Глава четырнадцатая

В актовом зале воцарилась тишина, когда коммандер Гамаш поднялся на сцену.

Он остановился в самом центре и обвел глазами собравшихся. И только убедившись, что все внимательно смотрят на него, начал говорить.

Он рассказал им, что произошло. Говорил просто, четко. Не преуменьшая ужаса того, что в кампусе убит преподаватель, но и не превращая свой рассказ в мелодраму.

Было сказано достаточно, чтобы пресечь самые отвратительные измышления, но при этом соблюсти интересы следствия.

Гамаш не стал упоминать о револьвере. Сказал лишь, что профессор Ледюк убит одним выстрелом в голову.

Он ничего не сказал о карте.

– Есть вопросы? – спросил он, закончив.

Вверх взметнулась сотня рук.

– Вопрос, знаем ли мы, кто убил профессора Ледюка, не принимается, – уточнил коммандер, и большинство рук опустилось. – Как и вопрос, знаем ли мы, почему его убили.

И опять большинство рук опустилось.

– Да, кадет Тибодо?

Гамаш показал на кадета третьего курса, и тот встал:

– Когда нам можно будет вернуться в наши комнаты?

Гамаш пристально посмотрел на него:

– Вы спрашиваете, будут ли вам предъявлены обвинения на основании того, что найдено в ваших комнатах? Наркотики, например. Или алкоголь. Или похищенные экзаменационные вопросы.

Кадеты заерзали на сиденьях.

– Мы поговорим в тесной компании о наших находках, но за стены академии это не выйдет, если только мы не обнаружим каких-либо серьезных нарушений либо улик, связанных с этим преступлением.

Кадет Тибодо кивнул и сел, явно озабоченный. Но в душе он испытывал облегчение.

Поступило несколько вопросов о порядке действий, о занятиях и о том, что можно говорить семье и друзьям.

– Говорите им правду, – посоветовал Гамаш. – Некоторых из вас допросит старший инспектор Лакост и ее команда. Главным образом тех, кому читал лекции профессор Ледюк или кто встречался с…

– Лжец!

Гамаш поднес ладонь козырьком ко лбу, чтобы лучше разглядеть, кто это сказал. Но человек скрывался среди остальных.

– Если вам есть что сказать, встаньте и скажите мне в лицо, – произнес Гамаш низким, спокойным голосом, разнесшимся по всему залу.

Кадеты вертелись на своих местах, оглядывали помещение.

Гамаш ждал. Поскольку никто не поднялся, он продолжил так, словно никто и не прерывал его:

– Через час вам позволят вернуться в комнаты. Если вам известно что-то, что может помочь следствию, каким бы несущественным это вам ни казалось, храните эти сведения при себе, пока кто-нибудь из следователей не пригласит вас. К сожалению, вы получили возможность увидеть изнутри работу следственной бригады по убийству. Это непривлекательно. Это не захватывающе. Будет раскрыто многое, что люди надеялись сохранить при себе. И не только содержимое ваших комнат.

За этим замечанием последовал нервный смех. Когда он стих, коммандер продолжил:

– Не заблуждайтесь, все всплывет. Будет гораздо легче, если вы откроетесь добровольно, чем если придется вытаскивать это из вас клещами.

– Лицемер! – выкрикнул тот же голос.

На этот раз кадеты прореагировали довольно громким ропотом. Некоторые были потрясены. Другие не сдержали нервного смеха.

Коммандер Гамаш обвел собравшихся твердым взглядом, и шум постепенно смолк. Они ждали его реакции, приготовившись к взрыву.

Спустя несколько мгновений, показавшихся очень долгими, коммандер Гамаш сделал то, чего никто не ждал.

Он улыбнулся. Еле-еле заметной улыбкой. Потом улыбка исчезла, и он заговорил. И хотя говорил тихо, каждое его слово доходило до каждого в зале.

