Утро
Солнце давно село, и глубокие чёрно-синие тени накрыли лес, собираясь вокруг маленького костерка у пещеры. Тихонько уютно потрескивал огонь, золотистые языки танцевали — как юная наложница Зульфия. Или непокорная, но желанная Амани. Отсветы пламени кружились вместе с тенями на стенах пещеры, взлетая ввысь, к потолку. Подобно свободной удачи-хумай.
— А с джинами что стало? — завороженно глядя на Рахима, прервал паузу юный шехзаде Карим.
Сидящий рядом и усердно делающий вид, что мастерит лук, султан Мунира Захир громко усмехнулся.
Рахим бросил на него предостерегающий взгляд. Годы не изменили беспечного шехзаде, обожавшего охоту и азартные игры больше, чем присутствие на “скучных” диванах, и после смерти старого султана некоторые глупцы решили, что уместней будет отравить или зарезать шехзаде во сне, чем позволить ему взять власть над Муниром. Но обыграть азартного Захира было не так-то просто…
С тех пор минуло десять лет, и на первый взгляд эти годы не подарили юному султану ничего, кроме бороды да парочки шехзаде. Рахим лично бы помолился Аллат за глупца, составившего своё мнение о султане по первому взгляду.
— А в саду наставника живёт большой змей, — выпалил вдруг Рошан, младший брат Карима. — Это тот самый?
— Угу, поклонись ему в следующий раз, — глянув на брата, буркнул Карим. — И попроси желание исполнить. Посмотри, что будет.
— Угу, попробуй в него камнем кинуть, — тон в тон сыну произнёс Захир, не отрывая взгляда от лука. — И посмотри, что будет.
Карим покраснел и буркнул, косясь на заулыбавшегося брата.
— Сказки это всё. Джины, если они и есть, то где-то не здесь. Я вот ни одного до сих пор не встретил.
— Со всем уважением, юный шехзаде, — улыбнулся Рахим, — ваши годы, да продлит их милосердная Аллат, не дают основания к подобным суждениям.
— Малой! — прыснув, “перевёл” Рошан.
— Что?! — вскинулся “юный шехзаде”. — От малого слышу!
Спустя некоторое время, когда Захир со скучающим видом разнял сцепившихся мальчишек и выдал каждому по подзатыльнику, Рошан, отдуваясь, пересел поближе к визирю Рахиму и ищуще заглядывая ему в глаза, жадно спросил:
— Но это же могло быть? Могло быть правдой?
— Ты что, идиот? — вклинился Карим и тут же получил ещё один подзатыльник от отца. Но и не подумал замолчать. — Кто в здравом уме отпустит хумай? И кому птица-желание будет петь по собственной воле?
— Я бы отпустил, — шепнул Рошан, опустив взгляд.
— Угу, — хмыкнул его брат. — Скажи это, когда в следующий раз будешь выпрашивать у наставника прогулку в чайхану… ай!
— Ещё раз узнаю, что сбегаете с занятий, неслухи, — проворчал Захир, опуская недоделанный лук. — Накажу на базарной площади. Как преступников.
— Рахим-паша, — после недолгой паузы — во время которой шехзаде, переглядываясь, обдумывали, насколько отец серьёзен — снова пристал к визирю Рошан. — А что стало с тем юношей? Который отпустил хумай. Куда он ушёл?
Рахим потрепал тёмные вихры шехзаде и улыбнулся.
— Он стал великим дервишем и живёт уединённо где-то среди южных гор… По крайней мере, так рассказывают.
— Он ждёт, что хумай вернётся? — воодушевился Рошан.
Рахим покачал головой, но ответить не успел.
— Хумай, — со знанием дела вставил Карим. — Никогда не возвращается.
Рошан надулся, всем видом показывая: ну и пусть не возвращается, а верить всё равно буду.
* * *
— Десятую сутру, Карим. Ещё раз, и отложите, пожалуйста, свиток.
