Шестнадцать
В мае вернулись стаи песочников, кружили над головой, ненадолго присаживались отдохнуть на волнах, после чего продолжали путь на север. В этом месяце на Аляску прилетало столько птиц, что за ними не было видно неба. Пение, крик и писк не смолкали.
Обычно весной Лени лежала в постели и слушала весь этот гомон, угадывая птиц по голосам, сверяла время по прилету и отлету стай, с нетерпением ждала лета.
Но в этом году все было иначе.
До конца учебного года оставалось всего две недели.
— Что-то ты молчишь, как язык проглотила, — заметил папа, сворачивая на школьную стоянку, и припарковался возле пикапа Мэтью.
— Все в порядке. — Лени взялась за ручку двери.
— Это из-за безопасности?
Лени повернулась к нему:
— Ты о чем?
— С того вечера у Харланов вы с мамой все дуетесь да кукситесь. Я же вижу, что вы боитесь.
Лени смотрела на него, не зная, что и сказать. После скандала с Харланами отец себе места не находил.
— Тельма оптимистка. Прячет голову в песок, как страус. Не хочет смотреть правде в глаза. Потому что страшно. Но и отворачиваться нельзя. Надо готовиться к худшему. Я сдохну, а не дам вас с мамой в обиду. Ты ведь это понимаешь, правда? Ты же знаешь, как сильно я вас люблю. — Он взъерошил ей волосы: — Не бойся, Рыжик. Я вас спасу.
Лени вылезла из пикапа, захлопнула дверь и вытащила из багажника велосипед. Повесила рюкзак на плечо, прислонила велик к забору и пошла к школе.
Папа посигналил и укатил.
— Эй! Лени!
Она оглянулась.
За деревьями напротив школы прятался Мэтью. Он ей помахал.
Лени подождала, пока папин пикап скроется за углом, и побежала к Мэтью.
— Чего?
— Давай сегодня прогуляем школу и съездим на «Тасти» в Хомер.
— Прогуляем школу? Съездим в Хомер?
— Ну давай! Классно будет!
Лени знала сто тысяч причин, по которым не следовало соглашаться. Знала она и то, что сегодня отлив и отец планировал утром собирать моллюсков.
— Никто не узнает, а если даже и узнает, подумаешь. Мы же выпускники. Уже май. На Большой земле все выпускники в мае прогуливают уроки.
Лени понимала, что этого делать не стоит, это даже опасно, но не могла отказать Мэтью.
Она услышала низкий, элегически печальный гудок подходившего к пристани парома.
Мэтью взял ее за руку, и не успела Лени опомниться, как они уже выбежали с школьной парковки, взобрались на холм, пронеслись мимо старой церкви и влетели на ожидавший паром.
Паром медленно отчалил. Лени стояла на палубе, опершись о поручни.
Верная «Тастамена» все лето возила аляскинцев — рыбаков, путешественников, рабочих, туристов, даже спортивные команды старшеклассников. На палубе теснились автомобили и грузы: строительное оборудование, тракторы, экскаваторы, стальные балки. Для неприхотливых туристов поездка на пароме была чем-то вроде бюджетного круиза по красивым труднодоступным местам, приятным досугом. Для здешних жителей — привычной дорогой в город.
Лени сотни раз плавала на пароме, но никогда еще не ощущала такой свободы, как сейчас. Казалось, возможно все. Словно старенькая посудина везла ее прямиком в будущее.
Ветер дул в лицо, над головой с криком кружили чайки и ржанки, то пикировали, то взмывали на воздушных волнах. По зеленой глади моря бежала рябь от парома.
Мэтью встал за спиной Лени, тоже оперся о перила. Она невольно откинулась к нему, греясь его теплом.
— Даже как-то не верится, что все это происходит с нами, — призналась она. Впервые в жизни она почувствовала себя обычным подростком — настолько, насколько они с Мэтью могли себе это позволить. Подростком, который в субботу вечером ходит в кино, а после сеанса покупает в закусочной молочный коктейль.
— Я поступил в университет в Анкоридже, — сообщил Мэтью. — Буду играть в их хоккейной команде.
Лени повернулась и оказалась в объятиях Мэтью. Ее волосы хлестали его по лицу.
— Поехали со мной, — предложил он.
Предложение это, как прекрасный цветок, распустилось и тут же завяло у Лени в руках. У Мэтью совсем другая жизнь. Он талантлив и богат. Мистер Уокер хочет, чтобы сын учился в университете.
— Мы не можем себе этого позволить. Да и родителям надо помогать.
— Можно получить стипендию.
— Я не могу уехать, — тихо проговорила Лени.
