Глава 8
– Я сожалею…
Это была самая пустая и бессмысленная фраза, которую ей всегда приходилось произносить, сообщая родственникам о нагрянувшей в их дом нежданной беде. И она ей очень не нравилась. И она часто рылась в литературных справочниках, пытаясь отыскать менее бессмысленные аналоги. Ничего не было. Или было, но очень пространно и эмоционально. А она на эмоции не имела права. Она представляла Закон и Порядок. И должна была быть собранной, вежливой и лаконичной.
Именно поэтому, сидя сейчас в квартире погибшей Марии Сергеевны перед ее убитым горем сыном, Аня уже трижды повторила:
– Я сожалею.
Мужчине, который прятал от нее глаза за сложенной ковшиком ладонью и странно дергался, сидя на стуле в кухне матери, на вид было лет сорок пять – пятьдесят. На самом деле ему было немногим за тридцать. Если точнее – тридцать пять лет было сыну погибшей Марии Сергеевны Никулиной. А выглядел он старше своих лет по причине периодических запоев, с которыми тщетно боролись его мать и бывшая жена, так и не успевшая нарожать ему детей в браке.
– Я один… Я остался совершенно один! – стонал Геннадий, вздрагивая всем телом каждые пять минут. – Как же я теперь, а?! Как же?!
Анна украдкой глянула на часы. Она здесь уже полчаса и все без толку. Геннадий не шел на контакт. Умышленно он это делал или по причине глубокого нервного потрясения, оставалось только догадываться.
– Расскажите, – вдруг произнес он вполне нормальным голосом, даже чуть требовательно. – Расскажите мне, как она умирала?
– Я ведь уже ознакомила вас с актом экспертизы. – Анна удивленно приподняла брови.
– Я хочу услышать это от вас! – из-под ладони ковшиком на нее глянули два мутных глаза. – Разве сложно объяснить мне нормальным, человеческим языком? Безо всяких специфических непонятных терминов? А?!
Она по памяти повторила заключение эксперта своими словами. Потом снова попыталась поговорить с сыном погибшей женщины. Ничего не вышло.
– У меня ничего не вышло, товарищ капитан, – буркнула она в телефон, стоя у окна на лестничной площадке.
Она только что вышла из квартиры Никулиных, и ей требовалось время, чтобы прийти в себя. И поддержка старшего товарища. Но тот не счел это необходимым.
– Плохо, Малахова, – только и ответил ей Бодряков. – Ты даже не узнала, есть ли у парня алиби на время смерти его матери.
– Александр Александрович! – возмущенно крикнула она.
Ее крик отозвался эхом в гулком подъезде. И она повторила чуть тише:
– Александр Александрович!
– Я! И что? Что это меняет? – хмыкнул он. – Алиби есть у него или нет?
– Он путается в показаниях, товарищ капитан. То ли правда пил с вечера субботы по понедельник, то ли начал уже в пятницу. Он не помнит.
– Зато дочь и зять Голубевой помнят отлично, что он явился к ним поздним вечером субботы абсолютно трезвым.
– Помнят.
– И помнят его метания в воскресенье. Будто он куда-то ездил на машине своей матери. Искал будто даже. Он что по этому поводу говорит?
– Жмет плечами, говорит, что все из головы вылетело. Плачет и трясется. – Анна вздохнула. – Что мне делать, товарищ капитан?
– Отправляйся по соседям, Малахова.
Бодряков сочувственно вздохнул. Данный вид опроса хорош, когда происшествие случилось непосредственно по месту жительства. Сейчас что они могут ей сообщить? Каким человеком была при жизни Мария Сергеевна Никулина? Что это даст? Да почти ничего. Каким бы человеком она ни была, ее больше нет. Как показывает практика, многие в таких случаях начинают сочувствия ради восхвалять погибшего. Порой и незаслуженно. Кто ругает, как правило, просто вымещают скопившееся зло. Попросту – сплетничают. И выцедить из всего этого словесного хлама пользу ох как трудно. Он лично этим заниматься ненавидел.
– Что это даст, товарищ капитан? – В голосе Малаховой отчетливо угадывалось раздражение. – Она погибла за сто с лишним верст от места жительства. К тому же я уже опрашивала соседей, когда женщины пропали. И…
– Товарищ лейтенант, – скрипнул зубами Бодряков. – Выполнять приказание!
– Есть выполнять приказание, товарищ капитан.
Аня отключила мобильник, сунула его в сумку и пошла вниз. Верхние этажи она успела обойти еще три дня назад. Там никто ничего о семье Никулиных сообщить не мог. Даже не пересекались никогда.
– Мы же все время на работе, девушка, – удивленно воскликнул один мужчина, живущий двумя этажами выше. – Что у нас может быть общего с пенсионерами? Мы даже ее ни разу не видели, скажи, Марин?
