Глава 21

Агеев не отвечал ни на сообщения в Facebook, ни на письма — и вообще не выходил в Сеть. Для видеоблогера это было странно. Инга пожалела, что они не обменялись номерами мобильных, легкомысленно положившись на Интернет.

На третий день она уже чувствовала покалывающую тревогу. Ей пришло в голову найти его домашний телефон по адресу; на каком-то допотопном справочном сайте она ввела в поисковую строку улицу и дом.

Абонент Агеева Надежда Григорьевна. И семь цифр, без кода.

Она набирала номер несколько раз и безнадежно слушала длинные гудки, представляя, как по квартире Игоря Дмитриевича разносится звонок, похожий на школьный. Гнать от себя дурные мысли не получалось. Ей представлялось, что события последних дней застряли в прялке старухи Морты тяжелыми спутавшимися нитями, и она, кривая и хохочущая, уже наклоняется, чтобы перерезать одну из них. И пока Инга держит трубку и набирает номер, старуха еще смеется и медлит, но стоит ей дать отбой…

— Алло. — Она не сразу узнала далекий голос.

— Игорь Дмитриевич?

— Да. Кто это?

— Инга Белова. Я была у вас в гостях недавно.

Он что-то ответил еле слышно и положил трубку. Спустя два часа написал в мессенджер: «Извините, не мог говорить. Чем могу быть полезен?» Она быстро отослала ответ: «Хотела зайти, отдать флешку, извините, что побеспокоила». «В пятницу после трех».

Открыв ей дверь, он вновь попытался взять тон радушного хозяина.

— Здравствуйте, Инга. Рад вас видеть. Ну что вы, не стоило беспокоиться из-за… — Он скороговоркой произнес еще пару любезных фраз.

Опасаясь, как бы хозяин дома не выдворил ее под благовидным предлогом, Инга быстро прошла в гостиную. Здесь пахло горьким и совсем не домашним.

— Игорь Дмитриевич, я пришла поблагодарить вас за неожиданный подарок. Эта запись, кажется, 97-го года? Откуда она у вас? Сами снимали? Такой шок — увидеть себя двадцатилетнюю. Вся группа наша в сборе, волосы длинные у всех, не то что сейчас, многие облысели. А одного уже и нет в жи… — она осеклась.

Он стоял в проеме двери и смотрел на нее расфокусированным блуждающим взглядом, уголки глаз и неожиданно обострившиеся уголки тонких губ были опущены книзу. Подбородок едва заметно подрагивал. Все его лицо стало острее и как-то темнее, чем в ту их первую встречу, плечи сгорбились, и Инге на мгновение показалось, что перед ней двойник Агеева. Она в замешательстве оглядела его с головы до ног и выхватила взглядом в прорехе клетчатой рубашки махровый край бинта. На уровне локтя. Захотела тут же уйти, раствориться в подъездной пыли, но заставила себя стоять на месте.

— Извините, — наконец сказал Игорь Дмитриевич, — я неважно чувствовал себя последние дни. Совсем не мог работать. Вот… медсестра приходила, капельницу ставила.

— Насколько все плохо? — тихо спросила Инга.

Он не ответил, передернул плечами, как от сквозняка. На лице его появилось чуть брезгливое выражение: не спрашивайте меня об этих глупостях.

— Вы были в больнице? — снова спросила она, постепенно утверждаясь в своем праве задавать ему личные вопросы.

Он мельком взглянул на нее.

— Д-да, недавно. Ну регулярное обследование, что тут… Да и бог с ним. Что вы в самом деле… — сделал нетерпеливый жест.

Агеев прошел мимо нее к своему любимому креслу. Тяжело сел, почти упал. Подлокотник слетел, но он не стал его поправлять. Он больше не смотрел на нее. Пальцы машинально застегнули несколько верхних пуговиц рубашки. Инга села напротив. Наконец он улыбнулся и довольно ехидно спросил:

— Что это вы допрашивать меня вздумали? Вы так в себе уверены… пришли тут… как царица Савская, — и засмеялся бессильным старческим смехом.

— Вы прочитали мое письмо?

— Какое именно? Напомните.

Агеев закрыл глаза. Она заставила себя продолжать.

— Понимаю, вы устали, а тут я свалилась вам на голову. Я сейчас уйду, но сначала позвольте высказаться.

— Давайте посмотрим на вещи рационально. Я знаю, что вам нужно лечение и медлить нельзя. И в вашем случае стоит попробовать новый препарат «Адцетрис», если не помог стандартный протокол. Я пришла просить у вас разрешения на сбор средств. Прямо сейчас. Это реально. Я все сделаю сама. Люди откликнутся, поверьте. Нам нельзя упускать эту возможность. Если вы говорите «да», то я начинаю действовать.

На фразе о сборе средств Игорь Дмитриевич открыл глаза и теперь неприязненно смотрел на нее.

