Новые религии вряд ли выйдут в мир из пещер Афганистана или медресе Ближнего Востока. Они появятся на свет в исследовательских лабораториях. Как в свое время социализм покорил мир, пообещав спасение посредством электрификации, так в ближайшие десятилетия новые технорелигии могут завоевать мир, обещая спасение с помощью алгоритмов и генов.

Несмотря на все разговоры о радикальном исламе и христианском фундаментализме, самое интересное с религиозной точки зрения место сегодня – не территория, занимаемая Исламским государством, и не Библейский пояс, а Кремниевая долина. Именно там гуру хайтека культивируют для нас дивные новые религии, которые никак не связаны с Богом, а связаны исключительно с технологиями. Эти религии сулят все те же награды – счастье, мир, благоденствие и даже вечную жизнь, – но здесь, на земле, при помощи технологий, а не после смерти при участии высших сил.

Эти новые технорелигии можно разделить на два основных типа: техногуманизм и религию данных. Религия данных утверждает, что люди выполнили свою космическую задачу и должны теперь передать факел абсолютно новым формам существования. Мы поговорим о мечтах и кошмарах религии данных в следующей главе. Настоящая глава посвящена более консервативному кредо техногуманизма, который все еще считает человека венцом творения и придерживается многих традиционных гуманистических ценностей. Техно-гуманизм соглашается с тем, что Homo Sapiens, каким мы его знаем, исторически исчерпал себя и не будет актуальным в будущем, однако видит выход в том, чтобы при помощи технологий создать намного более совершенную модель человека. Homo Deus сохранит ряд существенных черт сапиен-сов, но при этом будет обладать небывалыми физическими и умственными способностями, которые позволят ему выдержать состязание с самыми совершенными алгоритмами. Поскольку интеллект отделяется от сознания и поскольку не обладающий сознанием искусственный интеллект развивается с головокружительной скоростью, люди должны безотлагательно и очень активно заняться модернизацией своих мозгов, если не хотят выбыть из игры.

Семьдесят тысяч лет назад когнитивная революция трансформировала мозг наших предков, превратив ничем не примечательных африканских приматов во властителей мира. Их обострившийся разум вдруг проник в широкое интерсубъективное пространство, что позволило им создать богов и корпорации, построить города и империи, изобрести письменность и деньги и в конце концов расщепить атом и побывать на Луне. Насколько известно, эта поразительная революция была результатом пары незначительных изменений в ДНК сапиенсов и легкой перенастройки их мозга. Если это так, говорит техногуманизм, то, возможно, нескольких дополнительных изменений в нашем геноме и еще одной перенастройки мозга будет достаточно, чтобы запустить вторую когнитивную революцию. Благодаря первой Homo Sapiens получил доступ в интерсубъективное пространство и сделался хозяином планеты; благодаря второй Homo Deus может получить доступ в невообразимые новые сферы и сделаться повелителем галактики.

Эта идея является усовершенствованным вариантом старых мечтаний эволюционных гуманистов, которые еще век назад призывали к созданию сверхчеловека. Но если Гитлер и иже с ним планировали вывести породу сверхлюдей посредством селекции и этнических чисток, то техногуманизм XXI века надеется достичь этой цели гораздо более мирным путем, с помощью генной инженерии, нанотехнологий и ней-рокомпьютерных интерфейсов.

Техногуманизм стремится раздвинуть границы человеческого разума и открыть нам неизвестные переживания и незнакомые состояния сознания. Однако перестройка человеческого разума – чрезвычайно сложное и опасное дело. Ведь наши представления о разуме довольно туманны. Мы не знаем ни как он зарождается, ни как функционирует. Путем проб и ошибок мы учимся конструировать ментальные состояния, но редко понимаем все последствия подобных манипуляций. Еще хуже то, что так как мы не представляем себе всего спектра ментальных состояний, то не знаем, какие ментальные цели перед собой ставить.

Мы похожи на обитателей маленького, изолированного острова, которые только что изобрели лодку и собираются пуститься в плавание, не имея ни карты, ни какого-либо представления о месте назначения. В чем-то наше положение даже хуже. Обитателям воображаемого островка по крайней мере ясно, что им принадлежит лишь маленький пятачок в огромном и таинственном море. А мы не осознаем, что живем на крохотном островке сознания в возможно безграничном океане чужих ментальных состояний.

