Все лето и осень Орри с тревогой наблюдал за тем, как идея сецессии распространялась в настроениях людей, словно эпидемия. Хантун разъезжал по всей Южной Каролине и по соседним штатам и выступал перед толпами людей – в церквях, на пикниках и в залах собраний. Он настойчиво добивался членства в Африканской ассоциации трудовых ресурсов, которая была создана для возобновления работорговли. Он продолжал настаивать на создании отдельного южного правительства, ссылаясь на любые доводы – от фразы Сьюарда о «неотвратимости конфликта» до аргументов, почерпнутых в небольшой книге Хинтона Хелпера, о которой, разумеется, никогда не упоминал.

Орри восхищался энергией своего зятя, но не его взглядами. Эштон, которая всюду следовала за мужем, восхищала его не меньше.

Некоторые события осени удивили Орри. Они были, казалось бы, несопоставимы и в то же время очень важны. В Колумбии сенатор Уэйд Хэмптон умолял законодательное собрание штата не выходить из Союза. При этом он также возражал против возобновления ввоза рабов из Африки. Его высказывания напечатали все газеты, а плантаторская аристократия штата с презрением произносила его имя. И в то время как его личная популярность стремительно таяла, Хантун завоевывал все новые очки.

Купер разрывался между делами Демократической партии и верфью на Джеймс-Айленде. Он уверял, что строительство «Звезды Каролины» начнется в начале будущего года. Орри решил лично доставить эти новости Джорджу. Он скучал по своему лучшему другу и очень хотел повидаться с ним.

Когда о его планах узнала Бретт, она тут же стала упрашивать брата взять ее с собой в надежде, что из Пенсильвании он проводит ее до Сент-Луиса, где она могла бы встретиться с Билли. Орри вовсе не обрадовала перспектива столь длительного путешествия, но он понимал чувства сестры и после небольшого препирательства сдался.

Однако уже скоро он пожалел о своем решении. Когда в Северной Каролине им пришлось делать первую пересадку, Орри спросил у служащего на станции о расписании.

– Нету его у нас, – буркнул тот с гнусавым деревенским выговором.

– Тогда не могли бы вы, по крайней мере, сказать, когда наш поезд прибывает в…

Но служащий, не дослушав его, отвернулся в своем окошке и так ничего и не ответил.

Орри вернулся к скамье, где сидела Бретт.

– Похоже, здесь не любят вопросов, – сказал он. – А может, им просто не нравятся южнокаролинцы.

В Северной Каролине было много противников рабства, и служащий, возможно, узнал акцент Орри.

На следующей пересадочной станции носильщик-негр – из освобожденных рабов – умудрился уронить один из саквояжей Бретт, причем именно тот, где лежало несколько хрупких подарков для Хазардов и с которым Бретт попросила быть поаккуратнее. Случилось это, когда негр снимал саквояж с верхней полки. Бретт, чуть не плача, развернула стеклянного пеликана, которого она купила для Констанции. Фигурка разбилась на три части.

– Виноват, мэм, извините покорно, – пробормотал носильщик, однако Орри показалось, что в глазах негра сверкнул злорадный огонек.

В Виргинии, на станции Питерсберг, в поезд зашел новый кондуктор. Орри показал ему билеты со штампом железной дороги Чарльстона, и кондуктор сразу повел себя заметно развязнее.

– Пересадка в Вашингтоне, потом в Балтиморе, – сообщил он с интонацией, выдающей уроженца Новой Англии.

– Спасибо, – кивнул Орри. – У нас семь мест багажа. Я смогу найти носильщика на вашингтонском вокзале?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Я никакого отношения к носильщикам не имею. Может, вам стоило взять с собой одного из ваших черных рабов?

Орри встал, распрямившись во весь рост. Он был на добрых три дюйма выше кондуктора, который мгновенно подрастерял всю свою агрессивность.

– Я возмущен вашей грубостью, – сказал Орри. – Мне кажется, я не сделал ничего такого, чтобы заслужить ее, если только… – он помахал билетом, – вы не считаете, что любой южанин должен выслушивать ваши оскорбления.

– Пожалуйста, Орри! – прошептала Бретт. – Не устраивай сцен!

Кондуктор воспользовался возможностью сбежать.

– Я пришлю носильщика! – крикнул он, исчезая за дверью вагона первого класса.

Больше они его не видели. И носильщика тоже не дождались.

Освещенный мягким осенним солнцем, поезд двигался в сторону Ричмонда, вздрагивая и покачиваясь из стороны в сторону на стыках рельсов.

– Почему у нас столько неприятностей? – поинтересовался Орри, глядя в грязное окно. – Может, я что-то не так делаю?

Бретт закрыла «Повесть о двух городах», самую модную книгу этого года.