— Нам нельзя упускать возможность! — передразнил он ее. — Какого черта вы лезете в мою жизнь? Выбросьте из головы глупую благотворительность, занимайтесь собой.

Инга секунду помедлила. Перевела дух. Представила себя… на свидании с мужчиной. Расслабилась, смягчилась.

— Мне нравятся ваши работы, — сказала медленно, как бы прорывая пленку отчуждения признанием. — Я посмотрела ваши интервью. То, что выделаете, нужно всем. Зачем сдаваться, если можно победить?

Агеев опять закрыл глаза. Она заметила, что его подбородок дрожит все сильнее, а руки сжаты в кулаки.

— В конце концов, на то мы люди, чтобы держаться вместе. Я не призываю вас верить в чудо…

— Прекратите изъясняться лозунгами.

Инга встала и сделала несколько шагов по комнате. Остановилась у окна. Оно выходило на узкий незастекленный балкон, к которому вплотную подступали липы. Должно быть, летом здесь уютно. Она услышала за спиной его неприятный смех.

— А в том, что вы говорите, действительно есть доля рациональности. Я мог бы неплохо поднабрать себе подписчиков… на слухах о болезни. Как ваша несчастная Туми. Хотите и меня так же опозорить?

Она резко обернулась.

— Вы мне не доверяете? Думаете, я буду писать о немощи и давить на жалость, да еще и наживаться на вас? Подайте Христа ради? Ничуть. Я пришлю вам на утверждение текст поста о сборе средств и ролик с вашими работами. И кстати, — она набрала в грудь воздуху, — в истории с Туми моей вины нет.

Агеев опять молчал. Послышалось, как этажом выше разбилось что-то стеклянное, донеслись глухие голоса.

Инга украдкой взглянула на черно-белый портрет на стене, словно испрашивая одобрения у безмолвной обитательницы этого дома.

— Это Надя, моя жена.

— Красивая.

— Она умерла почти двадцать лет назад.

— Простите. Но портрет так хорош, что я не могу оторвать взгляд.

— Вот и я не могу. — Агеев подошел к портрету. Лицо его смягчилось. — Знаете, иной раз сяду и смотрю, смотрю на нее. Вижу, как веки ее дрожат, как она губами шевелит. У меня сохранилось немного ее фотографий, в основном глупые групповые снимки, в гостях, на пикнике, на курорте. Раньше ведь не было этой привычки постоянно фотографироваться, как сейчас. А это студийный портрет, начало 80-х, мы тогда только-только поженились.

— Она выглядит счастливой и спокойной.

— Она была счастлива со мной. Мы познакомились, когда я снимал очерк для «Кинопанорамы». Надя работала помощником второго режиссера на картине. Боже, какая она была юная! Я ее выбрал сразу. На всю жизнь. И она мне доверилась с первой встречи. Знаете, как много понимаешь о женщине, когда берешь ее за руку? Я сейчас так жалею, что нет ни одной фотографии, где были бы видны ее руки. Я их пытаюсь представить себе, но память подводит… а ощущение от них помню… Знать бы тогда, о каких мелочах будешь впоследствии сожалеть.

Через некоторое время он поднялся — прежний Игорь Дмитриевич, ироничный, сдержанный, вполне владеющий собой.

— Спасибо вам за беспокойство, Инга. Не думал, право же, что вы проявите такую… прыть. — Он даже засмеялся. — Шучу. Дотошность. Хорошо, уговорили. Делайте, что считаете нужным.

— Наш Уолтер Уайт безвременно скончался! — Афиногенов уселся на парту перед носом у Кати.

Она не заметила, как он подошел — они с Лизкой низко склонились над фенечкой, Катя завязывала ей на запястье узелок.

— Фу, дурак, что пугаешь? — Лиза дернулась, и конец нитки остался в Катиных руках.

— …как выдающийся химик! — широко и беспечно улыбался Ромка.

— Да что ты из себя вечно идиота корчишь? — Катя замахнулась кулаком, но он по-спортивному быстро перегруппировался и соскочил с парты.

— Ты, Белова, что-то совсем зазналась. Все у тебя идиоты или недоумки. Кроме твоего ненаглядного Губошлепа. Ой, прости, Сологуба.

— Что ты там про химию?

— Не скажу! — крикнул Афиногенов уже из коридора. — Идите сами смотреть кино на второй этаж!

Катя с Лизой переглянулись. После того ужасного урока, который закончился для Кати на площадке с турниками, прошло чуть меньше месяца. В следующий раз она встретилась с Ольгой Викторовной вместе с Ириной Сергеевной, классным руководителем — в кабинете с лиловыми шторами и квадратными рамочками на стенах, в которых были намертво закреплены нюансы методического мастерства. Избегая взгляда химички, Катя на протяжении всего разговора изучала цитаты знаменитых педагогов. Она вышла из кабинета на подгибающихся ногах, повторяя про себя как в бреду: урок — оригинальное педагогическое произведение, кропотливый труд, творческий акт…

— Пошли, — прошептала Катя, и с Лизой они вышли из класса.