Так же как спектры световой и звуковой, спектр ментальных состояний намного шире того, что воспринимает средний человек. Мы способны различать свет только в диапазоне длин волн между 400 и 700 нанометрами. Над этой маленькой территорией человеческого зрения простирается невидимое, но обширное царство инфракрасного излучения, микроволн и радиоволн, а под ней лежат мрачные владения ультрафиолета, рентгеновских и гамма-лучей. Точно так же и спектр возможных ментальных состояний может быть бесконечным, но наука изучила лишь два его крошечных сегмента: область субнормального и WEIRD.

Больше века психологи и биологи всесторонне обследовали больных, страдающих разными психическими расстройствами и душевными недугами, от аутизма до шизофрении. Поэтому сегодня мы располагаем детальной, хотя и несовершенной картой субнормального ментального спектра – зоны человеческого существования, характеризующейся сниженной по сравнению с нормой способностью чувствовать, думать или общаться. Одновременно специалисты изучали ментальные состояния людей, считающихся здоровыми и нормальными. Однако в наиболее актуальных исследованиях в области человеческого разума и человеческого опыта изучению подвергались жители западных, образованных, индустриальных, богатых и демократических стран, которых не назовешь репрезентативной выборкой человечества. Исследователи человеческого разума до недавних пор исходили из посылки, что Homo Sapiens – это Гомер Симпсон.

В 2010 году Джозеф Хенрич, Стивен Дж. Хайне и Ара Но-рензаян, методично проштудировав все статьи, опубликованные между 2003 и 2007 годами в ведущих научных журналах, относящихся к шести разным разделам психологии, пришли к сенсационному выводу. Хотя в этих статьях часто содержались обобщающие заявления о человеческом разуме, большая их часть основывалась исключительно на выборках из WEIRD. Например, в статьях, опубликованных в «Журнале психологии личности и социальной психологии». – вероятно, самом солидном издании в области социальной психологии – 96 процентов обследуемых составляли WEIRD и 68 процентов – американцы. Более того, 67 процентов американцев и 80 процентов неамериканцев были студентами-психологами! Иными словами, более двух третей лиц, выбранных в качестве материала для статей в этом престижном журнале, были студентами-психологами западных университетов. Хенрич, Хайне и Норензаян в шутку посоветовали переименовать его в «Журнал психологии личности и социальной психологии американских студентов-психологов»

Студенты-психологи преобладают во многих исследованиях, потому что профессора обязывают их участвовать в экспериментах. Профессору психологии в Гарварде куда проще ставить опыты на собственных студентах, чем на обитателях криминальных районов Бостона. А уж о том, чтобы отправиться в Намибию обследовать охотников-собирателей в пустыне Калахари, и речь не идет. Однако вполне вероятно, что бостонские обитатели ночлежек и охотники-собиратели из Калахари переживают ментальные состояния, о которых мы никогда не узнаем, заставляя одних лишь гарвардских студентов заполнять длинные анкеты или совать голову в аппараты фМРТ.

Даже если мы исколесим земной шар вдоль и поперек и обследуем каждое сообщество, мы все же охватим лишь малую часть ментального спектра Человека Разумного. Сейчас все люди затронуты современностью и живут в единой глобальной деревне. Хотя калахарские собиратели менее современны, чем гарвардские студенты, они не «капсулы времени» из нашего далекого прошлого. Они тоже подверглись влиянию христианских миссионеров, европейских торговцев, состоятельных экотуристов и любопытных ученых (известная шутка: типичное племя охотников-собирателей в пустыне Калахари состоит из двадцати охотников, двадцати собирателей и пятидесяти антропологов).