— Я понимаю, твой папа с причудами, но почему ты не можешь уехать?
— Не из-за него, — пояснила Лени. — Я не могу бросить маму. Я ей нужна.
— Она уже взрослая.
Лени не находила слов, чтобы ему объяснить.
Мэтью все равно не понять, почему ей порой кажется, что без нее мама пропадет.
Мэтью прижал ее к себе. Интересно, заметил ли он, как я дрожу, подумала Лени.
— Господи, Лен, — прошептал он ей в волосы.
Неужели он специально сократил ее имя, чтобы оно зазвучало по-новому, только для них?
— Я бы с радостью, но не могу, — ответила Лени.
Оба молчали. Она размышляла о том, что их жизни складываются совершенно по-разному, а ведь на Большой земле все иначе, там они с Мэтью самые обычные подростки, каких миллионы.
В Хомере они сошли на берег вместе с прочими пассажирами и, взявшись за руки, смешались с толпой восторженных туристов и местных жителей в затрапезной одежде. Лени и Мэтью ели палтуса с картошкой фри на веранде ресторанчика на оконечности песчаной косы и бросали ломтики соленой жирной картошки слетевшимся птицам. Мэтью купил Лени фотоальбом в сувенирной лавке, где продавались елочные игрушки с флорой и фауной Аляски и футболки с надписями типа «Не козли меня» и «Тебя крабёт?».
Они болтали обо всем и ни о чем. О том, как на Аляске красиво, как непредсказуемы приливы и отливы, как много машин и людей на косе.
Лени сфотографировала Мэтью перед салуном «Морской волчара». Сто лет назад здесь была почта и бакалейная лавка — в медвежьем углу, который даже аляскинцы называют «краем света». Теперь же в темных закоулках старенькой таверны горожане сидели бок о бок с туристами; стены были увешаны памятными мелочами. Мэтью написал «ЛЕНИ И МЭТЬЮ» на долларовой купюре, приколол к стене, и доллар их тут же затерялся среди тысяч прочих банкнот и бумажек.
Это был лучший день в жизни Лени, и когда он закончился и они на водном такси возвращались в Канек, Лени, сидевшая на корме, не в силах была справиться с грустью. На «Тасти» и в городской толпе они были обычными подростками. Теперь же вокруг ни души — лишь капитан водного такси да морской простор.
— До чего же не хочется возвращаться домой, — призналась Лени.
Мэтью обнял ее, прижал к себе. Лодку качало, она то поднималась, то опускалась на волнах.
— Так давай убежим, — предложил он.
Лени рассмеялась.
— Нет, правда. Я так и вижу, как мы с тобой путешествуем по миру, бродим с рюкзаками по Южной Америке, лезем на Мачу-Пикчу. А потом, когда все-все повидаем, осядем где-нибудь. Я пойду служить пилотом в какую-нибудь авиакомпанию, а может, стану фельдшером на «скорой». Ты будешь фотографом. Вернемся домой, поженимся, заведем непослушных детей.
Лени понимала, что Мэтью говорит несерьезно, так, мечтает вслух, но ее охватила тоска. Она и подумать не могла, как на самом деле ей всего этого хочется. Лени выдавила улыбку и решила подыграть, словно его слова и не ранили ее в самое сердце.
— Фотографом, говоришь? А что, отличная мысль. Когда мне будут вручать Пулитцеровскую премию, я обязательно накрашусь и надену туфли на шпильках. И закажу мартини. Но вот насчет детей не уверена.
— Детей непременно. Я хочу, чтобы у нас была рыжая дочка. Я научу ее пускать по воде блинчики и ловить чавычу.
Лени ничего не ответила. Почему ее так расстроила эта пустая болтовня? Зря Мэтью так размечтался, да еще вслух. У него погибла мать, у нее опасный отец. Семья, будущее — все это так ненадежно.
Такси замедлило ход и боком пришвартовалось к пристани. Мэтью спрыгнул и обвязал трос вокруг железного кнехта. Лени сошла на берег, Мэтью отвязал трос и бросил обратно на борт.
— Вот мы и дома, — сказал он.
Лени окинула взглядом хижины на облепленных ракушками сваях над водой.
Дома.
Они вернулись в реальную жизнь.
* * *
На следующий день на работе Лени то и дело ошибалась. Написала на коробках с трехпенсовыми гвоздями не то, что нужно, поставила их не туда, а вместо того чтобы исправить ошибку, стояла и глазела на коробки, размышляя: «А может, все же поехать учиться?» Неужели получится?
— Езжай домой, — к Лени подошла Марджи-шире-бар-жи, — что-то ты сегодня витаешь в облаках.
