Глава 20

Петя Самойлов провалил в институт. Выходит, готовился и платил за подготовительные лекции зря. Впрочем, даже если и открывал он какие-то книжки и учебники, то слов порой не различал, а между строчек видел глаза девчонки по имени Женька, ее улыбку, тонкую шею и прочее, до чего он успел уже добраться. Эта девушка, тоже абитуриентка, с которой он успел познакомиться и как-то быстро сблизиться, поразила его своими раскованными манерами, либеральными взглядами, стильной фигурой и, не смотря на эпоху дефицита, способностью выглядеть как-то не по-советски. На смелые шутки, многозначительные намеки и анекдоты парней она правильно реагировала, громко хохотала, а не возмущалась, как некоторые дуры. Женька знала толк в западной музыке и даже помнила названия аж нескольких групп помимо общеизвестных даже внутри железного занавеса битлов и роллингов. Она танцевала на вечеринках изящно, будто в транс впадала, а не дергалась так глупо и бессмысленно, как иные девицы и парни. Такой современной девушкой можно было бы гордиться, стоять или идти рядом с ней и даже жениться, в конце концов – почему бы нет. Петя тоже старался во всю, играл роль Печорина и нигилиста-шестидесятника, только 20-века, как только мог и даже отрастил бороденку, чуть отпустил патлы на голове и отдаленно стал походить одновременно на Христа и на заморского хиппи.

Петя жил с матерью (мать действительно была Марией) и бабушкой в малонаселенной коммуналке, а соседями их были родственники – бездетная супружеская пара – брат покойного отца с женой, то есть его дядя. Дядя был не простым дядей, а золотым – он был чуть ли не капитаном дальнего плавания. Поэтому у Петеньки завелись кое-какие иностранные безделушки, и, что главное, он стал чуть ли не единственным в городе обладателем особых штанов, название коих еще далеко не всем было известно. Это только спустя несколько лет бум разрастется так, что для подавляющего большинства нестарого населения СССР слово джинсы станет волшебным и волнительным, как Жар-Птица или, лучше сказать, как Синяя Птица. А пока, то есть во второй половине шестидесятых, предполагалось, что название этим синим штанам то ли техасы, то ли ковбойские брюки, если не просто импортные рабочие штаны, но некоторые уже знали и правильное загадочное слово – джинсы. Возможно, Женя на Петю не обратила бы решительно никакого внимания, но голубой цвет его штанов сразил и ее чуть ли не наповал, а уж потом она увидела все остальное – печоринское. Так оба они подхватили известный этот вирус, который в этом ранимом возрасте легко проникает в сердечную мышцу, голову и прочие места. А надо было все же и о поступлении в вуз думать, чего требовали родители, да и сама Женька это понимала. Именно там, в аудитории и в кулуарах одного высшего учебного заведения, в котором устраивались подготовительные лекции для абитуриентов, и познакомились эти двое. Появившееся чувство закреплялось окружающей новизной, переменами и ощущением близости чего-то необычного, грандиозного, связанного с будущей студенческой жизнью, учебой. Все было не так, как в школе, которая надоела, хоть и грустно было перевернуть эту пройденную страницу. Нынче же предвкушались студенческие вечеринки, новые друзья, капустники, стройотряды, занятия в аудиториях, иные, чем в школе, преподаватели, раскованные и ироничные. Впрочем, странные, «с приветом», профессора и ученые-лекторы, первые знакомства с будущими однокурсниками, занятия в настоящих, похожих на цирк, аудиториях – все это уже началось на подготовительных летних курсах, молниеносно впитывалось, становилось своим, родным, смешалось и стало частью тех глобальных ощущений, которые, как ливень, опрокинулись на Петю и Женьку. Чистой любви, возможно, не бывает. Вечно ее сопровождают какие-то грустные песни и романтические стихи, под которые влюбляются, а еще весенние теплые дуновения или летнее яркое солнце, необычные ароматы иных городов и стран, к которым еще не привык, новые здания и улицы. Иной раз крепости чувствам добавляют какие-то препятствия и сложности, а кому-то голову дурят материи (в том числе джинсовые).

