Глава 3
Я бегу. Мне жарко даже в такой холод, но я не останавливаюсь. Скорее бы обсудить все с Киром! Уж он-то посоветует, как поступить.
Я умолчу лишь о падении кармы – не переживу его жалости. Она окончательно меня обессилит.
Когда я пересекаю двор, где вчера в очередной раз рассталась еще одна влюбленная парочка, с неба срываются капли. Внезапно налетели тучи, мечтающие выстирать небо и заодно – нас.
Штаб выглядывает из-за деревьев. Кир вот-вот превратит события этих двух дней в шутку, и я позволю себе забыться, слушая его смех.
Я дергаю дверь за ручку. Незаперто, значит, друг дома.
В пропитанной грязью и сыростью комнате ничего не изменилось. Кроме одного: Кир храпит в обнимку с какой-то блондинкой. К счастью, оба под одеялом.
Зайти позже?
«Но вы договаривались в полдень», – ворчит моя внутренняя зануда.
Я проглатываю обиду. К черту разборки. Я не такая, мне нельзя быть такой.
И Киру действительно давно пора завести подругу.
Я пячусь на цыпочках, но в последний миг задеваю локтем замок, и тот с грохотом падает. Я проклинаю и привычку Кира вешать на двери железки, и свою неуклюжесть, и вообще весь белый свет. Кир, конечно, просыпается. Девчонка недовольно сопит.
– Прошу прощения. – Щеки полыхают огнем, и я мысленно боготворю биомаску. Хорошо хоть, что я ее не сняла.
– Сова? – Прикрываясь одеялом, Кир подскакивает и нервно ерошит волосы.
– Расслабься. Зайду через часик, – мямлю я.
Он пристыженно хмыкает, а его подруга поворачивается на бок, и я вижу ее лицо.
Лицо из моих кошмаров.
Она не так молода, как кажется. Я помню ярко-синие радужки, болезненную бледность и слегка искривленный рот. Она мила. Асимметрия ей к лицу.
Мы познакомились пятнадцать лет назад, когда она, младший Утешитель, – наверное, ей только стукнуло восемнадцать – мчалась за нами с Ником по больничному коридору, а потом нашла девочку с окровавленными ножницами и ее полумертвого друга.
Помнит ли она меня?
К горлу подступает тошнота. Не здесь, Шейра. Не здесь.
Утешительница – я помню, что ее зовут Карина, – морщится. В глазах отражается тень злости, но она быстро сменяется доброжелательностью:
– Кир, кто это?
– Моя… Кхм… Моя коллега.
Коллега?
Мы дружим с первого класса, и теперь, когда я застукиваю его в постели с женщиной, все, на что он способен, – «моя коллега»?
Я не сдерживаюсь и шиплю:
– Твоя коллега желает пообщаться с тобой наедине.
И отворачиваюсь, чтобы они оделись.
– Будь осторожен! Кажется, она хочет тебя съесть. Это не по-дружески, пусть для меня кусочек прибережет, – фыркает Карина и хлопает дверью.
В комнате кристаллизуется тишина, но уже через миг ее нарушает яростное сопение Кира.
– Ну и что ты натворила?!
– Угадай, сколько ей.
– Как и мне.
– Нет. Она старше нас лет на девять, – выдаю я.
– Врешь.
– Серьезно.
Я неохотно рассказываю, где познакомилась с Кариной, и хлопаю Кира по плечу.
– Да ты не переживай. У меня есть новости покруче.
Я протягиваю ему письмо.
– О чем ты вообще? Ты только что выгнала мою…
– Читай, – перебиваю я.
– То есть этот хмырь на самом деле не хмырь? – после минутного молчания уточняет Кир.
– А разве «не хмыри» предлагают шариться по больницам правительства?
– Написано же, что ради благой цели. Ты как читала-то? – Не замечая моего предостерегающего взгляда, он вытаскивает из коробки сухари.
– Ну да! Благая цель полностью его оправдывает!
По штабу расплывается запах сыра.