Марина молча кивнула, не переставая жевать сложный бутерброд.
Соседям Никулиных по лестничной клетке тоже нечего было ей сообщить. Они полгода как купили квартиру и почти все это время ее ремонтировали. Заехали пару недель назад. Пожилые супруги, проживающие напротив, только охали да головами качали, не сообщив по существу ничего.
Аня обошла в прошлый раз почти всех, за исключением трех квартир. И Бодрякову было об этом известно. Чего тогда?!
– Присмотрись к нему, Малахова! – возмущенным шепотом передразнила она полковника Сидорова. – Хороший мужик, правильный.
Иногда даже чересчур правильный. Будто ездит на работу не из своей холостяцкой квартиры, а из монастыря какого-нибудь. Ни разу, ну ни разу не посмотрел на нее как на женщину! Будто она для него существо совершенно бесполое. Лейтенант Малахова. И все.
– Добрый день, – нелюбезно поздоровалась она с женщиной, открывшей ей ту самую дверь, которая три дня назад осталась закрытой. Сунула ей под нос служебное удостоверение. – Полиция. Лейтенант Малахова. Мне необходимо задать вам несколько вопросов.
И шагнула в квартиру, не дождавшись приглашения.
Женщина попятилась. Прислонилась спиной к одежде, болтавшейся на вешалке. Не моргая, минуту смотрела на Аню. На вид ей было лет сорок, не больше. Высокая, миловидная. Длинные русые волосы она тут же при Ане скрутила и убрала в высокий хвост. Плотнее запахнула яркий шелковый халат, полы которого прикрывали ее ступни. Глянула на Аню испуганно, вернув себе способность моргать.
– А что случилось-то? Что-то случилось?
– Нет. Не знаю. Просто мне надо задать вам несколько вопросов о ваших соседях. Мы уже делали поквартирный опрос несколько дней назад. Вас не оказалось дома.
– Уф, слава богу! – выдохнула она. Ее лицо тут же болезненно сморщилось. – Думала, опять братец мой что-то учудил. Без конца в истории попадает. Все женихов моих гоняет. Слава богу. Проходите. Проходите, конечно. Кофе хотите?
Кофе Аня захотела. Крепкий, без сахара, с каплей сливок. С благодарностью взяла из рук моложавой хозяйки хрупкую чашечку, пригубила. Сама хозяйка, назвавшаяся Верой, кофе не стала.
– Портит цвет лица, – пояснила она, потрогав тыльной стороной ладоней высокие скулы. – Предпочитаю зеленый чай.
Она осторожно присела напротив Ани на изящный стул из прозрачного пластика. Не обладай Малахова отличным зрением, могло бы показаться, что зад Веры парит в воздухе.
В квартире Никулиных, к слову, были такие же. И в квартире Горяевых. Надо же, какое совпадение.
– Отличный кофе, – похвалила она, делая по глоточку. – Как я люблю.
– Рада, что вам угодила. – Осторожная улыбка тронула неестественно полные губы Веры.
Уловки косметолога, поняла Малахова. И некстати подумала, что такая интересная, ухоженная женщина наверняка понравилась бы Бодрякову. Уж она-то наверняка не пришивает на бегу оторвавшуюся бретельку лифчика контрастными нитками. Аня со вздохом поставила на ажурную подставку пустую чашечку.
– Вы слышали, что случилось с вашей соседкой, Марией Сергеевной Никулиной?
– С Марь Сергеевной? – округлила глаза Вера. Некрасиво вывалила нижнюю губу, покачала головой. Протянула: – Не-ет, а что с ней стряслось?
Она ее знает, уже неплохо.
– Ее тело нашли в паре метров от дороги в загородном заказнике.
– Тело?! – ахнула Вера, закрывая перекачанные губы ладонью. – Она что? Того, да? Померла?
– Да.
– В заказнике?! Как она там… Зачем она там?! Ничего не понимаю! – странно возмутилась Вера, налегая грудью на круглый обеденный стол, наверняка стоивший, как вся кухонная мебель в Аниной однушке. – Отчего она умерла?
– Эксперт утверждает, что она захлебнулась.
– Захлебнулась?! – Длинные ресницы Веры заметались вверх-вниз. В глазах застыло недоумение. – Но как?! Почему?! Разве в заказнике есть водоем?
– Вы там бывали?
Аня потрогала пальцами подставку под чашечкой. Ей вдруг стало интересно, из какого материала выполнено это ажурное чудо.
– Я? Ну да. И не раз.
– Отдыхали? Или на экскурсию ездили?
Ей уже было известно, что развивающийся турбизнес местного значения время от времени организовывал туда экскурсии.
– Не то и не другое.