– Будьте осторожны. Это опасное время. Среди нас находится убийца. Он почти наверняка здесь, в этом зале. – Он сделал паузу, затем посмотрел на них с такой заботой, что несколько человек вздохнули, избавляясь от копившегося всю жизнь напряжения. – Подкармливать злость слишком легко. Слишком трусливо подогревать ненависть. Загляните в себя и решите, кто вы есть и кем хотите стать. В такие времена характер не создается. Он проявляется. Настало время испытаний. Время проверки. Будьте осторожны.

С этими словами Арман Гамаш сошел со сцены.

– Трус! – раздался крик ему вслед.

Слово ударилось о спину коммандера Гамаша и отскочило. Он не остановился, не помедлил, не сбился с шага.

Амелия сидела, подавшись вперед, к сцене. Даже после ухода коммандера Гамаша. Она смотрела на пустое пространство, которое он только что занимал.

Коммандер Гамаш обращал свои слова ко всем кадетам вместе и к каждому в отдельности, включая и ее. Но его глаза задержались на одном молодом человеке. И вот тогда выражение его лица изменилось. На нем появилась почти мучительная озабоченность.

Он точно знал, кто прокричал эти слова, выстрелил ими в него. И, обращаясь именно к этому человеку, Гамаш произнес: «Будьте осторожны».

– Хм, – произнесла она.

– Что? – спросил ее сосед.

– Заткнись, – сказала она, хотя и без злобы.

Она думала.

Старший инспектор Изабель Лакост, стоявшая в конце зала с Жаном Ги Бовуаром, сделала резкий вдох.

– Они не знают? – прошептала она.

– Кто он такой? – переспросил Бовуар. – Либо не знают, либо им наплевать. До появления Гамаша Серж Ледюк успешно отравлял воду в колодце, а за последние два месяца постарался добавить туда дерьма.

– И Гамаш не мог этому противодействовать? – спросила Лакост.

Зал вокруг них взорвался разговорами. Об убийце и о словах, брошенных коммандеру.

– Он решил воздержаться, – ответил Бовуар. – Он сказал, что его намеренно пытаются отвлечь, а у него слишком много дел, чтобы еще вести войну с Герцогом.

– Они дураки.

– Не все.

В то время как Лакост по вполне понятным причинам показалось, что Гамаш утратил контроль над академией, Жан Ги Бовуар увидел в этом зале кое-что другое.

Как и она, он слышал оскорбительные выкрики в адрес Гамаша. Но теперь Бовуар заметил островки тишины: некоторые кадеты задумались над тем, что сейчас произошло. Они начали развивать свое мышление.

– Ты дурак, – прошипела Хуэйфэнь.

– А что? Все так думают, – огрызнулся Жак.

– Не все. Больше не все.

Ее проницательные глаза впитывали происходящее вокруг. Отмечали зоны бездействия. В тихой задумчивости сидели довольно многие из ее товарищей.

Потом она посмотрела на Жака. Такого красивого. С прекрасным умным лицом. Мускулистого благодаря альпинизму, гребле и хоккею. В его теле крылась мощная энергия, которая казалась ей почти непреодолимой. Она мечтала потрогать рукой его тугие мышцы и даже представляла, как делает это. Она мечтала обвить его руками и ногами, и ее воображение рисовало эту картину.

Но сейчас, и уже не в первый раз, она задалась вопросом, что еще прячется в этом прекрасном теле. В этой голове. И что случится, если однажды все это выйдет наружу.

Когда Хуэйфэнь вернулась в свою комнату, ее там ждала женщина, а агент обыскивал ее комнату.

– Кадет Клутье?

– Oui.

– Я старший инспектор Лакост, отдел по расследованию убийств. Присядьте, пожалуйста.

Хуэйфэнь села на краешек кровати, не сводя глаз с агента, который просматривал содержимое ее ящиков.

Лакост уселась на стул возле письменного стола, непринужденно закинула ногу на ногу.

– Где вы находились между десятью часами вечера и двумя часами ночи?

