Глава 10

А наутро Жанна проснулась одна. Нет, рядом, как всегда, был Эвен, но вот хозяева особняка исчезли, и лишь истоптанная копытами дорожка к воротам говорила о том, что здесь кто-то был.

Яд накера исчез, и колдунья чувствовала себя превосходно. Не жаль было даже отданных дней жизни: в конце концов, какое дело ей до того, если она даже не заметит их отсутствия? Разве что на смертном одре.

Стоило сделать это сразу, а не ждать столько дней. Теперь, после всего, тогдашняя жадность казалась колдунье чем-то противным. Так человек стыдится поступка, который раньше казался ему правильным.

Наплевав на всё и вся, Жанна собиралась проваляться в постели по меньшей мере до третьего часа[1], и лишь спросила у Эвена:

— Где хозяева?

— Думаю, будет лучше, если они расскажут сами, когда вернутся, — помедлив, ответил шотландец.

Печально вздохнув, Жанна закрыла глаза и отвернулась к стене, натянув одеяло на плечи. Переубеждать телохранителя было бессмысленно. Иногда ей казалось, что его и вовсе не существует как человека, а это хитрый дух влез в тело мужчины и тщательно притворяется, отводя Жанне глаза. Эвен никогда не высказывал неудовольствия или враждебности, хотя часто в открытую не соглашался с мнением колдуньи. Свои обязанности он воспринимал как должное, и даже когда Жанна заставляла его шнуровать себе сапоги или прислуживать за столом, выполнял всё это с удовольствием.

Почему тебе это нравится? — спросила она однажды, пока Эвен стоял за спиной и расчёсывал её густые рыжие волосы.

Потому что выполнять приказы красивой женщины — совсем не то же самое, что служить тощей старой дуре, – ответил он.

Тогда Жанна забыла об этом, а потом как-то спросила, под кем же раньше ходил Эвен. Тот уклонился от ответа, и больше Жанна ни о чем не спрашивала. Она знала, что если надавит посильнее, он сломается, но ей почему-то не хотелось этого.

А потом был одержимый, едва ли не сильнейший из тех, с кем приходилось встречаться Жанне. И вселилась пришедшая из-за грани сущность не в маленького Шарля, сына короля, а в одного из мастеров меча, рыцаря. И когда Жанна вошла в проклятую церковь, где заперся одержимый, тот напал на неё никаким не колдовством, а самой обычной сталью. Первый же удар едва не снёс колдунье голову, и лишь мастерство и меч Эвена спасли её от гибели.

Что-то изменилось после того в душе Жанны. Она не понимала Эвена – он отличался от всех предыдущих спутников. Она пыталась найти ключ к нему, но все попытки ломались о стену чужого разума.

Первым, кого король приставил к ней пять лет назад, во время первого задания, был пожилой граф де Шатильон. Вряд ли Филипп додумался до этого сам – наверняка решение принимал коннетабль. Так или иначе, но вместо горячего юнца с забитой романтическими глупостями головой Жанна получила ещё одного наставника, относившегося к ней исключительно по-отечески. И лишь спустя годы оценила мудрость этого решения.

Граф без труда нашёл подход к юной колдунье – у него было шесть дочерей и бескрайнее море опыта. Долгими днями, покачиваясь в седле, он научил её всему, что не посчитал нужным или о чем попросту забыл Рауль де Бриенн. Когда сражаться, а когда отступать, чем опасен тот или иной человек и в чем его слабости. Прямой и честный, коннетабль учил её, как драться ножом, граф же рассказывал, как победить, не доставая его из-за пояса. И Жанна впитывала знания, как губка. Пока дочки аристократов корпели над латынью, рукоделием, музыкой и этикетом, Жанна училась говорить на разных языках, понимать обычаи чужих людей и защищаться от интриг.

И когда через год граф всё же отошёл в мир иной, покоряясь старости, Жанна рыдала по нему куда искренней, чем жена и слуги.

Потом были другие. Был оруженосец Флоран, умевший красиво петь и играть на лютне — Жанна с удовольствием слушала его песни. Был Шарль де Баланьи, надутый, надменный рыцарь, искренне считавший Жанну своей Прекрасной Дамой. Правда, обязанности Дамы у него почему-то смешивались с обязанностями служанки и наложницы, на что колдунья неизменно обещала лишить телохранителя мужской силы — и после очередной такой угрозы мессир Шарль сам попросил коннетабля о другой службе. Были ещё многие, считавшие Жанну тёмной крестьянкой и сменявшиеся один за другим – до тех пор, пока не появился Эвен.

