Глава 23
Шейра
Я сижу на табурете и гипнотизирую отражение в зеркале. Расчесываюсь. Волосы выпалываются не хуже сухой травы. Седые и каштановые клочья переплетаются между зубцами гребня. Странное зрелище. Словно молодость борется со старостью.
На щеке краснеет новая гематома. Она появилась вчера, после рассказа Оскара. Расплылась потрепанной птицей, чтобы я не забывала о женщине, обожавшей хот-роды. И о мужчинах, для которых она превратилась в центр экспериментов. В солнышко.
Я подключаю к запястью флешку – Утешители приносят дозу по утрам. Они заботятся о нас, Последних, и ждут, когда мы обнулимся. С сущностями хлопот меньше.
Лучи пробиваются сквозь закрытые жалюзи. Палата пронизана яркими полосками, точно помехами. Скоро все зарябит. Я рассыплюсь на тысячи серых точечек, и кто-то переключит канал. Кто-то будет есть печенье и хохотать над шутками в подростковом сериале, а я умру здесь, заключенная в рамки его телевизора.
Я не спала всю ночь – из-за двоих друзей, ломающих жизни. И думала, думала, что, наверное, у нас новая патология, не изученная Утешителями. «Нечаянно» – так бы я ее назвала.
Я пропустила завтрак. Рене приглашала меня на тренировку, но я сослалась на плохое самочувствие.
Утром наша недокоманда собралась в сетевой комнате. С Оскаром. Мы готовились к главному квесту. Просчитывали все до секунд, до количества прыжков и частоты сердцебиений.
Мысли трескались, сочились страхами, обескровливались. Чтобы успокоиться, я смотрела на Ника, питалась его бодростью и силой. Он выдержал эксперимент Оскара, и я молилась, чтобы выдержали остальные.
Раздается короткий стук. Размышления, мелкими чаинками осевшие во мне, начинают предательски кружиться. Там, в коридоре, кто-то напуган. Кто-то сомневается, что выбрал ту дверь.
В палату проскальзывает Рене. Брови нахмурены, губы сжаты, пальцы теребят седой локон.
– Как ты? – Она улыбается – пытается меня утешить.
– Все в порядке. – Я откладываю расческу. – А… у вас?
– Почти.
Рене топчется за моей спиной, дышит мне в макушку. Я вижу ее в зеркале.
– Почти?
Паршивое слово. Неизвестность угнетает, если не верить в счастливое будущее. А я не верю.
– Да. – Наклонившись, она упирается подбородком в мое плечо. Улыбка растягивается молодым месяцем. – Ничего не бойся, ладно? Все будет хорошо.
– Что случилось?
Рене глотает воздух, наполняет себя, утяжеляет, будто боится, что земное притяжение подведет ее.
– Прости меня, детка.
Только сейчас я замечаю, что ее правая рука прячется в кармане, очерчивающем форму шприца.
– Рене…
Теперь я знаю, что такое гнилая тишина.
– Прости, – повторяет Утешительница.
Я пытаюсь подняться, но она обхватывает меня и прижимает к спинке стула.
– Не надо, прошу, – лепечу я.
– Мы подчиняемся им, – каркает Рене. – Я же просила, Шейра. О боги, я же просила не высовываться.
Она вкалывает мне в шею прозрачную жидкость. Я мгновенно слепну. Кожа деревенеет. По венам расползаются змеи – сильные, ядовитые, голодные.
– Прости, детка. Если после этого сможешь прощать.
Звук выключается. Мой канал рассыпается на тысячи серых точек. Кто-то выжидает еще минуту и забывает обо мне. Навсегда.
* * *
Мне снова девять. Я в комнате, увешанной зеркалами. Ни мебели, ни картин, ни окон – в этой коробке лишь я. На моих коленках приютился игрушечный мишка. У него добрые голубые глаза и белая шерсть. Правое ушко вот-вот оторвется. Больно, наверное, расходиться по швам. Я обязана утешить друга.
