Максим Лагно
Шестая сторона света
Глава 1. Девочка в платьице белом
1
Буду краток: я сосредоточил волю, чтоб пошевелить пальцами ног.
Пальцы не шевелились.
Года два назад у меня это получилось. С тех пор устраивал игру, «пошевели телом», коротая время ожидания выхода Судитрона.
Парализующая инъекция действовала и на зрение. Как через замочную скважину видел платформу на крыше Коммунального Бюро, клубящиеся у её края облака, птичьи гнёзда, свитые меж столбиков балюстрады. Солнце клонилось к закату. Древние статуи и колоны отбрасывали на каменный пол платформы длинные тени.
Из сотни доступных ниш, не считая моей, были заняты ещё три. Жаль, что невозможно повернуть голову и посмотреть на ту, где лежит девочка в платьице белом.
Эту девочку я не встречал раньше. До начала же Почтительного Ожидания не осмелился познакомиться. Просто пялился, как дурак, и многозначительно вздыхал.
Стал думать о том, почему сила любви с первого взгляда зависит от двух параметров: как долго длился первый взгляд и как долог период до второго? Чем короче первый и длиннее второй, тем сильнее любовь. Сложная мысль. Надо Лебедеву рассказать. Пусть знает, что не он один такой умный.
Потом стал думать, почему бы Судитрону не блокировать наше сознание полностью, пробуждая лишь во время своего выхода? Любой, кто хоть раз валялся в нише Соискателя, задавался этим вопросом. Считалось, что длительное паралич-ожидание это не просто часть ритуала, а остатки устаревшего способа проверять решимость и мужество Соискателей.
Суровые времена прошли, а обычай остался.
Вот и мариновались мы сутками, получив укол. Глядели на арку, почтительно ожидая треск и скрип, под который Судитрон выкатился бы из неё, обсыпанный известковой пылью. Будто делал у себя в пещере ремонт. Белил потолок, да вдруг, вспомнил о нас и поспешно вылез наружу.
Судитрон повертел бы плоской головой. Отыграл ритуальные действия: томительное затягивание и медленный танец с поворотами.
И, наконец, раздал бы просьбы.
2
Я, Лех Небов, жил во Дворе Юго-Запад 254.
Неофициально жильцы называли Двор «Абрикосовый Сад». До семидесятых годов, на том месте, где сейчас корпуса трамвайного депо и стоэтажки, были сады.
Старшее поколение постоянно ностальгировало о «старом Дворе».
«Ух, какие, абрикосы были! Вот такие», — говорил мне отец и сжимал кулак, показывая размер.
Впрочем, о девочке в платьице белом:
В детстве увидел в музее аниматину Шай-Тая, знаменитого в прошлом анимастера, выходца из нашего Двора.
Он изобразил Абрикосовый Сад в виде монументальных деревьев, закрывающих полнеба. Возле стволов притулились несколько велосипедов. Пацанчик в полосатой рубашке резал ножичком какую-то надпись на коре дерева. Второй, в коротких шортах, перетягивал велосипедную цепь, меланхолично прокручивая педаль рукой. Третий пацанчик, одетый в трико с эмблемой «Динамо», сидел на покосившийся скамейке, и смотрел на девочку на первом плане.
Вообще девочка и была героиней аниматины. Шай-Тай любовно смастерил дрожащие блики на её остреньких загорелых плечах. Спутанные пряди чёрных волос подхватывал ветер. В глазах синими точками отражалось небо.
Шай-Тай был приверженцем тройного минимализма, поэтому анимированными были три объекта аниматины. Тело девочки: её грудь поднималась и опускалась, девочка неторопливо дышала, подставив лицо ветру. Второй объект: вращение педалей и цепи.
Третью анимацию было трудно увидеть. Если бы не аннотация, сам бы не догадался, что анимация воспроизводилась примерно раз в месяц (каждые тридцать дней).
Анимастера шестидесятых любили прятать в свои произведения анимации с большим промежутком воспроизведения. В прошлом это было нормально: зрители созерцали аниматины подолгу, вникали в каждый фрагмент. Не то, что в наш век Информбюро и сиюминутных анимационных штамповок.
Аннотация содержала описание ускользающего фрагмента: пацан с ножичком поворачивался, смотрел на девочку и отворачивался. Взгляд пацана, утверждала аннотация, «полон затаённой грусти».
Три секунды действия, но запомнились мне на всю жизнь. Что скрывать, я влюбился в девочку из аниматины.
Я не был любителем изобразительного искусства. Музей посещал из-за своего друга Вольки. Его папа и мама — анимастера. Дед тоже анимастер.
Волька смеялся над моей симпатией к картине:
— «Шай-Тай ремесленник, который мастерил наивные анимации на потребу средней публике» — повторял он дедовское суждение.
Дед Вольки был убеждённым анархо-анимилистом. Его полотна вываливали на зрителя сложный рандомизированный хаос мельтешащих пятен, восьмерящихся лабиринт-проекций и иллюзионистических тетрагонов.
