Глава 19
За четыре с половиной года до описываемых событий
Утром Майкл поехал в Еврейский центр Лейпцига, на встречу, имевшую совершенно неожиданный результат.
Главный архивариус центра Эрика Готлиб — сухощавая, подвижная старушка в очках — встретила его невероятно радушно:
— Очень мало потомков лейпцигских евреев приезжают сюда, — щебетала она на беглом английском. — Я сама вернулась из Сакраменто больше двадцати лет назад, как только пала стена. Непростое решение. Я ведь была совсем крошкой, когда мы бежали из Германии, считала Америку своей родиной, к тому же рассказы родителей…
Она опустила голову, цепочка очков, звякнув, полилась на ее острые ключицы.
— Но мне хотелось посмотреть на город, где я родилась. Увидеть все своими глазами.
— Ив результате вы остались? Почему? — спросил Майкл с удивлением.
— На тот момент в Лейпциге было всего около сотни евреев! Представьте себе! До Гитлера их было больше пятнадцати тысяч! А кто будет ухаживать за могилами, оставленными на еврейских кладбищах? Кто будет хранить память об огромной общине, которая так много сделала для города? Вот поэтому я и переехала. К тому же здесь просто ощущаешь такой глубокий культурный слой! Вы знаете, что Лейпциг находился на пересечении двух главных торговых дорог средне — вековья — Вия Реджиа и Вия Империи. Тут была первая крупная ярмарка европейского значения. А вспомните историю книгопечатания! А сколько музыкальных имен связано с этим городом: Бах, Мендельсон, Шуман!
Она осеклась, увидев, что Майкл не так горячо разделяет ее восторг.
— В общем, я стала заниматься историей общины. Потом приехало много эмигрантов из России, по еврейской программе и программе репатриации. Я работала над образовательными проектами по интеграции и изучению еврейского вопроса. Мы были очень рады новым членам, но хотелось, чтобы вернулись и те, чьи предки жили здесь до войны.
Она вздохнула, потом улыбнулась и похлопала Майкла по плечу:
— Как же я рада, что вы приехали! Ваш помощник сказал мне, что вас интересует некоторая информация из нашего архива, но, к сожалению, не уточнил, по какому вопросу. Поэтому я не смогла заранее подготовиться, простите!
Она провела его к картотекам:
— Вот тут у нас списки лиц, проживавших в городе с конца девятнадцатого века до 1945 года, здесь указаны их адреса, даты отъезда, ареста или выбытия по невыясненным причинам. Тут статистика: год, название лагеря, количество сосланных евреев. Я уже объяснила вашему помощнику, что мы, к сожалению, не располагаем полным поименным списком лиц по лагерям. За этим вопросом вам следует обратиться в Международную службу розыска. У них есть все материалы дел, по которым был произведен арест.
— Да, спасибо, я знаю! Я давно работаю с ними. Завтра выезжаю в их главный офис в Бад Арользене.
— Как? Уже? Разве вы не останетесь и не отпразднуете с нами Песах? — разочарованно спросила она.
— К сожалению, я очень занят, мне жаль. Я хотел бы спросить у вас вот о чем: вам известно имя Рудольфа фон Майера?
Лицо ее просияло:
— Как же! Конечно! Ему я обязана своей жизнью! Он помог нашей семье бежать. Здесь у нас есть даже целая папка, посвященная его самоотверженному подвигу. За время Холокоста он организовал побег около ста пятидесяти человек со всей Саксонии! Это где-то тридцать семей!
Майкл смотрел на нее в полном замешательстве.
— Да-да, — парировала она. — Не думайте, что все немцы были такими кровожадными убийцами! Многие помогали нам ценой собственной жизни. Сколько активистов Сопротивления погибло вместе с евреями в лагерях смерти!
— А что стало с Майером?
— Слава богу, он не был схвачен нацистами. Когда советские войска стали наступать, он переехал во Франкфурт. Умер в 1967-м. Но я знакома с его сыном. Отто фон Майер — великодушный, тонкий человек. Искусствовед, большой знаток живописи начала двадцатого века, заядлый театрал. Он лично передал мне списки евреев, спасенных его отцом. Потомков некоторых из них мне удалось разыскать, мы переписываемся. А откуда вам о нем известно?