– Черт, Кир! – Я зажимаю нос.
– Да забей. Будешь?
– Нет.
Сейчас я должна определиться, на чьей стороне играть. И стоит ли.
Оскар – так гость из прошлого назвал себя в письме – предлагает пройти отборочный квест. Он ищет команду, чтобы проникнуть в третий блок. Туда, где держат сущностей. Говорит, что в моих интересах согласиться. Что мы спасем сотни людей. И что это связано с кармой.
Но я не верю. Ни одному слову.
По пути в контору я раз сто начинала набирать номер родителей, но останавливалась. Чутье подсказывало, что звонок все изменит. Я бы вылила море вопросов на Оскара, но…
Мне страшно, черт возьми. Вдруг это ловушка? Вдруг он – жертва наших пранков и мечтает о мести?
– А что он имел в виду под фразой «в твоих интересах»? – Это Кир перечитывает письмо.
– Фиг его знает, – вздыхаю я, а сама вспоминаю утренний приступ. Вдруг Оскар намекнул на мою болезнь?
– Как хочешь, – передергивает плечами Кир. Он подкидывает сухарик и пытается поймать, но тот летит мимо рта. – Я бы пошел. Ты прикинь, как было бы весело! Погони, драки, перестрелки…
– Кое-кто помешался на боевиках.
– Согласен, такие приключения не для нежненьких девочек. А вот для меня… в самый раз!
Я швыряю в него подушкой. Кир с возмущенным вскриком отвечает мне тем же. На счастливые полчаса мы забываем и о странном незнакомце, и о Карине.
– Хватит уже, давай пранк обсудим, – говорю я, когда мы оба окончательно выбиваемся из сил.
Кир предлагает сюжет с клоуном-садистом, а я – со смертью. Я уступаю, потому что костюм клоуна, в отличие от косы и черного плаща, у нас уже есть.
Мы достаем зеленый комбинезон с разными пуговицами – розовой большой и синей маленькой – и репетируем. Кир молотом «пробивает» череп жертвы. Я прячусь под курткой, а удары отбивает макушка манекена.
В шесть наши животы начинают урчать. Кир угощает меня порцией сухарей: у него скопилось пакетов десять.
Еще одно преимущество города номер триста двадцать – индикаторы, управляющие кармой, обследуют нас и при малейших изменениях передают информацию в Центр Питания. Там готовят кашу со всеми необходимыми веществами и витаминами. Бесплатно.
Мы рискуем стать сущностями, и это наименьшее, что правительство может для нас сделать.
Еду присылают по связным ящикам, но город заботится о лежачих больных и таких лентяях, как я. Одно слово – и парнишка в красной футболке запакует тебе целый букет из витаминов и минералов и оформит заказ с доставкой на дом.
Да, на каждом углу мелькают магазины, куда завозят все – от стейков до ванильного печенья – но там нужно платить поступками. Кармой.
Меня же устраивает вкус каши. Сладковатый, с кислинкой. Впрочем, он и правда иногда надоедает, и тогда мой индикатор краснеет от незапланированных, но приятных растрат.
Поужинав, я прощаюсь с Киром. Похоже, друг останется на моей стороне, какое бы решение я ни приняла. От этой мысли настроение улучшается.
Сегодня тот редкий день, когда я иду в магазин на центральной улице – в тот самый «Караван», оторвавший ящеру хвост. Здесь десять этажей. Найти товар помогают наушники-путеводители. Их мало, но мне везет, и я забираю последние.
– Меня зовут Лори. Приветствую вас в «Караване»! – вещает звонкий голосок. – Удивительном мире покупок и счастливых неожиданностей!
– Давайте без неожиданностей. Сыта ими по горло, – фыркаю я.
– А как насчет физической сытости? – заговорщицки шепчет робот. – Роллы? Пицца? Две по цене одной!
– Сладости, – командую я. – Отдел скидок.
– Они ждут вас на пятом этаже!
По пути Лори умоляет меня заглянуть в сектор одежды, но я непреклонна.