– Тогда что? Что вы там делали?
Аня убрала руки под стол. Ажурная подставка оказалась из грубого твердого пластика.
– Принимала участие в соревнованиях. А вы что подумали? – возмущенно отозвалась Вера.
– В соревнованиях? – удивленно воскликнула Аня. – В заказнике проводятся соревнования? Какие?
– Не в самом заказнике, конечно, что вы, там нельзя. Природоохранная зона. Хотя до сих пор не могу понять, что там охранять вообще можно? Крапивой все заросло, чаща непроходимая из-за сгнивших поваленных деревьев. – Верины губы презрительно скривились. – Наши соревнования проводятся не в самом заказнике, нет. Наша территория с ним граничит. И расположена уже в другой области. Собственно, организаторы соревнований не местные, а группа бизнесменов как раз из соседней области. Но про заказник мы, конечно же, слышали. Небезынтересно знать, что рядом с тобой, когда…
И она запнулась.
– А что за соревнования-то, Вера? – заинтересовалась Аня.
– Соревнования по пейнтболу. – Она лучезарно улыбнулась и подмигнула ей. – Это сейчас в тренде. Вы ведь не замужем, Анна?
– Нет.
– Так вот, подобные мероприятия прекрасная возможность найти себе мужчину. Поверьте, я знаю, о чем говорю. Перепробовала много всего разного. Библиотеки и картинные галереи давно в прошлом. Сейчас там настоящего мужчину не найти. Тренажерный зал, пейнтбол, спортивное ориентирование, спортивная рыбалка – вот перечень мест, где от тестостерона задохнуться можно. Там такие мужчины, Анна! Такие мужчины! – она глубоко вдохнула, выдохнула, мечтательно протянув: – Там действительно выбор! Куда пальцем ни ткни – сплошь самцы!
– И что, вы вот прямо с оружием в руках, да? – изумилась Аня.
– Ой, ну конечно! Правда, в меня часто попадают. Несложно. – Она провела руками по своим бокам. – Я достаточно крупная мишень.
И Вера звонко расхохоталась. И тут же резко оборвала свой смех. И недоуменно уставилась на Аню.
– Так вот я не представляю, где могла захлебнуться Марь Сергеевна. Не представляю! Разве что собственной ядовитой слюной. Простите, – опустила она глаза, но искусно выполненные косметологом губы сложились в удовлетворенную улыбку.
– Она захлебнулась болотной жижей. Грязью, точнее, – проговорила Аня, наблюдая за соседкой Никулиных.
– Болото? Там есть болото? – изумление было вполне искренним. – Не слышала.
– Скажите, а в минувшие выходные соревнования проводились?
– Они проводятся каждый выходной. Суббота, воскресенье, – покивала Вера.
– И вы принимали участие в соревнованиях в минувшие выходные?
– К сожалению, нет, – произнесла она с обидой.
– А что так?
– Бывают дни, когда участвуют только мужчины. Это уже другой уровень сложности. И женщин не берут. Даже болельщиками. В такие дни соревнования закрыты для зрителей.
– А почему? – Ей становилось все интереснее.
– Если я не видела, как я могу знать, Анечка? – Вера игриво погрозила ей пальцем. – К тому же в минувшие выходные мы с братом навещали наших предков. Обязательное мероприятие. Раз в месяц, будь любезен, явись пред родительские очи. Отговорки не принимаются. В противном случае грозят лишить наследства.
И она снова весело расхохоталась. То ли чудачества родителей ее так забавляли, то ли будущее наследство не представляло для нее никакого интереса.
И опять смех погас неожиданно. И Вера, округлив глаза, спросила:
– Марь Сергеевна заблудилась и попала в болото?
– Видимо.
– Но вы сказали изначально, что ее тело было найдено недалеко от дороги. Или я что-то путаю?
– Нет, все верно.
– Как же она могла, захлебнувшись в болоте, очутиться на дороге? – Длинные ресницы Веры снова заметались…
– Умная дамочка, – похвалил Бодряков, выслушав рассказ помощницы. – Умная и внимательная.
И как-то странно посмотрел на Аню. Сравнивал их, что ли? Вот это номер!
– И что ты ей на это ответила?
– Что Марии Сергеевне, видимо, кто-то помог добраться до машины. То есть тащил ее все время. А потом…
– И что она спросила про потом? – заинтересованно отозвался Бодряков, загадочно улыбаясь и поигрывая авторучкой, зажатой между указательным и средним пальцами.
– А потом Вера спросила, что заставило помощника бросить Марию Сергеевну в зарослях? Почему этот человек не дотащил ее до дороги?
– А ты что? – Он налег на стол грудью, подпер подбородок кулаком, закинув куда-то авторучку.
– А я сказала, что либо у помощника не осталось сил тащить тяжелое тело…
– Либо?