Я хватаю шприц, закатившийся в темный угол. Мишке страшно. Глажу беднягу по спинке и – вкалываю ему лекарство. В шею. На месте ранки появляется красное пятнышко. Я моргаю часто-часто, смахиваю ресничками алую точку, растушевываю ими комнату. Видение не исчезает. Вновь тыкаю в мишку шприцом. Вновь.
Меня трясет, но я продолжаю. По лодыжкам струится кровь. Пациент плохо себя ведет. Пока он не выздоровеет, я буду его колоть. И буду плакать – мне жалко белую шерсть, запятнанную красным. Слезы смешиваются с кровью и начинают разъедать игрушку. Моя жалость пропитана не солью – кислотой.
Ткань исчезает. Я с трудом сдерживаю визг: вместо ваты в мишку запихнули Ника. И он истекает кровью.
Внутренности игрушки оказались чересчур настоящими.
Шаги. Из зеркала выпрыгивает Карина. Я радуюсь: она поможет мне вылечить друга. Поможет утешить его.
– Как тебе мой подарок? – Накрашенные ярко-красной помадой губы расплываются в улыбке. Кривой улыбке. – Он такой милый, правда?
И такой мертвый…
– Ему плохо, – хнычу я. Меня тошнит от запаха гнили и железа.
– Уже не плохо. Ты его спасла. – Карина не обращает внимания на ранки Ника. – Теперь я спасу тебя. Не волнуйся.
Она гладит меня по спине, как недавно я гладила мишку.
– Какая же ты красивая! – Утешительница скользит пальцем по зеркалу, обводя мой силуэт.
Я напрягаю зрение и немею от ужаса. Девятилетняя девочка по ту сторону стекла поражена змеями. Они выползают из ушей, рта, носа – по очереди, цепочкой громоздких украшений.
– Ложись. – Карина целует меня в лоб, и я подчиняюсь. – «Спи, малышка, засыпай», – поет она, улыбаясь шире. – «Спи, родная… умирай».
В лопатки впивается ледяной кафель. Тошнит. Я хочу стереть с лица Утешительницы кривой рот, выкорчевать ее заботливый голос.
Убийственно заботливый.
Во мне живут змеи, и – без сомнения – если Карина расплачется, меня разъест, как мишку.
Она дотрагивается до губ, растягивает их, пытается выровнять, а затем начинает лечить меня. Вцепляется в шею, выдавливает змей – ласково, как и все Утешители. Я не сопротивляюсь.
– Спи, родная, умирай…
Глаза слипаются, но окончательно уйти во тьму мне не дает пощечина. Карина морщится:
– За что, Шейра? За что?
Внезапно серые точечки возвращаются. Они выстраивают из меня кресло – ободранное, пыльное, с протертой тканью. На мне нет пледа. Нет человека с книгой и чашкой чая. Я – холодный и неуютный мусор.
Мусор, не способный утешать.
Снова пощечина.
Картинка меняется – я больше не кресло.
– Ну слава богу!
Передо мной на коленях стоит Ник.
Мы в огромной белой комнате. Вдали темнеет сервер. От моей головы и индикатора тянутся провода; системный блок пожирает их не хуже спагетти. У меня крадут что-то важное. Что-то, что не должно храниться на жестком диске.
Я лежу на ледяном столе. Руки словно попали под швейную машинку – не шевелятся. По-прежнему пахнет железом. Я до крови прокусила губу. По соседству спят Ольви и Альба.
Яркие лучи ламп проникают в меня через поры, просвечивают все мои тайны, как легкие на флюорографии.
Пыточная, не иначе.
– Вставай! – рычит Ник.
– Ты жив, – растерянно шепчу я. – Как хорошо.
– Ничего хорошего! Они собираются вскрыть нашу память!
– Что? – Я приподнимаюсь на локтях. – Где мы?
– Рядом с серверным залом. Здесь Семерка роется в мозгах особо опасных преступников. Понимаешь? – Ник отсоединяет от моих висков датчики. – А потом люди впадают в кому. Или выживают из ума.