– Что делать, если работа небезопасна? – продолжает голос. – Если вы гуляете по ночам и даже биомаска кажется вам ненадежной защитой? Товары из магазина «Шок» избавят вас от навязчивых страхов!
Я клюю на яркую светящуюся вывеску. В маленьком зале продаются электрошокеры – единственное в городе легальное оружие.
Я медлю, раздумывая. Если соглашусь на встречу с Оскаром, нужно быть готовой ко всему. В итоге покупаю себе один – дешевенький и маломощный – и прячу его в карман, подальше от любопытных глаз. Лори пищит от радости.
На пятом этаже малолюдно. Я направляюсь к сектору с пирожными и шарю в холодильнике, разрываясь между моими любимыми эклерами и тортиками.
Тишина давит на уши. Из колонок не льется музыка, да и Лори помалкивает. Мне становится неуютно.
Стоп.
Я почти физически чувствую, как по спине скользит чей-то взгляд.
Парень в серой толстовке. Лицо скрывает тень капюшона, руки – в карманах. Замечает меня и тут же отворачивается к полке с чипсами. Странный. Нервный. Жители города номер триста двадцать не ведут себя так… взволнованно.
Вас слишком много, безумные незнакомцы.
Я радуюсь тяжести электрошокера. Я готова, кем бы ты ни был. А ты?
Беру семь эклеров. Чтобы добраться до касс, нужно пройти через отдел чипсов. Я втягиваю воздух. У тебя просто паранойя. Услышала? Теперь – вперед.
Незнакомец, кажется, тоже затаил дыхание. Он не смотрит на меня, но я чувствую его напряжение. Парень замирает над очередной пачкой чипсов, а заляпанный чем-то темным рукав подрагивает на весу.
Небо, да это же засохшая кровь!
Я ускоряюсь. Безумец из прошлого, молю, почини свой глючный портал и прихвати с собой этого типа! Я вам даже пару флешек подарю, только не трогайте меня, а?
– О’кей, Лори, как лечить паранойю? – хриплю я, почти доковыляв до кассы. – Трусиха, – прибавляю, обращаясь уже к себе.
– Что делать, если работа небезопасна? – заводит старую песню робот.
– Плакать.
Я кладу эклеры в считывающую коробку. Таких здесь штук сорок, чтобы не было очереди. Рядом – экран как на остановке. Я подношу к нему запястье. Индикатор окрашивается в оранжевый. Странно. После того как родители пополнили мне карму на пять гигов, я добавила еще шесть. Для уверенности.
Да, я перенервничала утром, и ярко-зеленый квадратик превратился в салатовый. Но сейчас он приближается к красному.
У нормальных людей запас так быстро не тратится.
У нормальных.
Я не вписываюсь в эту категорию.
Обдумываю события уходящего дня. Вроде не совершила ничего, за что у меня отняли бы карму. Наоборот, в кабине я уступила место ребенку. За такое прибавляют пару байтов. Немного, но приятно.
Эклеры не стоят и четверти гига. Электрошокер я купила за тридцать метров.
Спокойно. Заработки от просмотров немалые. Хватит.
«На пару недель, если будешь пожирать карму такими темпами», – причитает моя внутренняя пессимистка. Или реалистка?
Сейчас я с ней согласна.
Я хватаю эклеры и мчусь домой.
– Элла, угадай, что у меня есть! – кричу я с порога.
Мне отвечает тишина.
– Элла?
Я мечтаю, чтобы раздался истошный писк звонка. Топот, голоса, что угодно. Лишь бы не гнетущее молчание.
Оббегаю комнаты – сестры нет. Да, да, она взрослая и гуляет, когда захочет. Но она всегда предупреждает.
Я переступаю порог кухни. На столе лежит записка: «Я на Игру. Буду в девять».
Что за Игра?
«Давай сходим. Пожалуйста!»
«Развеешься».
«Это все от депрессии!»
Отлично. Увлеченная собственными призрачными страхами, я забыла о нашем утреннем разговоре.
Прикрыв глаза, я опускаюсь на стул, и он жалобно скрипит под моим весом… Что?