И вот уже полгода он ходил за Жанной молчаливой тенью, верный и всё время спокойный, как скала. Жанна знала о нем жалкие крохи и не пыталась лезть глубже.

Все эти мысли роились в голове, точно стая мух, и, не выдержав, Жанна всё же встала готовить обед. Жан не держал ни повара, ни даже кухарки, пищу себе готовил сам, и от стряпни этой у Жанны сводило зубы. Раз уж ей суждено пробыть в проклятом городе ещё несколько дней – а может, и дольше, она, по крайней мере, будет хорошо питаться.

А вкусно поесть Жанна любила, хоть из-за походной жизни это ей и удавалось весьма редко. Она могла сколько угодно не любить Париж, но зато там можно было отведать сдобных пирогов и приготовленное с дорогими восточными пряностями жаркое — здесь, в Руайяне, такого не водилось. Впрочем, Жанну нисколько не смущала варёная свинина с ржаным хлебом и горохом, а на сладкое – пара яблок с вафлями и мёдом. Это всё равно было куда лучше того, что она ела в доме матери.

По правде сказать, для обеда было ещё рановато, но вчера колдунье удалось лишь мельком перекусить, и теперь желудок настойчиво требовал пищи.

— Сегодня пятница, -- заметил Эвен, заканчивая нарезать мясо. Жанна не впервые использовала его в качестве поварёнка, но телохранителя это не смущало.

– И что?

– Постный день, – он с каменным лицом высыпал мясо в котелок.

– Вот пускай монахи его и соблюдают, авось жир сгонят, – проворчала Жанна и тут только поняла, что шотландец смеётся. – Эй! Ты никогда раньше не шутил!

– Иногда ведь нужно начинать.

Колдунья обескураженно покачала головой. Подобное поведение было совсем не похоже на Эвена – только что, в конце концов, она об этом думала. И вот он словно подслушал её мысли.

– Что будет дальше? – спросила она, пощупав хлеб – старый, но ещё мягкий. – Может, ты и песню мне споёшь?

– Нет. Я и петь-то не умею.

– Да, от такого менестреля все зрители разбегутся, – вздохнула Жанна. Ей всё же удалось хоть немного пробить эту ледяную стену. Пусть случайно, пусть она не понимала, как, но первый шаг был положен.

Она вдруг призналась себе, что не хотела бы потерять шотландца, как многих других. Она нашла его случайно, но так и не выпустила из рук.

Теперь они и очутились в пекле.

Вскоре бульон закипел, и Жанна добавила туда гвоздики с корицей, а потом и вовсе сняла с огня. Пусть это был не леш ломбар[2], который подавали знатным аристократам в столице, но пахла свинина прекрасно – и когда Жанна уже собралась сесть за стол, в трапезную вошёл Солнечный рыцарь.

– Святой Рафаил! – воскликнул он, увидев стол. – Однако же я вовремя.

– Садитесь, мессир, – сказала Жанна. – Увы, я не нашла у вас в доме рыбы, так что пришлось готовить что было...

– Бог простит, – хмыкнул Жан, отодвигая стул. – Уж он-то должен понимать, что соблюдать посты во время бедствий будет только дурак.

На еду он набросился с явным удовольствием. Несмотря на титул графа, Жан презирал долгие роскошные обеды со множеством блюд и считал, что это к лицу разве что отъявленному гурману. А уж роскошничать во время чумы и вовсе словно плевать на лик Христа. Бедняки, которым в других краях обычно доставались объедки, с ним были не согласны, но Солнечный рыцарь их мнением не интересовался. И жил подчёркнуто просто – хотя Жанна считала, что главную роль здесь всё же играли деньги. У графа д’Артуа в замке было полторы сотни слуг, Жан, как она видела теперь, обходился и одним-единственным.

– Признаться, это лучшее, что я ел за последние два месяца, – проговорил Жан, запив очередной кусок глотком вина.

– Меня всегда изумляли мужчины, готовящие себе сами.

– А! – он лишь вздохнул. – Два месяца назад в этом доме жила прекрасная нимфа, замечательная кухарка, чьи блюда не стыдно было бы подать и самому королю. Но однажды она сходила в церковь, а вернувшись, стала кашлять кровью и через день умерла. Я сам хоронил бедную девушку... ну а брать кого-то на её место посчитал недостойным. Пусть уж лучше ещё одна девица укроется в лесах и переждёт болезнь, чем умрёт на моей кухне.

– Я не знала, – честно сказала Жанна.

