ДЯДЮШКА ВАСИЛИЙ
«На следующий день меня снова ввели в кабинет следователя.
- Ну как вы себя чувствуете, господин Аспинедов? Как спали? Не нуждаетесь ли в чем-либо? - встретил меня своими обычными расспросами Жабов.
- Благодарю вас, - холодно отвечал я.
- Вы знаете, после вчерашней нашей беседы я решил вести с вами дело начистоту, - заявил он, пытаясь придать отгенок искренности своим словам.
- Благодарю вас, - с тем же холодным равнодушием повторил я.
- И поэтому хочу повезти вас к одному старику, который вам, как мне кажется, должен быть очень хорошо известен…
- Не понимаю, о ком вы говорите.
- О старике, который служил у Дерягиных… о дядюшке Василии…
- Дядюшке Василии?! - не скрывая радости, воскликнул я.
- Да.
- Вы доставите мне большую радость.
- Прекрасно. Я охотно доставлю вам эту радость, но…
- Господин Жабов, давайте же, как вы сказали, вести дело начистоту! Вы прилагаете очень много усилий и трудов для того, чтобы добиться с моей помощью осуществления своих намерений. Право, не стоит труда!.. В данном случае я не меньше вашего заинтересован в том, чтобы выяснить причину постигших семью моего товарища несчастий. В этом вопросе вы можете всецело положиться на меня.
- Вы приперли меня к стенке, - громко засмеялся Жабов.
Впервые за все время наших встреч я видел его смеющимся.
- И можете быть уверены, господин Жабов, что никому не удастся оказать какое-либо давление на мою волю и вынудить меня к тому, что я считаю неправильным!
- Я в этом уверен. Итак, господин Аспинедов, вы сегодня переговорите с этим стариком, а потом сообщите мне ваше мнение! - тоном полуприказа обратился Жабов ко мне. - Ну, едем…
Через десять минут мы уже ехали в закрытой карете, перебрасываясь отрывочными фразами. Я прислушивался к голосу кучера, понукавшего лошадей какими-то бессвязными восклицаниями:
- Ээох!.. ухи!., пиу!..
- Куда же мы сейчас едем? - спросил я Жабова.
- Как условились - в дом умалишенных, - спокойно объяснил он.
- Значит, старик в доме умалишенных?! Бедный наш дядюшка Василий!
Положив руку мне на плечо, Жабов понизил голос:
- Уверяю вас, господин Аспинедов, после шума, поднявшегося вокруг этого старика, который своими глазами видел белые тени, его просто рвали на части! К кому только его не возили - к самым родовитым вельможам столицы, к высокопоставленным генералам. Он вызывал такой интерес, что даже…
Жабов приблизил губы к моему уху и договорил тихим шепотом:
- Даже сам государь пожелал лично выслушать его! Рассказывают, что государыня и придворные дамы вскрикивали от страха и от удовольствия, когда старик рассказывал им о таинственных белых тенях…
Жабов почувствовал, что перехватил через край. Он быстро отодвинулся вглубь экипажа и платком вытер свой вспотевший лоб.
Я притворился, что так погружен в свои мысли, что даже не слышал, о чем он говорил. Он искоса следил за мной.
- Господин Аспинедов, вы, пожалуйста, не принимайте на веру все, что я говорю. Сами знаете, первейшие враги человека - это его язык и уши, и им доверять нельзя! - попытался замести следы Жабов.
- Простите, я не расслышал, о ком вы рассказывали. Сегодня я как-то рассеян…
- Я говорил об этом старике, помещенном в дом умалишенных. Он здоров и неплохо себя чувствует. Впрочем, вы сейчас и сами в этом убедитесь.
Карета остановилась перед черными железными воротами на одной из окраин столицы. Огромные тяжелые створки распахнулись, и мы въехали во двор лечебницы для душевнобольных. В пути мысли мои действительно были заняты лишь одним вопросом: кто же такой этот загадочный арестант Петропавловской крепости, и почему он скрывается под моей прежней фамилией? Предстоящее свидание с Василием внушало некоторую надежду, что мне удастся хотя бы в малой степени осветить таинственное дело семьи Дерягиных.
Наконец, нас впустили в лечебницу.
Вопреки моим опасениям, старик действительно выглядел здоровым и крепким. Он почти не изменился - был так же худощав и подвижен, как прежде. По-прежнему тщательно были расчесаны реденькие белые волосы на маленькой заостренной головке. Крохотный нос и рот были еле различимы, полузакрытые густыми усами и бородой. В глазах таилась молодая искорка.
Увидев меня, он очень разволновался, затем погрузился в грустное молчание. Лишь через некоторое время он снова овладел собой и разговорился.
Жабов оставил нас одних и вернулся лишь часа через два, когда наша беседа уже близилась к концу. Он казался очень расстроенным, лицо его изменилось. «Что это с ним?» - невольно мелькнуло у меня.