— А-а-а, — затянул Карим, наследник-шехзаде. Где угодно и с кем угодно во дворце и в городе он мог бы топнуть обутой в красный сапожек ножкой и грозно приказать не отвлекать от великих дум — вроде наблюдения за жуками-бескрыльниками в саду или поиска нового пути за дворцовые стены. Но не на уроках и не наставнику. — Э-э-э, — всё больше краснея, тянул мальчик.
Наставник и так понял, что сутру он не выучил, но читать нотацию не спешил, давая возможность выкрутиться.
Мучения брата неожиданно прервал Рошан.
— А это правда, что джины — тоже сказки?
Карим шумно выдохнул, быстренько раскатывая свиток и ища нужную строчку.
— А как вы считаете? — помолчав, с улыбкой спросил наставник.
— Конечно, неправда! — выпалил Карим. И замолк, когда наставник строго глянул на него.
Рошан молчал, теребя свой свиток.
— Не спешите с суждениями, юный шехзаде, — голос учителя как обычно тёк плавно, размеренно-завораживающе.
Выдержав паузу, наставник продолжил:
— Сегодня вечером приготовьте коней, шехзаде. Нам предстоит небольшая поездка.
— Ночью? — воодушевился Карим.
— Ночью, — повторил наставник. — А теперь, шехзаде Карим, пожалуйста, сутру. Десятую вы не знаете. Попробуйте тринадцатую.
— А-а-а, — затянул Карим, судорожно поглядывая на свиток. — Э-э-э…
Рошан, в отличие от брата урок выучивший, смотрел в окно. Мечтательному царевичу чудились таинственные птицы, летающие в вышине и ифриты, награждающие за отвагу и благородство исполнением желаний.
* * *
— Мы едем в пустыню, наставник? — покачиваясь в седле, огляделся Рошан.
— А что, это что-то другое напоминает? — тут же откликнулся Карим.
Наставник молчал. Ему споры царевичей были не в новинку. Разные, как Аллат и Вадд, шехзаде любили поспорить — особенно Карим, мечтающий стать великим воином и подчинить себе весь мир. Мягкий, утончённый Рошан любил проводить время за свитками в медресе, но если Карим уж очень надоедал, мог с успехом ответить брату и на плацу. Пока что только деревянным мечом, но их наставники по оружию уже с тоской подумывали о будущих грандиозных драках и увечьях.
— А зачем мы сюда едем? — не унимался Карим, уже пустивший бедного коня и погарцевать, и поскакать рысью вокруг Рошана с наставником. — Мы найдём здесь джинов, да? — хихикнул шехзаде. — Или пещеру чудес?
Наставник молча направил коня к камням на верху бархана. Точно клыки, они поблёскивали в лунном свете среди песка. Но в остальном были ничем не примечательны.
Шехзаде с удивлением смотрели, как наставник, спешившись, опустился у одного из “клыков” на колени. Провёл ладонью по камню, очищая от песка, и жестом поманил царевичей.
— Прочитайте.
— Что? Он же пустой, — разочарованно пробубнил Карим.
Наставник усмехнулся и отошёл — так, чтобы его тень не падала на камень.
— Ой, тут какая-то вязь, — ошеломлённо выдохнул Карим, отталкивая брата и приглядываясь.
— Это высокий алатийский, — кивнул наставник. — И хоть один из вас должен суметь его прочитать.
Пристыженный Карим отодвинулся, позволив Рошану наклониться пониже, вглядеться в странные крючочки и палочки.
Наставник терпеливо ждал, отойдя подальше. И довольно улыбнулся, когда Рошан, выпрямившись, произнёс несколько слов на алатийском, и земля под ногами задрожала в ответ.
— Что это?! — хором выдохнули шехзаде, отшатываясь от чёрного провала и ведущих вникуда мраморных ступенек.
— Пещера чудес, — улыбнулся наставник. — Кто-то из вас, кажется, жаждал исполнения желаний? Там вы найдёте богатства и волшебство, какое вам и не снилось.
Мальчишки переглянулись. Карим — всё ещё недоверчиво, но предвкушающе. Рошан — радостно и наивно.