– Либо он понял, что женщина мертва, и бросил ее.
– А она что? Вера что на этот счет сказала?
– А вот тут, Александр Александрович, и начинается самое интересное. – И Аня, в точности скопировав загадочную улыбку Бодрякова, произнесла: – Потому что Вера с ходу назвала мне имя человека, который мог так поступить с Марией Сергеевной Никулиной.
– Неужели Голубева Екатерина Семеновна? – притворно ахнул Бодряков. – Неужели она могла бросить свою подругу посреди леса?
– Нет.
Аня насторожилась. Что-то в поведении капитана подсказывало ей, что он что-то знает. Знает и молчит. Тянет из нее по слову и молчит.
– Ага. Не Голубева, значит, бросила свою подругу, а кто?
Серые глаза Бодрякова смеялись над ней.
– А кто? – спросила она с вызовом, откидываясь на спинку рабочего кресла.
– Неужели несчастный Иван Митрофанович Супрунов? Неужели он так поступил с женщиной, которая последние полгода активно прикармливала его и обстирывала? И уговаривала переехать к ней жить… – И после затяжной паузы, заполненной кривыми ухмылками и беззвучным шевелением губами, капитан закончил трагическим голосом: – С помойки.
– Ты знал! – вспыхнула Аня до корней волос.
И чуть не расплакалась. Она, честно, надеялась на сенсацию. Она надеялась, что доставит в отдел очень ценную информацию. Она, да! Именно она узнала о человеке, которого две женщины отправились в заказник спасать жарким субботним утром.
Этим человеком был некто Супрунов Иван Митрофанович. Интеллигентнейший в прошлом человек. Преподаватель вуза. Он был знаком с Марией Сергеевной еще с юности. То ли они учились вместе, то ли их связывали более теплые отношения в прошлом, Вера не знала. Но была уверена, что Никулина и Супрунов были знакомы давно. Именно по этой причине, увидев его возле помойных ящиков в самом начале зимы, Никулина пришла в ужас.
– Она так разнервничалась, что у нее поднялось давление, и ей пришлось вызывать неотложку, – бубнила Аня, с обидой поглядывая на заскучавшего Бодрякова. – И именно с того момента она принялась его всячески опекать.
Мария Сергеевна регулярно зазывала его в гости, кормила. Заставляла переодеваться в чистую одежду, оставшуюся от покойного мужа. Стирала то, что сбрасывал с себя в ее ванной Супрунов. А с начала весны и вовсе несколько раз оставляла его у себя ночевать.
– Что случилось с ним, почему он вдруг так опустился, лишившись собственного жилья, Вера не знает. Но совершенно точно знает, что этих двух пожилых людей связывало нечто большее, чем просто дружба.
– Даже так? – высоко поднял брови Бодряков. – Она свечку, что ли, держала?
– Свечку она не держала, – легонько огрызнулась Аня. – Просто как-то видела, что они целовались, выходя из лифта на первом этаже. Но сейчас не об этом, Александр Александрович.
– А о чем?
– Откуда ты узнал об этом? Обо всем об этом? – Она неопределенно поводила руками. – Ты же не выходил из кабинета.
– Не выходил.
– И как ты узнал про Супрунова?
– А мне позвонил Геннадий Иванович Никулин и все рассказал.
– Сын Марии Сергеевны?! – ахнула Аня. И возмутилась: – Он же слова не мог произнести, пока я была у него! Ежился, корчился, плакал.
– А стоило тебе выйти из его квартиры и пойти по соседям, так он тут же набрал меня. Тут же, Малахова! Сначала позвонила мне ты с лестничной клетки, и тут же он. Минуты не прошло. И говорил вполне нормально. Без истерик. С чувством, как говорится, с толком, с расстановкой.
Он сцепил пальцы на затылке, сделал губы трубочкой, несколько долгих, томительно долгих минут молчал. А потом спросил:
– Это о чем нам говорит, Малахова?
– О чем?
Она ощущала себя кроликом, глядя в его глаза. Глупым, завороженным кроликом. Бодряков это умел. Он на многих так действовал, она не была исключением.
– О чем? – повторила она странно охрипшим голосом.
– Это говорит нам о том, что Геннадий Иванович Никулин – притворщик, Малахова.
– И у него был мотив, – подхватила она.
– И у него был мотив, – отозвался он эхом. – Но пойти на убийство сразу трех человек это слишком даже для такого притворщика, как он. И доказать его причастность, если он причастен, будет крайне сложно. Поэтому что, Малахова?
– Поэтому, товарищ капитан, о выходных нам придется забыть.
– Совершенно верно, Малахова. – Он хлопнул в ладоши, поднимаясь. – Работаем, Малахова. Работаем, не сидим.