— Он пытался организовать побег семьи моего отца, но, видимо, не успел. Моего деда арестовали.
Эрика старомодно всплеснула руками:
— Мой бог! Какая трагедия! Если вас интересует этот вопрос, я могу познакомить вас с Отто.
— Нет-нет, — покачал головой Майкл. — Не думаю, что это нужно. Зачем расстраивать человека мрачной историей неудавшегося побега. Да и я не хотел бы ни с кем ее обсуждать. Это личное горе.
— Да, я понимаю. — Она кивнула, сняла очки и провела пальцами по усталым глазам. — Но я все же сделаю для вас копии материалов по Майеру. Вдруг вам потом захочется взглянуть.
Майкл шел к гостинице с кипой бумаг, еще теплых от луча копировальной машины, и не понимал, кому верить: воспоминаниям отца или документам, копии которых он держал в руках. Возможно, он зря проделал весь этот путь. Трагедия его семьи — это не предательство одного человека, а общее безумие, беспощадные жернова истории.
К обеду следующего дня он приехал в Бад Арользен в офис Международной службы розыска по национал-социалистическим преследованиям. Его уже ждал Гюнтер, с которым они работали по проекту оцифровывания архива и созданию платформы для его размещения, — в эту дверь Майкл задумал зайти с черного хода: для своих всегда найдется больше информации, чем через официальный запрос.
— Рад тебя видеть, Майкл! — Гюнтер звучно грассировал и расставлял английские фразы причудливым квадратом. — Добро пожаловать к нам снова! Мы подготовили все документы, которые ты просил.
Он провел Майкла в хранилище. Все уже давно работали с цифровым архивом, но Майклу хотелось подержать в руках анкеты и протоколы по делу деда, и для него, как он и рассчитывал, сделали исключение.
Майкл натянул тонкие белые перчатки и принял из рук Гюнтера листок с надписью: «КОНЦЕНТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ БУХЕНВАЛЬД» в верхнем колонтитуле. И справа две фотографии бритого налысо мужчины — с тяжелыми мешками под глазами, угрюмо сомкнутыми густыми бровями, черным опустошенным взглядом — одна в очках, другая — без очков. «Михаил Израиль Пельц, рожденный 18.06.1895, умер 15.02.1939 от тифа».
Потом еще:
«КОНЦЕНТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ ОСВЕНЦИМ-БИРКЕНАУ». Женщина-гравюра: тонкие черные линии на белом — высокий, лысый лоб, упрямые черные губы, гордые черные брови и при этом большие, мертвые глаза. Три фотографии: профиль, фас, полуоборот. «Зинаида Сара Пельц, рожденная 26.03.1903, умерла 01.07.1943».
Ничего не осталось от смеющегося лица с его частой шутливо-капризной гримасой, густого каскада волос, воспоминание о которых не давало его отцу покоя.
Третья анкета:
«КОНЦЕНТРАЦИОННЫЙ ЛАГЕРЬ ОСВЕНЦИМ-БИРКЕНАУ». Осунувшееся, старое детское лицо, исполненное мольбы. Три фотографии: профиль, фас, полуоборот. «Руфина Сара Пельц, рожденная 03.01.1927, поступила 02.01.1943», приписка карандашом: «судьба неизвестна».
На младшую сестру отца — Анну Сару Пельц — было две анкеты. Первая из Терезиенштадта за датой поступления 04.02.1943 — и здесь она еще кудрявая, с удивленной полуулыбкой — рождественский ангелок с открытки. Вторая из Освенцим-Марке — бритая наголо, посеревшая, с глубокими поперечными морщинами на лбу и широким ошеломленным взглядом — за месяц до того, как пятилетняя Анна оказалась в газовой камере.