Взявшись за руки, царевичи дружно шагнули на первую ступеньку. Тут же где-то в темноте приглашающе зажглась искорка факела.
— Карим! — позвал наставник, останавливая. — Напомни основное правило общения с джинами.
— Ничего не брать, — отозвался шехзаде, оглядываясь. — А если очень хочется?
— Здесь живёт грозный могущественный ифрит, — серьёзно сообщил наставник. — Это его пещера. И его богатства. Он не любит воров.
Шехзаде опять переглянулись. Кивнули.
— Мы поняли, наставник.
И вместе шагнули на вторую ступеньку.
Сине-зелёный змей, шипя, поднял плоскую голову, глядя им вслед чёрными жемчужинами глаз. И улыбнулся, покачиваясь.
Земля снова задрожала, закрывая пещеру, отрезая шехзаде путь наружу.
— Им будет вес-с-с-село, этим ибни, — просвистел змей, обвиваясь вокруг сапога наставника. — И нам будет вес-с-с-село. С-с-с-спас-с-с-сибо. Но ты не рас-с-с-с-казал им нич-ш-ш-шего… с-с-с-сам. Они не з-с-с-с-снают, как с-с-с-себя вес-с-с-сти… с-с-с-с нами.
— Узнают, — улыбнулся наставник, наклоняясь и подставляя змею руку. — Этому уроку они должны сами научиться.
Змей свистяще рассмеялся, переползая на рукав.
— Не боишьс-с-с-ся з-с-с-са них, ибни?
— Нет, — наставник отвернулся и стал спускаться со склона к оставленным внизу коням.
— Немногие с-с-с-смертные доверяют… доверяли нам, — прошипел змей. — И мы обычно не верим с-с-с-смертным.
— Доверие должно быть взаимным, — пожал плечами наставник.
Присвистнув, змей обвился вокруг его шеи и положил голову на плечо.
— Ты с-с-с-стал мудрее, ибни. А с-с-с-стал ли счастливее?
Наставник с улыбкой глянул на блещущее звёздами небо.
— Конечно.
— Лжёш-ш-ш-шь.
На этот раз Амин промолчал.
* * *
Довольные, засыпающие на ходу шехзаде ввалились в дом наставника под утро.
— Я ему доказал! Я ему всё доказал, — воинственно размахивая новенькой саблей, вопил чумазый Карим. Одежда на нём ещё кое-где тлела.
Рошан молча прижимал к себе тяжёлый потёртый ковёр. И в обнимку с ним же и уснул, свалившись прямо на пороге.
— Гувейда, помоги перенести их в спальню, — попросил Амин, с трудом сдерживая улыбку.
— Да, сайед, — выглянула из кухни смешливая девушка-бедуинка. — Ох, где они так извазились! Кому скажи — шехзаде, ведь не признают же!
Амин усмехнулся.
— И баню приготовь, им к полудню на плацу надо быть.
— Если проснутся, — фыркнула девушка и, не удержавшись, почесала голую пятку Карима.
Нога в ответ дёрнулась, чуть не заехав бедуинке в нос. Но просыпаться шехзаде так и не пожелал.
Хихикнув, девушка потянулась ущипнуть торчащий среди подушек нос, но окрик: “Гувейда!” её остановил.
— Да, сайед. Уже бегу, сайед.
Амин глянул ей вслед и, всё-таки улыбнувшись, потрепал мокрые вихры Рошана. Вздохнул, укрыл сопящего в подушку Карима и, закрыв окно, повернулся к двери.
Улыбка исчезла, стоило на глаза попасться блюду с лукумом. Сладостей у себя наставник шехзаде не держал и даже на трапезах с султаном и его визирем никогда к ним не притрагивался. Но для учеников иногда покупал — отпраздновать их успех.
Закусив губу, Амин оглянулся.
…Развалившийся в кресле темноволосый мальчишка-побережец, горстями загребающий лукум. Вечно липкие руки, видавшая виды абая… “Дай ещё вон ту белую штуку”.