– Нет, просто ты говоришь с каролинским акцентом.

– Ты уверена, что я не страдаю манией преследования?

Бретт покачала головой:

– Я обратила внимание, что отношение к нам заметно изменилось. Оно совсем не похоже на то, к которому мы привыкли в Ньюпорте. Там люди были дружелюбными. Теперь они другие.

– Но ведь и Виргиния, и Северная Каролина – тоже Юг!

– Да, но не хлопковый Юг. В обоих этих штатах очень много мужчин и женщин, которые больше похожи на янки, чем на южан. В этом разница.

Она вернулась к чтению. Враждебность, с которой они столкнулись, не только встревожила Орри, но и сильно задела его. Всю дорогу до Балтимора он был мрачен и молчалив.

От «Камден-стрит» им пришлось доехать до другой станции, с которой уходили поезда железной дороги Филадельфия-Уилмингтон-Балтимор. Бретт наслаждалась поездкой в кебе, а вот ее брат был слишком голоден, чтобы с любопытством смотреть по сторонам. До посадки на следующий поезд Орри необходимо было где-нибудь поесть.

Железнодорожные чиновники постоянно обещали, что вагоны-рестораны скоро появятся в каждом составе, но пока они попадались чрезвычайно редко. Других вариантов было не так уж много, и все они оставляли желать лучшего. Пассажир мог либо купить что-нибудь у разносчиков, бегавших вдоль составов, либо, собравшись с духом, зайти в грязный вокзальный ресторан с дурным обслуживанием. В Балтиморе Орри выбрал последний вариант.

Он открыл перед Бретт входную дверь. Приподняв юбку, девушка уже хотела шагнуть через порог, но сначала оглядела зал. В ресторане были одни мужчины. Несколько из них сразу бросили в ее сторону нахальные, почти оскорбительные взгляды. Орри тут же ощетинился. Бретт покачала головой:

– Орри, я, вообще-то, не голодна. Я посижу здесь на скамейке и подожду тебя. Все в порядке.

Орри отвел ее к скамье и вошел в ресторан. Отовсюду слышались громкие разговоры. Он поискал глазами пустой столик и сел.

Когда подошел официант, Орри заказал копченую свинину с тушеной репой и кукурузные лепешки. Потом достал маленькую Библию, которую почти всегда носил с собой в последнее время. Ему нравилось перечитывать Песнь песней Соломона – многие строки напоминали ему о Мадлен. После пикника в честь годовщины свадьбы Эштон он с ней не разговаривал. Да и тогда их разговор получился коротким, сухим и несвязным. Мадлен словно пребывала в каком-то своем мире. Когда Орри спросил у Джастина, не больна ли она, тот в ответ лишь загадочно улыбнулся.

Орри склонился над открытой Библией. Через несколько минут официант со стуком поставил перед ним тарелку, а кофе даже пролил на стол. Орри промолчал.

Он попытался читать за едой, но не мог сосредоточиться – голоса за соседним столом звучали слишком громко. В конце концов он закрыл книгу, откинулся на спинку стула и прислушался.

– Да все эти треклятые южане только и талдычат что о своем отдельном правительстве! – Голос принадлежал самому старшему из трех сидевших за столом, костлявому мужчине с седыми бакенбардами. – По мне, так пусть заполучат его. Пусть сядут в свою дырявую лодку и потонут вместе с ней.

– Э нет! – вступил в разговор кривоносый мужчина хамоватого вида, похожий на коммивояжера. – Любого, кто выступает за это или даже просто предлагает такое, следует вздернуть повыше, чтобы все видели, как выглядит предатель!

– Верно говоришь, – согласился третий, ничем не примечательный мужичок средних лет.

Орри прекрасно понимал, что вся эта троица – грубые, невежественные мужланы, уверенные в своей правоте. Понимал он и то, что должен помалкивать, если не хочет нарваться на неприятности. Однако накопившееся за день раздражение лишило его осмотрительности. Он поставил чашку с кофе на стол с достаточно громким стуком, чтобы привлечь внимание.

– Позвольте, джентльмены, – заговорил он с едва заметной холодной улыбкой. – Вы рассуждаете так, словно мирное южное правительство может чем-то угрожать вам лично. Я и сам не поддерживаю эту идею, но я бы не назвал это угрозой. Просто глупостью. Хотя и вполне понятной, должен заметить. Юг много поколений страдал от оскорблений и клеветы.

Если кто-то в ресторане и был с ним согласен, то они промолчали.

– А вы из какого штата, сэр? – спросил мужчина с бакенбардами.

– Из Южной Каролины.

Мужчина оперся на свою трость с большим серебряным набалдашником, самодовольно улыбаясь.

– Мне бы сразу догадаться.