Наконец, Майкл оторвал взгляд от пяти старых, охристых листов и посмотрел время — прошло больше часа. Гюнтера уже не было в зале. На правом углу стола лежала оставленная им папка с материалами дела Михаила Осиповича: ордер на арест, протоколы допроса, распоряжение об отправке в концлагерь, список ценностей, за сокрытие которых его взяли: 1. Перстень: золото, сапфир около 0,5 карат, 2. Серьги: золото, рубины, 3. Цепочка: золото, 5,91 гр.
Майкл снова пересмотрел документы, и вдруг взгляд его задержался на уже виденных, с уклоном влево рядах букв: копия анонимного доноса. Майкл достал из своей сумки расписку Рудольфа фон Майера и сравнил два документа — тот же самый почерк.
* * *
— Кроме тебя, конечно, больше некого было тащить на опознание, — проворчал Штейн, выключая зажигание.
— Несколько дней назад, когда случайно ее там увидела, чуть в обморок не грохнулась, представляешь? — Она покачала головой. — Черт, как вспомню!
— Вы с ней вроде не сильно того… ладили.
— Я терпеть не могла Францевну, здесь ты прав, но такого никогда бы ей не пожелала.
— Что-нибудь известно уже о ее смерти, не в курсе?
— Да, знаешь, — Инга оживилась, — в этот раз менты сработали очень четко. В подвале, рядом с помойкой, где ее нашли, накрыли наркоманов. Там обнаружили ее вещи, сумочку, документы, в общем, все. И двое все время говорили о женщине без лица, бредили просто.
— Они вообще вменяемые были?
— По-моему, не очень. — Инга пожала плечами. — Какая теперь разница? Ладно, пойду. Катька уже из школы, небось, вернулась.
В квартире неожиданно вкусно пахло.
— Кать! — позвала удивленная Инга.
— Мы на кухне!
На столе стояло блюдо с отбивными, вокруг которых лежала в изобилии жареная картошка.
— Маме тарелку достань, — сказал Сергей. — Был недалеко, решил заглянуть.
— Угу. — Инга села за стол. — Баб-Люся, похоже, всерьез благотворительностью занялась?
— Мам, не начинай, а? — Катя поставила перед Ингой тарелку, положила приборы. Сказала с нажимом: — Приятного аппетита!
— Ну и что на это твой новый друг? — Сергей дернул Катю за рукав.
— А он опять, как по энциклопедии начал шпарить, так у нашей мымры глаза на лоб, — с воодушевлением затараторила Катя. — Он вообще типа гений, по-моему…
Мясо оказалось сочным и ароматным.
— Вкусно-то как! — Инга прикончила отбивную, потянулась за картошкой.
— Ты откуда такая оголодавшая? — спросил Сергей.
— Из морга, — проговорила Инга с набитым ртом.
— А там что же, не покормили? — не моргнув глазом, поинтересовался он. Катя прыснула.
— У них только холодные блюда, — парировала Инга.
— Мам, ты поаккуратней. А то Жор не дремлет, — страшным голосом протянула Катя последние слова.
— А что? — поинтересовался Сергей. — Он все еще обитает в доме или просто иногда наведывается?
— Недавно заходил, — подмигнула отцу Катя. — Хорошо, мама на треники перешла, теперь нет этого: ой, мне все мало, мне нечего надеть! — Она очень похоже передразнила мать.
— Ты моешь посуду! — Инга встала из-за стола.
— Почему опять я? — От несправедливости у Кати округлились глаза.
— Я работать.
— Работа на дому? Это что-то новенькое. — Сергей тоже встал и теперь помогал Кате.
Инга задержалась в дверях, наблюдая за ними: Катя с отцом слаженно убирали со стола. На Ингу вдруг навалилась тоска. Имитация семьи, безжалостно сказала она себе, имитация работы, имитация расследования. Она молча развернулась и ушла к себе в комнату.
Inga
Подключен (-а)
Что с шифровкой? Удалось разгадать?
Indiwind
Подключен (-а)
вид кодирования книжный шифр энея
возможноквадрат полибия
нужна дополнительная информация
Inga
не поняла: ты справился?