– Но при чем здесь мы?
– Думаю, это приказ Семерки. Такер добился своего. Быстрее, Шейра, у нас мало времени!
– Ладно. – Я касаюсь ногами пола. Швейная машинка начинает строчить усерднее. Равновесие гнется кривой проволокой. – Что делать?
– Тебе – ничего. А я введу Альбу и Ольви в состояние стресса. Они очнутся. – Ник демонстрирует мне флешку. – Понижу им карму до черного порога и тут же повышу. Опасно, но здесь без вариантов.
Он бросается к сестре. Ее оплетенное гематомами лицо пульсирует запекшейся раной. Эта девушка ненавидит весь мир – он отобрал у нее мечту. Теперь она выпьет его до дна.
– А как очнулся ты? – недоумеваю я.
Ник двигает на флешке ползунок – настраивает ее на понижение кармы.
– Они не в курсе, что я сущность. На нас такие штучки не действуют, мы сами кого угодно прочитаем. И кое-как сумеем защититься.
Едва ли это плюс, когда гематом с каждым днем все больше, думаю я и тут же прикусываю язык: Нику незачем выслушивать мое нытье.
Альба взвизгивает, но не просыпается. Крик белой бабочкой облетает нас и сливается со слабым гудением сервера.
Мы с Ником переглядываемся. Что, если в комнату вломятся Утешители? Что, если кто-нибудь из этих двоих, блуждающих по закоулкам разума, не очнется? Что, если Оскар ошибается?
Я догадываюсь, что снится Альбе и Ольви, с чем они борются изо дня в день, что заставляет их выворачиваться наизнанку.
Ник переключает флешку на восполнение кармы и подается ко мне.
– Это займет пару минут. Шейра… – Он стискивает мои плечи. Холод пальцев ощущается даже через ткань. – Что бы ни случилось, не вини себя, ладно? Я умоляю тебя, перестань жить прошлым.
– Сумасшедший… – бросаю я. – На что ты намекаешь?
Он тычет в экран сервера.
– Видишь? Час ночи. Нам нужно все провернуть сегодня. Сейчас. К утру учет обновится, за нами будут следить. Я вряд ли смогу взломать по новой.
– Мы рискуем.
Ник корчится в приступе смеха, сдувается, как проколотый круг. Он больше не удержит меня на плаву. Мы утонем.
– А когда мы не рисковали, Шейра?
– Ты прав. Но… Мне страшно, – признаюсь я. Признаюсь, потому что устала бояться молча.
– Не надо, – шепчет Ник мне на ухо. – Все наладится.
– Ладно. Я постараюсь не предать тебя снова. – Мне хочется обнять его. Позаимствовать у него уверенность – свою я потеряла.
– Знаю. – Будто прочитав мысли, Ник обнимает меня. Или…
– Ты что, залез в мою голову?
– Впервые.
– Не читай меня. Здесь, – я стучу пальцем по лбу, – слишком много демонов.
– И что? Они мне нравятся.
Мотылек под ребрами трепещет: ему наскучила жизнь в клетке.
Он ждет. Мечтает о том, чего я никогда себе не позволю. Но в нашем случае «никогда» – это недолго. Всего несколько часов.
Я не верю, что мы выберемся.
– Как нам попасть в серверный зал?
– Сориентируемся по пути.
Ник наклоняется над Альбой и отсоединяет флешку. Тело его сестры бьется в судорогах. Гематомы на руках темнеют. Притаившись у края стола, я слежу за ее опущенными ресницами. Что там, под веками? Лишь бы не белый монстр…
Солдаты не седеют, ведь так?
Альба открывает глаза. По-прежнему голубые. По-прежнему живые. Я облегченно выдыхаю.
– Побудь с ней, а я к Ольви, – командует Ник.
– Что случилось? – Она смотрит на меня в упор, ломает барьер за барьером и, мстя за свои тайны, пытается выдрать с корнем мои.
