Глава одиннадцатая
Прошла еще неделя, и они целиком ушли в учебу.
Некоторые кадеты старших курсов продолжали ворчать, но все меньше и меньше. Не обязательно потому, что они примирились с реалиями нового положения, просто были слишком заняты, чтобы сетовать.
Однажды ранним утром Гамаш разговаривал по телефону с Рейн-Мари из своей квартиры. Накануне вечером он встречался кое с кем и решил переночевать в академии.
– Я говорила тебе, что Клара вчера обзавелась щенком? – спросила Рейн-Мари.
– Из того выводка, о котором она говорила? Так уже сколько времени прошло.
– Нет, Билли Уильямс нашел этих в мусорном бачке.
Гамаш глубоко вдохнул и выдохнул слово «люди». Не в качестве приговора, скорее выражая удивление. Как в одной породе может соединяться столько намеренной жестокости и столько доброты?
– Клара взяла одного щеночка. Назвала его Лео. Он очаровательный. Но есть кое-что…
Это все, что она успела сказать. На другом конце линии она услышала отдаленный крик. Слов Рейн-Мари не разобрала, но панику распознала.
– Мне нужно идти, – сказал ее муж, и в трубке воцарилась тишина.
Гамаш натянул халат на пижаму, выскочил в коридор и побежал в сторону крика, который становился все громче.
Один голос. Мужской. Молодой. Испуганный. Ужас эхом отражался от мраморных стен и пола, усиливался.
– Помогите! – звал голос. – Помогите! – Третий слог удлинялся. – Помоги-и-и-и-ите! – Скорее звук, чем слово.
Другие преподаватели выбегали из своих комнат и следовали за Гамашем. Пробегая мимо двери Жана Ги, он, не останавливаясь, стукнул по ней кулаком.
Он услышал, как сзади открылась дверь и знакомый голос сонно произнес:
– Какого… Господи Исусе!
Крики впереди прекратились. Однако коридор был по-прежнему заполнен страхом.
Гамаш завернул за угол и увидел Натаниэля Смайта, прижавшегося спиной к стене. На полу лежал поднос с разбитым стеклом и фарфором вперемешку с едой.
Встав перед парнем, чтобы перекрыть поле его зрения, Гамаш быстро, опытным взглядом оценил его состояние.
– Ты не ранен? – спросил он.
Натаниэль, которому никак не удавалось сфокусировать на Гамаше широко раскрытые глаза, покачал головой.
– Присмотрите за ним, – велел Гамаш кому-то, кто первым оказался рядом с ним. – Отведите ко мне. Не выпускайте из виду.
– Что случилось? – спросил Жан Ги Бовуар, останавливаясь рядом с Гамашем.
Появлялись другие преподаватели, вытягивали шею, пытаясь увидеть, что случилось. Но коммандер загораживал от их взгляда открытую дверь и то, что за ней.
Он и сам еще не видел, что там, но, как только Натаниэля увели, он повернулся в ту сторону.
– Вызови полицию, – сказал он Бовуару, продолжая смотреть в комнату. Потом добавил: – Вызывай Изабель Лакост.
– Oui, patron.
Бовуар ничем не выдал своего удивления. Хотя слово «потрясение» было бы точнее.
Он знал, что это означает. Что видит Гамаш.
Жан Ги побежал в свою комнату – звонить. В коридоре он встречал встревоженных, взбудораженных людей, спрашивающих, что случилось.
Приходило все больше преподавателей, а за ними – другой персонал, а за ними стали подтягиваться первые из кадетов.
– Заприте двери академии, – приказал Гамаш двум из преподавателей. – Никому не входить и не выходить.
Они поспешили выполнить приказ.
Другие преподаватели толпились в коридоре, пытаясь разглядеть, что произошло в комнате. Но Гамаш загораживал им вид.
– Старшие преподаватели курсов, – сказал он, обведя взглядом людей в коридоре.
Вперед вышли три преподавателя:
– Да, коммандер.
– Убедитесь, что кадеты в безопасности. Соберите их в столовой и пересчитайте по головам. Пусть остаются там. Накормите их завтраком, но пусть никто не покидает помещение до моего распоряжения. – Он окинул преподавателей пристальным взглядом. – Понятно?
– Понятно.
– Тогда быстро. Если кто-то отсутствует или ранен, мы должны это знать.
Преподаватели разделились, загоняя сопротивляющихся кадетов обратно в жилые помещения.
