Глава шестая.
ИНДИЯ.
Обед пахаря
Что это значит — быть индийским сельскохозяйственным рабочим, попавшим в долговую кабалу? Вы можете получить представление об их повседневной жизни, проведя дома следующий эксперимент.
Найдите дома пакет риса, а еще лучше обычной нешлифованной пшеницы. Возьмите четыре кружки риса или пшеницы. Теперь попытайтесь прокормить семью из пяти человек в течение дня отмеренным зерном. Трапеза одного человека будет состоять всего из трети кружки зерна, и так в течение дня. Если у вас пшеница, размелите ее в муку, смешайте с водой и сделайте мягкий пресный хлеб. Если это рис, вы можете сварить его как обычно. Следуйте этому рецепту каждый день всю свою оставшуюся жизнь.
Правда, возможны варианты. Один раз в две недели заменяйте половину нормы зерна бобами или чечевицей. Наберите на заднем дворе одуванчиков или клевера и добавьте зелень к рису, когда варите его (поверьте мне, через неделю даже сорняки покажутся вам очень вкусными). А если у вас хватит сил, вы можете выращивать перец или лук, или те же бобы. Поработайте еще усерднее, и у вас будет лук на продажу, чтобы была возможность купить растительное масло и соль. Так вам придется работать на протяжении 20 или 30 лет.
Если вы хотите приобрести подлинный опыт, вам нужно добавить к эксперименту подходящие условия: вы должны жить в глинобитной хижине с земляным полом и носить воду из источника по меньшей мере в полумиле от дома. Кроме того, готовить еду и обогревать жилище вам придется, сжигая коровьи лепешки в углу комнаты. Если кто-нибудь из детей заболевает из-за постоянного дыма, продайте зерно, вместо того, чтобы его есть, и купите лекарства. В это время у вас не будет никакой еды.
Это медленное умирание от голода, жестко сбалансированный способ получить максимум работы от закабаленных рабочих за минимум вкладываемых средств. На протяжении веков в Индии возникли разные системы неволи, эта, возможно, самая древняя и долговечная из всех систем закабаления в мире. Индия может нам помочь увидеть, как рабство начиналось в истории человечества. Но что еще важнее, она дает нам примеры того, как оно заканчивается. Индия, которая по числу рабов, возможно, превосходит все остальные страны вместе взятые, продвинулась дальше других по пути прекращения кабалы.
Борьба за окончание рабства — огромная задача. Вдобавок к древним формам закабаления, существующим в сельской местности, есть много примеров нового рабства, процветающего в городах. В Индии рабство чрезвычайно многообразно. Учитывая нищету, царящую в стране, и распространенность этой системы, можно только удивляться прогрессу, сделанному на пути борьбы с ней. Что же удалось сделать в Индии из того, что не сделано в Таиланде, Бразилии или Пакистане? Различие заключается отнюдь не в ресурсах: Индия беднее, чем любая из этих трех стран. И так же, как перечисленные страны, она пронизана коррупцией и противоречиями. Чтобы прояснить этот вопрос, нам надо оставить в стороне глобальные показатели экономического роста или увеличения внутреннего производства и поговорить с крестьянами, которые освободились из неволи. Но чтобы найти дорогу на их рисовые поля, надо сначала взглянуть на всю страну и ее многочисленных рабов.
Их ежедневный (пресный) хлеб
Мы смогли так подробно описать условия предложенного выше эксперимента потому, что одна из форм долгового рабства в Индии имеет очень точные законы. Работнику, попавшему в долговое рабство, платят не деньги за работу, а килограмм пшеницы (обычно), риса или бобов (редко). В обмен на это ежедневное обеспечение работник трудится на своего хозяина целый день, день за днем. Если он сможет найти время и силы, то может попробовать вырастить немного еды на том акре земли, которым хозяин разрешил ему пользоваться. Долговая кабала в Индии сильно отличается от системы предварительных выплат в Пакистане. Оглядываясь на печи по обжигу кирпича, мы видим, что там существует сдельная оплата труда и в принципе возможно, хотя и маловероятно, что семья сможет выкарабкаться из долгов за счет своих заработков. В ситуации долгового закабаления сельскохозяйственных рабочих в Индии семья теряет всякую свободу и не получает никакой платы за труд. Взяв деньги в долг или просто поместив себя «под защиту» землевладельца, семья получает от него две вещи: ежедневный пакет зерна и доступ к маленькому клочку земли, на котором семья может выращивать для себя еду.