– Здесь. В кровати.

– Одна?

– Да.

– Не вставали в туалет? Или попить воды?

– Нет, я спала. После занятий, всех этих дел и физической подготовки я была вымотана.

Лакост улыбнулась:

– Я помню. Какие у вас были отношения с профессором Ледюком?

– Я слушала его лекции. И полагаю, его можно назвать моим наставником.

– Это вы его выбрали или он вас?

Хуэйфэнь взглянула на старшего инспектора. Вопрос был непростой и неудобный.

– Он меня выбрал. На первом курсе. Он предложил мне приносить ему кофе по утрам. А спустя какое-то время стал приглашать меня к себе по вечерам.

– Для чего?

– Поговорить. Я не одна приходила, – поспешила заверить ее Хуэйфэнь, – если вы вдруг подумали. Ничего такого. Он просто говорил с нами о полицейской работе, о Квебекской полиции. Проявлял интерес к некоторым кадетам.

– Его смерть, наверное, стала потрясением, – сказала Лакост.

Однако ей было ясно, что эта молодая женщина вовсе не потрясена. И уж точно не опечалена. Но она нервничала.

– Да, – сказала Хуэйфэнь.

– Через несколько месяцев вы выпускаетесь и станете агентом Квебекской полиции. Вы знаете, как все это работает. Есть какие-нибудь идеи насчет того, кто это сделал?

– Я думаю, вы должны спросить коммандера.

– В самом деле? Почему?

– Они друг друга ненавидели. Это было понятно.

– Из чего?

– Ну, из того, что они говорили друг о друге.

– И что профессор Ледюк говорил о коммандере Гамаше?

– Что он слабак, что из-за него ослабляется и академия, и Квебекская полиция. Что он трус.

Лакост на мгновение сжала губы, прежде чем смогла заговорить.

– А что коммандер Гамаш говорил о профессоре Ледюке?

Хуэйфэнь открыла рот, потом закрыла его, судорожно вспоминая, что говорил Гамаш о Герцоге.

Она посмотрела на старшего инспектора Лакост, и та кивнула:

– Ничего, верно?

Хуэйфэнь кивнула в ответ.

– Из вас не получится хорошего агента, кадет Клутье, если вы будете принимать сплетни за истину.

Агент, обыскивавший маленькую комнату, наклонился, сказал Лакост на ухо несколько слов и передал ей что-то. Она посмотрела на лист бумаги и поблагодарила его.

– Пожалуйста, возьмите с собой то, что может вам понадобиться для ночевки в другом месте, – сказала она, вставая. – И пожалуйста, захватите с собой вот это.

Она протянула ошеломленной молодой женщине карту Трех Сосен и вышла.

Инспектор Бовуар как раз выходил из комнаты Жака Лорена, расположенной дальше по коридору.

– Я практически не сомневаюсь, что это он выкрикивал оскорбления в адрес месье Гамаша, – сказал Бовуар, когда два следователя поравнялись в коридоре.

– Почему?

– Почему я так думаю или почему он это сделал?

– И то и другое.

– Потому что он один из тех, кого Ледюк создал по своему подобию. Был его прислугой на первом курсе.

– Как и кадет Клутье. – Она махнула в сторону комнаты Хуэйфэнь. – Карта нашлась?

– Да. Она у него.

– Карта кадета Клутье тоже у нее. Значит, две есть.

– Я ему сказал, чтобы он собрал вещи для ночевки и взял с собой карту, но не сообщил, куда он поедет. Этот маленький говнюк выглядел довольно испуганным.

– Если они считали Ледюка своим наставником и уважали его, то почти наверняка убийцы не они, – заметила Лакост.

– Я бы такого варианта не исключал, – возразил Бовуар. – Преклонение у молодых людей может очень быстро переходить в ненависть. Если Ледюк нашел себе новых фаворитов.

– Например, двух других кадетов, – подхватила Лакост. – Новеньких.

– Может быть.