Я вскакиваю и тянусь к оставленной на столе биомаске.
Элла вышла на улицу с открытым лицом.
С открытым. Лицом.
Я включаю планшет и набираю ее номер. Какие же длинные гудки! Из спальни доносится песня в жанре скримо, установленная на звонке у сестры.
Элла обрезала ниточки, оборвала мосты и забаррикадировала дороги. Не оставила мне ни единого шанса.
Ужас подкрадывается к сердцу, и оно отзывается: стучит, едва не проламывая ребра. Я ощущаю мир до боли пронзительно. Ноги несут меня на улицу.
Я обязана найти Эллу. Вот что пульсирует в висках. Вот что обжигает мышцы.
А если… Нет, забудь о плохом, Шейра. Ты не опоздаешь.
Мелькают дома и дороги. Я прыгаю взглядом с небоскреба на небоскреб. Элла упоминала какую-то стройку. Стройку, на которой должна победить.
Я застываю посреди центральной улицы. Монотонное движение подхватывает меня. Два шага в секунду.
Крик не находит выхода и превращается в слезы. Я прижимаю кулак к губам.
Думай, Шейра, думай!
Где в городе опаснее всего?
Ответ до смешного прост.
Там, где Эллу поджидают сущности.
Моя сестра отправилась на стройку, где обитают голодные и беспощадные существа. Люди, лишенные кармы.
Люди, не прощающие ошибок.
А если Игра заключается в том, чтобы выбраться со стройки не обнуленным, с зеленым индикатором? Если Элла не надела маску специально?
«Нынче модно по опасным местечкам шляться. Там подростков партиями вывозят. По сто штук. Вот дурные, да? Экстрима им подавай».
«Экстремалов» обезвреживают люди в белых костюмах и масках. Вчера перед пранком мы это обсуждали. Я помню. И до сих пор стою за черт знает сколько остановок до штаба.
Я будто просыпаюсь – расталкиваю прохожих, они ругаются, но это неважно. Два шага в секунду – слишком медленно, чтобы не умереть.
Глупая наивная девчонка! Во мне борются раскаленная злость и страх, всепоглощающий страх.
Как она могла так поступить? Как я могла не прислушаться к ней?
Я сажусь в кабину на неизвестном мне небоскребе. Еду в тысячный раз, но лишь сейчас понимаю, какой это нерасторопный транспорт. Клянусь себе, что теперь буду ездить на поездах.
Разбить бы экран управления, растоптать, выкинуть в окно. Если бы в кабине был водитель, а не компьютер, я бы заставила его выставить максимальную скорость.
Жарко. Струйки пота щекочут шею. Я задыхаюсь и начинаю подвывать. На меня косятся картонки-люди. Царапаю сиденье – лишь бы отвлечься. Пусть из моего запаса вычтут полметра… Или какой там штраф за мелкое хулиганство?
Наконец двери открываются. Остановка. Лифт. Долгие пятьдесят две секунды. Мне больше не нравится кататься в стеклянном цилиндре. Я его ненавижу.
И возненавижу этот город, если он украдет у меня Эллу.
Шаг. Еще шаг.
Еще тысячи шагов до того места, где решится судьба сестры.
Или уже решилась.
Я несусь мимо домов и заросших садов. Справа маячит штаб. Мне некогда звать Кира. Я впервые пойду на стройку одна.
Мы были там трижды, изучали поведение сущностей для пранка.
Эти твари иногда охотятся в городе, поэтому людям запрещено снимать биомаски на улице.
Я пытаюсь выровнять дыхание, но тело, словно проколотый шарик, сдувается.
Может, я ошибаюсь и Элла выбрала менее опасное развлечение?
Вскоре передо мной вырастают заплесневелые стены. Под ногами разбитые кирпичи, у зданий нет крыш – сплошные серые лабиринты. На дорогах желтеет засохшая трава. Тихо. Здесь всегда тихо.
Они любят молчать, когда нащупывают уязвимые места своих жертв.