До возникновения глобальной деревни наша планета была галактикой изолированных человеческих культур, способных порождать такие ментальные состояния, каких теперь не существует. Разные социоэкономические реальности и повседневные уклады приучали к разным состояниям сознания. Кто может проникнуть в разум охотников на мамонтов каменного века, земледельцев неолита или самураев периода Камакура? Более того, многие доиндустриальные культуры верили в высшие состояния сознания, которых люди могут достичь с помощью медитации, ритуалов или снадобий. Шаманы, монахи и аскеты систематически путешествовали по таинственным территориям разума и возвращались с множеством удивительных историй. Они говорили о непривычном состоянии величайшего спокойствия, крайней четкости восприятия и несравненной обостренности чувств. Они рассказывали о бесконечном расширении сознания или его растворении и превращении в пустоту.

В результате гуманистической революции современная западная культура потеряла веру в высшие ментальные состояния и подняла на пьедестал мирские переживания среднестатистического Джо. Современная западная культура уникальна тем, что в ней отсутствует особый класс людей, стремящихся к достижению необычайных ментальных состояний. Она считает каждого, кто к этому склонен, либо наркоманом, либо психически больным, либо шарлатаном. В результате, хотя у нас и есть детальная карта ментального ландшафта гарвардских студентов-психологов, нам очень мало известны ментальные ландшафты индейских шаманов, буддийских монахов или суфийских мистиков.

И это только то, что касается Человека Разумного. Пятьдесят тысяч лет назад мы делили эту планету с нашими братьями неандертальцами. Они не построили космические корабли, не воздвигли пирамид и не основали империй. У них явно были совсем другие ментальные способности и отсутствовали многие из наших талантов. Тем не менее мозг у них был больше, чем у нас. Что они делали со всеми этими нейронами? Мы не имеем ни малейшего представления. Но они вполне могли испытывать множество ментальных состояний, которых не знал ни один Homo Sapiens.

И даже обозрев все когда-либо существовавшие виды рода людей, мы и близко не подойдем к полному охвату возможного ментального спектра. Другие животные, очевидно, переживают такое, чего мы и представить себе не можем. Например, летучие мыши воспринимают мир через эхолокацию. Они издают стремительные ультразвуковые трели, неслышимые человеческим ухом. Потом улавливают и интерпретируют отраженное от предметов эхо, выстраивая картину местности. Эта картина настолько подробна и точна, что мыши могут на лету лавировать между деревьями и домами, преследовать и ловить мотыльков и мошек и одновременно увертываться от сов и других хищников.

Летучие мыши живут в мире эха. Подобно тому как в человеческом мире каждый предмет имеет свою характерную форму и цвет, в мире летучих мышей каждый предмет имеет свой эхо-образ. Летучая мышь способна отличать вкусного мотылька от ядовитого по разным оттенкам эха, отражающегося от их нежных крылышек. Некоторые виды съедобных мотыльков попытались обезопасить себя, сформировав почти такой же эхо-образ, как у ядовитых видов. Другие сформировали у себя еще более замечательную способность – отклонять волны мышиных локаторов. Мир эхолокации такой же сложный и бурный, как наш родной мир звука и света, но мы совершенно не замечаем его.

Одна из важнейших статей о философии разума называется «Каково это, быть летучей мышью?». В этой работе 1974 года философ Томас Нагель утверждает, что разуму человека не постичь субъективного мира летучей мыши. Какими бы алгоритмами мы ни описали тело летучей мыши, ее эхолокационную систему и нейроны, это не объяснит нам, каково чувствовать себя летучей мышью. Что за ощущения возникают при эхолокации бьющего крылышками мотылька? Похожи ли они на ощущения, вызываемые его видом, или это что-то совершенно иное?

Пытаться объяснить Сапиенсу, что испытывает летучая мышь, когда обнаруживает своим локатором бабочку, вероятно, так же бесполезно, как пытаться растолковать слепому кроту, что испытываем мы, когда смотрим на картины Караваджо. Эмоции летучей мыши тоже, наверно, глубоко проникнуты главным для нее эхолокационным чувством. Для нас страсть – красная, зависть – черная, тоска – зеленая.

Кто знает, какие эхолокации окрашивают любовь мыши-матери к детям или чувства самца к соперникам?