Я не успеваю вымолвить ни слова: комната погружается в тишину – вязкую, материальную, стекающую по стенам растопленным маслом. Экран сервера гаснет. В нос бьет запах гари.
– Что происходит? – Ник, отпрыгнув от трясущегося Ольви, выдергивает из сети провода.
Через секунду наш неунывающий друг просыпается и срывает с себя датчики. Мы бросаемся к нему, но он пятится, падает, ищет тень. Ему, как и мне, неуютно в лучах ламп. Он отбивается от нас так яростно, словно забыл, кто мы и где находимся.
Альба дает ему пощечину.
– Отстаньте от меня! Отстаньте! – вопит он. Голос скачет звуками расстроенного пианино.
– Что с ним? – ужасаюсь я.
– Он спалил сервер. Я… – осекается Ник. – Я не встречал ничего подобного. – Он молча стискивает Ольви и ждет, пока тот успокоится.
Бедняга обмякает и обводит нас усталым взглядом. Вспоминает. Гаснет. Таким он мне нравится еще меньше. На его голове – ни седой волосинки, а ноги едва шевелятся. В зрачках – ни намека на снег, а страхи прозорливее наших.
– Идите без меня, – шипит Ольви, выслушав объяснения Ника. Он силится подняться и чертыхается, когда мышцы его подводят.
Мне тяжело наблюдать за тем, как он отчаянно цепляется за края жизни. Я не Утешитель. Я не смогу его вылечить. Да и они не смогли бы.
– Давай без глупостей, – предостерегает Альба.
Она бродит у выхода и изучает красную кнопку, торчащую между белыми плитами воспаленным прыщем.
– Что это?
– Скорее всего, они не планировали наше пробуждение, – говорит Ник. – Им незачем было нас запирать. Нажимай.
– А если там кто-нибудь есть?
– Я не настолько крутой телепат, чтобы читать мысли сквозь стены. – Ник усмехается, но, покосившись на Ольви, серьезнеет. Между бровями вырисовывается морщина, губы изгибаются в жестком «нажимай». Черты лица наливаются тяжестью, как тучи перед грозой.
Меня передергивает. Он становится тем, кого боятся дети, кутаясь в одеяло. От кого защищаются взрослые, прячась за биомаской.
– Матвей. – Я впиваюсь ногтями в ладони. – Мы же не бросим Ольви?
– Пока не найдем надежное место – нет.
– Наивные, – хохочет Альба. – Надежные места выделяют мертвым в первом блоке.
Она нажимает на кнопку, и дверь, гудя, отъезжает в сторону. Не обращая внимания на протесты, Ник закидывает руку Ольви себе на плечо.
Мы выскальзываем в коридор. Светлый. Чистый. Пустой. Как и все коридоры, где ломаются жизни.
По соседству с нашей «камерой» ютится комната. Оттуда доносится приглушенный свист. Кто-то поет. Кому-то весело.
– Как ты? Лучше? – Ник доводит Ольви до окна и усаживает его на подоконник. – Пойду проверю…
– Я с тобой! – хором заявляем мы с Альбой.
– Нет, – отрезает он.
Это не тот, кто недавно успокаивал меня. Ник-сущность понимает: ничего хорошего не будет. Никого – тоже.
Он крадется к источнику свиста. Я плюю на запреты – мы же команда, к черту приставку «недо» – и иду следом. Ник не отговаривает: слишком близко мы подобрались, не время для споров. Он толкает дверь, и та поддается.
Человек в белом костюме и наушниках раскладывает пасьянс на огромном экране. Слева висит монитор, транслирующий «пыточную» и коридоры, но у незнакомца есть занятие поважнее – рассортировать карты по мастям. Конечно, зачем следить за теми, чьи мозги скоро превратятся в кашу?
Рядом, на полке, стопкой выложены наши планшеты.
Охранник не успевает среагировать на вторжение: Ник опережает его на мгновение, вдох, удар сердца. Мужчина падает вместе с креслом. Руки Ника сцепляются на его шее. В глазах угасает сознание.
