Глава 3
Стоя в кабинете Липатовой в Следственном комитете, Крюков ждал, когда та закончит разговор по телефону. Наконец она договорила, спросила его:
— Ты чего не садишься?
— В этом кабинете я могу сидеть только в одном кресле — вон в том, — заявил Крюков, указав на ее собственное кресло.
Липатова сразу ощерилась:
— Да пошел ты!
— Зачем звала, Анют? — спросил капитан.
Хозяйка кабинета смотрела, набычившись, и он поправился:
— Виноват. Госпожа советник юстиции третьего класса.
— Мне вчера ночью шеф позвонил, — сообщила Липатова.
— Невежливо.
— А ему, в свою очередь, другой дяденька позвонил, — продолжала Липатова. — Непростой такой дяденька. Тоже при погонах, но из смежной организации. Они с ним на охоту ездят.
— И что?
— Непонятно с чего, но тот дяденька очень интересовался самоубийством Истоминой.
Крюкову не хотелось обсуждать с ней эту информацию, безусловно, важную. Над ней надо было поразмыслить. Потому он произнес первое, что пришло в голову:
— Сколько мы с тобой не были вот так наедине, Ань?
— Отвали, — ответила Липатова. — С чего бы это вдруг «контора» заинтересовалась самоубийством учительницы в обычной школе? Можешь объяснить?
— Нет, — честно признался Крюков. — А ты?
И вручил ей бумажную розу, скрученную из взятого с ее стола листка. Липатова глянула на розу и воскликнула:
— Идиотина! Это же протокол!
— В моем кабинете протоколы бы так не валялись… — заметил он.
И, увидев, какое лицо стало у его бывшей коллеги, спросил:
— А как фамилия дядечки-охотника, не помнишь?
— Шорин, — ответила Липатова.
«Вот оно что!» — мысленно воскликнул Крюков. А вслух ничего не сказал.
…Утром в школьном гардеробе Суворова и Барковский вместе сдавали свои куртки в раздевалку. Суворова только что поругалась со своим бойфрендом Колей, а Барковский наблюдал за этой сценой. И теперь Кристине хотелось поделиться с ним своим возмущением.
— Если человек, который сто раз на дню говорит, что любит тебя, — начала она излагать свою позицию, — не понимает, чем тебя обижает, без толку объяснять. В чем я не права?
— Вы просто играете в разную игру, — объяснил Барковский. — Он играет по своим правилам, ты — по своим. Объясни ему правила игры, а потом требуй, чтобы он их соблюдал.
— Не хочу ничего объяснять! — заявила Кристина. — Он сам должен понять, что…
— Он не поймет. И пока ты не выложишь пошаговую инструкцию, как надо реагировать на твои закидоны, никто тебя не поймет.
— Ты же понимаешь! — сказала Суворова с уважением.
— Я… — Барковский усмехнулся. — Я — инопланетянин.
Подошла запыхавшаяся Шорина.
— Привет! — сказала. — Чуть не опоздала.
Барковский помог ей снять куртку; она нежно улыбнулась ему. Суворова с завистью наблюдала за этой сценой.
— Прямо не узнать тебя, Ирка, — заметила она. — Вот что с человеком любовь делает…
Барковский и Шорина направились к лестнице; мимо Суворовой прошла заплаканная Мелкова. Кристина взяла ее за руку, остановила.
— Что не здороваемся? — спросила она.
— Крис, отстань, ладно? — попросила Мелкова.
И тут Суворова заметила на запястье подруги свежий синяк. И уже другим, серьезным тоном сказала:
— Поговори с Барком. Я серьезно. Поговори.
Барковский и Шорина в это время поднимались на второй этаж.
— Как там мелкие? — спросил Барковский.
Очевидно, он уже был в курсе семейных забот Ирины, что-то объяснять ему не требовалось. Поэтому Шорина сразу изложила то, что ее волновало:
— Слушай, Миш. Я Севке на день рождения планшет обещала. Ты вроде бы…
— Конечно, — ответил Барковский. — Я же обещал.