И это не уникальный пример. Подобных можно привести великое множество. Мы не в состоянии понять не только как чувствует себя мышь, мы испытываем такие же трудности с пониманием того, как чувствуют себя кит, тигр или пеликан. Как-то же они себя чувствуют? Но мы не знаем как. Эмоции и китов, и людей генерируются в зоне мозга, называемой лимбической системой, но в лимбической системе кита есть целый участок, отсутствующий у человека. Может, этот участок позволяет ему испытывать исключительно глубокие и сложные эмоции, неизвестные нам? Возможно, у китов поразительные музыкальные переживания. Они ведь способны слышать друг друга на расстоянии сотен миль, и у каждого из них есть набор собственных «песен», длящихся часами и чрезвычайно замысловато построенных. Время от времени кит производит на свет новый хит, который подхватывают киты по всему океану. Ученые записывают эти хиты и анализируют их с помощью компьютеров, но в силах ли кто-нибудь из всех на свете людей оценить эти музыкальные опыты и отличить кита-Бетховена от кита-Джастина Бибера?

Все это не должно нас удивлять. Homo Sapiens правит миром не потому, что у него самые глубокие эмоции или самые сложные музыкальные переживания. Не исключено, что в каких-то эмоциональных или чувственных сферах мы ниже китов, летучих мышей, тигров и пеликанов.

А за пределами ментального спектра людей, летучих мышей, китов и всех прочих тварей могут скрываться еще более обширные и странные территории. По всей вероятности, существует бесконечное разнообразие ментальных состояний, которые за четыре миллиарда лет земной эволюции никогда не переживались ни Человеком Разумным, ни летучей мышью, ни динозавром, потому что у них не было необходимых способностей. Однако в будущем мощные фармацевтические средства, генная инженерия, электронные шлемы и нейрокомпьютерные интерфейсы могут проложить дорогу в эти места. И, подобно Колумбу и Магеллану, пустившимся за горизонт, чтобы исследовать новые острова и незнакомые континенты, мы в один прекрасный день отправимся на поиски антиподов разума.

Пока доктора, инженеры и потребители занимались лечением психических болезней и наслаждались жизнью в WEIRD-сообществах, нам для наших нужд, пожалуй, было достаточно изучения субнормальных ментальных состояний и умов группы WEIRD. Хотя нормативную психологию часто обвиняли в неправомерном искоренении любых отклонений от нормы, в прошлом веке она принесла облегчение миллионам людей, спасая их жизнь и рассудок.

Однако в начале третьего тысячелетия, когда либеральный гуманизм уступает место техногуманизму и медицина с лечения больных все больше переключается на усовершенствование здоровых, мы оказываемся перед вызовом совершенно иного рода. Доктора, инженеры и потребители больше не хотят ограничиваться решением ментальных проблем – они стремятся усовершенствовать разум. Технически мы близки к тому, чтобы начать продуцировать новые состояния сознания, но у нас нет карты этих новых территорий. Поскольку мы знакомы только с нормой и субнормой ментального спектра представителей группы WEIRD, то даже не знаем, в какую сторону двигаться.

Неудивительно поэтому, что самым модным разделом психологии стала позитивная психология. В 1990-х годах такие ведущие эксперты, как Мартин Селигман, Эд Динер и Михай Чиксентмихайи, заявили, что психология помимо психических слабостей должна изучать также психическую силу. Как вышло, что, располагая необыкновенно подробным атласом больного рассудка, мы не имеем научной карты благополучного разума? В последние два десятилетия позитивная психология сделала первые важные шаги в изучении супернормальных ментальных состояний, но и по сей день супернормальная зона для науки по-прежнему terra incognita.

При таком положении вещей мы можем ринуться вперед без какой-либо карты и сосредоточиться на усовершенствовании тех ментальных способностей, в которых нуждается современная экономическая и политическая система, игнорируя или даже подавляя при этом другие. Правда, так уже было. Тысячелетиями система формировала и переформировывала наши умы в соответствии со своими нуждами. Изначально эволюция создала людей как членов небольших тесных сообществ. Ментально они не были приспособлены к существованию в качестве винтиков гигантского механизма. Но с возникновением и ростом городов, царств и империй система стала культивировать в людях способности, необходимые для широкомасштабного взаимодействия, забыв обо всех прочих навыках и дарованиях.