Амин тряхнул головой и быстро отвернулся.
Днём он сам отвёл сонных царевичей в их покои.
— А джины бывают, — важно сообщил Карим.
Рошан глянул на него и громко весело захохотал.
— Чего ты смеёшься? — разом надулся старший царевич. — Надо мной?! Щас я тебе..!
Разнимали шехзаде их наставники по военным искусствам, а Амин, заглянув в храм Аллат, отправился домой.
После полудня, в сонный расплавленный час Гувейда, как обычно приготовив прохладительные напитки для сайеда Амина, отпросилась на речку за стену.
— Попросить тебе кого-нибудь в сопровождающие? — спросил Амин, уже зная, какой ответ услышит.
— Да зачем, разве я сама не дойду? — скорчила рожицу девушка. — Я до заката вернусь, сайед.
— С караванщиками не разговаривай, — на всякий случай предупредил Амин, кивнув и опять утыкаясь взглядом в свиток.
Звеня браслетами, Гувейда убежала, и пустой дом сонно затих. Амин снова остался один.
В такие моменты он жалел, что дал себя уговорить приехать в столицу. Тишина в горах воспринималась легче, спокойнее и не будила ненужные воспоминания.
Она и здесь убаюкивала. Амин сам не заметил, как задремал, перебравшись на покрытый пушистым ковром пол, где было хоть чуть-чуть прохладнее.
Рахим соблазнял его богатством, но Амин купился отнюдь не на золото. Одиночество, казалось бы привычное, давило куда сильнее тишины, а должность наставника шехзаде гарантированно от него избавляла. Хотя Амин и не был уверен, что справится с воспитанием царевичей, тем более, будущего наследника Мунира.
Рахим же почему-то в этом не сомневался. Не сомневался и Захир, передавший вместе с визирем длинное проникновенное письмо, окончательно убедившее Амина принять должность.
Тонкие солнечные лучи проникали сквозь частую решётку, причудливым узором ложась на лицо спящего царского наставника. В его сне за окном шумели крылья, и Амин, ещё не проснувшись, привычно подумал, что это, конечно, снова голуби, когда внезапный стук в дверь заставил его проснуться.
Амин приподнялся на локтях, потёр глаза, в которых пока что стоял туман. Прислушался.
Стук повторился.
Нехотя, чувствуя, как давит жар, Амин посетовал про себя на нежданного гостя — наверняка же гонец из дворца. Должен ведь Захир (а скорее Рахим) обнаружить “подарки” царевичей. Вот и обнаружили…
Стук стал настойчивее — колотили уже, похоже, пяткой, причём босой.
Амин накинул кафтан — всё-таки наставник шехзаде должен выглядеть прилично — и, выйдя в залитый солнцем душный коридор, отодвинул засов на “парадной” двери (которой уже месяца два ни Амин, ни Гувейда, ни шехзаде не пользовались, предпочитая более прозаичный чёрный ход).
Солнце на мгновение ослепило, и Амин торопливо зажмурился, бормоча приветствие:
— Мир вам…
— Лукум есть? — перебил скрипучий голос.
Амин замер, боясь открыть глаза и понять, что это всё ещё сон.
— Есть, — обрадовался голос, и мимо наставника проскочил кто-то маленький, босоногий, и судя по запаху — давно не мытый. — Иблис! Наконец-то!
Амин медленно закрыл дверь.
Прошёл из коридора в комнату. Остановился в дверях, глядя на жмурящегося от удовольствия мальчишку, загребающего нетронутые царевичами сладости.
— Ты улетела.
Мальчик поднял на него глаза и тяжело проглотил целый десяток свежайших лукумин.
— Ага.
— Ты свободна.
— Ага.
— Тогда что ты здесь делаешь? — напряжённо спросил Амин, боясь услышать ответ.
Мальчишка вытер руки об абаю и широко улыбнулся.
— А я свободна.
