Анна

– Анька, ты в субботу ко мне не приезжай. – Голос Гека в трубке в половине шестого утра звучал как-то глухо и, как мне показалось, даже расстроенно, что меня, конечно, обрадовало.

– Что-то случилось?

– Да, ко мне тут человек должен подъехать, отказать я не могу, он по делу. В общем, давай, может, в воскресенье?

Я мысленно представила себе запущенную квартиру, уборку в которой планировала сделать в субботу, и поняла, что после нее мне нужна будет неделя отпуска, а не на работу в понедельник, но отказываться тоже было нельзя – вдруг Гек рассердится и оборвет нашу связь. Миша категорически запретил мне отказывать объекту даже в мелочах – нервный, подозрительный Гек не подпускал к себе посторонних, и то, что мне удалось проникнуть к нему, можно было считать редким везением. Поэтому я подавила вздох и сказала:

– Да, давай тогда в воскресенье.

– Тогда с утра прямо приезжай, как проснешься.

– Я-то рано просыпаюсь, а вот ты до обеда спишь, сам же говорил.

– Ну, проснусь, открою тебе дверь и досплю – какая разница, – рассмеялся Гек. – А ты умеешь булочки с корицей печь?

– Ты меня оскорбил! – притворно обиделась я. – Любишь булки с корицей?

– Люблю. Раньше в доме напротив была кофейня, там продавали.

– Хорошо, в воскресенье испеку. Тогда до встречи?

– Да. Я тебе позвоню в субботу вечером.

Мы попрощались. Я потянулась и откинула в сторону одеяло. Нужно вставать, принимать душ и ехать на работу, даже хорошо, что Гек позвонил. Интересно только, кого это он впускает в квартиру. Миша рассказал мне обо всех, кто может оказаться там, но Гек тоже о них говорил – это парочка его университетских приятелей, никакого секрета, с одним я даже знакома. А сегодня он сказал «человек придет», не уточнив, значит, это кто-то другой. Может, Мишу предупредить? Вдруг это что-то важное?

Я выглянула в коридор – соседи еще спали, душ свободен, можно спокойно постоять под водой, не опасаясь услышать стук в дверь. Ранние подъемы в квартире с общей ванной тем и хороши, что успеваешь сделать все свои дела без спешки.

Мне иногда приходила в голову мысль о том, что пора бы как-то решить свой жилищный вопрос и купить наконец пусть маленькую и на окраине, но собственную отдельную квартирку и не толкаться больше в общей ванной. Но всякий раз я гнала ее от себя – в конце концов, не так уж много времени я здесь провожу, а присутствие соседей за стенкой избавляет меня от щемящего чувства одиночества. Тем более с соседями повезло, они тихие и не скандальные, пожилая супружеская пара и девушка-студентка, спокойная, не приводящая в дом компаний. У нас всегда чисто, уютно, никто не спорит из-за графика уборки, никто не оставляет после себя грязь в ванной, а в праздники мы даже можем все вместе накрыть стол и посидеть. Правда, чаще мы делаем это втроем, потому что студентка Даша уезжает к родителям в деревню. Да и вообще – эти люди создают мне иллюзию семьи, которой у меня не было.

Первым делом, приехав на работу, я отдала распоряжения по поводу завтрака, а потом решила навестить Настю и узнать, как прошла ее первая ночь в клинике. Захватила пару груш и яблоко и отправилась в отделение.

На посту вовсю шла передача смены, медсестры сверяли назначения, проверяли анализы, протирали всюду пыль – Аделина могла в любой момент появиться с рулоном бинта и проверить чистоту на шкафах или цветочных листьях.

– Здрасте, Анна Александровна, – заметив меня, весело проговорила заступающая на дежурство медсестра. – Вы к нам чего?

– Как тут Настя Котова поживает? Как ночь прошла?

– Ой, да кошмар! – тут же подключилась к разговору ночная сестра Женя. – Она плакала весь вечер, пришлось повторно колоть успокоительное. Где-то к двум часам только уснула.

– Ее никто не искал?

– Нет.

– Она проснулась уже, не знаете?

– Проснулась, минут пятнадцать назад приходила, спрашивала, когда врачи будут.

– Пойду тогда посмотрю, как она там.

Я вошла в палату и не сразу нашла маленькую Настю в огромной кровати. Она лежала у самой стенки, свернувшись в клубок и сунув голову под подушку. Ее соседка, молодая женщина с забинтованным лицом, приветливо поздоровалась со мной и снова вернулась к расчесыванию длинных белокурых волос, накрывавших ее водопадом.

– Доброе утро, Настя. – Я присела на край кровати и аккуратно постучала пальцем по подушке, закрывавшей голову девочки.

Настя вздрогнула и резко села, прижав к груди одеяло:

– Ой, это вы…

– Как ты себя чувствуешь? – выкладывая на тумбочку груши и яблоко, спросила я.

– Щека болит, – негромко проговорила девочка, прикасаясь рукой к повязке.