Коммандер Гамаш так пока и не зашел в ту комнату.
– Профессор Маккиннон, возьмите двух ассистентов и соберите всех сотрудников. Секретариат, технический персонал, работников кухни. Всех. Направьте их тоже в столовую. Попросите руководителей служб подтвердить, что все люди в здании им известны и никто не отсутствует.
– D’accord, коммандер.
Она поспешила по коридору. Рядом с Гамашем остался только один преподаватель.
– Арман, а мне что делать?
– Ничего, – был короткий ответ.
Мишель Бребёф отошел в сторону, наблюдая за Гамашем, который уставился в комнату.
– Вообще-то, кое-что ты можешь сделать, – сказал Арман, взглянув на Мишеля. – Вызови врача.
– Да, конечно.
Бребёф быстро пошел по коридору, хотя и знал, что получил самое маловажное и несрочное из заданий. По приказам и действиям Гамаша он понял, что нужды во враче нет.
– Изабель выехала, – сообщил Бовуар, вернувшись к Гамашу и подивившись опустевшему коридору.
Они одновременно посмотрели на часы.
Двадцать три минуты седьмого.
Вокруг царила тишина. Если не считать тихого звука, похожего на тоненький скрип. Гамаш и Бовуар оглядели коридор. Он оставался пустым. Но звук приближался.
Потом из-за угла появился Гуго Шарпантье в кресле-каталке.
– Что случилось?
Увидев лицо Гамаша, он остановил коляску:
– Все настолько плохо?
Гамаш не шелохнулся.
– Где остальные? – спросил Шарпантье.
– Блокируют здание. Персонал и кадеты собираются в столовой.
– А обо мне забыли, – посетовал Шарпантье. Он хотел подъехать ближе. – Могу я чем-нибудь помочь?
– Non, merci. Присоединяйтесь к остальным, пожалуйста.
Шарпантье развернул коляску, и Гамаш удивился, почему же они забыли про этого преподавателя. Ему стало неловко, но пока он отодвинул эту мысль на задний план. Как легко не заметить человека! Он подумал о том, какие дела могут сойти с рук человеку-невидимке.
Еще он отметил, что кресло Шарпантье поскрипывает на ходу. Прежде Гамаш не обращал на это внимания.
Потом он повернулся к двери и тому, что находилось за ней.
Точнее, кто находился за ней.
На полу лежал, скорчившись, Серж Ледюк.
Случившееся не вызывало сомнений. Об этом говорили положение тела и кровь. Убит выстрелом в голову. Рядом лежало оружие.
И хотя по остановившимся глазам, открытому рту и бледности лица, не говоря уже о ране, было ясно, что Ледюк мертв, Гамаш все же наклонился и попытался нащупать пульс. На его руке осталась кровь, которую он отер носовым платком.
Жан Ги опытным взглядом обвел комнату, потом повернулся к спальне.
Гамаш коротко кивнул, и Бовуар быстро прошел туда.
– Ничего, – раздался его голос через несколько секунд.
– Достаточно, – сказал Гамаш от дверей спальни, когда увидел, что Бовуар выдвинул ящик ночного столика. – Убийца вряд ли там спрятался. Оставь это Лакост и криминалистам.
Бовуар закрыл ящик, но Гамаш успел обратить внимание на нечто не замеченное Жаном Ги.
То, что лежало в ящике. Даже с такого расстояния перепутать это с чем-то другим было невозможно.
– Как бы нам ни хотелось начать расследование, мы должны подождать. Позвони Изабель еще раз и сообщи о новых подробностях. Она вот-вот должна быть здесь с командой. Будь добр, пройди к входной двери, дождись ее и приведи сюда.
– Сейчас?
– А разве будет для этого время лучше?
– Вы не хотите, чтобы я помог здесь?
– Здесь мы ничем не в состоянии помочь. Мне нужен врач, чтобы подтвердил факт смерти. Ты ведь знаешь процедуру. Я закрою дверь и буду ждать твоего возвращения со старшим инспектором Лакост.
Бовуар посмотрел на тело:
– Самоубийство?
– Может быть, – сказал Гамаш. – Тебе ничего не кажется странным?
Бовуар внимательнее оглядел комнату:
– Oui. Оружие. Не с той стороны. Если бы он убил себя, оружие лежало бы со стороны входной раны.
Гамаш задумчиво кивнул.