Амин медленно, на нетвёрдых ногах, подошёл ближе и, наклонившись, рывком обнял мальчика. И тут же отпустил.
— Сколько ты не мылся? — выдохнул он, отворачиваясь. — Я приготовлю тебе баню.
— Так лучше, о мой повелитель? — прощебетал за спиной девичий голос.
Крылатая обнажённая красавица стояла на месте мальчишки, внимательно глядя на Амина чарующими тёмными глазами.
Амин, быстро отвернувшись, пробормотал что-то про баню и попытался сбежать.
— Куда же ты, глупый смертный? — тонкие руки обвили его плечи, а огненные крылья распахнулись, заворачивая в сверкающий кокон. — Ну же, взгляни на меня.
Амин послушно открыл глаза и надтреснутым голосом спросил:
— Почему ты вернулась?
— Глупый птенчик, — проскрипела красавица. И, улыбаясь, пропела: — Я хочу быть рядом с тобой. А, раз я свободна, моё желание должно быть исполнено.
Амин зачарованно смотрел ей в глаза, и красавица, капризно вздохнув, сама потянулась к его губам.
* * *
В дверь чёрного хода бухнуло что-то тяжёлое. Потом снова — но уже тише. И застонало на два голоса.
— О-о-о, я ушибся-а-а-а!
— Слезь с меня!
— А это ты… А что это такое твёрдое… ай!
— Это моя нога!
Дверь рывком распахнулась, чудом не заехав шехзаде Кариму по носу.
— Гувейда! — потирая наливающуюся шишку на лбу, простонал мальчишка. — Осторожнее, мне же больно… Рошан, не пихайся, ты чего? О-о-о, — протянул он, вместе с братом остолбенело глядя на обнажённую красавицу — такую же прекрасную, как статуя Аллат в храме. Или даже краше.
— Ой, а кто это тут у нас? — скрипуче протянула красавица, наклоняясь. Крылья у неё за спиной взметнулись, обдавая шехзаде огненными брызгами.
— Мы-ы-ы, — вырвалось у краснеющего Карима.
Красавица вскинула брови, переводя взгляд с мальчишек на потёртый ковёр у их ног.
— Что, жёсткое приземление?
— Валид! — раздался голос наставника из дома и несколько мгновений спустя взъерошенный Амин выбежал на порог с покрывалом в руках. — Прикройся, это же дети!
Покрывало укутало красавицу с головой, и волшебным образом съёжилось вместе с уменьшившейся фигуркой.
— А это джинья, наставник? — выдохнул Рошан, восторженно глядя Амину за спину.
— Чего?! — воскликнул совсем не девичий голос, и из покрывала неожиданно вывернулся мальчишка-побережец. — Джинья? Я?!
Рошан открыл было рот… и так и не закрыл, разглядывая странного мальчика.
— Эй, как ты смеешь непочтительно разговаривать с шехзаде?! — заступился за брата Карим. — Ты вообще кто?
— Я — его друг, — важно сообщил мальчик, перебив собравшегося было ответить Амина. — Так что разговаривай со мной почтительно. Шехзаде. Этому смертному, знаешь ли, благоволят даже джины.
— Да хоть боги!.. Что?! — ахнул Карим.
— Глянь-ка, они ковром-самолётом управлять учатся, — хихикнул мальчишка, покосившись на Амина. — Малышня…
— Что?! — снова завёлся Карим. — Да мы… мы… Да мы в облаках только что летали! Вот!
— Всего-то, — фыркнул мальчик. — А чего ж спустились, летуны?
— Мы хотели узнать у наставника, — начал было Рошан, но странный мальчишка, хлопнув его по плечу, доверительно сообщил:
— Если о полёте — то это ко мне. Значит, так, птенчики, слушай сюда-а-а-а-а-а!
— Ты — мыться, — бросил Амин, отпуская покрасневшее ухо мальчика. — Вы — внутрь, — кивнул он царевичам. — Расскажете всё.
Карим с Рошаном, обменявшись удивлёнными взглядами, быстро скатали ковёр и потащили его в комнату.