Защищая реалиста Шай-Тая, я говорил, что художества Волькиного деда способны убить неосторожного зрителя.
Мы закончили школу, я поступил в Транспортный Колледж, а Волька в Академию Искусств, для чего переехал в другой Двор. На третьем курсе, поддавшись чувству ностальгии, после выпитого портвейна, послал Вольке заявку на добавление в друзья на Информбюро, но она вернулась нераспечатанной.
Ну и чёрт с ним. Наши пути давно разошлись.
Та незнакомка, что покоилась в левой нише, была повзрослевшей копией девочки с аниматины Шай-Тая.
На её нежных плечах светились блики, будто припаянные микропаяльником полузабытого анимастера.
3
Паралич начал проходить, зрение обрело чёткость. Повернул голову налево, в сторону ниши с девочкой. Заприметил краешек белого платья. Оно трепетало на ветру, напоминая аниматину.
В нише справа лежал Георгий Петрович. Ему лет пятьдесят или больше. Жил в одном подъезде со мною, электрик по профессии. У него первая встреча с Судитроном.
Далее шли пустые ниши.
Скосил взгляд на висящие возле арки часы. Почтенное Ожидание длилось двое суток. Самое длинное из всех. Я входил в среднестатистическое число граждан, когда-либо получивших просьбу. Теперь же выбился в процент выше среднего. Мне всего восемнадцать лет, а уже одиннадцатый раз встречаюсь с ним.
Из тёмной арки послышался долгожданный скрежет.
Судитрон выскочил из туннеля, слегка накренившись вперёд. Начал описывать круги по Платформе. Длинная вечерняя тень пробежала по полу.
Я следил за ним глазами, отыскивая отличия от прошлого раза. Прибавились ли новые трещинки на деревянном теле? Облупилась ли краска? Потемнел ли пластик на лице?
Завершив очередной круг, Судитрон с лязгом, как вагоны на Вокзале, остановился в центре.
С фиксированным вращением «осмотрел» нас.
Щелчок, поворот на Георгия Петровича. Щелчок, поворот — стеклянный взгляд на меня. Щелчок, поворот к девочке в платьице белом.
Послышалось гудение активировавшегося динамика в его корпусе:
— Спасибо, что дождались. Принимайте просьбы.
Снова щелчок и механизм зафиксировался на Георгии Петровиче. Ровные интонации диктора, что озвучивал Судитрона, редко выказывали эмоции, но тут решено было использовать юмор:
— Ну, Петрович, думал так и помрёшь, не свидевшись со мной ни разу? Хе-хе. Хватит считать себя старым, тебе пятьдесят два. Разводись и найди новую жену, помоложе.
Щелчок и поворот к нише с неизвестным. Юмор в голосе исчез:
— Двести приседаний каждое утро. Выполнять, пока не выпадет новая встреча со мной. Если не выпадет — приседать всю жизнь.
Резко отъехал и промчался мимо, своротив на меня голову. Остановился перед девочкой и кратко бросил:
— Найди работу.
Тут же развернулся и подъехал ко мне. Секунду помедлил, включился юмор:
— Лех Небов, что-то ты зачастил ко мне. Ладно, счастливчик, пусть у тебя будет смежное задание.
Тренькнула пневмопружина, от корпуса Судитрона отскочила рука и указала на нишу с девочкой:
— Найди ей работу на Вокзале.
4
Судитрон уехал, а я почувствовал укол. Инъекционный аппарат скрылся в одном из отверстий в бортике моей ниши. Через минуту пошевелил всеми пальцами на ногах. Конец игры.
Георгий Петрович первым выполз из ниши. Вот что значит, желание найти новую жену! Вслед за ним поднялся и я.
Сохраняя мужественное выражение лица, мол, не впервой очухиваться после паралича, побрёл к нише с белым платьицем.
Милое личико, быть может, слишком худое. Тонкая, почти прозрачная на фоне заката рука, свешивалась через бортик. На плече, освещённом заходящим солнцем, фирменный блик Шай-Тая.
— Ты как?
Девочка в платьице белом подняла на меня усталый взгляд чёрных глаз с припухшими веками. Сухие губы шелохнулись, но не услышал ни звука.
Чёрт, ей действительно нехорошо:
— Помочь?
Девочка перегнулась через борт ниши. Её вырвало. Белое платьице трепетало на ветру. Под облаками, в оранжевых лучах солнца парил орёл.
Я деликатно отошёл от девочки, чтоб не слышать бульканья и хрипов. Отходняк от паралича — интимный момент для новичков.
Но не для Георгия Петровича. Он бродил по краю платформы и радостно потирал руки. Глядел вниз, будто пытался отсюда увидеть новую жену. Запрокидывал лицо вверх, следил за орлом, прислушиваясь к его клёкоту:
— Благородная птица, а пищит как моя жена… хи-хи, будущая бывшая.
Электрик достал заранее припасённую бутылку пива и открыл её о край рельсы Судитрона.