Это не мой Ник. Не мой, не мой, не мой. Зрачки моего Ника меня не пугали. Он ни разу не был сущностью, а сейчас открывает засовы, огибает ловушки, которые сам же соорудил, и отпускает на волю седое нечто. Нечто, рыщущее под кожей, выцарапывающее внутри красные узоры.
– Ты… убил его?
– Надавил на сонную артерию, только и всего. Он вот-вот придет в себя, так что… – Ник роется в ящиках, ручки, документы и флешки летят на пол. – Слава небесам! – Он вытаскивает из вороха хлама наручники и тащит охранника к батарее. – Пора отдохнуть, братец.
На пороге застывают друзья.
– Отсюда можно следить за коридорами! – восклицает Альба. – Вот и нашлось надежное место, Ольви. Будешь докладывать, через сколько минут нас грохнут. Как тебе перспектива?
– Не слишком радужная, – сипит он сквозь зубы. – Ладно, вперед. Радуги не будет в любом случае.
Мы разбираем планшеты.
– Хм. – Ник, прилипнув к монитору, изучает повороты и людные участки. – До серверного зала не так далеко. Ольви, ты точно справишься?
– За идиота меня принимаешь? – огрызается тот.
– Будем на связи, – киваю я.
Мне не хочется бросать Ольви. Это противоречит духу команды даже с приставкой «недо».
– Конечно, красотка. Дашь телефончик? – подмигивает он, вытирая со лба испарину.
Он – тоже кресло, как и я. Различие в одном: на мне нет пледа и книги, а он изо всех сил цепляется за них торчащими пружинами.
– А как же, – всхлипываю я. – Только… держись, ладно?
Мы крадемся по коридору. Я звоню Ольви, и он сразу же заваливает меня информацией.
– В правом крыле Утешители! Налево! Налево идите! Да, туда, где куча кабинетов. Да, да… – тараторит он. Голос слабеет, тонкой нитью трется о связки, трещит. – Нет, вернитесь обратно! Что вы как дети малые, а? На-ле-во!
Я чувствую себя героем стелс-экшена. И если так, наш командир – опытный геймер, а мы – плохо прописанные персонажи, которых вот-вот выкинет в точку возрождения.
Мы останавливаемся, когда воздух в легких, по ощущениям, превращается в щебенку. Десятки поворотов и перекрестков, кабинетов, где кто-то копошится, и бесконечных «быстрее» от Ника – все позади.
Мы долго петляли в надежде не столкнуться лбами с роботами в белых костюмах. И сейчас, неподалеку от серверного зала, мы почти в безопасности. По крайней мере, так говорит Ольви.
Ник прислоняется виском к стене. Руки трясутся – он не разжимал кулаки с тех пор, как справился с охранником. Ни на миг. Он опять сущность.
– Если мы сегодня выживем, – стонет Альба, опираясь на колени, – я уйду в запой.
Она не пьет. Ее слова лишь подтверждают нереальность этого «если».
– Не нагнетай, – фыркаю я, успокаивая скорее себя, чем ее. – Потому что…
– …Мы не выберемся, – заканчивает она. – Эх, не быть мне алкоголиком.
Нам легко шутить здесь, в белой артерии третьего блока. Ни упреков, ни душащих нитей – мы напуганы. Страх отвлекает от любого прошлого.
Планшет начинает вибрировать. Я подношу его к уху.
– Ребят? – гремят динамики голосом Ольви. – Ну наконец-то! Они идут в вашу сторону! СВАЛИВАЙТЕ!
– Поблизости есть перекрестки? – холодею я.
– Нет. Бегите. Это ваше единственное спасение. Серверный зал за поворотом, в тупике. Жаль, что я… – запинается он. – Да чего уж жалеть. Удачи вам.
Я прячу планшет в карман. Взгляд Ника – пристальный, мрачный – теннисным мячиком скачет по коридору. Кажется, я даже слышу стук.