– Ты поговори с молодой женщиной, – сказала Лакост. – А я еще раз с Натаниэлем Смайтом. Проверю, нашел ли он свою копию карты.

Натаниэль показал карту.

– Bon. – Лакост взглянула на карту и вернула ему.

Итак, три карты в наличии.

– Когда вы встречались с Сержем Ледюком по вечерам, чем вы занимались?

Лицо молодого человека запылало.

– Откуда вы знаете, что я с ним встречался?

– Я говорила с другими кадетами.

– Мы приходили группой, – сказал Натаниэль. – Это случалось нечасто, когда Герцог приглашал нас.

– И всегда присутствовали другие? Никаких встреч наедине?

– Никогда.

– А вчера вечером?

– Я поужинал, потом мы играли в хоккей, потом я вернулся сюда и стал делать домашнее задание. Мы должны были провести пошаговое расследование кражи со взломом.

– Когда вы легли спать?

– Кажется, около одиннадцати.

– По вашим наблюдениям, кто-нибудь проявлял особую неприязнь к профессору Ледюку?

– Он был не из самых популярных преподавателей, – сказал Натаниэль. – Но его уважали.

– Уважали или боялись?

Натаниэль молчал.

– А вы? Что чувствовали вы?

– Я его уважал.

– За что?

– Я… Я…

– Вы его боялись, верно? – тихо спросила она.

– Нет! Я был благодарен за то, что он меня выбрал.

Лакост кивнула. Возможно, это правда. Если Герцог стал его наставником, то другие кадеты, вероятно, оставили парня в покое. Но Ледюк, конечно же, знал, что в свое время он отказал в приеме этому пареньку, а коммандер Гамаш собственной властью изменил его решение.

Не поэтому ли Ледюк пригласил его? Потому что Гамаш отдал ему предпочтение? Ледюк хотел изгадить все, что заслужило особое внимание коммандера?

– Пожалуйста, соберите вещи, необходимые для того, чтобы несколько ночей провести в другом месте, – сказала Лакост, вставая. – И возьмите с собой карту.

Натаниэль тоже поднялся:

– Что? Почему?

– Вас учили оспаривать приказы?

– Нет.

– Тогда, пожалуйста, делайте то, что я сказала.

– Она где-то здесь, – сказала Амелия.

Сначала агент Квебекской полиции, а теперь и она сама обшаривала комнату под наблюдением Жана Ги Бовуара.

Это не заняло много времени. В комнате было мало мебели. Кровать, письменный стол. Комод с ящиками и небольшой шкаф, в котором висела форма академии.

Ящики комода были пусты, кроме одного, – там лежали носки, трусики, бюстгальтеры.

Зато здесь было много книг. Они стояли на полках над столом, на полу, у стен. Амелия сама сделала полки из кирпичей и старых досок.

Она открывала каждую книгу, встряхивала ее. Но изнутри ничего не вылетало.

– Хватит, – сказал Бовуар. – Карты здесь нет.

Он показал ей на кровать, и она села. Бовуар подтащил стул поближе, сел, наклонился к Амелии и тихо спросил:

– Так где же она?

– Не знаю.

Девушка казалась искренне взволнованной.

Бовуару не нравилось то, что он видел, глядя на Амелию Шоке, однако он не мог не признать, что с самого начала занятий кадет Шоке никогда не притворялась кем-то другим.

Это бодрило и тревожило одновременно.

Но это вовсе не означало, что она не способна лгать.

– Вы отдали карту профессору Ледюку?

– Что? – удивилась Амелия. – Нет, конечно нет. С какой стати?

– Когда вы видели ее в последний раз? – спросил Бовуар.

– Не знаю.

– Постарайтесь вспомнить, кадет.

До сих пор этот симпатичный преподаватель никем другим для нее и не был. Просто преподавателем. Он читал курс «Оперативная работа на месте преступления и ее методы». Еще Амелии было известно, что он заместитель коммандера Гамаша, второе лицо в академии.