Сунул руку в карман, достал небольшую пачку денег, отдал Шориной. Та обняла его и поцеловала.
Он старался проделать всю операцию скрытно, и все же кое-кто заметил передачу денег. Например Марат — он шел сразу вслед за этими двумя. А еще за ними с площадки третьего этажа наблюдал участковый Крюков…
В одиннадцатом классе начался урок биологии. Его вела учительница Марина Ивановна — подтянутая, красиво стареющая женщина.
— В последние годы в литературе, особенно фантастической, — начала она, — живо обсуждается… Галимов, убери свой гаджет!
Марат, который и правда что-то вычитывал на смартфоне, поднял руку:
— Можно выйти?
— Вам все можно, вы же у меня золотой класс, — отозвалась учительница, и Галимов вышел.
— Так вот, — продолжила Марина Ивановна, — в литературе живо обсуждается тема сверхчеловека. Или, если сформулировать это иначе — массовое развитие сверхспособностей у человека будущего. Хотелось бы выслушать ваши предположения насчет этого с биологической, а возможно, и с физиологической точки зрения.
Юров поднял руку:
— Можно?
— Давай, Юров, может, поправишь картинку в аттестате, — кивнула Марина Ивановна.
Юров вышел к доске, обвел глазами класс и начал:
— Я думаю, человек будущего будет слабаком. Все эти сверхспособности, типа телепатии, экстрасенсорики… Ну, будут больше места занимать, значит, башка будет больше. А физических нагрузок вообще не останется. Народ вообще от компьютеров отходить не будет, разжиреет. Может, пальцы на руках отрастут, чтобы на «клаве» было бацать удобней. Всем чипы станут вживлять при рождении и указывать им, что делать. Поэтому, я так думаю, люди будут на головастиков похожи, или на этих… сперматозоидов.
В классе послышались смешки, и Юров немедленно на них отреагировал:
— А чего вы ржете? Сами скоро такими станете со своей «Спартой». Да уже стали…
— Ты о чем сейчас, Юров? — удивилась Марина Ивановна.
И тут в дискуссию решил вмешаться Барковский.
— Это он про нас, Марина Ивановна. Мы — слабаки, да, Макс? А ты сильный, честный и смелый.
Однако Юров не принял вызова; он опустил глаза и покачал головой.
— Можно не превращать урок в балаган? — раздраженно спросила учительница. — Вернемся к теме урока…
Однако Барковский еще не закончил.
— А мы по теме! — заявил он. — Юров, ты говоришь не то, что думаешь. Посмотри на нас. Да, мы играем, ну и что? Мы — спокойные люди, у нас нет проблем с коммуникацией, мы с любым человеком находим общий язык. И мы, уж прости, умнее своих сверстников! В жизни мы никем не притворяемся! А ты симулируешь. Симулируешь чью-то жизнь.
Марина Ивановна уже совсем перестала понимать, что происходит у нее на уроке.
— Это вас, видимо, Анастасия Николаевна так учила общаться друг с другом? — спросила она.
— Не надо сейчас про Анастасию Николаевну, — попросил Юров. — А ты, Барк, пойми: у нас с тобой разное будущее. И лучше отвали от меня.
— Точно, Барк, отвали, — вмешался в дискуссию Худяков — он решил поддержать лидера класса. — А то он пойдет и нажалуется. Дяденьке милиционеру, например…
Юров жестко взглянул на классного шута и медленно пошел на свое место.
— Не пойду, — бросил по дороге. — У нас так не принято.
— У вас? — осклабился Худяков. — А как принято?
— А вот так, — ответил Юров.
Коротко и сильно ударил Худякова носком ботинка под колено, отчего тот взвыл от боли, свалился на пол.