– Почитайте Конституцию, – брякнул человек с кривым носом, – и тогда поймете, что отделение – это государственная измена. А вы, парни из хлопковых штатов, уже много лет этим грозите, как дубиной размахиваете! Ну так отделяйтесь! Скатертью дорога! Но если вы это сделаете, старина Бьюкенен будет иметь полное право заковать вас в цепи. Или повесить.

– Аминь, – добавил его сосед.

Орри заметил, что двое сидящих у стойки коренастых мужчин в грязной рабочей одежде хмуро посматривают в его сторону. Судя по толстым палкам у них на коленях, это были стрелочники.

– Вот черт!.. – фыркнул один из них. – Не станет президент этого делать. Уж больно он у нас мягкотелый.

Тот, что произнес «аминь», согласился с ним.

– Ну, тогда армию можно отправить, чтобы их всех перевешать, – предложил еще кто-то.

Снаружи начали звать пассажиров филадельфийского экспресса на посадку.

– Не получится, – заявил кривоносый. – Армией теперь командует вест-пойнтовская шайка. А там почти все сплошь южане. Так что, если им доведется выбирать между клятвой верности стране и созданием правительства, которое поможет им сохранить их ниггеров, сам понимаешь, что они выберут.

У Орри отчаянно стучало в висках, рубашка под пальто взмокла от пота.

– Господа, выбирайте выражения, – сказал он, положив ладонь на Библию.

– Что вы сказали? – Кривоносый вскочил, опрокинув стул.

Стрелочники, сжав в кулаках палки, придвинулись ближе. Двое посетителей, бросив на стол деньги, стремительно выскочили на улицу.

Орри неторопливо поднялся. Кривоносый, увидев его рост и сверкающие яростью глаза, попятился.

– Я сказал, что вам следует выбирать выражения, когда вы говорите о Военной академии. Я сам ее окончил и воевал в Мексике. – Он едва заметно кивнул в сторону пустого рукава. – И я сражался за всю страну, в том числе и за янки.

– Да неужели? – фыркнул кривоносый. – Что ж, сэр, а я все равно считаю, что это вы, вест-пойнтовские князьки, имеете сепаратистские наклонности в милю шириной.

Раздались одобрительные возгласы, кто-то даже зааплодировал.

– А может, этот южный джентльмен хочет пропустить свой поезд? – спросил один из стрелочников, выглядывая из-за плеча кривоносого. – Может, он хочет приобрести новое пальтишко в Балтиморе? Из дегтя и перьев? – Он ухмыльнулся.

Орри оглядел окружавшие его лица. Все до единого были враждебны. У него вдруг сильно заболел живот. Стрелочник угрожающе двинулся вперед.

Внезапный громкий треск, раздавшийся за барной стойкой, заставил всех замереть. Возле кухонной двери стоял неприметный человек с ружьем в руках.

– Любому, кто тут новые пальто раздает, придется и мне подобрать тоже. – Он обратился к Орри. – Я в Балтиморе родился и вырос. И мне жаль, что вас так приняли в нашем городе.

– Орри?

Услышав голос Бретт, Орри повернулся к двери. Сестра бросилась к нему. На перроне снова объявили о посадке на филадельфийский экспресс.

– Орри, мы опоздаем на поезд. Пойдем же скорей!

– Что, – усмехнулся кривоносый, – думаете, юная мисси вам поможет? Как она вам, кстати, по вкусу пришлась? Я-то всегда думал, что ребята из хлопковых штатов темненьких предпочитают.

И тогда Орри ударил его. Прямо в живот – с размаху, сильно и грубо. От удара кривоносый пошатнулся и едва не упал. Его подхватил один из стрелочников, а другой замахнулся палкой на Орри, но мужчина с ружьем криком остановил его.

Кривоносый, издавая хлюпающие звуки, попятился и наткнулся на перевернутый стул. Орри сжимал кулак с такой силой, что он побелел, как хлопковый пух.

– Орри, идем! – Бретт потянула его за рукав.

– Филадельфийский экспресс! Последний звонок! – разнесся по вокзалу зычный голос.

Орри словно очнулся от оцепенения и направился к выходу. У двери он с благодарностью кивнул защитившему его мужчине и неохотно пошел следом за сестрой к платформе.

Экспресс с грохотом мчался в сторону Вашингтона.

– Я даже не представлял себе, что существует такая враждебность, – произнес Орри с гневом и печалью. – Люди готовы драться на глазах у всех. Просто невероятно!

Собственная прежняя наивность встревожила его. Ситуация в стране ухудшилась намного сильнее, чем он мог вообразить. И если кто-то в такой обстановке еще надеялся, что отделение пройдет мирно, они были самыми настоящими глупцами.

– Я рада, что мы убрались оттуда очень вовремя, – сказала Бретт. – Ты мог серьезно пострадать, причем совершенно ни за что.