— Да все в порядке, — возразила Лени.
— Нет, не в порядке. — Она бросила на Лени проницательный взгляд. — Я видела, как вы вчера с Мэтью шли по городу. Ты играешь с огнем, девочка.
— В-в-в каком смысле?
— Сама знаешь в каком. Хочешь, поговорим об этом?
— Тут не о чем говорить.
— Думаешь, я вчера родилась? Мой тебе совет: будь осторожна, и все.
Лени не ответила. Она сейчас не соображала, что ей говорят, а рассуждать и вовсе не могла. Она вышла из магазина, забрала велосипед и поехала домой. Покормила скотину, натаскала воды из колодца, который они выкопали несколько лет назад, и пошла в дом. Ее обуревали мысли и чувства, так что очнулась Лени уже на кухне, с мамой, но как там очутилась, не помнила.
Мама месила тесто на хлеб. Услышав, как стукнула дверь, подняла глаза и замерла, приподняв над тестом руки в муке:
— Что случилось?
— Да что могло случиться? — Лени догадалась, почему мама задала такой вопрос, и была готова расплакаться, хотя и не знала почему. Знала она лишь то, что слова Мэтью выбили ее из колеи. Прежде ей такое и в голову не приходило, а он на многое раскрыл ей глаза. Теперь она думала лишь о том, что учебный год вот-вот закончится и Мэтью без нее уедет в университет.
— Лени? — Мама вытерла перепачканные в муке руки и отбросила полотенце. — У тебя несчастный вид.
Не успела Лени ответить, как послышался шум мотора. Во двор въехал чистенький белый пикап.
Машина Уокеров.
— Только не это! — Лени подбежала к двери, распахнула.
Из машины вылез Мэтью.
Лени сбежала по лестнице во двор.
— Зачем ты приехал? Тебе сюда нельзя.
— Ты сегодня весь день молчала, а потом убежала на работу. Я думал… я тебя чем-то обидел?
Лени была и рада его видеть, и напугана. Она понимала, что нужно его как-то спровадить, но ей так хотелось, чтобы он остался.
Из-за угла вышел папа с топором. От натуги он раскраснелся, весь взмок. Увидел Мэтью и замер.
— Нечего тебе здесь делать, Мэтью Уокер. Если вы с отцом решили испоганить свой участок, я вам, разумеется, помешать не могу, но держись подальше от моей земли и моей дочери. Понял? Вам, Уокерам, лишь бы все портить: то салун ремонтируете, то гостиницу строите, то парк приключений. Вы погубите Канек. Превратите его в гребаный Диснейленд.
— Диснейленд, говорите? — нахмурился Мэтью.
— Вали отсюда, пока я тебя не пристрелил за нарушение границ частной собственности.
— Ухожу. — В голосе Мэтью не слышалось ни капли страха, хотя и не верилось, что такое возможно. Он ведь совсем мальчишка, а ему угрожает мужик с топором.
Лени смотрела Мэтью вслед. Она и не предполагала, что будет так больно. Лени отвернулась от отца, вошла в дом и застыла, уставясь в пространство. Она так тосковала по Мэтью, что ни о чем другом и думать не могла.
Вернулась мама. Подошла к Лени, ласково обняла ее и проговорила:
— Ну что ты, доченька.
Лени разрыдалась. Мама обняла ее крепче, погладила по голове, усадила на диван.
— Конечно, он тебе нравится. Как иначе? Он же такой красавчик. А ты столько лет была одна-одинешенька.
Хорошо, что мама сама это сказала.
Лени действительно все эти годы было очень одиноко.
— Я все понимаю, — добавила мама.
Ее слова привели Лени в чувство, напомнили о том, что на бескрайних просторах Аляски их дом — словно особый мир. Мама догадалась, о чем думает Лени.
— Это опасно. Ты же понимаешь?
— Да, — ответила Лени. — Я все понимаю.
Лени впервые поняла все книги о несчастной любви и разбитых сердцах. Ей было физически больно. Тоска по Мэтью мучила, как хворь.
Лени всю ночь не спала, и наутро ей в глаза словно песку насыпали. Сквозь слуховое окно лился ослепительный свет, и она прикрыла глаза ладонью. Натянула вчерашнюю одежду, слезла с чердака. Не удосужившись позавтракать, отправилась кормить скотину, потом прыгнула на велик и укатила. В городе помахала Марджи-шире-баржи, которая мыла магазинные окна, проехала мимо Полоумного Пита и свернула на школьный двор. Оставила велосипед в высокой траве у забора из рабицы, прижала к груди рюкзак и пошла в класс.