– Пустое, – Жан наткнул на нож ещё один кусок свинины. – Я прекрасно помню, откуда вышли мои предки, мадемуазель Мируа. Может, кому другому нужна роскошь, я же прекрасно проживу и без этих излишеств. Уж лучше я потрачу деньги на что-то полезное.

– Ваши бы слова да столичным франтам в уши...

– Они вряд ли знают, что такое умеренность, – усмехнулся Жан. – Невежественные щёголи, для которых единственная мера – это богатство и предки. Они ведь и вас осуждают, не понимая.

– Я и сама себя осуждаю иногда, – призналась Жанна. – Моё колдовство...

– Полно вам! – Солнечный рыцарь стукнул кулаком по столу. Эвен поднял голову. – Даже святые говорили, что магия допустима, если она служит благим целям. Разве не так?

– Клирики спорят и сами не знают, где правда, а где ложь, – прошептала колдунья. – Булла, что лежит в моей сумке, подписана самим папой Климентом, но и он всего лишь обычный человек. Им движет политика, а не вера.

– Лучше выкиньте всё это из головы, – посоветовал Жан. – У вас будет что ответить святому Петру, если тот не захочет открыть перед вами врата рая. А сейчас...

В этот момент на колокольне стали отбивать третий час.

– Где мессир Луи? – спросила колдунья, тщетно пытаясь последовать его совету.

– В церкви, – ответил Жан. – Я должен попросить прощения за то, что не взял вас с собой. Но вы так крепко спали, что я решил не будить вас.

Жанна вздохнула.

– Не взяли – куда? – спросила она.

– К сэру Джону Уильямсу. Впрочем, дело это было не настолько важное, чтобы тревожить вас из-за него... Да и нужен нам был не сам сэр Джон, а его лучник. Тот, которого вы исцелили.

– Я не понимаю.

– Вы уничтожили Вирлуве, – сказал Солнечный рыцарь. – Но вряд ли демон отступится так просто. Вам ведь так не кажется? У него есть второй слуга в Руайяне. А может, он сам вселился в кого-нибудь. Этим утром мы с Луи серьёзно задумались над тем, кто это может быть. И без труда нашли подходящего человека.

Колдунья ждала.

– Он пытался изгнать вас из города, – продолжал Солнечный рыцарь. – Мешал делать свою работу. Так что... думаю, не будет вреда, если Джек последит за ним несколько дней. Вы так не думаете?

– Чёрный Бык из Норроуэя... – прошептала Жанна. – Нет. Не может быть.

– Почему же?

– Я вижу одержимых. И уж его видела достаточно близко, чтобы сказать точно: он человек.

– Тогда Азазель мог соблазнить его чем-нибудь, – не смутился Жан. – Заключить сделку. Он ведь мастер на такие дела. Разве нет?

Спорить с ним колдунья не стала. И всё же она не верила в то, что Норроуэй служит демону. Рыцарь ненавидел её и у него имелись на то причины, но до сих пор он лишь один раз по-настоящему препятствовал ей. Да и то потому, что плевать хотел на судьбу Луи д’Олерона. Как только одержимый сбежал, Томас оказал Жанне полную поддержку. Не пытаясь, впрочем, хоть как-то спрятать свою ненависть.

Он не хотел, чтобы сэр Джон сопровождал Жанну к проклятому месту. Но это легко списать на дурацкие предрассудки. Будь Норроуэй настоящим слугой Азазеля, он не поймал бы несколько десятков одержимых, позволив Жанне очистить их.

Очистить одержимых. Жанна вдруг поняла, что её больше ничто не держит в городе. Лорд Мортимер сам собрал для неё всех, о ком говорил, ещё до того, как упомянул о них. Теперь она свободна. И может уйти. Если, конечно, пройдёт сквозь кордон у ворот.

Колдунья подняла глаза – и перехватила долгий, внимательный взгляд Жана.

– Я знаю, о чем вы думаете, – сказал он. – Что ж, слово надо держать. Одержимых вы изгнали, а демон и сэр Томас... это уже мои заботы. Я не могу заставлять вас рисковать, сражаясь против него.

– Я ничего не могу сделать против демона, – тихо ответила Жанна. – Иначе с удовольствием помогла бы вам.

Солнечный рыцарь тяжело вздохнул.

– Если б я знал, какое оружие надо взять в руки, – с горечью проговорил он. – Если б я знал, как биться против него! Но ведь должно быть у него уязвимое место. Святой Георгий поразил змея в пасть, потому что шкуру его сталь не брала. Значит, можно уничтожить и демона. Удалось же один раз это моему предку.