Кулак все еще ломило, после того как он ударил того мужчину в клетчатом костюме. Он посмотрел на костяшки пальцев:

– Пожалуй, ты права. Но мне не нравится убегать от драки.

– Ты убежал, чтобы попасть на поезд, – уточнила Бретт.

– Проклятые янки! – хмуро пробормотал Орри.

– Орри, когда ты так говоришь, ты ничем не лучше тех олухов из ресторана.

– Знаю. Но самое смешное то, что мне плевать. – Он глубоко вздохнул. – Я вел себя не как джентльмен. Мне противно поджимать хвост. И я никогда больше этого не сделаю.

В Бельведере их приняли тепло, вот только Мод дома не было. Она на несколько дней уехала в Филадельфию. Гости выложили свои подарки (Бретт пообещала прислать Констанции нового пеликана взамен разбитого), восхитились тем, как выросли дети, и, поужинав отменно приготовленной уткой, с благодарностью отправились отдыхать. Орри проспал девять часов, но, когда проснулся, по-прежнему чувствовал усталость.

– Не могу дождаться, когда наконец покажу тебе бессемеровский конвертер, – сказал за завтраком Джордж.

Кипучая энергия друга и его воодушевление, как ни странно, только добавили мрачности и без того дурному настроению Орри. Но ведь Джордж никогда и ничем его не оскорбил. Его оскорбил весь Север. Орри очень надеялся, что это настроение пройдет, иначе оно грозило испортить их встречу.

– Сейчас ты закончишь, и сразу поедем, – добавил Джордж, поднося спичку ко второй за утро сигаре. – Я заплатил за него целое состояние, но это должно окупиться впоследствии.

– Ты как будто не слишком уверен в этом, – заметил Орри.

– О, я уверен… в общем. Экономия времени гигантская. Но с самим процессом еще есть проблемы. Я тебе покажу.

Орри совсем не хотелось ехать верхом через задымленные и дурнопахнущие территории завода, заходить в сарай с железной крышей, чтобы рассматривать там странное грушевидное приспособление, вращавшееся вокруг оси. Но он сделал все это, чтобы доставить другу удовольствие.

Рабочие как раз закончили продувку и перевернули конвертер к желобу в полу. Сталь полилась наружу, как огненная лента.

– Тот парень из Уэльса решил самую худшую проблему Бессемера, – сказал Джордж с родительской гордостью. – Купер рассказывал тебе?

– Да, только я почти ничего не понял. – По тону Орри было ясно, что все это ему совершенно неинтересно.

Джордж сначала даже немного обиделся, потом рассердился, но уже через мгновение продолжил как ни в чем не бывало:

– У Бессемера получалось то, что в металлургии называется обожженным железом. Он выдувал углерод, а значит, железо не могло превратиться в сталь, и он не знал, как вернуть часть необходимого для этого углерода обратно. А тот валлиец долго экспериментировал, добавляя древесный уголь и окись марганца. Потом испробовал то, что немцы называют spiegeleisen – железо, углерод, немного марганца. И это сработало. Пока валлиец с Бессемером спорили, кто кому обязан, я тоже провел опыты с spiegeleisen и одновременно заплатил Бессемеру за возможность пользоваться его изобретением, хотя его американский патент так до сих пор и не оформлен. Только вот я до конца и не уверен, что все это применимо на практике.

– Почему?

– Слишком многое строится на догадках. Содержание углерода определяется только по цвету пламени в конвертере. Так невозможно с уверенностью сказать, что при каждой плавке будет получаться сталь нужного качества. Есть еще один человек, который смог найти способ лучше, чем бессемеровский. Это один англичанин, родившийся в Германии. Зовут его Карл Сименс. Я ему написал… Орри, тебе совсем неинтересно, да?

– Разумеется, интересно!

Джордж покачал головой:

– Идем наружу, там прохладнее.

Когда они вышли, Джордж с беспокойством посмотрел на друга:

– Ты как будто не в себе с тех пор, как приехал. Что не так?

– Не знаю.

Он знал, но не мог сказать этого вслух. Он злился на своего друга просто потому, что тот был янки.

В тот день Хазарды обедали в два часа. Орри все еще чувствовал напряжение и злость. Добросовестно выслушивая рассказ Джорджа о состоянии его капитала, он словно видел перед собой совершенно незнакомого человека. Неужели когда-то они действительно называли друг друга глупыми смешными прозвищами? Трудно поверить. Нынешние времена были слишком мрачными для смеха и забавных имен. Возможно, даже слишком мрачными для дружбы.

– Рад за тебя, – сказал Орри.

– Да, прогресс налицо, – кивнул Джордж, прикуривая сигару.

Орри закашлялся и отмахнулся от дыма. Джордж сдвинул брови и пробормотал извинения. Но сигару не погасил – просто переложил в другую руку.