Место Мэтью пустовало.
— И правильно, — пробормотала Лени. — Наверно, он понял, какой у меня чокнутый отец, и укатил в Фэрбанкс.
— Здравствуй, Лени, — весело поприветствовала ее миссис Роудс. — Ты не могла бы сегодня за меня провести уроки? В Хомер в ветлечебницу привезли раненого орла, нужна моя помощь.
— Да, конечно.
— Ты настоящий друг! Я знала, что ты меня выручишь. Значит, так. Малышка сегодня отрабатывает деление в столбик, Агнес и Марти пишут контрольную по истории, а вы с Мэтью читаете Элиота.
Лени выдавила улыбку. Миссис Роудс вышла из класса. Лени взглянула на часы, подумала: вдруг Мэтью просто опаздывает, и принялась помогать девочкам с заданиями.
Время тянулось медленно, Лени то и дело посматривала на часы. Наконец пробило три.
— Ну, девочки, на сегодня все. Уроки окончены.
Дети убежали. Лени собрала вещи и последней вышла из опустевшей школы.
Забрала велосипед и неспешно покатила по Главной улице. Домой Лени не торопилась. В небе лениво описал дугу самолет-вездеход, давая пассажирам возможность получше разглядеть вытянувшийся вдоль деревянной набережной городок. Болота за городом цвели вовсю, густая трава колыхалась на ветру. Пахло пылью, свежей травой, грязной водой. В зарослях вдалеке скользил к морю красный каяк. В салуне стучали молотки, но рабочих на улице не было видно.
Лени приблизилась к мосту. Обычно погожим днем в начале сезона вдоль всего моста толпились плечом к плечу мужчины, женщины, дети с удочками, ребятня привставала на цыпочки, смотрела через перила вниз, на прозрачную реку.
Сейчас здесь стоял один-единственный человек.
Мэтью.
Лени затормозила, опустила ногу на землю, вторую оставила на педали.
— Ты чего здесь?
— Жду.
— Кого?
— Тебя.
Лени слезла с велосипеда и пошла рядом с Мэтью обратно в город. На ухабистой, усыпанной гравием Главной улице велосипед дребезжал и гремел. Звонок то и дело прерывисто позвякивал.
Лени с опаской покосилась на салун, но ни Клайда, ни Теда не было. Не хватало еще, чтобы отцу донесли, что ее видели с Мэтью.
Они поднялись на холм, прошли мимо церкви и нырнули в заросли серебристых елей. Лени положила велосипед на землю и пошла вслед за Мэтью к выступу на черной скале.
— Я всю ночь не спал, — признался Мэтью.
— Я тоже.
— Все о тебе думал.
Эти слова эхом отозвались в ее душе, но повторить их смелости не хватило.
Мэтью взял ее за руку и повел к шалашу, который устроил в прошлый раз. Они сели, прислонившись к трухлявой, поросшей мхом валежине. Внизу волны плескали о камни. От земли исходил сырой сладкий запах. Меж солнечными лучами чернели звездчатые тени.
— Я вчера рассказал о нас отцу. Даже съездил в закусочную и позвонил сестре.
О нас.
— И что?
— Папа мне заявил, что я играю с огнем, раз хочу быть с тобой.
Быть с тобой.
— Али спросила, поцеловал ли я тебя. Я сказал, еще нет, и она ответила: «И чего ты ждешь? Действуй, братишка!» Она знает, что ты мне очень нравишься. Ну, в общем. Можно я тебя поцелую?
Лени еле кивнула, но Мэтью все равно заметил и робко коснулся губами ее губ. Совсем как в книгах, которые она читала. Этот первый поцелуй изменил ее, открыл мир, о котором она не подозревала, огромную, яркую, дивную вселенную, полную неожиданных возможностей.
Наконец Мэтью отстранился, и Лени впилась в него обеспокоенным взглядом:
— Нам. Вот так. Опасно.
— Ты права. Но это ведь неважно?
— Да, — тихо согласилась Лени. Она понимала, что впоследствии, наверно, пожалеет об этом, но сейчас не могла иначе.
— Все неважно, кроме нас с тобой.
* * *
Поехали со мной, Лен, ну пожалуйста…
В Анкоридже замечательный университет… до осени ты еще успеешь поступить. Поедем вместе.
Вместе…
Дома она поставила велосипед, пошла кормить скотину и по рассеянности опрокинула полное ведро зерна. Потом натаскала воды из колодца. Час спустя, управившись по хозяйству, увидела, что родители стоят на берегу у лодки. Они собрались на рыбалку.
Их не будет несколько часов.