И его зять. Она узнала это, когда увидела фотографию в доме коммандера. И хранила тайну, чтобы воспользоваться ею в moment juste.

Но Амелия никогда не думала о нем как о полноценном инспекторе отдела по расследованию убийств и одном из старших офицеров Квебекской полиции. Она даже не знала о нем ничего такого.

До этого момента.

На ее глазах преподаватель превратился в важного инспектора.

Амелия покачала головой и всплеснула руками от отчаяния:

– Я не знаю, где она.

– Профессор Ледюк просил вас прислуживать ему, – сказал Бовуар.

– Он не просил, – возразила она. – Он приказал. И никогда не называл это «прислуживать». Это была честь, возможность.

– А вы тоже так на это смотрели?

– У меня и выбора-то особого не было. Я просто делала, что мне говорили.

– Непохоже, чтобы он вам нравился.

– Мне никто не нравится, – сказала Амелия.

– Вы испытывали к нему неприязнь?

– Я ни к кому не испытываю неприязни.

– Правда? – спросил он. – Вы выше человеческих слабостей?

– Послушайте, я здесь для того, чтобы научиться быть агентом Квебекской полиции. А не заводить дружбу.

– Вы знаете, что вам много лет придется работать с теми, с кем вы сейчас учитесь? Может, вам стоит научиться дружить с ними. И даже проявлять неприязнь.

– Да, сэр.

Бовуар посмотрел на нее и увидел в ее глазах ум. И если не страх, то озабоченность.

Он знал, что у нее есть причины для беспокойства. Также как и для опасений.

Ее карта пропала. Либо она отдала ее убитому, либо кто-то взял карту у нее и подложил в ящик к Ледюку. В любом случае внимание фокусировалось на ней. Кадет Шоке оказалась в перекрестье прицела. Бовуар понимал это. И конечно, она тоже понимала.

– Соберите, пожалуйста, какие-нибудь вещи. Несколько ночей вы будете ночевать не здесь. Агент проводит вас.

– Зачем? Из-за карты?

Это был вопрос вдогонку, но ответа Амелия не получила.

– Можно войти? – спросила Лакост, стукнув один раз и открыв дверь. – Вы уже встретились с мэром и шефом полиции?

Гамаш встал из-за стола и пригласил ее сесть в кресло у дивана, а сам занял другое.

– Oui. Бедняга. Я ему сочувствую. В последние месяцы я пытался вернуть доверие мэра. И наконец на последнем городском собрании, невзирая на доводы советников, он одобрил волонтерскую программу с академией, а тут такое случилось.

– Но академия и город никак не связаны, – сказала Лакост.

– Нет, но академия предстает в очень плохом свете, ты так не считаешь? Убили одного из наших преподавателей! Разве теперь люди поверят мэру, что для детей здесь безопасно и они могут использовать наш бассейн или хоккейную площадку?

– Понимаю, – сказала она.

Было ясно, что Гамаш искренне расстроен. Но, как подозревала Лакост, отнюдь не тем, что произошло жестокое убийство одного из коллег. Его печалило, что этот хороший человек, нынешний мэр, и дети района ущемлены в своих правах, и опять Сержем Ледюком.

– Шеф полиции настроен более оптимистически, – сказал Гамаш. – Предлагает помощь.

Изабель Лакост разгладила стрелочки на брюках, потом посмотрела на бывшего шефа:

– Я даже не представляла, что тут такое враждебное окружение, patron.

Он улыбнулся:

– Если откровенно, я тоже. Я рассчитывал встретить здесь сопротивление, и, Господь свидетель, я его встретил. Я предполагал, что Серж Ледюк попытается отравлять и контролировать атмосферу в кампусе. И он это делал. Я предполагал, что кадеты третьего курса будут потерянным поколением. Так оно и есть. Почти.

Он посмотрел на нее и немного помедлил.

– Ты знаешь, почему в вооруженные силы набирают восемнадцатилетних?