Ник притягивает меня к себе.
– Нам… Нам нельзя медлить, – выдавливаю я. – Они сейчас нагонят.
Они сейчас ампутируют нашу память, как больную конечность, и законсервируют ее. А лет через четыреста разгорится война на аукционе за горькое было в закрытой баночке.
Ник нащупывает мою ладонь и сует в нее клочок бумаги.
– Логин и пароль. Введешь – получишь админа. С замком вы справитесь.
– В смысле?
– Эй, ты что, бросаешь нас? – вторит мне Альба.
– Матвей… – каменею я. – Не смей…
– Я их отвлеку. Ты же знаешь, я могу. Вы – нет.
Ник верит мне больше, чем я сама. Мой Ник. Определенно мой. Как странно, что в кабинете охранника я приняла его за чужого.
– Но там заперто. Они ведь не дураки…
– Попробуй взломать. Пароль у тебя.
– Давай пойдем вместе. Пожалуйста! Ты… Ты же у нас главный.
– Не подведи Оскара.
Я дергаюсь в сторону серверного зала, но тут же возвращаюсь.
– Пожалуйста… – Слезы катятся по щекам. Мне стыдно чувствовать слабость, но с Ником я не умею быть другой. – Нам нужна твоя помощь! Нужна! Здесь целое отделение сущностей! Неужели ты рискнешь невиновными?
Он отстраняется и, утонув пальцами в моих волосах, заставляет посмотреть на него.
– Неужели ты рискнешь невиновными?
– Н… Нет…
У меня в голове – батут. Огромный батут для мыслей. Они скачут, скачут, рассыпаются крошечными бусинами и прячутся в щелях. Хоть сутками ищи – бесполезно.
– Через год мы будем вспоминать об этой вылазке с улыбкой. За ужином, с чашкой чая. И хохотать – весь вечер. Ты напишешь о наших приключениях в Сети, а может, снимешь видео. И люди перестанут бояться, потому что появится лекарство от обнуления, – обещает Ник.
– Правда? – спрашиваю я.
– Я к вам присоединюсь, если… успею.
– Ты не ответил.
– Правда.
Мой кокон разрушен. Феникс улетел. Тьма рассеялась. Мне нечем защищаться. Мотылек под ребрами растет, наполняет меня, и я сдаюсь. Снова.
– Мы так долго тебя ждали. – Вдох-выдох. Вдох-выдох. – Ты не имеешь права не успеть. И… прости. За то, что усомнилась.
Я поднимаюсь на носочки и прижимаюсь к губам… друга? Лишь на миг, чтобы запечатлеть его в своем альбоме. Ямочки на щеках, шершавую кожу, болезненную бледность – все до последнего штриха, чтобы хватило как минимум на вечность.
Ник стискивает меня сильнее обычного, будто я вот-вот испарюсь, выкиплю до дна и расплавлюсь.
– Успей, – прошу я. – Мы же команда?
– Команда, – подтверждает Ник.
Я отступаю и, опустив глаза, делаю шаг. Теперь мы по разные стороны.
– Нашли время, – хмыкает Альба.
И ты бы нашла, если бы знала, кто перед тобой.
Мы продолжаем путь. Топот Утешителей слышится все отчетливее. Я умоляю себя не возвращаться. Ник справится. Ник успеет. Ник выживет. Он же… главный. А главным нельзя умирать.
Двадцать прыжков и поворот налево – столько я выдерживаю, чтобы не обернуться. Альба тянет меня за локоть, но я отталкиваю ее и выглядываю из-за угла.
Ника окружают три Утешителя. Три робота. Им не обязательно седеть, чтобы стать монстрами. Между ними клубится слабое свечение. Нити. Длинные иглы из зрачков Ника.
Я молюсь, чтобы тот, кто заставляет мотылька под ребрами трепыхаться, не перешел границу. Чтобы в этой битве он победил и Утешителей, и второго себя.
– Ты долго будешь пялиться? – багровеет Альба.