Бовуар ненадолго забежал в свою комнату, чтобы одеться поприличнее.
Когда он шел назад по коридору, дверь в комнату Ледюка была закрыта, а Гамаша нигде не было видно.
Арман стоял над телом Сержа Ледюка, стараясь не испортить улики больше, чем он уже успел.
Он запоминал расположение мебели, занавесей, книг. Золы в камине.
Но его взгляд то и дело возвращался к телу и оружию. Как сказал Жан Ги, оружие лежало не с той стороны.
Да, странно, что оно оказалось там. Но еще более странно то, что его, вероятно, положил туда убийца.
Потому что это было убийство. А значит, был и убийца. И вместо того чтобы придать случившемуся вид самоубийства, как поступил бы любой разумный преступник, этот постарался, чтобы у следователей не осталось никаких сомнений.
Смерть Ледюка наступила в результате чьих-то преднамеренных действий.
Вот что показалось странным бывшему главе отдела по расследованию убийств. Очень странным. Не тело. Даже не тот факт, что Сержа Ледюка убили. А поведение убийцы.
Гамаш стоял и смотрел. Но не на тело. Теперь его внимание привлекла спальня. Он понимал, что не должен этого делать, но все же прошел туда и выдвинул ящик ночного столика.
Он заглянул внутрь, и лицо его помрачнело еще больше.
Послышалось электронное жужжание, затем щелчок, и дверь академии открылась. Старший инспектор Лакост быстро вошла внутрь. Быстро не потому, что дело требовало срочности, а потому, что на улице стоял лютый холод.
Сырой ветер гулял по равнине, на сотни миль разнося влагу тающих снегов и льда и пробирая до костей.
Первоначальное сообщение инспектора Бовуара было кратким. В академии умер человек. Ни кто. Ни как. Бовуар даже не намекнул на убийство, хотя тот факт, что на место происшествия вызвали ее, главу отдела по расследованию убийств, сам по себе говорил о многом.
Еще она знала, что жертвой стал не коммандер Гамаш. Бовуар сказал бы ей об этом, если не словами, то интонациями голоса.
Когда Изабель Лакост села в машину (за рулем сидел один из агентов полиции, а сзади ехал фургон с криминалистами), Бовуар позвонил ей еще раз.
– Расскажи мне, что ты знаешь, – попросила она.
Жан Ги не смог сдержать улыбку. Понимает ли Изабель, что она в точности повторяет слова, которыми старший инспектор Гамаш начинал каждое расследование убийства?
«Расскажите мне, что вы знаете».
Он рассказал ей, что знает, а она слушала и делала пометки в своем блокноте. Потом отложила блокнот и стала просто слушать.
– Убийца? – спросила она, когда он закончил.
– Никаких следов, – ответил Бовуар. – Кадеты и персонал в столовой. Академия заперта, сейчас всех пересчитывают по головам.
– А тело?
– С ним коммандер Гамаш – ждет врача. Он запрет дверь и будет ждать тебя, после того как получит подтверждение смерти.
– Я позвонила коронеру. Она тоже скоро появится.
– Bon. Первая проверка показала, что отсутствующих нет и очевидных подозреваемых тоже. Никого с пятнами крови на руках.
Это была не шутка. Кровь на руках убийцы не могла не остаться. И не только кровь. Приставить вот так пушку к виску Ледюка и выстрелить…
Бовуар допросил ночную охрану и персонал, но не слишком пристрастно. Только чтобы выяснить, видели ли они что-то такое, что требует немедленных действий.
Они ничего не видели.
Отсюда следовал естественный вывод.
Убийца не выходил и не входил. Потому что уже был внутри, скрывался в стенах академии.
Изабель Лакост шла рядом с Жаном Ги Бовуаром по пустынным коридорам. Криминалисты шагали следом, стуча каблуками по мраморному полу.
Изабель впервые приехала в новую академию, и все здесь вызывало ее любопытство. До нее доходили слухи об излишествах. О том, что проект далеко вышел за рамки бюджета.
Раздавался и тихий шепоток об откатах, взятках, липовых контрактах. Но ничего доказательного. Скорее всего, по той причине, что полиции и правительству Квебека потребовалось разбирать завалы более существенные и насущные.
Но теперь эти кучи merde находились под контролем. Те, кого поймали за руку в связи с коррупционным скандалом в полиции и правительстве, умерли, были посажены или уволены. И, как подозревала Изабель, луч прожектора медленно перемещался к академии.