— Прекратить немедленно! — закричала Марина Ивановна. — Юров, со мной к директору!
И тут неожиданно Барковский произнес:
— Все в порядке, Марина Ивановна! При чем тут директор? Ведь все нормально, Худяков?
Слово лидера — закон, и Худяков, скривившись, пробормотал:
— Нормально…
А тут как раз и звонок прозвенел. Марина Ивановна, у которой все лицо пошло пятнами, скомандовала:
— Задание на доске. Убирайтесь!
Одиннадцатиклассники не заставили себя долго ждать.
А пока в классе шла «дискуссия о сверхчеловеке», у Марата Галимова произошел разговор с капитаном Крюковым. Едва Марат устроился в коридоре на подоконнике и ввел запрос «Работа для старшеклассников», как рядом с ним кто-то остановился. Марат поднял голову, узнал участкового и вздохнул с некоторым облегчением:
— Блин, думал — директриса…
— Биологию косишь? — осведомился Крюков. — Я, когда школу оканчивал, знаешь, от чего больше всего мучился?
Марат не собирался продолжать откровенный разговор с участковым и потому ответил дерзостью:
— От прыщей?
Капитан на дерзость не обратил внимания, ответил серьезно:
— От безденежья. А как раз влюблен был жутко в одну… И не мог ее даже в кафе сводить — не на что было. Не говоря уже о цветах. У тебя с деньгами проблем нет?
— Нет, — ответил Марат, напрягшись. — С чего вы взяли?
— Говорю же — себя вспомнил. А у Барковского деньги откуда?
— Откуда я знаю? — ответил Марат. Разговор нравился ему все меньше.
— Действительно, — кивнул Крюков и предложил:
— Может, поговорим про Анастасию Николаевну, пока урок не кончился?
— Я ничего не помню, — заявил Марат.
— Даже хорошего? — удивился Крюков. — Все говорят, она была супер. И ты ничего о ней не помнишь?
Нет, конечно, кое-что Марат помнил. И он решил, что это «кое-что» можно рассказать. И он рассказал, как их класс устроил своей классной руководительнице праздник в загородной усадьбе, принадлежавшей родителям Суворовой. Пели хором «Happy Birthday To You», преподнесли торт с зажженными свечами. Истомина даже плакала от радости, благодарила всех. Напоследок подошла к Барковскому, сказала: «Я знаю, это ты придумал. Это поступок. Спасибо». И поцеловала в щеку, чем вызвала аплодисменты класса и ревность Алины Русановой, которая была влюблена в Барковского и не слишком это скрывала…
— Да, я видел фото с этого праздника, — кивнул Крюков, когда Марат закончил свой рассказ. — Смелые родители у этой девочки, Суворовой. И часто вы у нее такие «пати» устраиваете?
Этот невинный вопрос почему-то напугал Марата, и он поспешил закруглить разговор.
— Не знаю… Мне пора идти…
— Ладно. Слушай, а кто у Иры Шориной папа? Ты не в курсе?
Час от часу не легче! Нет, разговор точно надо было заканчивать!
— Не знаю, — быстро произнес Марат. — Они с отчимом живут. Можно?
И, не дождавшись ответа, сбежал вниз по лестнице. Тут как раз и звонок с урока прозвенел, и Крюков поспешил к кабинету биологии: ему хотелось задать несколько вопросов Ире Шориной, а также учительнице Марине Ивановне.
Правда, разговор с Шориной у него не получился: девушка заявила, что ей срочно надо в медкабинет. Тогда капитан вошел в кабинет, показал учительнице биологии свое удостоверение и заявил, что у него есть несколько вопросов.
— Что ж, идемте в лаборантскую, — сказала Марина Ивановна. — Мне надо ухаживать за растениями, полить, подкормить. Там и спросите.
Они прошли в комнату позади класса, всю уставленную цветами.