Эта долговая кабала — остаток старейшей системы рабства на планете. Рабство, насколько нам известно, возникло, когда на смену кочевникам-охотникам и собирателям пришел оседлый образ жизни и земледелие. То, что мы часто называем началом истории человечества, оказалось и началом рабства. Примерно 11 000 лет назад оседлый образ жизни возник в трех регионах: в Месопотамии, Египте и на равнинах Индии. Возникновение земледелия привело к появлению новых типов общества. Социальные группы, формировавшие эти общества, легко узнаваемы: крестьяне и горожане, правители и подданные, солдаты и гражданские люди, хозяева и рабы. Чиновники, необходимые для управления всей этой массой людей, сильно напоминали теперешних. Некоторые люди сидели за столами и перекладывали бумажки (в то время, скажем, глиняные дощечки), тогда как большинство должно было вкалывать. Еда для правителей, солдат, чиновников и хозяев должна была появляться в результате работы людей на полях, и было гораздо проще присваивать эту еду, когда над крестьянами осуществлялся строгий контроль. Именно тут и были нужны солдаты, «покорявшие» (порабощавшие) людей и удерживавшие их в подчинении, — такой порядок существовал на протяжении тысячелетий. В течение последних 300 лет ситуация в Египте и Месопотамии изменилась самым серьезным образом, но индийские крестьяне, несмотря на набеги и изменения климата, продолжали работать на своих землевладельцев. Страшно подумать, но кто-нибудь из закабаленных крестьян, с которыми мы встретимся позднее в этой главе, может оказаться прямым потомком земледельца, попавшего в кабалу еще в то время, потомком столь далеким, что для обозначения его родства потребуется три сотни приставок «пра» перед словом «внук».
Подневольная работа в Индии насчитывает не только многовековую историю, но она широко распространена. Землепашец со своей семьей — лишь один из миллионов сельскохозяйственных рабочих, живущих в неволе, и люди, занимающиеся сотней других видов деятельности, существуют в аналогичных условиях. Чай, который вы пьете, может быть собран подневольными рабочими в Ассаме. Ювелирные изделия, драгоценные камни, кирпич, лесоматериалы, камень, сахар, фейерверки, одежда, ковры — практически любой товар ручной работы может быть сделан рабом. Приготовление и продажа еды, переноска тяжестей, уход за животными, проституция, даже нищенство и воровство могут исполняться теми, кто находится в долговом рабстве. Никто не знает, сколько в Индии рабов: оценка предполагает миллионы, но сколько миллионов, 2, 10 или 20, неизвестно. Правительственные оценки невероятно низкие: многие штаты утверждают, что на их территории долговое рабство не существует, невзирая на многочисленные свидетельства об обратном.
Конечно, попытаться описать что-либо в Индии в целом очень сложно из-за размеров страны. Население страны составляет 950 миллионов человек (50 лет назад было 350 миллионов), то есть 1/6 часть населения мира. Эти люди говорят более чем на тысяче разных языков и диалектов. Существует примерно 600 признанных местных племен и несколько сотен более мелких подразделений. Эти племена говорят на более чем трех сотнях различных языков. Некоторые из 22 штатов, входящих в состав Индии, настолько же отличаются друг от друга, как удаленные страны, и путешествие на сотню миль может означать встречу с новыми обычаями, другим языком, другой социальной и семейной организацией, другим образом жизни. Существует очень мало вещей, единых для всей Индии, и закабаление, возможно, одна из них.
Когда в стране существует так много культур, не удивительно, что существует так много различных схем неволи. Некоторые долговые обязательства переходят от родителей к детям. В других случаях семьи передают ребенка в залог долга землевладельцу или торговцу, обычно для выполнения домашней работы или ухода за скотом. Некоторые формы кабальной зависимости чисто феодальные: работники трудятся на своего хозяина, получая за это ежедневную еду. Они должны быть готовы к работе в любое время и не имеют права работать на кого-либо еще или уйти без разрешения хозяина. Часто вдовы попадают в кабальную зависимость: в обмен за свою независимую жизнь они получают еду дважды в день, обычно они переезжают в дом своего хозяина, где часто живут в загоне для скота или других сельскохозяйственных постройках. Тип долговой зависимости, с которой я начал эту главу, называется колия (земельный). В данном случае работники отказываются от свободы передвижения в обмен на право пользоваться маленьким клочком земли и пищу. Мы подробнее познакомимся с жизнью нескольких таких семей, живущих в штате Уттар-Прадеш.
Различные формы закабаления имеют общие характеристики. Все закабаленные рабочие живут под угрозой насилия. Они все утратили право свободного передвижения и продажи своих рабочих рук по своему выбору. У них у всех очень длинный рабочий день, и они либо совсем не получают денег за работу, либо их заработок ниже прожиточного минимума. Не стоит говорить о том, что часто с ними обращаются, как с людьми низшего сорта, они утратили достоинство. Поскольку часто это традиционные формы закабаления, то использование кабального труда может как приносить, так и не приносить высокую прибыль. Существующая численность закабаленных рабочих в Индии означает, что много форм как старого, так и нового рабства существуют бок о бок. Некоторые формы рабства опираются на обычаи и суеверия, обеспечивающие контроль над порабощенными людьми.
Рассмотрим случай девадаси, молодых женщин, которые становятся супругами бога, что совсем не так приятно, как может показаться. Бедные семьи, чтобы умилостивить местных богов и обеспечить счастливое будущее, жертвуют дочерью, «выдавая ее замуж» за одного из богов. После бракосочетания девушка объявляется святой и должна переселиться в местный храм, о котором она с этого момента заботится. Девушка должна выполнять любую работу, она не может уехать из деревни, не может «развестись» и выйти замуж за кого-нибудь еще и полностью находится в подчинении у людей, которые руководят храмом. На протяжении столетий они превращали девушек в проституток, так что храм параллельно становился публичным домом. Каждая девочка, рожденная «святыми», также становилась девадаси, женщины проживали свои жизни, как проститутки-невольницы, тогда как мужчины, управлявшие храмом, присваивали прибыли.