- Долго еще будете вы держать меня здесь? - обратился Василий к нему.
- Потерпи, - скоро уж, скоро! - обнадежил Жабов, не глядя на него.
- Так вы уж дозвольте, пожалуйста, Николаю Львовичу почаще меня навещать! - попросил старик.
- Ладно, распоряжусь, почему бы и нет?! - пообещал Жабов.
Я не верил своим ушам - так мягко и приветливо звучал его обычно резкий голос. Словно подменили моего следователя!
Попрощавшись со стариком, я вышел вслед за Жабовым.
В карете Жабов узнал от меня то, что поведал мне дядюшка Василий. Я постарался, конечно, чтобы рассказ мой соответствовал показаниям, которые дал в свое время старик при допросе.
Итак, ведущему дознание следователю Жабову стало известно все, за исключением самого главного и самого важного… Вот что рассказал мне в тот день Василий:
«Весна у нас тогда стояла. День солнечный, стекла в домах горят, ну, чисто алмазы. У Исаакиевского собора макушка жаром пылает. Хорошо! И вот поднимаюсь я, это, с подносом по узкой лесенке вверх. Дохожу до двери мастерской Ильи Григорьевича, - слышу: в спальне незнакомые голоса, говорят с ним какие-то мужчины. Что за люди такие? - думаю. - И как они в спальню к нему попали? Если они через парадный или черный ход зашли, как же это я их не заметил?..
Забрала меня тревога. Стою я тихо, не дышу, прислушиваюсь, а они, как на беду, вполголоса разговаривают.
Положил я на столик свой поднос, чтобы не мешал он мне, и тут вдруг подумалось мне: если эти вот люди - друзья Илье Григорьевичу, почему же не сказал он мне, что гостей к себе ждет? Не было в обычае у Дерягиных, чтоб гостеприимством пренебрегать… И забилось тревожно сердце у меня. В замочную скважину видна мне постель неприбранная. Нет, не позволил бы себе Илья мой посторонних в неприбранной спальне принимать!.. Но тут подумалось мне, что нехорошо этак тайком у дверей подслушивать, и, стало быть, решил я постучать.
Только поднял я руку, чтоб, значит, постучать в дверь, - слышу: за дверью ясно так мое имя назвали.
- Василий - верный человек, я на него, как на самого себя, положиться могу!
(Это голос Ильи).
- Нет, он ничего знать не должен! - спорит другой, незнакомый мне голос.
- В таком случае я отказываюсь! - сердится Илья.
«И от чего он отказывается, господи боже?» - думаю я.
Замолчали они там, потом слышу, опять шепотом заговорили.
Ну, думаю, ничего, видать, страшного нет. Хотел было постучать, да вспомнил, что Илья холодного чая не любит. Взял свой поднос и снова в кухню спустился.
А сомнение все грызет, не знаю уж - как тут быть. Илья - человек уже взрослый, опытный, не станешь же каждую минуту в дела его вмешиваться. Да и откуда было знать мне - что это за люди и зачем они к нему пришли? Может, сам Илья и впустил их с черного хода?
Задумался я и не помню уж - как на кухню попал. Однако ж минут через пятнадцать снова стою я у дверей спальни и стучу. А там все тихо за дверью. Немного погодя, щелкнул замок. А только голоса Ильи не слышно. Он по утрам всегда первый со мной заговаривал.
Толкнул я дверь ногой, вошел. В спальне - никого. Стою я посреди комнаты с подносом в руках, оглядываюсь.
Где же гости, где же Илья Григорьевич сам? Поставил я поскорей поднос на стол, прошел через внутреннюю дверь в мастерскую, оттуда - в лабораторию. Ну, никого и никого. Иду обратно и из мастерской заглядываю в спальню. Смотрю я, и… господи боже! Перед глазами у меня облако небольшое. Ну, словно кусок тумана нашего, петроградского, взяли да вроде как человека из него выкроили и в спальню впустили. И стоит это облако перед подносом, закрыло его собой…
А я подноса-то своего не вижу и думаю: «Ослеп я, что ли?» Поднял я руку, чтобы глаза протереть. А тут как раз туман-то с места и сдвинулся. И что же ты думаешь? Чайник в воздухе плывет, от него полоска светлая тянется, на руку похожа… Страх меня взял.
Обернулся я, растерянный, к окну, а оно открыто. Вся замазка со щелей сбита… Стало тут мне ясно, что неизвестные злодеи через это самое окно в спальню-то и проникли.
«Боже милостивый, что же с Ильей моим случилось?!» - думаю, и сам себя упрекаю, что тогда в дверь не постучался. Может, и спас бы его от беды…
- Не бойся, жизни Ильи Григорьевича никакая опасность не угрожает! - слышу вдруг из глубины спальни какой-то незнакомый голос.