Несколько мгновений все молчали.

– Ты так и не сказал, что думаешь о появлении Елканы Бента в Техасе, – наконец сказал Орри, когда молчание уж слишком затянулось.

– Меня как громом поразило, когда ты написал об этом. Я совсем забыл о нем.

– Беда в том, Джордж, что он-то о нас не забыл. А если Бент по-прежнему ненавидит меня, он может перенести свою ненависть на моего кузена. То же самое касается и тебя.

Джордж сухо рассмеялся:

– Пусть приезжает в Лихай-стейшн, я не боюсь. Вот увидишь, его здесь будет ждать такой прием, которого он вовек не забудет.

– Вообще-то, я говорил о твоем брате. Ведь Билли пока в армии.

Джордж взмахнул сигарой:

– Да, я ему написал сразу после того, как узнал от тебя… Но я посоветовал Билли не тревожиться понапрасну из-за какого-то сумасшедшего. Ну, по крайней мере, пока его дорожка не пересечется с дорожкой печально известного капитана Бента. Тебе тоже не стоит так волноваться. Проклятье! Поверить не могу, что его до сих пор не выгнали, – закончил он, качая головой.

Высокомерная беспечность Джорджа только усилила раздражение Орри. К счастью, их отвлекли. Уильям, красивый мальчик, очень похожий на отца, последние несколько минут ерзал на стуле от возбуждения. А теперь не выдержал.

– Расскажи, как Чарльз сражается с индейцами! – воскликнул он.

– Это было в прошлом году, – отмахнулся Орри. – Теперь он на Рио-Гранде, гоняется за мексиканским бандитом Кортинасом. Я писал об этом твоему отцу… спроси у него.

Юный Уильям сразу уловил раздражение в голосе Орри, а тот, в свою очередь, заметил растерянность мальчика. Чтобы исправить свою оплошность, Орри начал рассказывать о том, как Второй кавалерийский полк ловил приграничного разбойника. Патрицию, которая была на год младше своего брата, рассказы о военных подвигах не интересовали, поэтому она вместе с матерью и Бретт начала увлеченно обсуждать модные наряды, и особенно новое платье от французского модельера Чарльза Уорта, которое Констанция купила в Париже специально для благотворительного бала. Раньше подобных балов в Лихай-стейшн не проводили, он был задуман для сбора денег на постройку школы.

– Конечно, это платье чересчур шикарно для такого случая, – смеялась Констанция, – но оно мне так понравилось, и Джордж настоял, чтобы я его купила. Вот только, боюсь, наши дамы будут показывать на меня пальцем.

– От зависти, – фыркнул Джордж, а Орри позавидовал тому, какими нежными взглядами обменялись супруги.

– Особенно тетя Изабель, – добавила Патриция.

– Как поживают Стэнли и Изабель? – спросил Орри.

При этих словах Патриция высунула язык и состроила страшную рожицу. Констанция легонько хлопнула дочь по руке и покачала головой.

– Мы не часто с ними видимся, – сказал Джордж. – Стэнли теперь неразлейвода с сенатором Кэмероном, у Изабель тоже свой круг. Ну и слава богу. Из-за противоречий между Священным Писанием и этим парнем Линкольном наша семья раскололась, но, в общем-то, все обошлось мирно.

– Тут надо бы кое-что уточнить, милый, – грустно улыбнулась Констанция. – Стэнли и Изабель отдалились от нас не по своей воле. Это мы их выгнали.

– Верно, но… – (Шаги у двери столовой заставили его и всех остальных повернуться.) – А, Вирджилия…

Орри поспешно отодвинул стул и встал.

– Добрый вечер, Вирджилия, – сказал он.

– Добрый вечер, Орри, – ответила она, садясь на свободный стул.

Слова приветствия Вирджилия произнесла так, словно он был болен чумой.

– Я не знал, что вы тоже приедете, – сказал Орри, снова садясь за стол.

Он был потрясен тем, как выглядела Вирджилия. Она как будто постарела лет на десять с тех пор, как он видел ее в последний раз. Кожа ее отливала желтизной, платье явно нуждалось в стирке, а волосы – в расческе. Запавшие глаза сверкали яростным огнем.

– Я приехала сегодня утром.

Как обычно, заурядную фразу она умудрилась превратить в торжественное заявление. Орри подумал о ее чернокожем любовнике, этом беглом рабе – Грейди, кажется. Слухи об их сожительстве, постоянно обрастающие все новыми и новыми пикантными подробностями, добрались и до Чарльстона, до предела возмутив местное общество. Были ли они все еще вместе? Разумеется, спрашивать он не стал.