Не поэтому ли Арман Гамаш возглавил ее?
Не это ли стало причиной сегодняшнего преступления?
Она поняла, что связала между собой два факта, и решила остановиться. Слишком рано делать какие-то выводы.
Они свернули за угол и увидели мужчину, стоящего возле двери. У его ног валялся поднос, битое стекло и фарфор.
Подойдя ближе, Изабель Лакост узнала его.
Не Арман Гамаш. Это был суперинтендант Бребёф. Она проверила себя еще раз. Точно Бребёф, только постаревший. И уже не суперинтендант. Хотя она привыкла видеть его в той, прежней роли – автоматическая реакция, так сказать. Старые привычки. Очень опасные. Как и сам он.
Бребёф стоял в одиночестве посреди широкого коридора и казался потерянным или брошенным.
Изабель чувствовала, что отвращение в ней нарастает с каждым шагом. Она не думала, что это отражается на ее лице, хотя могло и отразиться. Бребёф чуть подался назад и кивнул ей, но руки не предложил. Видимо, опасался, что она ответит отказом в присутствии такого количества свидетелей.
– Старший инспектор Лакост, – сказал он. – Какое ужасное дело.
– Да.
Он сильно постарел за те несколько лет, что она не видела его. Лакост знала, что прежний суперинтендант Квебекской полиции – ровесник Гамаша, но теперь он казался ей лет на десять – пятнадцать старше. Хотя он никогда не отличался крепким сложением, в нем чувствовалась какая-то жилистая жизненная сила, которой многие восхищались. Включая и Изабель.
Но теперь он казался высохшим. Выжатым.
– Коммандер Гамаш внутри, с телом.
– Я так и думала, – сказала старший инспектор Лакост. – А вы почему здесь?
Он слегка ощетинился, но только слегка. Инстинктивная реакция влиятельного прежде человека.
– Месье Гамаш попросил меня вызвать доктора академии. Я вызвал. Доктор подтвердил смерть профессора Ледюка.
– Доктор все еще в комнате?
– Нет, он подтвердил смерть и сразу же ушел.
Изабель Лакост продолжала смотреть на него, а ее команда стояла сзади с инструментами наготове.
Те, кто знал, кем этот человек был прежде, не скрывали любопытства.
Бребёф расправил плечи, но стал выглядеть еще более жалким. И Изабель показалось, что он знает, какое впечатление производит. И делает это намеренно.
А намерение было очевидным.
Всегда проще, даже естественнее, отмахнуться от тех, кто выглядит жалким. Не принимать их всерьез и определенно не видеть в них угрозу. Возникает вполне объяснимое желание избавиться от их общества. Жалкие люди легче становятся жертвой жизненных перипетий. И если вы стоите рядом с таким человеком, то тоже можете стать жертвой. Принимаете на себя сопутствующие риски.
– Я остался на случай, если ему что-нибудь понадобится, – сказал Бребёф.
И на ее глазах Мишель Бребёф превратился в нечто иное. Не опозоренный человек, а любимый некогда старый приятель, ожидающий внимания хозяина. Улыбки, дружеского похлопывания по плечу. Даже пинка.
Чего угодно.
Бребёф очень тонко давал понять, что видит себя преданным слугой, а Гамаша – жестоким хозяином. На Изабель это не произвело впечатления. Она знала правду. Однако подозревала, что кто-нибудь может купиться.
– А это что? – Она показала на поднос, тост и битое стекло.
– Тело нашел один из кадетов, – сказал Бовуар, шагнув вперед, чтобы ответить на вопрос. – Он уронил поднос. Мы не стали его трогать.
– Возьму образцы, – сказал один из криминалистов, чем и занялся.
Другой стал снимать отпечатки пальцев и образцы ДНК с дверной ручки, третий принялся фотографировать. А Лакост задумалась о трансформации, произошедшей с Мишелем Бребёфом.
Леопард не может поменять рисунок пятен на шкуре, но прежний суперинтендант никогда не был леопардом. И тогда, и теперь он был и будет хамелеоном.
Когда криминалисты закончили, она перешагнула через поднос, с облегчением покидая общество Бребёфа. Мертвое тело было предпочтительнее живого Бребёфа.
Хотя Изабель Лакост была готова к тому, что ей предстоит увидеть, насильственная смерть продолжала удивлять ее. И она явно удивила Сержа Ледюка.