— Сливы не есть! И лукум! Моё! — донёсся приглушённый крик мальчишки откуда-то из глубин дома.
— Валид! — раздался в ответ крик наставника. — Я сказал: мыться!
— Слушаюсь и повинуюсь, ха-ха, о мой повелитель.
* * *
Я Амани-хумай. Моя суть — свобода и моя судьба — исполнение желаний.
Тысячи и тысячи лет от Сотворения мира я исполняю мечты. Тысячи и тысячи лет я брожу по земле из клетки в клетку, хитрю и лукавлю, переиначиваю человеческие желания, давая им в ответ на мою неволю совсем не то, что они хотели бы.
А Создатель точно в насмешку дал мне крылья. Чтобы взмахнуть ими раз-другой, поманить небом, где мне место, где мой дом… и услышать очередное: “Амани! Я хочу, чтобы…”.
Да, мой повелитель, я слушаю и повинуюсь. И я скоро услышу, как ты будешь проклинать меня и себя за своё же желание. Потому что нет ничего, противоречивей человеческого рода, где жизнь и смерть ходят рука об руку, сплетённые нитью Манат.
“Я хочу, я хочу-хочу-хочу…”
Я ненавижу людей — сильно, страстно, почти по-человечески. И да, я думала, я их знаю.
…У моих ног — равнина. Зелёный оазис, столица султаната Мунир. Прошивающая его насквозь река. И пески жёлто-белым покрывалом — далеко, насколько хватает глаз. До самого горизонта сплошные пески. Ветер ревёт мне в лицо, небо брызжет синим и солнце слепит ярко-ярко.
— Амани… прошу, осторожней, — он смотрит на землю, глупец.
Я смеюсь, вплетая свой голос в музыку ветра.
— Зачем? Я отлично летаю.
В его глазах страх. Глупый птенчик, не смотри на землю. Смотри на небо.
Или на меня.
Смертные никогда не могут разобраться в своих желаниях. То, что они хотят, граничит с тем, что они боятся. Этот птенец не исключение. Но он смертный. И он единственный за тысячи и тысячи лет, кто дал мне понять, что среди людей, как среди тёмной ночи, есть звёзды. Всё ещё есть. А ещё он показал, как это на самом деле больно — быть человеком.
Мне куда проще их ненавидеть, чем жалеть.
Крылья трепещут на ветру, меняя цвет с огненного на лазурный. Очень красиво, правда, птенчик? Я очень красивая. Я желанна, да? Ты же меня хочешь?
Любить смертного больно. Очень. Амин жалуется, что его обжигают мои крылья. Он обжигает сильнее. Его желание кусается — яростно, как взбесившиеся гули. Ну и что. Любовь, оказывается, тоже полёт.
Мои ноги отрываются от скалы, и крылья натужно хлопают, разбрызгивая лазурные искры.
Я взлетаю над обрывом и протягиваю руку.
— Давай же, — ты ведь этого хочешь, я же знаю твоё желание, мой глупый птенчик.
Его рука холодная, скользкая, дрожит.
— Валид, я помню, что человеческая смерть для тебя ничего не значит…
Я смеюсь. И жду.
Последний шаг. Для него — в пропасть. Его рука вздрагивает, но я держу крепко. Его испуганный крик замирает на моих губах.
— Амани…
— Не смотри вниз.
И он смотрит только на меня. А я чувствую, как его тело становится легче, как его — как и меня — подхватывает ветер. И крылья уже не полощутся, а мерно вздымаются, ловя воздушный поток. Любовь — это тоже полёт.
Я смотрю в его глаза и вижу восхищение, человеческий восторг, чистый, почти такой, какой бывает у бессмертных, когда их мечта осуществилась.
Я улыбаюсь в ответ.
Оказывается, мы так похожи — люди и небожители…
И мы летим выше и выше, а я шепчу, подгоняя его, себя, ветер.
— Взлетай!
* * *
Я Амани-хумай. Моя суть — свобода.
И я свободна.
notes