Indiwind
невозможно завершить без кодовой книги
текстключ вычислю
нужна книга
Inga
я понятия не имею, о какой книге может идти речь
Indiwind
задание невыполнимо
Окошко пропало. Да что же это такое! Инга забарабанила по столу. Что еще за мифы Древней Греции? Полибий, если я правильно помню, древнегреческий ученый. Инга ввела в поисковик «Полибий»,
— Ну вот, — вслух сказала она. — Память еще со мной. «Всеобщая история» в 40 томах. Пипец, познавательно! К нему прилагался Эней, из царского рода дарданов…
Она сузила поиск.
«Книжный шифр Энея, — начала читать Инга, — передача информации с помощью малозаметных пометок в тексте книги или документа, например, игольных дырок, проставленных рядом с буквами, которые в сумме образуют исходный текст секретного сообщения. Для этого можно использовать линейку, реализующую шифр замены с отверстиями по числу букв алфавита, с катушкой и прорезью».
Инга постаралась вспомнить, не было ли чего-то подобного в мастерской Жужлева. Но там столько валялось всякого хлама, дощечек с прорезями и без, не говоря уже про катушки, — от бессилия она застонала.
Набрала «Квадрат Полибия».
«…оригинальный код простой замены, одна из древнейших систем кодирования, чтобы зашифровать текст квадратом Полибия, нужно сделать несколько шагов… составляется таблица шифрования с одинаковым количеством пронумерованных строк и столбцов…»
— Мам, чай будешь? — В комнату заглянула Катя.
— Лучше кофе. — Инга пролистнула страничку вниз.
«…расшифровывается путем нахождения буквы, стоящей на пересечении строки и столбца. Для этого нужен ключ».
Черт! Черт! Черт!
Инга зашагала по комнате. Замерла. Схватила телефон.
— Кирилл, ты? — Она нервно отстукивала карандашом. — Говорить можешь?
— Выкладывай.
— Мы должны вернуться в мастерскую Жужлева.
— Спятила? — Инга услышала, как заскрежетал стул, потом хлопнула дверь. Видимо, Кирилл вышел из комнаты. — Даже не думай! Он наверняка сидит там и бухает на радостях, что из КПЗ вышел!
— Я разгадала его шифр из тетрадки! Ну ладно, почти… Мне не хватает одной детали! — Подумала и добавила: — Или двух.
— Мозгов тебе не хватает. Теперь послушай меня. — Кирилл хоть и говорил вполголоса, но Инге показалось, что он на нее орет. — Рыльчин смотрит на меня волком и что-то подозревает. Он, конечно, сволочь, но не дурак. Если вскроется, что мы с тобой самовольно…
— Но никто не узнает!
— Вот почему я в этом не уверен?
Они замолчали.
— Неужели ты вот так возьмешь и бросишь это дело? — с нахрапом спросила Инга.
— По вашей с Холодивкер милости, — прошипел Кирилл, и то, что он назвал Женю по фамилии, не предвещало ничего хорошего, — мне это не грозит.
— Вместе у нас все получится! — крикнула Инга, но Кирилл уже отключился.
Инга растерла изо всех сил уши, вцепилась себе в волосы.
— Думай, думай!
— Мам? Ты в порядке? — Катя поставила чашку на стол, укоризненно посмотрела на мать и, не дождавшись ответа, тихо вышла.
Инга невидящими глазами уставилась на чашку. Начала последовательно по памяти воспроизводить мастерскую. Вот они вошли, надели перчатки, она повернула вправо…
Зазвонил телефон. Кого еще несет? На экране высветилось: Софья Павловна.
— Инга, здравствуй, как ты?
— Добрый день! Вы вернулись?
— Буквально только что. Там была чудная погода!
— Как прошла ретроспектива? — иезуитски поинтересовалась Инга.
— Безукоризненно! — проворковала Софья Павловна. — Жаль, что ты не смогла поехать.
— Меня, насколько я помню, никто не приглашал! — Инга слегка обалдела от такого нахальства.
— Ты мне звонила туда некоторое время назад. — Софья Павловна не обратила внимания на последнюю реплику. — И потом быстро сбросила звонок. Что-то случилось?