– Завтра я отправляюсь в Чемберсберг, – с важностью добавила Вирджилия, раздраженно махнув рукой стоявшей у стены служанке, и девушка тут же бросилась наливать ей суп.

Вирджилия не отрываясь смотрела прямо в лицо Орри. Только не поддавайся на ее провокации, сказал себе Орри, понимая, что сдержаться будет нелегко. Вирджилия Хазард как никто умела пробудить в нем лютую ярость, а уж в его нынешнем настроении это было совсем не трудно сделать.

Бретт внимательно наблюдала за ними обоими, когда Вирджилия снова заговорила:

– Я там помогаю одному аболиционисту. Джону Брауну из Осаватоми.

Конечно, Орри слышал о Брауне. Да и кто не слышал? Он даже видел портрет этого человека в «Харперс уикли» – худое, изможденное лицо, длинная белая борода. Браун родился в Коннектикуте и долгие годы активно боролся за освобождение негров. Однако по-настоящему он прославился после событий в Канзасе, когда вместе со своим добровольческим отрядом, куда входили и пятеро его сыновей, воевал против превращения штата в новую рабовладельческую территорию. Самую громкую известность ему принесла так называемая резня в Поттаватоми, когда его отряд напал на поселение защитников рабства и буквально изрубил в куски пятерых мужчин.

Не так давно Браун выступал с лекциями на Северо-Востоке, чтобы собрать деньги для своего нового безумного предприятия, которым стало учрежденное им некое временное правительство в Канаде. Предположительно оно было связано с Подпольной железной дорогой для беглых негров. Мрачная репутация Брауна и вызывающий взгляд Вирджилии подтолкнули Орри к резкому ответу:

– Представить не могу, что кто-то хочет помогать убийце.

Бретт и Констанция с тревогой переглянулись. Вирджилия поджала губы.

– Я нисколько не сомневалась в том, что вы изречете нечто подобное, – сказала она. – Такие, как вы, всегда пытаются оскорблениями опорочить тех, кто говорит правду о Юге. Но знайте: мы не позволим вам и дальше следовать вашим варварским обычаям и содержать ваши племенные фермы для разведения рабов.

– Что вы несете?

– Близится день, когда мессия возглавит восстание ваших рабов. И все белые, которые не поддержат эту великую революцию, будут уничтожены.

За столом наступило потрясенное молчание. Даже Бретт едва сдерживала гнев. А вот Орри больше не мог сдерживаться. Раздражение, которое копилось в нем все эти дни, наконец вырвалось наружу. Он с грохотом отодвинул стул и встал.

– Прошу меня извинить, – сказал он напряженным голосом, обращаясь к Джорджу.

Констанция бросила на свою золовку испепеляющий взгляд и повернулась к Орри:

– Думаю, это не вам следует уйти.

– Но он, конечно же, уйдет, – ухмыльнулась Вирджилия. – Для южан ведь правда невыносима.

– Какая правда?! – воскликнул Орри, сжав рукой спинку стула. – Никакой правды я пока не слышал. Мне до тошноты надоело, что со мной обращаются так, будто я лично несу ответственность за любой поступок южан – реальный или рожденный вашим больным воображением.

– Орри, это уже слишком, – покраснев, тихо сказал Джордж, но Орри уже ничего не слышал.

– Фермы по размножению! Как только вам в голову пришли такие дикие фантазии? Или вы начитались об этом в ваших дешевых бульварных романах в желтых обложках? – (При таком явном намеке на порнографию Джордж снова напрягся.) – Вас это заводит, да? – Орри уже почти кричал. – Возбуждает? Поэтому вы постоянно об этом твердите?

Краем глаза он заметил, как Констанция торопливо уводит из столовой детей.

– Неудивительно, что люди, которые хотят увековечить свое зло, всеми силами пытаются отрицать его, – с ангельской улыбкой произнесла Вирджилия.

У Орри все поплыло перед глазами. Он больше не мог выносить ни звука ее голоса, ни ее неуязвимого самодовольства. Ярость, которую он так долго сдерживал, выплеснулась наружу.

– Женщина, ты безумна!

– Вам всем конец – вам и таким, как вы!

– Заткнись! – закричал он. – Заткнись и катись к своему ниггеру, где тебе самое место!

Как только эти слова слетели с его языка, Орри охватил стыд. Пол закачался под ногами. Еще мгновение назад его глаза застилала пелена ненависти, теперь же он видел все лица перед собой совершенно отчетливо. И на всех он увидел гнев. Джордж был взбешен больше остальных. Выхватив изо рта сигару, он стиснул ее так, что треснула темно-зеленая обертка.

Вирджилия старалась сохранить фальшивую улыбку, пока Бретт сверлила ее глазами. Восстановить мир снова попыталась Констанция.

– Мне кажется, Вирджилия, ты была невоздержанна в своих словах, – сказала она.