Мы добираемся до тупика за пару минут. Железный блок прячет за собой серверный зал. Герметизирует его. Сбоку виднеется сенсорная панель, требующая пароль. В записке Ника кривыми цифрами и буквами нацарапана наша победа.
Я ввожу комбинацию. Экран проглатывает ее и краснеет.
Код неверен.
– Попробуй еще, – торопит Альба, переминаясь с ноги на ногу.
Я где-то ошиблась, точно. По-другому и быть не может.
Набираю заново, но цифры сразу же вспыхивают алым. Я готова выдрать панель вместе с проводами, расцарапать стены, чтобы третий блок не был таким идеальным. Это слишком омерзительно.
– Давай быстрее, а? – Альба наклоняется ко мне. – Или тебе трудно ввести код?
– Введи, если тебе не трудно, – огрызаюсь я.
– Матвей бы не ошибся!
Бесцельно блуждая по меню устройства, я натыкаюсь на историю логинов. Загружается огромный список. Я, не моргая, читаю. Лишь бы найти знакомую фамилию. Лишь бы найти…
Листаю вниз. «А» сменяется на «Б».
– Стой, стой! – рявкает Альба. – Бейкер. Видишь? Бейкер Карл.
Папа.
Вне себя от волнения я выбираю его имя. Сенсорная панель привычно требует пароль.
Что, если он поставил какую-нибудь дату? День рождения? День свадьбы? День, когда обнулился город?
Экран раз за разом краснеет, и мне начинает казаться, что мой папа и этот Карл – два разных человека. Мой не любил сложных кодов, но выбирал комбинации, которые мало кто знает. Мы с Эллой были этим «мало» и частенько взламывали папин планшет. Я учила сестру играть на нем в шахматы, а она ничего не понимала…
Стоп.
Шахматы.
И мои победные ходы.
– Ты… придумала? – интересуется Альба, то и дело оглядываясь. – Шейра, пожалуйста…
Я вытаскиваю из кармана планшет. Запускаю блокнот. Аккуратно, чтобы не сбиться, ввожу цепочку из букв и цифр. Сенсор загорается зеленым.
Шах и мат, папа.
Игра окончена.
Железный блок отъезжает в сторону.
Перед нами обнажается сердце города номер триста двадцать. Синие провода-вены оплетают компьютеры. Ребрами выстроились три уровня, и на каждом – ряды серверов. Повсюду мигают мониторы.
Мы на месте.
Здесь холодно и пахнет моющими средствами. Чересчур блестит пол. Беспощадно светят лампы. Странно, но от зала, где решаются судьбы, не несет кровью. Здесь хорошие уборщицы.
– Быстрее, быстрее, быстрее… – бормочу я, осматриваясь. – Где невиновные? Где?
– Не паникуй! – рычит Альба.
Ее тон – тон девушки в форме, недоотличницы, недосолдата. Она умеет защищаться, но это бессмысленно – она не научилась нападать. В ней нет ничего от моей подруги. Седая. Постаревшая. Сломленная.
Движение фиксируют камеры. Все по плану. У нас в запасе не больше семи минут – потом сработают датчики распознавания лиц и завизжит сирена.
Мы крадемся на нижний уровень. Ищем, пытаемся слиться с жужжанием жестких дисков. Пощелкивание, гудение, стук – компьютеры изнывают от памяти миллионов людей. И… ощущают свое будущее.
Они ощущают, Линда.
Мы включаем монитор за монитором. Везде – окрашенные бордовым базы данных преступников. Убийц, похитителей, грабителей. Их здесь много. А в городе номер триста двадцать – ни души.
Чем не рай?
Оскар предупреждал, что информация о невиновных умещается на одном сервере. Тысяча с лишним больных – малая цена за спокойствие горожан.
Я не замечаю, как пролетает пять минут. Мы у цели: осталось проверить последний ряд. Желательно до сирены.
– Нашла! – громким шепотом сообщает Альба. – Зеленые базы данных! Точно они!
