Глава 34. Привязанность демона

Клер снилось, как у зеркала он держит ее в объятиях. Жуткий и необъяснимо эротичный. Как странно думать, что нечто столь безобразное может быть таким притягательным. В темноте. Во сне. В бреду.

Он поднес лезвие к ее коже, и она вдруг ощутила восторг. Блаженство, смешанное с болью, когда кровь выступила на свежем порезе, будто роса на розе. Клер смутно это вспомнила. Они сжимают одну розу, их израненные шипами пальцы переплетаются, но они не выпускают алую розу из рук, потому что она символизирует их любовь. Роза, сорванная в чужом саду. Любовь, уничтожившая чужую свадьбу. Страсть, приведшая к увечью. Смерть, возродившаяся, чтобы убивать. Пальцы влюбленных, прижатые к шипам. Корделия и Донатьен. Модистка и аристократ. Верующая и колдун. Живая и мертвый.

Сознание Клер неслось по туннелю воспоминаний, а его нож наносил ей все новые раны, медленно, но неуклонно. Лезвие рассекало кожу, будто кисть чертила узоры на холсте. Смерть – это тоже искусство, если ее используют эти изувеченные руки, которые когда-то с таким мастерством показывали ей колдовские фокусы. Клер помнила. Это было в зале для пира. Он пригласил ее туда. Свечи вспыхивали сами собой, кресло отодвинулось само, когда она вошла. Он заставил ее надеть платье, которое она шила для свадьбы другой, и жемчуг.

Жемчуг на шее, жемчуг на лбу. Будто белые гусеницы, холодные и склизкие, приютились на ее коже. Казалось, миг – и они оживут. Под ловкими пальцами Донатьена действительно все вещи оживали. Как поразительно, что фокусник и ловкач оказался беспомощным в руках инквизиции.

«Мужчина с лицом ангела», – она вспомнила, что говорила так о нем. Вспомнила и его суровый ответ: «В этом доме нет ангелов, только зло».

Как же он оказался прав!

Ей снова снился дом возле мрачных каналов, полный позолоченных зеркальных рам, бронзовых канделябров и изысканных гобеленов. Только на этот раз он был полон еще и скульптур. Странных скульптур с повязками на глазах, веревками на руках и ногах, кляпами. Казалось, что куски шелка скрывают выколотые глаза или разинутые в предсмертном вопле рты. Клер хотела приподнять один алый кляп, чтобы посмотреть на лицо мраморной женщины под ним, но кто-то будто шепнул ей:

– Не смей!

И она не посмела. Страх следовал за ней в этом доме по пятам. В тяжелом подвенечном платье было нестерпимо жарко. Клер заметила, что на стенах остались лишь зеркальные рамы, но сами зеркала разбиты. Будто нечто выбралось из них наружу.

Она ощущала запахи крови и горелой плоти. Тепло исходило от разожженной жаровни. Клер знала, что внизу под домом камера пыток. И оттуда до нее доносились крики.

Стоило ли возвращаться в этот дом, чтобы опять услышать их? Во сне она не могла шевельнуть руками, чтобы зажать уши. К тому же ей не хотелось выказывать страх перед тем, кто взирал на нее из темноты.

Отражение, самовольно вышедшее из зеркала, – вот кто он такой. Демон, привязавшийся к ней каким-то необъяснимым образом. Он стал ее тенью. Ее наваждением. До сих пор он сливался с ее отражением в зеркале и заставлял ее увечить себя. Чтобы она стала похожей на него? Или чтобы принять на себя часть его мук?

Клер поразили те страдания, о которых красноречиво сообщали крики, доносившиеся из пыточных. Истерзанные жертвы мечтали о смерти. Она грезила о том, чтобы проснуться. Ей не хотелось этого видеть, но ноги сами несли ее к тому помещению в подвале, из которого исходил адский жар и раздавались вопли. Во сне человек не властен над собой. Клер не могла просто взять и остановиться. Во снах она была в этом доме всего лишь гостьей, а когда-то она готовилась стать там госпожой. Она помнила эти залы и дорогие украшения в них. Она бывала здесь не раз. Очень, очень давно. Не удивительно, что во снах она каждый раз возвращается сюда. Здесь вершилась ее судьба. Мрачная судьба.

Клер все же смогла остановиться на пороге пыточной камеры. Зрелище внутри ужасало. Хотя там истязали всего одного-единственного человека. Палачей было множество, и они сменяли друг друга, а он уже много часов подряд извивался в раскаленных тисках. Она вдруг поняла, что хочет почувствовать его боль, и эта мысль ее вовсе не ужаснула.

Клер испугало совсем другое. Она вдруг ощутила боль в своих запястьях, словно по ним прошелся острый нож, напрочь перерезая вены. Она даже подняла руки вверх к бликам, исходящих от огня, ожидая, что увидит окровавленные раны пониже ладоней. Однако ран не было, но ее руки и правда были в крови.