Например, древние люди, по-видимому, широко пользовались своей способностью чувствовать запахи. Охотники-собиратели могут на расстоянии различать по запаху животных, людей и даже эмоции. У страха и отваги запахи разные. Когда человек боится, он выделяет одни химические вещества, а когда рвется в бой – совсем другие. На совете древнего племени при обсуждении вопроса, идти ли войной на соседей, можно было в буквальном смысле чувствовать запах общего настроения.

Когда люди организовались в более крупные сообщества, нос практически утратил свою социальную значимость, потому что он полезен лишь при общении со сравнительно малым числом особей. Невозможно ведь сегодня унюхать американский страх перед Китаем. Поэтому система махнула на обоняние рукой. Зоны мозга, которые десятки тысяч лет назад, очевидно, имели дело с запахами, были загружены более насущной деятельностью, такой как чтение, вычисления и абстрактные рассуждения. Системе угодно, чтобы наши нейроны решали дифференциальные уравнения, а не распознавали по запаху наших соседей.

То же случилось с другими человеческими чувствами и лежащей в их основе способностью обращать внимание на ощущения. Древние охотники-собиратели были начеку день и ночь. Бродя по лесу в поисках грибов, они чутко принюхивались и внимательно присматривались. Когда они находили гриб, то поглощали его с предельной сосредоточенностью, не упуская ни одного оттенка вкуса, отличавшего съедобный гриб от его ядовитого сородича. Членам нынешних процветающих обществ подобная концентрация и настороженность не нужны. Мы отправляемся в супермаркет и покупаем любое из тысячи разных блюд, одобренных органами здравоохранения. Но что бы это ни было – итальянская пицца или тайская лапша, – мы проглотим ее в спешке перед телевизором, не обращая внимания на вкус.

Благодаря развитому транспортному сообщению нам ничего не стоит встретиться с приятелем, живущим на другом конце города. Но даже когда он рядом с нами, мы редко сосредоточиваем на нем все наше внимание, так как то и дело отвлекаемся на смартфон, убежденные, что где-то наверняка происходит что-то более интересное. Современное человечество больно ОСП – Острым Страхом Пропустить, – и, хотя у нас больше возможностей выбора, чем когда-либо раньше в истории, мы разучились по-настоящему внимательно относиться к тому, что выбираем.

Вслед за обонянием и вниманием мы утрачиваем и способность жить в снах. Многие культуры верили, что увиденное и сделанное человеком во сне не менее важно, чем увиденное и сделанное наяву. Поэтому люди усиленно развивали свой дар видеть сны, запоминать их и даже контролировать свои поступки в мире сна, что было названо «осознанными сновидениями». Мастера «осознанных сновидений» умели свободно перемещаться по царству сна и утверждали, что поднимались на высшие уровни существования или встречали гостей из других миров. Современный мир, напротив, открещивается от снов, в лучшем случае как от выбросов подсознания, в худшем – как от ментального мусора. В результате сны играют в нашей жизни все меньшую роль, очень немногие развивают свои сновидческие навыки, а очень многие говорят, что спят без снов или никаких снов не помнят.

Станет ли наша жизнь более бедной и серой от снижения способности обонять, заострять внимание и видеть сны? Наверняка. Но для экономико-политической системы эта игра стоит свеч. Ваш босс хочет, чтобы вы постоянно проверяли свою корпоративную почту, а не нюхали цветочки и не грезили о феях. По тем же причинам грядущие усовершенствования человеческого разума, скорее всего, будут продиктованы политическими запросами и конъюнктурой рынка.