– Точно мы, – поправляю я, присоединяясь к ней.
За сервером таится выход в отделение сущностей. Я узнаю его по массивной двери. Где-то за ней отдыхает Элла.
Моя седая сестренка.
Я разглаживаю записку и ввожу логин и пароль. На этот раз все правильно. Ник не просчитался: мы админы в мире третьего блока. В мире, почему-то замершем. Даже компьютеры больше не гудят. Они предупреждают нас.
Предупреждают, что семь минут истекло.
Включается сирена. Гремит топот. Сыплются ругательства. Сквозь щели двери просачивается красный свет. За нами бегут.
Девять секунд на то, чтобы Утешители добрались до серверного зала, – так рассчитали мы с Оскаром. Девять секунд на то, чтобы отформатировать диск. Мы успеем.
Или умрем.
– Ну что? – Я кошусь на монитор. Ник был прав: ничего сложного. Он открыл доступ к базам данных, а мы должны удалить их. Нажать на кнопку. Нажать и – выжить.
– Мы сделали это, – цепенеет Альба. – О боже, мы сделали!..
– Шейра! – доносится до нас.
Мы замираем.
Двери в отделение сущностей распахиваются. В зал врывается моя мама. Лицо – красная клякса, волосы – свитер, покрывшийся катышками. Она изменилась со вчерашнего дня. Прошло всего ничего, а она постарела.
За ее спиной топчутся трое Утешителей.
– Глория, мы рискуем, – ворчит низкий мускулистый мужчина в белом костюме. – Я запускаю обнуление.
– Нет! Дайте мне разобраться со своей дочерью! – кричит она. – Шейра, пожалуйста, не надо. Я умоляю тебя…
– Почему?
– Ты убьешь их! Неужели ты желаешь Элле зла? – Она подается вперед и встряхивает руками, словно кукловод, обрезавший все ниточки и теперь жалеющий об этом. Мне нравится наблюдать за ее паникой. Или… нравится моему демону.
– Не двигайся. – Я сжимаю кулаки, чтобы хоть немного унять дрожь. – Шаг – и мы отформатируем диск. Ясно?
Ты желаешь Элле зла?
Я пытаюсь выбросить вопрос мамы из головы, но ничего не выходит. Оскар предупреждал, что нас постараются отговорить, а я оказалась не готова.
– Они не умрут.
Альба дотрагивается мизинцем до кнопки. Она сильнее, чем я. Ее научили быть сильнее.
Утешители расступаются, и к маме присоединяется папа.
– Вы никого не спасете, – произносит он ровно и невозмутимо, будто мы беседуем за чашкой кофе. – Это Оскар, да? Передайте ему, что в расчетах снова ошибка.
– Здесь, – я тычу в монитор, – сотни баз данных и больных, мечтающих о здоровой жизни. Почему бы не попробовать? Разве может быть хуже?
– Может, – кивает мама. – Мы опробовали эту методику на Дэнни. Ты в курсе, что… что с ней произошло.
Не слушай их. Не слушай.
– Но у нее было слабое сердце. Оно не выдержало.
– Ничье не выдержит. Результаты экспертизы у Рене. Ознакомься, если хочешь.
Я вспоминаю, как верила Дэнни. И как верила я, пересекая границу. Город номер триста двадцать не отпускает просто так.
– Альба, – хриплю я, – они не лгут.
– Тем лучше.
Лучше. Странное слово для того, что сейчас происходит.
– Отойди от клавиатуры, – медленно, по слогам, чеканю я.
Она смотрит на меня, как смотрела на Джона во время спарринга. Усмехается, как усмехалась, сдавая экзамены. Я вижу ту девочку, с которой дружила до девяти лет. Она словно простила меня. И себя – тоже. Она больше не мечется, потому что… решилась.
Я знаю на что. Я знаю почему. Я знаю, что теперь мы квиты, а она – законный Утешитель.
Щелчок. Альба нажимает на кнопку.