— Да. — Инга решила идти напролом. — Я могу к вам подъехать? Прямо сейчас!
И, не дав возможности и времени Софье Павловне придумать вежливый отказ, Инга дала отбой.
Бывшая супруга Волохова жила в трехкомнатной квартире на Мясницкой, за Бульварным кольцом. По дороге Инга спрашивала себя, на какие средства существует Софья Павловна. Насколько она знала, та не проработала в своей жизни ни дня. Невозможно поверить, что Александр Витальевич оплачивал все ее капризы после их расставания.
В квартире был полумрак. Не полная темнота — жалюзи не опущены, но шторы наполовину задернуты. И хоть жидкий весенний свет проникал в окна, сумерки опутывали предметы, затеняли углы.
Как будто перед глазами опустили серое непрозрачное полотно.
Инга зажмурилась, потерла глаза. Но вместо ясности ворвался сноп искр. На мгновение она увидела себя откуда-то сверху: она стоит посреди комнаты, а из всех углов на нее ползут ядовитые змеи.
— Не зажигай, — раздался голос Софьи Павловны.
— Мне неуютно в сумерках. — Инга шарила по стене в поисках выключателя. — В детстве думала, что в это время рождаются монстры.
Она попыталась взять шутливый тон, чтобы разрядить обстановку, но Софья Павловна ее не поддержала.
— Присаживайся. — Она показала Инге на стул за кухонным столом. — Угостить тебя мне нечем. Я на жесткой диете.
Софья Павловна достала из холодильника баночку с зеленым пюре, переложила в блюдце.
— Приятного аппетита, — вежливо сказала Инга.
— Ничего приятного, — отрезала Софья Павловна. — Ты сегодня как тайфун налетела. Что стряслось?
Инга видела, что за всеми этими действиями, за словами неумело прячется желание выведать чужое и скрыть свое. Инга вгляделась в ее лицо. Софья Павловна села спиной к окну, и вся ее фигура словно тонула в вязкой тени. У нее была необычная прическа, наполовину скрывавшая лоб и щеки. Лицо, лицо. Что-то с ним было не так.
— Вы знали Подгорецкого Виктора Борисовича? — спросила Инга.
— Не припоминаю, — отрезала Софья Павловна. — Зачем тебе?
— Представьте, его тоже убили.
— Да что ты говоришь! — Софья Павловна откинулась на спинку стула. — Ты у нас теперь «Дежурная часть»?
— Тем же способом, что и Александра Витальевича. — Инга решила не обращать внимания на язвительный тон.
Софья Павловна продолжала есть свою зеленоватую кашицу, не проявляя интереса. Инга встала, прошла в угол, делая вид, что разглядывает пожелтевшие листья фикуса. Искоса взглянула на лицо хозяйки — с этого ракурса оно напоминало неровный мешок, только торчал закругленный кончик носа. Она мощно двигала челюстями, и от этого казалось, что в мешке шевелится кто-то связанный и страдающий.
Как всегда в таких случаях, Инга действовала не раздумывая. Она закашлялась, сделала вид, что задыхается, подбежала к окну, отдернула шторы и рванула на себя створку окна. Потом резко обернулась и посмотрела в испуганное лицо Софьи Павловны, не успевшей спрятаться. Глаза ее были полны возмущения от самоуправства Инги, а лицо…
Все в синяках!
Они уже потеряли свой первоначальный фиолетовый оттенок, перешли в желтую фазу, но еще выглядели отталкивающе. Вздувшиеся бугры на щеках, на скулах, на лбу, глаза сделались маленькими щелочками. Бесформенное, оплывшее лицо, мгновенно напомнившее ей спившихся вокзальных побирушек и бомжей без пола и возраста, спящих в метро.
Ее били! Пытали!
С кем вы связались, Софья Павловна?
— Да у тебя астма, Инга! — гневно взвизгнула она. — До чего ты себя довела! Не надо устраивать мне здесь жуткий сквозняк.
Инга медленно закрыла окно. Голос Софьи Павловны, такой капризный, манерный и благополучный, вернул ее к реальности, и она выдохнула с облегчением.