– Потому что они молоды и здоровы? – спросила Лакост.

– Здоровее, чем в двадцать три? Нет. Потому что они податливы. Восемнадцатилетнего можно заставить поверить почти во что угодно и сделать почти что угодно.

– То же относится к уличным бандам и террористическим организациям, – сказала Лакост. – Им нужны молодые.

Эта мысль заставила ее остановиться. Слова вырвались случайно, но для их осмысления потребовалось некоторое время. Серж Ледюк, по сути, превратил полицейскую академию в тренировочную базу террористической организации.

За несколько лет он испортил отличное в прошлом учебное заведение. И не только саму академию, ведь ее выпускники становились агентами Квебекской полиции. И поднимались по карьерной лестнице. Нет, не в будущем. Уже сегодня. Они уже служили в полиции.

А что хуже всего, молодые выпускники не видели ничего плохого в том, что делали. Или собирались делать. Поскольку им сказали, что такое поведение правильно.

Арман Гамаш не случайно согласился занять пост главы академии. Выправить ситуацию. И для этого ему было необходимо остановить Сержа Ледюка.

Арман Гамаш поднялся и пошел к своему столу.

Изабель Лакост невольно насторожилась. Такая настороженность свойственна хорошо подготовленным и чутким офицерам.

Серж Ледюк был остановлен. Полностью и окончательно.

Но не руками месье Гамаша, сказала она себе. Он не имеет к убийству никакого отношения. Ни малейшего.

Арман Гамаш достал из стола папку и вернулся на прежнее место.

– Вы могли бы уволить его, patron, – сказала Лакост. – Вам, возможно, не удалось бы уволить его за коррупцию, но как минимум вы бы помешали ему и дальше приносить вред.

– Увольнение Ледюка ничего не решало. Просто те же проблемы были бы переложены на кого-то другого. Ледюки в этом мире всегда будут находить сочные пастбища. Если не в полиции Квебека, то в полиции другой провинции. Или в частном детективном агентстве. Нет. Хватит – значит хватит. Этому нужно было положить конец, и людям, которых он успел коррумпировать здесь, в Квебекской полиции, пришлось бы усвоить, что его философия более неприемлема.

– Как же вы собирались это сделать, сэр?

Он посмотрел на нее внимательно и с легким недоумением:

– Я правильно тебя услышал? Ты предполагаешь, что я мог остановить его пулей посреди ночи?

– Я должна спросить, – сказала Лакост. – А вы – ответить. Я не веду пустые разговоры.

– И я тоже, – сказал Гамаш, откидываясь на спинку кресла. – Ты думаешь, я способен на хладнокровное убийство?

Она помедлила, глядя ему в глаза.

– Да, думаю.

Они долго сидели молча, глядя друг на друга.

– Если уж на то пошло, я думаю, что тоже на это способна, – добавила Лакост.

– При соответствующих обстоятельствах, – произнес Гамаш, задумчиво кивнув.

– Oui.

– Вопрос в том, что считать соответствующими обстоятельствами, – сказал Гамаш.

– Вам, вероятно, стало ясно, patron, что Серж Ледюк выигрывает. Он уже испортил кадетов выпускного курса. Вы сами сказали, что они неисправимы…

– Я сказал, почти неисправимы. Я еще не махнул на них рукой.

– Тогда почему вы сами не преподаете на выпускном курсе? У вас пока только первокурсники.

– Верно. Я дал старшим кое-что получше. Человека, который может научить их большему, чем я.

– Жана Ги? – спросила она, даже не пытаясь скрыть сомнения.

– Мишеля Бребёфа.

Изабель Лакост замерла. Будто что-то ужасное вползло в комнату и она не хотела привлекать его внимание.

Наконец она заговорила:

– Известного предателя?