Все, что стало своим, родным, все светлое студенческое будущее в одну минуту пропало, растворилось, улетучилось: Петя провалил вступительный экзамен. Горше всего ему было оттого, что те новые друзья-абитуриенты, с которыми он успел подружиться и которые ему так понравились, – все они прошли в ВУЗ. Женька тоже была среди этих счастливчиков. И только он один из всей новой компании остался по ту сторону. Он, единственный! Тотчас ему показалось, что все они мигом охладели к нему, потеряли интерес, а все их слова утешения не были достаточно искренними. В радости своей им было не до него. Петя испытывал не просто стыд и обиду, ему было страшно, и жить не хотелось, он плакал тайно от родных по ночам, долго не засыпая, над ним нависла настоящая депрессия. Петя чувствовал себя прокаженным и униженным, бездарным и даже умственно отсталым на фоне остальных и думал, что и они так считают. А ведь совсем недавно он не представлял себе другого будущего, не допускал даже мысли об этом, несмотря на то, что катастрофически не был готов к вступительным экзаменам. И это еще не все: в ближайшее время предстоит поменять любимые голубые джинсы на галифе цвета картофельной ботвы, сбрить патлы и бороду. В армии он огрубеет, научится ругаться матом, будет испытывать унижения и издевательства сержантов и старослужащих. Каким он оттуда вернется? А Женька? Конечно, она сразу отвернется от него, зачем он теперь ей нужен. Терзаясь этими думами, Петя чувствовал себя ребенком, кем-то несправедливо обиженным, который решил, что никогда в жизни больше не выйдет играть с другими детьми на улицу, пока в горле стоит этот комок обиды. В конце концов, должна быть у меня гордость или нет? – думал он. Но Женька не пропала, она хотела встречи, хотела разобраться во всей этой ситуации. Они встретились, но Петя был намеренно сух, несколько грубоват, как будто даже намекнул ей, что особых чувств к ней не испытывает, что пора, мол, завязывать, тем более подвернулся подходящий момент. Однако, он все же передал подруге свои джинсы на хранение до возвращения из армии и разрешил в особо торжественных случаях надевать эту драгоценность.

Женька чувствовала горечь внутри. Она ощущала себя виновной. Но в чем? Нужно ли было провалить экзамены в знак солидарности? Этого, что ли, хотел Петя? Он и сам не понимал, что творил, не прикоснувшись к Женьке, не обняв ее на прощанье. И она ушла, убежала, чтобы Петя не успел увидеть ее слез, которые появлялись в глазах. Но он их и не видел, не смотрел ей в лицо, когда прощался. Лишь когда она уже была далеко, поднял голову и провожал ее пристальным взглядом до тех пор, пока такие же, как у нее, слезы не появились и в его собственных глазах. А перед тем как исчезнуть, Женька вдруг остановилась на миг, обернулась и крикнула. «Я тебе буду писать! Если захочешь – хоть каждый день!».

Женьку Петя больше не видел. Никогда. И писем он от нее так и не получил ни одного. А как ждал… Постепенно к любви примешалось сложное чувство ненависти и обиды. Вместе с издевательствами старослужащих этот черный клубок готов был превратиться в бомбу.

А тем временем, пока он служил, в его семье произошло много чего неожиданного. Тетка (жена почти капитана дальнего плавания) вдруг оказалась в положении, хотя ей было годков около сорока. Муж, вернувшийся из плавания, был безумно рад и ликовал. Мать Пети, правда, с сомнением качала головой и вздыхала, глядя на этот наивный восторг, о чем-то догадываясь, а потом махнула рукой. Нужно было думать, как жить среди пеленок, колясок, сосок, бутылочек и прочего, что заполнит кухню и коридор, туалет и ванную. Все кончилось, однако, совсем уж непредвиденным образом: Петина мать с бабушкой переехали в другой город в хорошую двухкомнатную квартиру – не только беременность, но и неожиданное квартирное наследство свалилось на будущую мать-соседку. Обе семьи были довольны обменом. У каждой была теперь отдельная квартира. Туда, в новое жилище, в чужой город, где нет Женьки, и должен был вернуться Петя из армии.

А мог бы не вернуться. На пятом месяце службы стало совсем невмоготу. Ранимая душа Пети может и выдержала бы поток лишений и неудобств службы, издевательств и унижений со стороны старослужащих и командиров, если бы в душе горело то самое пламя надежды и чей-то любви, приходили бы нежные письма девушки, которая ждет. Но вместо этой свечи в душе была помойная яма и тошнота от предательства и измены той, которая обещала любить.