– Вот как? – Ледяной взгляд Вирджилии остановился на жене брата.

– Тебе нетрудно будет извиниться?

– Нетрудно, но я не вижу в этом необходимости.

Орри хотелось схватить бокал и выплеснуть вино ей в лицо. Несмотря на мучивший его стыд, уязвленная гордость все-таки победила. Эти люди выносили приговор целой общественной системе, проклиная хорошее заодно с плохим. Терпеть это было выше его сил.

– Я надеялся, что хотя бы ты возмутишься ее поведением, – резко сказал он Джорджу, заметив его хмурый взгляд.

Джордж бросил сломанную сигару на стол.

– Я не согласен с теми словами, что она выбрала, но по сути она права.

Откровенная враждебность Джорджа пронзила Орри, как удар сабли. Трещина в их отношениях, появления которой он так боялся, стала неизбежной. Он взял себя в руки, расправил плечи и решительно произнес:

– Думаю, нам больше не о чем говорить, сэр.

– Да, теперь это очевидно, – сухо ответил Джордж.

Орри посмотрел на него. Лицо Джорджа пылало яростью, это было несомненно, да и в своем сердце он чувствовал один лишь гнев. Значит, то, о чем невозможно было и помыслить, случилось. Отныне они с Джорджем Хазардом враги.

– Я должен взять свою шляпу, – сказал он сестре. – Мы уходим.

Бретт растерянно молчала, не готовая к такому повороту. Орри решительно подошел к ней, взял за локоть и вывел в холл.

– Будьте любезны отправить наши вещи в местный отель, – сказал он не оглядываясь.

Через несколько секунд все услышали, как хлопнула дверь.

В тот день Джордж не вернулся на завод. С сигарой в одной руке и стаканом виски в другой он бродил по дому, злясь на Орри, на себя и не зная, что делать дальше.

Вирджилия поднялась наверх и закрылась у себя в комнате. Констанция проводила детей и теперь сидела в гостиной. Уильям ушел гулять, Патриция занималась в музыкальной гостиной, где Джордж ее и нашел спустя полчаса. Девочка сидела за пианино, разучивая какой-то менуэт.

– Папа, а вы с Орри больше не друзья? – спросила она, увидев отца, остановившегося в дверях.

Этот наивный детский вопрос мгновенно привел сумбурные мысли Джорджа в порядок.

– Конечно друзья. Орри обязательно вернется к нам к ужину. Я позабочусь об этом.

В библиотеке, где он хранил кое-какие письменные принадлежности, Джордж сел за стол, отодвинул в сторону осколок метеорита и обмакнул перо в чернила. Потом на одном дыхании написал короткую записку, закончив ее словами: «Палка… ты примешь мои извинения?»

– Вы ищете мистера Мэйна? – Портье в «Стейшн-Хаус» проверил книгу записей. – Он снял номер на день для своей сестры, но его самого вы наверняка найдете в баре.

Толкнув двери бара, на которые указал портье, слуга из Бельведера прошел через пустой зал к столику возле окна. Там сидел худой бородатый человек и смотрел в пустой стакан.

– Мистер Мэйн? Это от мистера Хазарда, сэр.

Орри прочитал записку и сразу передумал уезжать вечерним поездом. Однако потом он вспомнил, что произошло в Бельведере и все слова, которые он там сгоряча наговорил. Нет, он не сможет принять извинения Джорджа и вернуться как ни в чем не бывало. А если его решение как-то помешает строительству «Звезды Каролины», то это проблемы Купера.

– Будет ли ответ, сэр? – осторожно кашлянув, спросил слуга.

– Только такой.

Орри разорвал записку и бросил обрывки в медную плевательницу.

– Черт бы его побрал! – воскликнул Джордж. – Представляешь, что он сделал?

– Да, – кивнула Констанция. – Ты рассказывал это уже раз десять или двенадцать.

Ей не стоило его дразнить. Кроме того, Констанции совсем не было весело, хотя при более приятных обстоятельствах она могла бы сказать, что ее муж выглядит довольно комично, носясь по спальне босиком, с погасшей сигарой в зубах, в одних трусах, из-под которых выпирает уже намечающееся брюшко.

– Разумеется, рассказывал, – отозвался Джордж. – Я послал ему абсолютно искренние извинения, а этот сукин сын просто оскорбил меня!

Через открытые окна в комнату залетал легкий осенний ветерок. В прохладную погоду Джордж любил спать, прижимаясь к жене, а ей нравилось ощущать его рядом. Только этой ночью, как она подозревала, им будет не до сна. С того часа, как вернулся слуга из «Стейшн-Хаус», Джордж никак не мог успокоиться, беспрерывно ругался и кипел от ярости.