– Только потому, что демон сам дал ему такую возможность, – проворчала Жанна.

– Возможно. Но я не стану сидеть сложа руки. Лучше умереть стоя с мечом в руке, чем на коленях.

– Как вы поможете мне выбраться за стены? – прямо спросила колдунья.

Солнечный рыцарь немного помолчал, затем ответил:

– Завтра на северных воротах будут стоять верные мне люди. Я прикажу им выпустить вас, и они это сделают.

– Но ведь англичане повесят их, – невольно вырвалось у Жанны.

Жан пожал плечами.

– Они скажут, что выполняли мой приказ, и гнев лорда Мортимера обрушится на меня. А я скажу, что отдавал долг, и ему придётся смириться. Пусть и англичанин, но он благородный человек. Присягу Эдуарду я тоже не давал. Но как бы то ни было, вам придётся подождать до субботы.

И как бы ни хотелось Жанне уехать прямо сейчас, она вынуждена была признать, что сделать этого не может. Не только потому, что сейчас на воротах стоят враги, но и из-за яда накера, который, даже исчезнув, давал о себе знать. Змея Рафаила выпила его из тела колдуньи и зарастила рану, но не вернула потраченных сил.

День тянулся медленно. Жанна сперва сидела в кресле-качалке, отрешившись от мира и размышляя о своём, затем от скуки принялась изучать дом. Ничего примечательного, впрочем, кроме «Книги о Ланселоте Озёрном», она не нашла. Дом был скромен и вообще мало походил на жилище графа. Если в столице рыцари будто соревновались в роскоши, стараясь переплюнуть друг друга по дороговизне окружения, то здесь всё это отсутствовало. Самой дорогой частью дома был гобелен с гербом Олерона: алое закатное солнце на фоне синих и жёлтых квадратов. Братья ели с простых оловянных тарелок, сидели на грубых стульях, и Жанна думала, делают ли они так из собственных побуждений или просто потому, что на роскошь у них не было денег.

Вскоре из церкви вернулся Луи, таинственно улыбаясь и щуря глаза. По коже Жанны пробежали неприятный холодок, но нет, старший брат Солнечного рыцаря по-прежнему оставался человеком. Возможно, сказала она себе, демон строит другие козни. Но какие?

Думать об этом не хотелось совершенно. К тому же вряд ли мысли могли дать ответ: для него следовало опять уйти за Грань, а Жанна не собиралась делать это в ближайшие несколько месяцев. И, устроившись за столом с книгой о Ланселоте, погрузилась в вымышленный мир, забыв о реальном.

Эвен сидел рядом безмолвной тенью. Казалось, он может просидеть так, не шевелясь, хоть целый год.

Лишь вечером, когда на колокольне отбили девятый час, появление Джека внесло хоть какое-то оживление.

– Милорды... миледи... – лучник нервно поклонился, явно чувствуя себя неуютно под взглядами рыцарей.

– Успокойся, Джек, – мягко сказала колдунья. – Рассказывай.

– Дак это... Все с сэром Томасом в порядке, миледи. В церковь ходит, креста не боится. На погосте был, где мы с одержимыми дрались, но не один, и Пёс Господень с ним тоже.

– Неужто мы ошиблись? – Жан побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.

– Было кое-что... – сказал Джек и тут же втянул голову в плечи, перехватив взгляд Жана. – Пока монах с лучниками осматривали всё, сэр Томас возле одной из могил стоял. Я потом подошёл, посмотрел. Обычная такая могила, а похоронена там Маргарита. Вот, так просто – Маргарита и всё. Ни фамилии, ничего больше...

– Вы что-то узнали? – спросил Луи. Он не знал английского и просто слушал, не вникая в смысл.

– Только одно имя, – ответил Жан, переходя на французский. – Проклятье! Толку нам с этой могилы? Мало ли зачем англичанин там стоял?

– Причин можно найти множество. Но вряд ли вы будете всерьёз утверждать, что могила эта связана с демоном.

– Вот уж точно, – кисло сказал Жан. – Ты свободен, Джек.

Лучник поклонился и вышел.

– Пожалуй, я последую его примеру, – Жанна едва сдержалась, чтобы не зевнуть. – Доброго сна вам, мессиры.

Она направилась к себе.

И когда уже ложилась в кровать, вдруг поняла, почему защищала Чёрного Быка. Ненавидят те, у кого остались неоплаченные долги. Англичанину же колдунья воздала по заслугам давным-давно.