Например, используемый в американской армии шлем-концентратор внимания предназначен для того, чтобы помогать людям сосредоточиться на четко очерченных задачах и облегчить принятие решений. Но кто знает, не ослабит ли это способность сострадать и мириться с сомнениями и внутренними конфликтами. Психологи-гуманисты заметили, что человек, попавший в трудную ситуацию, зачастую не хочет быстрого выхода – он хочет, чтобы кто-то его выслушал и посочувствовал его страхам и беспокойствам. Представьте, что у вас постоянный напряг на работе, потому что новый начальник не ценит вашего опыта и настаивает, чтобы все делалось по его указке. После одного особенно неприятного дня вы берете телефон и звоните другу. Но у друга нет на вас ни времени, ни сил, поэтому он вас обрывает и сразу пытается решить вашу проблему: «О, кей, понял. Старик, у тебя два варианта: либо уволиться, либо делать, что говорят. На твоем месте я бы уволился». Но это вряд ли поможет. Настоящий друг проявил бы терпение и не торопился давать советы. Он выслушал бы ваши жалобы и подождал бы, пока ваши тревоги и противоречивые чувства улягутся.

По своему воздействию шлем-концентратор внимания в чем-то схож с нетерпеливым другом. Конечно, иногда – скажем, на поле боя – человек должен принимать решения молниеносно. Но не вся жизнь – бой. Если мы начнем прибегать к помощи такого шлема без особой надобности, то в конце концов утратим способность переносить растерянность, неуверенность и душевный разлад, так же как утратили способность обонять, грезить и концентрировать внимание. Система будет подталкивать нас в этом направлении, потому что будет награждать за принимаемые решения, а не за сомнения. Однако мир одних только твердых решений и быстрых выходов будет беднее и мельче, чем мир, в котором есть место сомнениям и противоречиям.

Смесь практического умения манипулировать разумом с полным незнанием ментального спектра и узкими интересами правительств, армий и корпораций – это рецепт больших неприятностей. Мы будем успешно модернизировать наши тела и мозги, теряя в процессе наш разум. Фактически техногуманизм может у простить человека. Система может ценить упрощенных людей не за какие-то сверхчеловеческие таланты, а как раз за отсутствие у них неудобных и ненужных ей человеческих качеств. Эти подчас неоднозначные качества дороги нам, но они мешают системе и замедляют ее движение. Каждый фермер знает, что умный козел все стадо перемутит. По этой причине аграрная революция и снизила умственные способности животных. А вторая когнитивная революция, задуманная техногуманистами, способна сотворить то же самое с нами, производя людей-винтиков, которые коммуницируют, передают и обрабатывают данные с беспрецедентной эффективностью, но практически не умеют ни уделять внимания, ни грезить, ни сомневаться. Миллионы лет мы были усовершенствованными шимпанзе. А можем стать сильно увеличенными муравьями.

Техногуманизм стоит перед лицом еще одной очень серьезной угрозы. Подобно всем гуманистическим религиям, он обожествляет человеческую волю, считая ее гвоздем, на котором висит Вселенная. Техногуманизм предполагает, что выбирать, какие ментальные способности развивать, тем самым определяя очертания наших будущих умов, будут наши желания. Но что случится, если в результате технического прогресса станет возможно изменять и формировать сами эти желания?

Гуманизм всегда подчеркивал, что распознать нашу подлинную волю непросто. Когда мы пытаемся прислушиваться к себе, то бываем оглушены какофонией спорящих голосов. Иногда мы не хотим услышать свой подлинный голос, так как опасаемся, что он раскроет нежелательные секреты и задаст неудобные вопросы. Многие люди старательно избегают заглядывать в себя поглубже. Успешная женщина-адвокат, озабоченная карьерой, заглушает свой внутренний голос, нашептывающий ей: сделай перерыв и роди ребенка. Совестливый солдат бежит от жутких воспоминаний о совершенных им зверствах. Женщина, запутавшаяся в силках неудачного брака, боится потерять материальное положение, которое обеспечивает супруг… Гуманизм не считает, что у такого рода проблем есть очевидное общее для всех решение. Но гуманизм требует, чтобы мы набрались мужества, прислушались к мнениям изнутри, даже если они нас пугают, вычленили свой подлинный голос и последовали его советам, невзирая на трудности.

У технического прогресса совершенно иная программа. Он не собирается слушаться внутренних голосов. Он собирается их контролировать. Когда мы разберемся в биохимической системе, порождающей все эти голоса, у нас появится возможность двигать рычажками, прибавляя громкость тут и убавляя там, и делать жизнь намного легче и комфортабельнее. Растерянная адвокат получит риталин, виноватый солдат – прозак, а несчастливая жена – ципралекс. И это только начало.