– Ты ничего не трогай, после завтрака придет Аделина Эдуардовна, посмотрит тебя и перевязку сделает. Но ты ей непременно скажи, что щека болит, она должна это знать, поняла?

Настя закивала головой.

– А потом меня домой отпустят?

– Настюша, – беря ее за руку, произнесла я, стараясь говорить как можно убедительнее, – ты должна понять, что отпустят тебя только тогда, когда это решит Аделина Эдуардовна. Она врач, ей виднее. Ты ведь не хочешь остаться с изуродованным лицом на всю жизнь, правда? На тебя скоро мальчики будут заглядывать…

– Я никогда замуж не выйду, – вдруг резко, даже грубо перебила меня Настя. – А теперь мне домой надо, там мама с ума сходит с детьми.

– Настя, твоим родителям сообщили, что ты в больнице, не волнуйся, мама в курсе.

– Я не поэтому волнуюсь! Она ждет ребенка, ей нужна помощь, а я тут лежу и ничем не занимаюсь!

– Так, ну-ка, пойдем со мной, – решительно сказала я, ногой доставая из-под кровати ее тапочки. – Пойдем, я тебе хочу что-то рассказать. Надевай халат.

Настя послушно оделась, сунула ноги в тапочки, оказавшиеся такими огромными, что выглядели ластами на ее крошечных ножках, и посмотрела на меня:

– А куда мы пойдем?

– В зимний сад. Там у нас хорошо, тебе понравится. До завтрака вернемся.

Мы вышли из палаты, и, проходя мимо поста, я сказала медсестрам, что ненадолго заберу Настю, но верну к завтраку.

Через переход мы добрались до зимнего сада, сели на диван у большого панорамного окна. Я, чтобы придать разговору непринужденность и как-то помочь Насте расслабиться и начать доверять мне, скинула свои сабо и поджала ноги под себя, предложив ей сделать то же самое.

– Тут никого пока нет, нас никто не услышит. Я хотела тебе рассказать одну историю. Посмотри на меня внимательно, на мое лицо и кожу. – Я наклонилась к Насте так близко, что она могла рассмотреть мое лицо как следует. – Что ты видишь?

– Вы красивая, – серьезно сказала девочка. – И у вас морщин нет совсем, хотя вы, наверное, как моя мама по возрасту.

– А сколько лет твоей маме?

– Ей тридцать.

– Ты права, мы ровесницы.

– Но вы выглядите намного моложе. Наверное, у вас детей нет?

– Детей у меня нет. Но выгляжу я так потому, что Аделина Эдуардовна несколько лет назад привела мое лицо в порядок после еще более ужасного ожога, чем у тебя. Мне тоже плеснули в лицо раскаленным маслом.

– Так это про вас мне рассказывала тетя Инга? – вдруг спросила Настя, даже, кажется, не удивившись моим словам.

– Ну, если упоминала шоу «Классный повар», то про меня.

Настя сжала перед собой маленькие ручки и попросила:

– А расскажите, как вы на шоу попали?

– Это длинная история, как-нибудь в другой раз, хорошо? Я сейчас не об этом тебе хотела рассказать. После того случая я думала, что моя жизнь закончилась – лицо изуродовано, все старания пошли прахом. Но Аделина Эдуардовна меня уговорила на операцию, и теперь даже я сама не могу найти шрамов и швов. А ты еще маленькая, значит, у тебя вообще все будет отлично. Замуж можно и не выходить, если не хочется, никто ведь не заставляет. Но зачем лицо свое уродовать? Сейчас тебе можно помочь без особенных усилий, а когда ты вырастешь и спохватишься, придется заплатить много денег, перетерпеть много боли – зачем тебе это? Не нужно отказываться от помощи, когда тебе ее предлагают. Подумай об этом, хорошо?

Настя кивнула и спросила:

– Но вы расскажете мне про шоу, когда у вас будет время?

– Обязательно, – улыбнулась я, довольная тем, что у меня кое-что получилось.

– Мне очень это интересно, я так люблю готовить! – прижав к груди кулачки, сказала Настя. – Мне хочется все-все уметь, хочется изобретать что-то новое и вкусное.

– Хочешь, я тебе принесу планшет, сможешь в интернете что-то посмотреть?

– Папа не разрешает в интернете смотреть.

– Почему? Теперь, мне кажется, даже в школе ничего без интернета не сделаешь – разве нет?

– Папа говорит, что в интернете один грех и никакой пользы.

– А телевизор?

– У нас его нет.

– И чем у вас дома в свободное время принято заниматься?

Настя так серьезно посмотрела на меня, что я испытала неловкость, словно задала какой-то неуместный, неприличный вопрос:

– У нас не бывает свободного времени. Мама занята вышивкой, я готовлю и слежу за детьми, а папа работает.

– Кем работает твой папа?

– Он продает мамины вышивки, вырезает из дерева разделочные доски, кухонную мебель делает с братьями по вере.

– А что за вера у него такая? Православие?

– Нет. Мы свидетели Иеговы.

– И ты тоже веришь в Бога?

– Да.