Господи, что я себе вообразила? Это же следы пластики!
Такими обычно возвращались из клиник пластической хирургии пожилые актрисы, немолодые звезды и топ-сотрудники журнала «QQ». Вот оно, значит, что: вместо киноретроспективы — отчаянный бросок в погоню за былой красотой, операция по омоложению. Инга лихорадочно соображала. Судя по объему поражения, хирурги поработали основательно. Это же стоит целое состояние! Откуда у нее деньги? — опять задала она себе проклятый вопрос.
— Сядь уже, пожалуйста, не мельтеши. — Софья Павловна поморщилась. — Пойми меня правильно. Я ничего больше не хочу знать об Александре Витальевиче. Ни о нем, ни о его дружках. В моей судьбе начинается новый виток.
— Даже о «Параде» не хотите знать? — съязвила Инга.
— А что, он нашелся? — оживилась Софья Павловна.
— Пока нет. Но полиция идет по следу.
— Не надо тут передо мной козырять полицией. — Софья Павловна злорадно посмотрела на Ингу.
А ведь ей было неприятно услышать про полицию.
— Тогда последний вопрос.
— Хорошо. Последний, — милостиво разрешила Софья Павловна, плотно сжав губы.
— Когда вы последний раз встречались с Жужлевым Геннадием Викторовичем?
— С кем? Понятия не имею, о ком ты!
Врет.
— Вы уверены? — осторожно спросила Инга. — Может, просто забыли…
— Ничего я не забыла! — Софья Павловна встала, надменно откинула голову, отчего ее лицо выплыло из-под шапки волос как размякший желтоватый пельмень. — Я еще дружу с головой, не надо тут намекать на мой возраст.
Надо же! Похоже на веселые времена в «QQ». С кем ни поговоришь — слова выпачканы в гнусном оттенке обмана. Почему все замешанные в этой истории так часто врут? И боятся? Тот же тревожный красный огонек был в речи у Туманова, а у Жужлева красный застилал глаза. Что так пугает Софью Павловну? Чем вызван животный страх Жужлева?
— Дай мне мой ежедневник, будь любезна! — Софья Павловна указала на полку. — Там! Видишь?
Инга поднялась. На полке лежал бордовый кожаный блокнот, обложку обвивала рифленная змея, голова служила защелкой.
Что вам от меня надо, чертовы гадюки! Сгиньте уже! Ваша хозяйка мертва!
Она схватила блокнот, на полке осталось прямоугольное пятно. Инга машинально провела пальцем пыльную дорожку.
Где-то недавно я видела точно такой же след на пыльной полке.
— Ну вот, — Софья Павловна притворно вздохнула, листая ежедневник, — ко мне сейчас придут.
Этот прямоугольник на пыльной поверхности… у Катьки в комнате?
Инга натянула плащ, взяла зонт.
— До свидания!
— Будь здорова! Извини, что не провожаю, — крикнула из кухни Софья Павловна.
Дверь с легким щелчком захлопнулась. Точно такой же звук был тогда, этажом ниже… В мастерской у Жужлева!
«Под книгой, зачитанной до дыр, — вот где я видела этот след! „Пестрая лента“! Конан Дойл!»
Inga
Подключен (-а)
Нашла книгу-ключ для расшифровки
Конан Дойл. Том 1. Черная обложка. Красный шрифт. Золотое тиснение. Издание предположительно 70-е годы
Indiwind
Подключен (-а)
работаю
справка по запросу два
софья павловна волохова 1951 Саратов
медучилище 1969 Саратов
артюхов арнольдстепанович 1973 Ярославль
фото в приложении
Инга открыла приложение с фотографиями. Всего было шесть снимков. Улыбающаяся, счастливая, даже сияющая Софья Павловна и рядом моложавый стройный красавец, который, приобняв, ведет ее за руку сквозь толпу на какой-то тусовке. Фото в группе, фото с каким-то хрычом в смокинге, галантно целующим Софье Павловне руку, фото у отеля под платаном — Франция? Италия? Да, Франция, Канны. И везде этот моложавый красавчик…
Ай да Софья Павловна!