– Пример, – поправил ее Гамаш. – Наглядный пример того, к чему может привести порча. Она забрала у Мишеля Бребёфа все, что было для него важно. Коллег, друзей, самоуважение. Карьеру. Семью. Он потерял все. Серж Ледюк обещал кадетам власть и вознаграждение. Мишель Бребёф – реальный образец того, что на самом деле происходит с коррумпированными офицерами полиции.

– Он знает об этом?

– Он знает, что получил шанс искупить свою вину. Закрыть ворота.

Изабель слегка наклонила голову набок, не поняв аллюзию.

– А что, если он не станет и пытаться искупать вину? – спросила она. – Что, если он видит в этом шанс вернуться? Что, если он вернулся к прежнему и нашел здесь благодатную почву для себя? Вас не тревожит, что соединение Мишеля Бребёфа, Сержа Ледюка и кадетов, которые легко поддаются на их уловки, может обернуться катастрофой?

– Конечно тревожит! – рявкнул Гамаш, но тут же взял себя в руки. Он посмотрел на нее острым взглядом, в глубине которого таился гнев. – Даже не думай, что это не тревожит меня каждое мгновение каждого дня. Но как тушат пожар? Другим пожаром.

– Управляемым огнем, – уточнила Изабель Лакост и повторила, понизив голос: – Управляемым.

– Ты намекаешь, что я потерял управление?

– Из академии вывозят тело в морг, а ваши кадеты освистывают вас. – Она вздохнула. – Да, мне кажется, вы потеряли управление. И пожалуйста, знайте: я говорю это с глубочайшим уважением к вам. Если кто и мог бы решить проблемы академии, то только вы.

– Однако ты считаешь, что я усугубил ситуацию?

Она открыла рот и тут же закрыла его.

– Я не собираюсь сидеть здесь и рассказывать тебе, что убийство Сержа Ледюка входило в мои планы, – сказал Гамаш. – Или что я думал хоть о чем-то отдаленно похожем. Но я не отступлю. Ты никогда не убегала от трудностей, Изабель. Даже когда могла. Даже когда тебе следовало так поступить, чтобы спасти себя.

Он улыбнулся, глядя на нее темно-карими глазами. Ей вспомнилось, как он смотрел на нее, когда умирал на полу заброшенной фабрики, а она, Изабель, отчаянно пыталась остановить кровь. Отовсюду раздавались автоматные очереди, пули крошили стены вокруг, в воздухе висела пыль, слышались крики и стоны умирающих.

Она оставалась с ним. Держала его за руку. Слушала то, что могло (и оба это знали) стать его последними словами: «Рейн-Мари».

Он передал это имя Изабель Лакост. А с ним – свое сердце и душу. Все свое счастье и просьбу о прощении. «Рейн-Мари».

Гамаш выжил. И Изабель не пришлось передавать его последние слова адресату.

– Я не убегу и сейчас, – сказал он. – Мы доведем дело до конца.

– Oui, – сказала она.

– Мы попадали в переделки и похуже, правда, Изабель?

Она улыбнулась:

– Попадали. По крайней мере, кадеты не вооружены и не стреляют в нас. Пока.

Гамаш хрипловато хохотнул:

– Я попросил шефа полиции забрать все боеприпасы из оружейной комнаты. Оружие остается, но стрелять будет нечем.

Ее улыбка померкла.

– Я шутила. Неужели вы и вправду ожидаете бунта в таком масштабе?

– Я не ожидал убийства, – ответил Гамаш. Еще никогда он не был так серьезен. – Кадеты должны быть в безопасности. Единственное, что опаснее убийцы, – это убийца, загнанный в угол. В данном случае он загнан в угол внутри академии. И нужно сделать так, чтобы в его распоряжении не могло оказаться оружия.

– Или армии, – сказала Лакост, вспоминая реакцию аудитории. – Серж Ледюк имел немало сторонников.

– Верно. Но ты видела хоть каплю скорби?

Этот вопрос застал Лакост врасплох, и после краткого размышления она отрицательно покачала головой:

– Нет.

– Нет, – подтвердил Гамаш. – Проблема с пузырьками с державных уст.