Можно съездить на велосипеде к Мэтью. Пусть он снова ее поцелует. Родители и не узнают об отлучке.
Дурацкий план. Они же с Мэтью завтра увидятся.
Она схватила велосипед, прыгнула в седло и покатила прочь, мимо каноэ, которое отец на той неделе приволок со свалки, мимо гниющего велосипеда — отцу так и не удалось его починить. На дорожку падали тени от деревьев, и Лени пробирал холодок.
Она выбралась на большую дорогу, на солнце, и проехала четверть мили до забора Уокеров. Свернула в открытую калитку, миновала покрашенную арку с вырезанным на ней коричневым кижучем и поехала дальше.
Лени понимала, что это опасно, но ей было плевать. Сейчас она думала только о Мэтью, о том, как она чувствовала себя, когда он ее поцеловал, и как сильно ей хочется снова его поцеловать.
Дорогу к дому Уокеров явно отремонтировали и посыпали гравием. А вот отцу в голову не пришло бы заделывать ямы, чтобы стало легче ездить.
Запыхавшись, она остановилась у дома.
Мэтью тащил в хлев огромную охапку сена. Завидев Лени, выронил сено и бросился к ней. На нем был огромный хоккейный свитер, шорты и резиновые сапоги.
— Лен? — Как же ей нравилось, что он дал ей новое имя, словно превратил ее в какую-то другую девушку, которую знал только он. — Что с тобой?
— Я соскучилась по тебе, — призналась она. Глупо. Они же едва успели расстаться. — Нам нужно… быть вместе.
— Я к тебе приду завтра ночью. — Мэтью обнял ее. Именно этого ей и хотелось.
— К-к-как это?
— Я незаметно. — Он так уверенно это произнес, и Лени не нашла что возразить. — Завтра ночью.
— Не надо.
— В полночь. А ты выберись потихоньку ко мне.
— Слишком опасно.
— У вас же уборная во дворе, да? Выйдешь как будто в туалет. Не полезут же твои среди ночи на чердак проверять, дома ты или нет.
Она оденется потеплее, выйдет и побудет с Мэтью. Целый час, а может, и больше. Наедине.
Откажи она ему сейчас, глядишь, сумела бы жить разумно и любить так, что никто не сравнил бы это чувство с героином. И никогда бы не пришлось засыпать в слезах.
— Ну пожалуйста. Я очень хочу тебя увидеть.
— Лени! — раздался окрик отца.
Она оттолкнула Мэтью, но поздно. Отец видел их вместе. Он стремительно шел к ним. Мама бежала сзади.
— Какого черта ты тут делаешь?!
— Я… — Лени не знала, что ответить. Дурадурадура. И зачем она только сюда поехала!
— Я тебя, кажется, предупреждал, чтобы ты держался подальше от моей Леноры. — Отец схватил Лени за руку и рванул к себе.
Лени прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Мэтью не должен знать, что отец причинил ей боль.
— Лени, — нахмурился Мэтью.
— Не надо, не подходи, — попросила она. — Ну пожалуйста.
— Пошли, Лени! — Отец поволок ее за собой.
Запинаясь о кочки, она шла рядом с отцом, то налетала на него, то отставала. Если отставала слишком сильно, отец рывком подтягивал ее к себе. Мама семенила рядом, катя велосипед Лени.
Около дома Лени вырвалась, едва не упала и обернулась лицом к отцу.
— Я ни в чем не виновата! — выкрикнула она.
— Эрнт, они же просто друзья, — произнесла мама, надеясь его образумить.
Папа повернулся к маме:
— Так ты знала, что они снюхались?
— Ты преувеличиваешь, — спокойно ответила мама. — Они учатся в одном классе. И все.
— Ты знала, — повторил отец.
— Нет! — Лени вдруг охватил страх.
— Я видел, как она уезжала, — сказал папа. — И ты тоже ее видела, а, Кора? Ты ведь знала, куда она намылилась.
Мама покачала головой:
— Н-н — нет. Я думала, может, на работу поехала. Или за каким-нибудь галаадским бальзамом.
— Ты врешь, — отрезал он.
— Пап, не надо, она тут ни при чем, — сказала Лени.
Но он не слушал. Взгляд у него был дикий, отчаянный.
— Ты мне врала. — Он схватил маму и поволок в дом.
Лени бросилась за ними, но папа втолкнул маму в дом, а Лени отпихнул.
Хлопнул дверью. Лязгнул засовом. Заперся изнутри.
За дверью раздался грохот и сдавленный вопль.
Лени бросилась на дверь, колотилась в нее, умоляла открыть, впустить ее.
