Он уже знал все теории майора Корсака и немного от них устал. Вот когда был рядом его напарник – Бен, слушать Корсака было веселее, а теперь все наваливалось только на него: и сложные задания на время испытательного периода, и малопонятные Ружону теории-откровения в полуночных разговорах, при том, что Корсаку хватало всего полутора часов сна, а Ружону требовалось хотя бы пять.

К счастью, такие беседы Корсак вел с ним нечасто – у него было не так много свободного времени. К тому же он не нуждался в какой-то ответной реакции. Проговаривая свои соображения вслух, он, наверное, лучше начинал чувствовать материал.

– Тут имеются свои причины. Я уже рассказывал тебе про адаптационные механизмы, которые использовали альтернативные нации, чтобы мимикрировать под стандарт гуманоидов?

– Нет. То есть вы рассказывали совсем немного, – ответил Брейн, ковыряя вилкой начавший кристаллизоваться фруктовый пудинг. Он понял, о чем говорит майор, однако помнил и то, что основную часть этой поразительной истории узнал от Эрники во время потрясшего его приключения в Гринланде.

– Ну так вот, чтобы иметь потенциал к мимикрии, то есть фактической самопеределке, нужно уметь вводить себя в измененное состояние сознания, причем этих состояний множество и они очень разные. А там, в этих измененных состояниях, действуют другие законы и другая математика.

– И насколько другая? – спросил Брейн больше из вежливости. Он отодвинул десерт и стал потягивать теплый «травяной настой» на синтетической основе.

– Ну, вот сколько будет дважды два?

– Полагаю, не четыре?

– Нет.

– А сколько же?

– Двадцать девять. И это только в том измененном состоянии, которое практиковали мои предки.

– И как эти самые путешествия в другую реальность изменяли реальность теперешнюю?

– Они уходили в более тонкое состояние, что-то там меняли и тогда изменялись здесь и сейчас.

– А вы так умеете?

– Увы. Тут я силен только в теории. Как насчет просмотра программного кода?

– Еще даже не глянул, – признался Брейн. – Но вот прямо сейчас пойду и займусь этим. Обещаю.

– А как же доктор Нильсен? – тут же спросил Ружон.

– Спокойной ночи, увидимся завтра, – сказал Брейн, оставляя вопрос без ответа.

– До завтра, – кивнул майор и неодобрительно покосился на Ружона. Тот виновато улыбнулся.