– С державных уст?

– Их всех ждет эта же судьбина, – сказал Гамаш. – Если бы Жан Ги был здесь, он бы оценил эти слова по достоинству.

– Еще одно стихотворение? – спросила Лакост, не сомневаясь, что так оно и есть.

– Мм, Джонатан Свифт.

Он протянул ей папку, которую извлек из ящика стола.

– Что это?

– Пистолет, который я держал приставленным к виску Сержа Ледюка, – ответил Гамаш. – Прочти и скажи мне, что ты думаешь.

Лакост взяла папку и поднялась:

– Merci. Прочитаю. Есть какой-нибудь свободный кабинет?

– Зал заседаний напротив.

– Отлично.

Хотя она и встала, Гамаш остался сидеть. Поняв намек, Лакост опустилась на прежнее место:

– Что-то еще?

– Кое-что политического свойства, но найти убийцу это, к сожалению, не поможет, – сказал Гамаш. – Некоторые соображения по руководству отделом. В особенности таким известным, как отдел по расследованию убийств.

– Да?

– Должно быть видно, что правосудие совершено.

– Согласна.

Старая мудрость, даже затертое клише, а Гамаш не имел склонности фонтанировать банальностями. И если говорил что-то подобное, то в качестве преамбулы.

– «Правосудие должно быть не только совершено, – процитировала Лакост, – но и должно быть видно, что оно совершено». Вы это к чему? Мне следует созвать пресс-конференцию?

– Что ж, это неплохая мысль, однако я имел в виду кое-что более конкретное. Это Полицейская академия Квебека. Все преподаватели – бывшие полицейские, или полицейские в отпуске, как инспектор Бовуар, или люди, работающие в полиции по контракту. Я – бывший глава отдела по расследованию убийств. Твой бывший босс.

И тут старший инспектор поняла.

– Получается, что Квебекская полиция расследует Квебекскую полицию.

– В деле об убийстве.

Она кивнула, обдумывая это:

– Вы считаете, что я должна обратиться к старшему суперинтенданту Брюнель и попросить, чтобы она привлекла стороннее полицейское агентство для проведения расследования?

– Non, – покачал головой Гамаш. – Не для проведения расследования. Против этого ты должна возражать. Просто скажи, чтобы прислали стороннего следователя. Кого-то, кто смог бы подтвердить справедливость твоих выводов.

Лакост задумалась, и ее размышления были не из приятных.

– Вы когда-нибудь делали это?

– Дважды. Радости мало. Но таковы требования. И лучше, чтобы инициатива исходила от тебя, а не была навязана сверху. Подозреваю, что старший суперинтендант Брюнель сейчас подумывает о чем-то подобном.

Лакост вытащила телефон и нашла номер главы Квебекской полиции.

– Мне попросить прислать кого-то конкретного?

– Нет, – ответил Гамаш, вставая. – Это бы вызвало недоумение. Ты должна принять то, что она решит. А сейчас я тебя покину.

Он вышел в приемную в тот момент, когда там появился Жан Ги.

– Они отправились в Три Сосны, patron.

– Хорошо. Merci.

Теперь, вблизи, Бовуар увидел, как переживает Гамаш.

– У меня есть кое-что, – сказал Жан Ги. – Одна из карт пропала.

– Чья?

– Готки.

– Амелии?

Бовуар поднял брови, пораженный такой фамильярностью:

– Да, кадета Шоке.

– И как она это объяснила?

– Она казалась удивленной. Отрицала какие-то особые отношения с Ледюком, кроме обязанности приносить кофе по утрам и приходить на нерегулярные собрания с другими в его квартире.

– Значит, это правда, – сказал Гамаш. – Она была одной из них.

Гамаш глубоко вздохнул и выдохнул, открыл дверь и выглянул в коридор, который недавно кишел кадетами, а теперь был пуст.

Он пробормотал тихо, почти неслышно:

– Что же я наделал?