В другой нише оказался учитель по физике. Неприятный человек. Никогда не улыбался, а мне постоянно говорил, что с таким отношением к физическому миру, мне нужно жить не в реальности, а «в фантазии бездарного анимастера».
На первом же занятии в Транспортном Колледже он ядовито заметил, что под моим руководством поезда будут ехать куда угодно, но только не в точку назначения.
Я успешно окончил колледж. На выпускном учитель физики сухо осведомился, когда будет моя смена, чтоб не пользоваться в этот период услугами «Глобальной Перевозки™». Я обиделся. Но сейчас, пошатываясь от усталости и глядя на его ещё более неприятное лицо, вдруг понял — он же шутил.
Поймав мой взгляд, физик улыбнулся:
— Приседания каждое утро, а? Что ж, мог бы получить просьбу и похуже.
Он, оказывается, и раньше улыбался, просто я не замечал, поглощённый неприязнью. Чтоб доказать, что я теперь взрослый и понимаю шутки, кивнул на Георгия Петровича:
— Двести приседаний или новая жена? И то, и то одинаково утомительно.
Физик потрепал меня по плечу:
— Что ты можешь знать о жёнах, Лех? Кстати, как тебе твоя задачка?
— Уже одиннадцатая просьба. Бывали и хуже.
— Ого, крутой, крутой. Но твоя напарница сбежала!
Я резко обернулся — ниша с девочкой пустовала. Неужели, она не стала ждать лифт, а ушла по лестнице? Оставила после себя лужицу рвоты.
Бросился к двери на лестницу, распахнул и прислушался. Завывания ветра, но шагов не слышно. На десяток пролётов ниже порхали голуби. Могло быть признаком того, что их спугнула девчонка.
Ринулся вниз по ступенькам, придерживаясь за перила и отрываясь на поворотах, как тела на уроках физики, подчиняющиеся центробежной силе. С разницей, что центр, вокруг которого я должен был крутиться, сбежал в неизвестном направлении.
На тридцать втором этаже, где ещё порхали возмущённые голуби, разгоняя многолетнюю пыль, замедлил бег. Тут развязка: более десятка разных коридоров выходили на лестничную площадку.
Я попробовал играть в сыщика, высматривал какие-то следы, намёки, в каком из коридоров она скрылась?
На полу: древние окурки, скукоженные от старости объявления Информбюро, рекламатины турфирм, на которых до сих пор суетилась жизнь — качались выцветшие деревья, а море, потерявшее синий цвет, билось о светло-жёлтые выжженные скалы.
И никаких следов девчонки.
У меня будто наступил новый паралич, безо всяких инъекций. Что теперь делать? Как выполню просьбу Судитрона?
5
По окончанию Почтительного Ожидания, когда проходит действие восстановительной инъекции, не рекомендуется физическая нагрузка. Беготня по лестницам Коммунального Бюро сожгла последние силы.
Когда я вышел из чёрного хода Коммунального Бюро, у парадного не было ни Георгия Петровича, ни остальных участников Почтительного Ожидания.
Лихорадило. Одновременно казалось, что голова пылала, будто её засунули в сопло гиперзвукового двигателя, а ноги погрузили в чан с хладагентом из системы охлаждения.
Меня раздирали и лёд, и пламя, и предчувствие беды.
Подошёл к палатке продавца кофе. Заказал двойное эспрессо с двойным сахаром.
— Оттуда? — спросил продавец, показывая пальцем вверх.
Я качнул головой.
— Понимаю, сам два раза был на Почтительном Ожидании. Пять суток паралича! Да-да, не удивляйся. Именно пять. Кто-то с инъекцией перемудрил. Когда я вышел, была одна мысль: гигантская кружка кофе. Думаешь, почему открыл здесь палатку? Бизнес, вот почему.
Я сделал глоток. Подержал напиток во рту, наслаждаясь горячей сладостью.
Присел на пластиковый стул, оглядел пустую площадь. Вокруг фонтана бродил парень с наушниками, вероятно, железнодорожник. Дальний конец площади медленно пересекала женщина в чёрных лосинах, ведя за руль велосипед.
Без особой надежды спросил продавца:
— Не выходила ли из подъезда девушка, худая, в белом платье?
— Девочка в платьице белом? Не, брат, прости, не видал. Может, и выходила. Я занят был. Встречающие и ожидающие соискателей требовали кофе, чай, коньяк. Всех обслужить надо.
Расплатился за кофе и побрёл домой.
Добравшись до двери, даже не ответил на вопросы родителей. С почти закрытыми глазами прошёл в свою комнату и рухнул на кровать.
Вот так я и сделался отказником поневоле. Если не найду девчонке работу, Судитрон больше никогда не предложит новой просьбы.
Тут уже не о любви разговор. Какая может быть любовь с отказницей, что пренебрегла просьбой Судитрона?
С другой стороны, сейчас популярно вести себя не как все. Пренебречь просьбой — лёгкий способ бросить вызов обществу.
Тогда зачем, спрашивается, она попёрлась на платформу и отлежала все сутки Почтительного Ожидания? Чтоб демонстративно отказаться?