А я только крещусь в страхе да твержу:
- Сгинь, сатана, рассыпься…
А человек-облако подошел ко мне, говорит этак внушительно:
- Ты меня не бойся, старина, я - такой же человек, как и ты! - и встал и стоит предо мною.
- Вот, возьми мою руку, тронь, сам убедишься, - говорит мне, и руку, стало быть, свою облачную мне протягивает.
Испугался я, отступил назад:
- Прочь от меня, злой дух! Где барин мой, что с ним
стало?
- Доверься мне, старик. Ты узнаешь все, если спокойно выслушаешь меня. Ну, дай же руку, познакомимся!
Слушаю я его, словно завороженный. И вот туман подплыл ко мне, тронул меня рукою. Почувствовал я теплоту живого тела, маленько пришел в себя, хоть и страшно было смотреть на облако, в котором живой человек прячется…
- Значит, познакомились! - слышу веселый голос из тумана. - А зовут меня - Бенарель. Теперь я буду иногда захаживать к вам.
- Господи! И что это за чудеса такие? - говорю я, и кажется мне, что теряю уже рассудок. - Откуда ты у нас появился, сатана?!
- Со дна океана, - отвечает он.
- Сгинь, сгинь! - снова перекрестился я.
- Ну, старик, некогда мне с тобой возиться, - я тороплюсь. Слушай же, - барин твой велел передать тебе несколько поручений, вместе с этой запиской. Вручить ее надо его товарищу, который вскорости должен вернуться из-за границы.
Зашевелился туманный человек, протянул светящуюся руку. А на конце ее висит белый, словно в молоке, листок. Набросился я на этот листок, дрожу весь и читаю:
«Дорогой Василий, я жив-здоров. Со мной ничего худого не случилось. Оставляю на твое попечение мастерскую и лабораторию. Если через месяц не вернусь, - объявишь всем, что я исчез. Содержание этой записки сообщишь Аспинедову, когда он вернется из-за границы.
Твой Илья».
- Куда он скрылся, куда вы его увели? - спрашиваю я эту тень облачную.
А он мне в ответ:
- Он находится в подводном мире белых теней!
- Боже милостивый, что это я слышу?! И когда же он вернется, голубчик мой?
- Вернется, когда это будет необходимо.
- Да ты-то кто? Откуда и почему вошел сюда через окно? Дьявол ты, из ада присланный, что ли? - распалился я.
- Нет, старина, я - не дьявол, а простой человек. Настанет день - и ты увидишь меня таким, каким я бываю в жизни, и пожалеешь о том, что так бранил меня.
- Да кто же тебя проклял, что ты образ человеческий потерял? Кто ж в этом виноват?
- Виноваты порядки, при которых мы живем…
- Так, стало быть, и вы?!
- Стало быть - и мы, - начал он и не докончил.
- А Дерягиных-то давно знаете?
- Еще с того времени, когда они Сапатиными прозывались! - засмеялся человек-туман.
А я и глаза вытаращил. Выходит, что тень эта - не враг Илье?!
- Я еще мальчишкой отбывал ссылку в том же сибирском поселении, что и Григорий Кириллович Сапатин, - говорила тень. - Близко знаком с Ильей Григорьевичем. Мы почти каждую ночь работали вместе в этой его лаборатории…
- И вы каждую ночь пробирались сюда через окно третьего этажа? - удивился я.
- Ну да, но не обязательно через это, - засмеялся он.
- А которое же?
- А это уж не так важно, дядюшка Василий!
- А в спальне сегодня никого кроме вас не было?
- Нет, со мною были мои товарищи.
- Да ну?
- Да, да… Илье Григорьевичу хочется научиться способу принимать вид белой тени…
- Как! Значит и Илья Григорьевич будет превращаться в тень?!
- Конечно… И выпрыгивать в окно! - опять засмеялся человек-тень.
- Что же это за сила такая, а?
- А кто ее знает!
- Да ведь я - самый верный человек семьи Дерягиных…
- Знаю. Потому-то я и остался, чтобы успокоить тебя! - отвечает мне этот Бенарель невидимый.
- Дал бы ты мне убедиться в этой силе, а? - все допытываюсь я.
- Упрям же ты, старина!
- Покажи мне эту силу, - и тогда я поверю, что ты - Друг Илье Григорьевичу!
И вдруг тень вся словно покрылась длинными светлыми иглами. На плечах загорелся пучок света в виде зонта. Человек-тень мягко оторвался от пола и вылетел в окно.
После этого я уже не получал никаких вестей от Ильи Григорьевича».
Таково было окончание истории исчезновения Ильи Дерягина, рассказанной мне дядюшкой Василием.
Рассказывая посторонним о летающих тенях, Василий скрывал ряд обстоятельств, относящихся к истории отношений Ильи Дерягина с двумя представителями белых теней.
…Карета мчалась к Петропавловской крепости.
В моем рассказе Жабов, очевидно, не нашел ничего для себя интересного. Мне даже показалось, что все это было уже известно ему.