В школе было до странности тихо, словно все — и учителя, и ученики — собрались в одном месте для важного мероприятия. Девочки спустились на второй этаж, почти никого не встретив.

Дверь в учительскую была полуоткрыта, оттуда доносились голоса, но из обрывков фраз сложно было что-то понять. «Это еще надо доказать!» — неожиданно громко воскликнула завуч Наталья Николаевна. «Потом будете разбираться с доказательствами! Где Сергей Павлович, кто сегодня отвечает за монитор? Срочно его сюда!» — перебили ее. Катя напрягла слух, но дверь резко захлопнули. Они побежали дальше, в центральный холл, где на стене висел широкий плазменный экран — информационное табло школы. Обычно экран хвастался достижениями, поздравлял заслуженных, объявлял конкурсы, зазывал на концерты и соревнования. Но сегодня он, видимо, транслировал что-то из ряда вон выходящее, потому что перед ним собралась плотная толпа старшеклассников. Все молчали.

— Что там, что там? — шептала Лизка, которая из-за своего роста ничего не видела.

Экран был разделен на две половины, в каждой шел текст, по-видимому, одинаковый, мелькали химические формулы и расчеты. Кто-то за невидимым компьютером обновлял страницы, и на экране возникали графики, картинки, потом снова текст. Вверху экрана была неподвижная надпись крупным шрифтом: «Войтенко Ольга Викторовна, „Синтез новых биологически активных производных фосфорных кислот“, диссертация на соискание ученой степени кандидата химических наук. Дата защиты, научный руководитель, официальные оппоненты…»

Текст в обеих колонках вдруг стал крупнее и больше не менялся. Стоявший рядом с Катей десятиклассник щелкнул языком.

— Один к одному! Полностью списано.

— Да что происходит? — Катя поискала глазами Афиногенова — тот стоял в углу с парнями и что-то горячо им объяснял.

Народу прибывало, теперь уже весь холл был заполнен школьниками, при этом учителей видно не было. Гул нарастал, послышались смешки. Прозвенел звонок, но на него не обратили внимания. Экран несколько раз мигнул, погас на несколько секунд, но снова включился. Трансляция продолжилась. Она вдруг увидела Диму — он некоторое время безучастно подпирал стену, поковырялся в телефоне, развернулся и пошел в сторону главной лестницы.

На экране высветился новый текст: «Комментарий эксперта. Обнаружены масштабные, до 90 % заимствования из оригинального исследования доктора наук Майгаловича И. Д. и из докторской диссертации Майгаловича И. Д., защита которой прошла в 2009 году на кафедре химии в Государственном Университете города…». Экран погас, теперь уже окончательно. Толпа возмущенно загудела, кто-то свистнул.

— Давай еще! Что там дальше?

— Что теперь будет-то? Чьи это шутки? Может, подстава? — шептались вокруг.

Катя с Лизой прорвались к Афиногенову.

— И что это было? Что за кино такое?

— Ты что, маленькая? Не понимаешь? Кто-то не поленился, раскопал инфу по диссеру Уайта. Теперь ей конец. Не видела, что ль, она все исследования скопипастила у какого-то дядьки! А где она сама, кстати? Чего-то не видать!

В холл вышла Наталья Николаевна. К тишине призывать не пришлось. Все словно ее и ждали — услышать официальное подтверждение или опровержение.

— Прошу всех разойтись по классам. В нашей школе произошло ЧП. Впервые за двадцать пять лет ее существования. Затронута честь всей школы, не только педагогов. Виновные будут найдены и наказаны. А если у кого-то есть вопросы к администрации, тех я жду в своем кабинете.

— Ну вот, грядут репрессии, — прошептал Ромка Кате, тихонько беря ее за руку.

В этот момент у Кати тренькнула эсэмэска. Она вырвала руку и достала телефон. Сообщение от Димки!

— Пошли в класс. — Ромка потянул Катю за рукав.

— Отстань. — Она резко крутанулась и понеслась по главной лестнице вниз, надеясь догнать Димку.

Он быстро шел к школьным воротам, уже одетый, с сумкой, как будто и не собирался возвращаться в школу.

— Дима, стой! Куда ты? — Она перескочила через две ступени и, уже понимая, что не остановит его, тем не менее снова закричала: — Стой!

И он вдруг остановился, правда, не в ответ на ее крик, а словно вспомнив что-то важное. Открыл сумку, вытащил

несколько листов и, разорвав их на четыре части, выбросил в урну. Потом вышел за ворота и сел в темно-серую машину. Порыв ветра подхватил бумагу, прибил обрывок к ногам Кати. «Индиви…», — прочитала она.

Это было все, что осталось от «Индивидуального плана обучения» учащегося 7-го «Б» класса Сологуба Д.