— Так что вы хотите знать? — спросила учительница. — Перемена сейчас короткая, а я хотела бы отдохнуть.
— У вашего кабинета дверь неплотно закрывается… — заметил капитан.
— А, вы об этой стычке! — догадалась учительница. — Ничего необычного, подростки…
— Скажите, покойная Анастасия Николаевна вам нравилась? — неожиданно спросил Крюков.
Марина Ивановна напряглась.
— О мертвых, как говорится, либо хорошо, либо ничего… Но, отвечая на ваш вопрос… Я ее не любила.
— Чтобы любить человека, о нем ничего знать не требуется, — заметил Крюков. — А вот для неприязни обычно есть веские причины.
— И они у меня, разумеется, были, — сказала Марина Ивановна. — Только это личное и не имеет к делу никакого отношения.
Голос ее при этом дрожал, и она была на грани истерики.
— А ведь вы на грани истерики, Марина Ивановна, — сказал капитан. — Подумайте: может быть, стоит быть со мной откровеннее?
После чего вручил учительнице биологии забавный цветочный горшочек, сделанный из пластиковой бутылки — он мастерил его во время разговора.
…Между тем Ира Шорина, расставшись с участковым, не пошла ни в какой медкабинет. Вместо этого она выбежала в школьный двор и отбежала за угол, где ее никто не мог услышать. Достала телефон, набрала нужный номер и, когда ее соединили, взволнованно заговорила:
— Привет! Я знаю, что ты занят, я просто хотела сказать… Он роет! Спрашивает у всех про тебя. Что мне делать?
Выслушав ответ, она слегка успокоилась и поспешила назад, в школу, где в коридоре на втором этаже одиннадцатый класс устроил небольшое совещание. Все обступили Марата. Барковский допытывался:
— И что ты ему сказал?
— Да ничего, — отвечал Марат. — Сказал, что они с отчимом живут, и свалил.
— Мы же договорились, что поодиночке с полицией не общаемся, — напомнила Суворова.
Обернулась к Мелковой:
— Как там, Аньк? Помнишь, ты говорила? Что-то про присутствие законного представителя при допросе несовершеннолетнего?
Мелкова кивнула:
— Я уточнила. Это только если в суде. Порядок опроса несовершеннолетних при оперативных мероприятиях никак не регламентируется.
— Вот засада… — произнес Худяков.
— А в чем проблема? — поинтересовалась Палий. — Почему нельзя говорить с полицией? Мы все знаем, что надо говорить и что не надо. Не маленькие.
— Могу повторить, в чем проблема, — объяснил Барковский. — Полиция в любом случае ищет виноватого. Даже если никто не виноват. А кто ищет — тот всегда найдет. Кто-то что-то ляпнет, не подумав, кто-то решит пооткровенничать… И кончится это тем, что кого-то из нас обязательно обвинят.
— Да в чем? — не могла понять Белодедова.
Внезапно ей решил ответить Юров:
— В убийстве.
Все замерли. В тишине раздался резкий смех Белодедовой.
— Псих! Но… Если меня обвинят в убийстве, я все расскажу!
Барковский взглянул на нее так, что Марат поспешил встать рядом и заслонить девушку собой.
— Ладно, — сказал Барковский уже спокойнее. — Я знаю, что делать.
Все разошлись. Суворова и Мелкова направились в женский туалет — лучшее место, где можно было спокойно пообщаться. Суворова кивнула на запястье подруги, на котором виднелся здоровенный синяк, спросила:
— За что на этот раз?
— За платье, — объяснила Мелкова. — Я в школу пошла, а он у подъезда стоит, ждет, в чем я выйду.
— Что за платье?
— Ну, то, красное, с вырезом. Прикинь: взял его вот так и разорвал. На улице, при всех.
— Вот урод! Почему ты не хочешь с Барком поговорить?
— Боюсь, — объяснила Мелкова.
— За Барка?
— Ты что, дура? За отца, конечно.