Я скольжу пальцами по лбу. Биомаска скрывает лицо. Они не увидят главного – глаз.
Я мягко ступаю по заросшей тропе. Между сухими стеблями-иголками похрустывают камни. Колени пружинят. Я готова убежать в любой момент.
Или сделать так, чтобы убежали они.
Я отошла от штаба метров на четыреста. Этого мало. Нужно пробраться в сердце их логова – на арену разрушенного цирка.
Раз в неделю Утешители обыскивают стройку. Как по мне, редко.
Стены расступаются. Поздравляю, Шейра, ты прошла первый этап Игры. Правда, нечестно – с маской.
Трава и кусты обступают черный круг арены. Лет пятьдесят назад она была красной и сюда приходили дети, чтобы поглазеть на львов и смешных людей.
Что теперь?
Сюда приходят такие же дети. Приходят и отдают свои жизни сущностям – непонятно во имя чего.
Хруст.
Им надоело молчать. Они пришли за мной.
Я осматриваюсь: Эллы нигде не видно. Тварей тоже – прячутся. Готовятся к нападению.
– Шейра! – раздается за спиной до дрожи знакомый голос. Я рада, я безумно рада его слышать.
Я оборачиваюсь и молю небеса, чтобы волосы сестренки не оказались седыми. Чтобы ее море плескалось, а не спало подо льдом.
Вот ты где, Элла. Моя родная Элла.
– Зачем? – слетает с моих губ. Я едва сдерживаю слезы. – Вот… – Испуганная до чертиков, я забыла маску сестры дома, поэтому делюсь своей. – Тебе нужнее.
Но Элла не спешит становиться безликой.
Мне неуютно, будто с меня сняли одежду, а затем привязали к столбу на центральной улице.
– Успокойся, – качает головой Элла. – Игра не окончена.
Границы моего терпения постепенно стираются.
– Что не так?
– Игра заключается в том, чтобы добраться до арены и не обнулиться. Я последняя.
– Тогда где остальные?
– Вот.
Из-за стен появляются десятки седых подростков с белыми зрачками и гематомами. Маленькие, худые, но больше не добрые и не наивные. Больше не дети.
Мне хочется кричать, срывать голос, чтобы добраться до их сердец. Я уверена: чувства тех, чьи волосы больше не будут ни русыми, ни черными, еще теплятся в этих телах.
И, возможно, они позволят нам уйти. Совершат последний добрый поступок, прежде чем перемолоть себя в мясорубке голода.
– Пожалуйста… – шепчу я.
В городе, на улицах, дежурят Утешители. Появляется сущность – ее увозят в третий блок. Туда, где она никого не «съест». Только это бессмысленно. Обнуленные все равно сбегают.
Но кому нужна стройка? Люди в здравом уме сюда не суются. Кроме тех, для кого адреналин дороже жизни. Кроме тех, кто готов заплатить кармой за проигрыш в Игре.
На фонарном столбе, у арены, краснеет кнопка. Она подает сигнал Утешителям.
Если не нажму – они приедут через неделю.
Нас с Эллой найдут в понедельник, как раз тогда, когда мы, новые монстры, уже сойдем с ума от голода и забудем, что такое жалость.
Я плавно приближаюсь к столбу. Сущности следят за каждым моим движением.
– Надень маску, – умоляю я сестру и замираю от ужаса.
Элла отдает ее бывшим друзьям, а сама растет, худеет, бледнеет. Лицо теряет форму лишь на миг, затем – становится овальным. Чужим.
Волосы седеют. Зрачки покрываются белым налетом.
Передо мной не моя сестра. Я отдала биомаску сущности и добровольно согласилась обнулиться.
Дура.
Я знаю, как эти твари умеют обезоруживать. Как притворяются, копируют голос и внешность. И все равно попалась.
– Шейра, я здесь! – Ко мне бежит еще одна Элла.
Настоящая ли? Истерические всхлипы, трясущиеся пальцы, шрам на мизинце – в пять лет ей на руку упала железная игрушка-птичка… Она. Она!