Я почувствовала в ее голосе нежелание обсуждать эту тему и, чтобы не потерять то доверие, что между нами возникло, решила быстро этот разговор закончить:

– А у тебя есть какие-то любимые рецепты? Собственные?

Лицо Насти оживилось, было видно, что вот об этом она может рассуждать часами, как, собственно, и я. В общем, собеседницу на ближайшие недели я себе обеспечила. И мы с упоением прообсуждали рецепты вплоть до того момента, когда Насте настало время вернуться в палату. Я проводила ее, погладила по макушке и подмигнула:

– Помни, ты мне кое-что обещала, да?

– Да. – И Настя, наверное, впервые за эти сутки улыбнулась.

До обеда мне некогда было думать о Геке, о Мише, о Насте – вообще ни о чем. Работа всегда поглощала меня полностью, заставляя забывать о реальном мире. В такие моменты я ничего не видела, не слышала, ни на что не отвлекалась – существовали только я, плита, продукты и мои помощники, которым я отдавала распоряжения. Я набрала идеальную команду, принимая только тех, в ком видела страсть и самоотдачу. Не зря же всю нашу бригаду то и дело пытались переманить в открывавшиеся городские рестораны.

После того как все блюда были отправлены на раздачу, я ушла в свой кабинетик, чтобы перевести дух. Но, едва я сбросила сабо и вытянула ноги на стул, раздался звонок внутреннего телефона. Это оказалась Аделина:

– Ань, ты освободилась?

– Да, только что выдачу закончили, к полднику не приступали пока. Я тебе нужна?

– Да, зайди, пожалуйста.

– Сейчас.

Наскоро сменив робу на чистую, я заново замотала волосы в узел и отправилась в административное здание.

Аделина, видимо, недавно вернулась из операционной, потому что тоже сидела в свежем зеленом хирургическом костюме, а утром была в синем. Перед ней дымилась чашка кофе, ноги закинуты на край стола – а это она позволяла себе только после операций.

– Проходи, садись, – предложила она. – Кофе наливай, только что Алла сварила.

– Я бы на твоем месте не пила то, что варит Алла, – с улыбкой отозвалась я, наливая себе кипяток из кулера и бросая в чашку пакетик заварки. – Ведь сколько раз предлагала – звони, я принесу через десять минут.

– Других дел у тебя нет, – усмехнулась Аделина.

– Больно много времени нужно, чтобы кофе сварить.

– Ань, ты ведь знаешь, я не привередлива, Алла варит нормальный кофе. Да, не отличный, не такой, как ты, – но пить-то можно. Но я не о кофе тебя звала поговорить. Хотела поблагодарить за беседу с Настей Котовой.

– Ты откуда знаешь?

– Медсестры сказали. А она молодец, молчала, хоть я и спросила.

– Она тебе жаловалась на боли?

– Да, там глубокий ожог, ей, разумеется, больно. Ничего, мы все исправим. Главное, что она сама теперь этого хочет.

– Ты не думала о том, чтобы с ней пока психолог поработал?

Аделина улыбнулась. Никому она не позволила бы раздавать такие советы, даже врачам, а тут я, повар, но это был наш с ней секрет, о котором никто в клинике не знал.

– Конечно, я об этом в первую очередь подумала. Ты, кстати, если будет возможность, тоже заходи к ней. Я так поняла, что Настя к тебе доверием прониклась, может, с психологом такого не получится.

– Кстати, ты была права, отец ее – свидетель Иеговы. Она мне сегодня сказала.

– Хорошо, что в опеку позвонили, хотя шанс, что папаша вмешается, все-таки остался. Думаю, он сегодня явится, вчера-то поздно было, автобус в поселок ходит только до одиннадцати.

Аделина потянулась к пачке сигарет, закурила, задумчиво глядя в окно. В последнее время она как-то изменилась, и мне казалось, что у нее что-то происходит в той жизни, что протекает вне стен клиники. Что-то такое, что заставляет ее вот так замирать, глядя в одну точку, вздрагивать от резких звуков и постоянно смотреть на дисплей телефона. Раньше она так не делала, а теперь мобильник всегда лежал так, чтобы она могла его видеть.

– У тебя все в порядке? – спросила я осторожно, боясь, что она опять вздрогнет от неожиданности и от звука моего голоса.

– В полном, – ровным тоном отозвалась Аделина, выпуская колечко дыма.

– Точно?

– Ань, чего ты хочешь? – снимая ноги со стола и выпрямляясь в кресле, спросила Аделина своим обычным голосом с чуть холодными интонациями.

– Поговорить.

– Тебе плохо?

– Мне кажется, что плохо тебе, но ты старательно скрываешь это даже от меня.

– Ты ошибаешься.

– Ну, что ж… – Я встала из-за стола. – Если у тебя все, я могу идти? Нужно готовить полдник.

– Да, все. Спасибо за Настю.

– Я буду к ней заходить.

Но Аделина уже не слышала меня, набирала телефонный номер, а свободной рукой листала ежедневник.

Я вышла из кабинета с ощущением, что Аделина просто перестала мне доверять.