– Милый, ты ведь тоже был суров с ним. – Констанция села, прислонившись к изголовью кровати; ее распущенные волосы рассыпались по плечам. – Вы оба виноваты, но больше всех виновата, конечно, Вирджилия. Именно она стала причиной вашей ссоры. И я не стану до бесконечности терпеть ее выходки в этом доме.

– Не беспокойся, – сказал Джордж, запустив пальцы в волосы, – она уже уехала в Чемберсберг.

– Она сама так решила?

– Нет, я настоял.

– Ну, это уже кое-что.

Констанция поправила подушку под поясницей и начала расчесывать волосы медленными, немного ленивыми движениями. Хоть и не сразу, но она все же пришла к убеждению, что оскорбительное поведение Вирджилии уже не поддавалось никакому контролю и действительно вышло за рамки терпения. Ей хотелось сказать мужу, что он не сможет помочь своей сестре и ради ее же пользы должен отвернуться от нее. Но сейчас разговор на эту тему был не ко времени.

– А Орри? – спросила она. – Он уже уехал из Лихай-стейшн?

– Не знаю, да и плевать. Я собираюсь написать Куперу и отозвать ссуду. Для двух миллионов долларов я найду применение и получше. А то, может, эти мерзавцы действительно строят флагман для флота сепаратистов!

– Ты обвиняешь в этом Купера Мэйна? – Констанция мягко улыбнулась. – Теперь ты говоришь так же безрассудно, как твоя сестра.

Джордж выбросил погасшую сигару в окно. Свисток на станции Лихай-стейшн прозвучал в холмах как похоронный плач.

– Он даже не удостоил меня ответом!

Говоря в темноту за окном, Джордж чувствовал скорее грусть, чем гнев.

– Милый, иди сюда.

Он повернулся с беспомощным, почти детским выражением на лице. Потом подошел к кровати и сел, прислонившись к бедрам жены. Его ноги свисали с края кровати, не касаясь пола.

Не в силах видеть, как он мучается, Констанция начала легонько поглаживать его виски.

– Все мы сегодня вели себя неправильно, – сказала она. – Пусть Орри успокоится, дай ему недельку-другую. И сам успокоишься за это время. А потом вы оба все исправите. Вы слишком долго были друзьями, чтобы порвать отношения.

– Я знаю, но он…

Она мягко приложила ладонь к его губам:

– Сегодня ты позволил политическим разногласиям встать между тобой и твоим лучшим другом, ближе которого у тебя нет. Ты понимаешь, насколько это глупо? И насколько страшно. Разве может выжить эта страна, когда друзья вот так ссорятся? Если достойные и разумные люди вроде вас с Орри не смогут найти общий язык, какое будущее нас всех ждет? Оно наверняка окажется в руках «пожирателей огня» и Джонов Браунов.

Нежное прикосновение ее пальцев понемногу успокоило Джорджа.

– Ты права, – произнес он уже мягче. – В какой-то мере. Только я не уверен, что словами «разногласия» и «ссора» действительно можно описать то, что сейчас происходит в стране.

– Не совсем поняла, что ты хотел сказать.

– Мне кажется, эти слова имеют… ну, что ли… более обиходное значение. Так говорят, когда люди… ну, я не знаю… – он взмахнул руками в воздухе, словно помогая себе лучше выразить мысль, – не сходятся во взглядах на прическу или… фасон лацкана у сюртука. Противоречие, которое терзает нашу страну, гораздо серьезнее и глубже. Оно отсылает нас к основным вопросам, которые должен задать себе каждый мыслящий человек. Есть ли у тебя право держать кого-то в оковах только потому, что у него черная кожа? Можно ли выйти из Союза по своему желанию? Я для себя решил, как ответить на оба этих вопроса. Но вот ответа на вопрос, как одновременно защитить то, во что ты веришь, и не потерять друга, у меня нет.

Констанция ласково посмотрела на мужа.

– Главное – терпение, – сказала она. – Терпение, разум и добрая воля.

– Надеюсь, ты права, – вздохнул Джордж. – Но не уверен.

Однако он был благодарен жене и за совет, и за поддержку. Чтобы показать свою благодарность, он наклонился к ней и нежно поцеловал.

Констанция ответила на поцелуй мужа, и уже вскоре их ласки стали более страстными. Осенний ветер все так же колыхал занавески, пока супруги занимались любовью, находя в объятиях друг друга утешение и временный покой.

А потом, когда, утомленные, они лежали рядом в обнимку, каждый из них снова задавал себе все тот же невысказанный вопрос. Терпение, разум и добрая воля – все это прекрасно, но будет ли этого достаточно? Возможно, напряжение в стране уже дошло до такой точки, когда доводы рассудка бессильны, и теперь их судьба действительно в руках «пожирателей огня» и Джонов Браунов.

И еще Вирджилий.