Гуманистов такой подход приводит в ужас, но давайте не будем судить скоро. Гуманистические рекомендации слушать себя погубили не одну жизнь, между тем как правильная доза правильного лекарства принесла огромную пользу здоровью и отношениям миллионов. Чтобы действительно услышать себя, некоторые люди должны сначала уменьшить громкость внутренних криков и обвинений. Согласно современной психиатрии, многие «внутренние голоса» и «подлинные желания» – не что иное, как продукт биохимических дисбалансов и нервных заболеваний. Люди, страдающие клинической депрессией, то и дело прерывают успешные карьеры и здоровые отношения, так как из-за какого-то биохимического сбоя видят все сквозь темные очки. Может, вместо того чтобы прислушиваться к таким вредным внутренним голосам, было бы целесообразно их заглушить. Когда благодаря чудо-шлему в голове Салли Эди воцарилось затишье, она не только стала заправской снайпершей, но и почувствовала себя намного лучше.

У каждого из нас может быть свой личный взгляд на этот счет. Однако очевидно, что с исторической точки зрения происходит нечто очень значительное. Гуманистическая директива номер один – «Слушай себя!» – больше не самоочевидна. Учась прибавлять и убавлять наш внутренний звук, мы отказываемся от веры в какую-либо подлинность, потому что уже не ясно, чья рука двигает рычажком. Казалось бы, это хорошая идея – заглушить раздражающий гвалт, от которого пухнет голова, чтобы наконец-то услышать свое глубинное подлинное «я». Но если не существует подлинного «я», то как решить, какие голоса глушить, а какие усиливать?

Согласно гуманизму, лишь человеческие желания наполняют мир смыслом. Но если бы нам было дано выбирать желания, на чем мы могли бы основывать этот выбор? Представьте, что в самом начале «Ромео и Джульетты» юный Ромео решал бы, в кого влюбиться. И что даже приняв решение, он в любую минуту мог бы передумать и сделать другой выбор. Что бы это был за сюжет? А вот именно тот, что пытается предложить нам технический прогресс. Если наши желания станут для нас некомфортны, технология обещает выручить нас. Если гвоздь, на котором висит Вселенная, вбит в проблемном месте, технология вытащит его и вобьет в другом месте. Только в каком? Если бы я имел возможность вбить гвоздь абсолютно в любом месте в космосе, то куда бы я его вбил и почему именно туда, а не куда-то еще?

Гуманистические трагедии разыгрываются тогда, когда у людей возникают некомфортные желания. Например, когда Ромео из дома Монтекки влюбляется в Джульетту из рода Капулетти – это верх некомфортности, потому что Монтек-ки и Капулетти заклятые враги. Технический способ предупреждения подобных трагедий – навеки избавить нас от некомфортных желаний. Какой боли и скорби можно было бы избежать, если вместо яда Ромео и Джульетта приняли бы таблетку или надели шлем – и их любовь была бы перенаправлена на других.

Здесь техногуманизм встречается с неразрешимым противоречием. Он считает человеческую волю самым важным, что есть во Вселенной, и потому побуждает человечество развивать технологии, способные контролировать и трансформировать волю. Ведь очень соблазнительно получить контроль над самым важным, что есть во Вселенной. Но случись нам когда-нибудь добиться такого контроля, техногуманизм не будет знать, что с ним делать, так как священная суть человека превратится тогда в очередной дизайнерский продукт. Мы никогда не сможем пользоваться такими технологиями, пока верим, что высшие источники права и смысла – человеческая воля и человеческое переживание.

Поэтому другая, более смелая технорелигия стремится окончательно отсечь пуповину гуманизма. Она предвидит мир, который не будет вращаться вокруг желаний и переживаний тех или иных человекоподобных существ. Что же может заменить желания и переживания в качестве источника всего смысла и права? Если говорить о сегодняшнем дне, то пока в приемной истории ожидает собеседования лишь один кандидат. Этот кандидат – информация. Самой интересной новой религией является датаизм. Он не чтит ни богов, ни людей. Он поклоняется данным.