Сущности скалятся. Ликуют. У них две жертвы. Первые жертвы, у которых они украдут здоровье.
Сестра жмется ко мне. Я прикрываю ее собой. Пара шагов до столба – и мы спасены. Утешители приедут быстро, вот только дождемся ли мы?
Над стройкой тянется едва заметная дорога. Одна. Странно не видеть паутины маршрутов.
– Давай я их отвлеку, – предлагает Элла.
– Не высовывайся.
– Это я виновата. – Голос дрожит. Она плачет.
– Не спорю, – мрачно хмыкаю я. – Приготовься.
Я нажимаю на кнопку. Арена тонет в тишине. Внезапно «недети» кидаются на Эллу. Я не успеваю ее защитить. Сущности выстраиваются в полукруг и шипят. Девчонка, одурачившая меня, подбегает к моей сестре. Из глаз этой твари к глазам Эллы тянутся нити.
Она ее ест.
Ко мне ковыляют две сущности.
Я вспоминаю об электрошокере – он слабый, но этого достаточно, чтобы их отпугнуть, – и хватаю за кисть девочку лет одиннадцати. Раз за разом умираю, причиняя боль ребенку. У сущностей от малейшего удара током на теле возникают гематомы, но у меня нет выбора.
Первая девочка испуганно отпрыгивает. Затем вторая. Спазмы в желудке не дают мне покоя – ужин просится на свободу. Я со всех ног несусь к маске. Сущности бросили ее неподалеку от арены. Успею.
Десять шагов в секунду. Вот, что мне нужно!
Я прыгаю и растягиваюсь на земле. За мной идут. Захлебываясь в песке и пыли, я продолжаю ползти к маске.
Пальцы касаются шершавого мягкого материала. Я отчаянно сжимаю наше спасение и поднимаюсь. Я вновь безлика. Вновь в одежде. И больше не боюсь маленьких монстров.
Элла не кричит. Ниточки с каждым мгновением тоньше, а ее лицо – бледнее. Сестра не шевелится – не может. Когда из тебя выкачивают столько кармы, мышцы становятся деревянными.
– Отпустите ее! – визжу я и бросаюсь к Элле.
На тросе появляется черная кабина. Крепление удлиняется и опускает ее к нам.
Я рада. Счастлива.
И мчусь к Элле, но кто-то бьет меня по голове. Я падаю. Хватаюсь за края реальности, только бы не выпустить из виду сестру. Сейчас я ничем не смогу ей помочь, но должна видеть. Я не потеряю сознание и не брошу ее одну наедине с этими тварями.
Утешителям остается совсем чуть-чуть, когда локоны Эллы начинают седеть – волосок за волоском, быстро, нестерпимо быстро.
Я воплю, надрываюсь, но ползу к ней.
А она как ни в чем не бывало смотрит на сущность, нагло выкачивающую из нее последние капли жизни. Методично и беспощадно. Для седой девчонки это – способ утолить голод на пару часов, а для моей сестры – конечная станция под названием «необратимость».
– Элла! – Я цепляюсь за ее лодыжку. Встать не получается. Мир танцует, а я не попадаю в ритм. – Пожалуйста, опомнись! Умоляю!
Элла ничего не замечает. В ней бурлит сомнение, но кокон слишком плотен, чтобы она смогла пробить его и разорвать связь между собой и сущностью. У моей любимой сестренки – седые локоны.
Они тебе не идут, Элла.
Из кабины выпрыгивают две безликие женщины в светлых костюмах – рубашках и брюках. Они безупречны. Идеальны. Одинаковы. Стройные фигуры, длинные ноги, сильные мышцы.
Движения Утешительниц резки и четки. Без лишней суеты они оглушают сущностей. По очереди, одну за другой, словно щелкают орехи, без жалости и сожаления. Они понимают, что перед ними не дети, и работают.
Маленьких монстров ждут палаты в третьем блоке. Им там даже понравится.
Головы Утешительниц пропитаны информацией о болевых точках, а сердца тверды. Со временем привыкаешь к сломанным судьбам. Вырабатывается иммунитет. Эти женщины разучились жалеть. И я не знаю, завидовать им или сочувствовать.
Сущности не сопротивляются – вялые удары не в счет. Они истощены и поэтому слабее людей. Без кармы так будет всегда, а восполнить ее после черного порога невозможно.
Не проходит и минуты, как Утешительницы побеждают. Седые дети без сознания. Теперь они не выглядят угрожающе. Они снова маленькие и наивные.
Связь между сущностью и Эллой тает, и сестра хрипло втягивает воздух. Я до сих пор сжимаю ее лодыжку.
– Все позади, – шепчу я. – Все позади…
Женщины смотрят на Эллу.
– Она не переступила черный порог, – убеждаю я сама себя. – Не успела.
Поднимаю голову, чтобы обрадоваться светлым кудрям, и сердце тонет в море ужаса. Моя сестренка опускает глаза. Белые глаза.
– Прости меня, Шейра. Мне… жаль. Не проболтайся родителям, хорошо?
Она будто не понимает. Будто не ощущает, что пересекла черту.
– Вставай, родная. – Она подает мне руку, но я пячусь.
Нет, это ложь. Я сплю.
Давай, Шейра, просыпайся. Просыпайся!
– Почему так светло? – хмурится Элла, поворачиваясь к Утешительницам.
О, сестренка, теперь ты всегда будешь видеть слишком ярко, слишком пронзительно. Чтобы не давать шансов жертве. Чтобы ни на миг не забывать, в кого превратилась. Ты наказана, как наказывают серийных убийц и маньяков. За что? За то, что проиграла.
– Мы ее забираем, – цедит одна из Утешительниц, а затем обращается к Элле: – Надеюсь, тебя не надо обрабатывать, как этих?
– Почему… – Сестра закусывает губу. – Почему так тошнит? И кружится все. Холодно. Мне… Мне плохо…
– Пойдем. – Женщина увлекает ее в кабину.
Вторая Утешительница переносит в салон безжизненных детей.
– Нет! Не надо! – воплю я. Сердце-молот стучит в каждой клеточке тела. Откуда-то появляется немного силы, и я трачу ее на то, чтобы вскочить. – Пожалуйста! Элла! ЭЛЛА!
– Я сущность? – одними губами спрашивает сестренка. Она спокойна, но мне ли не знать, что за тонкой корочкой льда – отчаянное пламя. – Шейра, не говори им. Хотя бы сейчас, пока они в командировке.
Элла переступает порог кабины.
– Да послушайте вы меня! – Я цепляюсь за плечо Утешительницы, поднимающей чумазого мальчишку. – Она не виновата! Она не хотела, чтобы так произошло!
– А они хотели?
– Нет, – хриплю я. – Разве это честно?
– Понедельник и пятница – дни открытых дверей. Блок номер три, отделение невиновных.
– Так нельзя! Нельзя! Отпустите ее! – Я пытаюсь ее ударить, но она перехватывает мой кулак.
– Вы тоже поедете с нами. Мы довезем вас до первой безопасной остановки.
Лицо Эллы не выражает ни грусти, ни страха, ни сожаления. Неужели она сдалась? Неужели смирилась с тем, что ее заберут? Неужели не поняла, что это… навсегда? На всю жизнь.
Я задыхаюсь. В голове ни одного убедительного довода.
Я – марионетка. Снова.
Что я скажу родителям? Как буду оправдываться перед собой? Мою сестру лишили жизни, счастливой и здоровой, а я не нашла в себе сил победить сущностей.
Я ненавижу себя дважды. За Ника и за… Эллу.
Из раздумий меня вытягивает писк. Он разносится по венам, превращается в хор. Индикатор краснеет, моргает, плавится.
Стук-стук. Стук-стук.
А дальше – тишина. Я ослепла, оглохла, заблудилась во мраке. Но мне все равно. Я вдвойне заслуживаю кошмары. Заслуживаю обнуление. Заслуживаю.