Дети также составляют значительную часть подневольной рабочей силы в Индии. Особенно хорошо известна группа детей, производящих фейерверки и спички в районе города Шивакаси в штате Тамил-Наду. Примерно 45 000 детей работают на этих фабриках, что является, возможно, самым массовым случаем использования детского труда в мире. Между 3 и 5 часами каждое утро автобусы с фабрик объезжают окрестные деревни. Местные агенты вербуют на работу детей в возрасте от трех с половиной до пятнадцати, выплачивая аванс их родителям и создавая кабальный долг. Агенты проверяют, проснулись ли дети и все ли они в автобусе, чтобы ехать на фабрику, где они будут работать на протяжении следующих 12 часов. Исследование, проведенное ЮНИСЕФ, в ходе которого было обследовано 33 автобуса, обнаруживало в каждом из них по 150-200 детей, втискиваемых туда ежедневно. Они не возвращаются домой до 7 часов вечера. Накануне большого фестиваля огней — Дивали — фабрики увеличивают продолжительность рабочего дня и работают 7 дней в неделю.
Дети сворачивают и упаковывают фейерверки в темных и грязных сараях. Пороховая смесь едкая, и со временем она разъедает кожу на детских пальцах. Когда это происходит, образуются волдыри, и дети не могут работать, потому что химикаты быстро обжигают плоть, лишенную кожи. Чтобы волдыри прошли, нужно 5-6 дней, но такой простой означает увольнение. Поэтому к волдырю прижимают горячий уголь или сигарету, чтобы он лопнул и рана прижглась. Со временем детские пальцы превращаются в сплошное месиво шрамов. Кроме того, порошкообразный хлористый калий, фосфор и окись цинка попадают в легкие, вызывая проблемы с дыханием и заражение крови.
Девадаси и дети, производящие фейерверки, лишь два примера многочисленных типов рабства, существующих в Индии. Описание сотен различных форм неволи в разных частях страны заняло бы много томов, а жизни закабаленных воплотились бы в миллионы трагедий. Чтобы исследовать подъем нового рабства, нам необходимо понять ситуацию в Индии, но страна так велика и в ней так много разных форм рабства, — на чем же нам остановиться? Я выбрал Уттар-Прадеш.
Куда смерть переправляет душу
Если о каком-то штате можно сказать, что он лучше других представляет Индию, то это Уттар-Прадеш. Это один из наиболее населенных и разнообразных регионов страны, в большой степени определяющий культуру и политику Индии. Это центр земель, говорящих на хинди, основном местном языке и официальном языке правительства. Северные окраины штата граничат с Китаем через Гималаи, где берет начало священная река Ганг. На другом конце штата находится священная переправа через Ганг у города Варанаси (Бенарес), куда, как верят индуисты, смерть переносит душу для окончательного освобождения. Регион представляет собой одну из колыбелей древнего земледелия. Здесь находятся места, священные для индуистов, буддистов и мусульман. И это же — часть Индии, наиболее посещаемая иностранцами. В Агре, столице Индии во времена моголов, находится знаменитый Тадж Махал. Дальше к востоку расположен город Аллахабад — родина семьи Неру, подарившей Индии трех премьер-министров за последние 50 лет. Для туристов, направляющихся в Тадж Махал, пейзажи Уттар-Прадеш — разворачивающаяся за окном автобуса ровная земля, возделываемая идущим за сохой земледельцем, или орошаемые рисовые поля — представляются типичной картиной сельской местности в Индии. Что туристы редко осознают, так это то, что живописные земледельцы, которых они фотографируют, скорее всего находятся в долговом рабстве.
Долговое закабаление эндемично для Уттар-Прадеша. У него много имен, и оно может принимать любую форму из тех, о которых мы говорили выше. Мужчины, женщины, дети выполняют кабальную работу в сельском хозяйстве, каменоломнях, на кирпичных печах, шахтах, спичечных фабриках и фабриках по производству фейерверков, они производят сигареты, изделия из меди, стеклянные браслеты, керамику, ковры. На севере штата, где сельские землевладельцы имеют особенно большую власть, семьи могут быть разделены, когда женщин или детей продают на аукционе в уплату долгов мужчины. Никто не знает, сколько закабаленных работников в штате. В одном исследовании было обследовано 235 деревень, и число кабальных работников оценивалось в 500 000 человек. Сколько бы их ни было, большинство занято в сельском хозяйстве и принадлежит к низшим кастам (в Индии они официально называются «зарегистрированные» (scheduled) или «отсталые» (backward) касты). Обычно их долги проистекают по одной из двух причин: неожиданный кризис — болезнь, увечье, голод или необходимость заплатить за похороны или свадьбу. Конечно, долг мог возникнуть несколько поколений назад. Может оказаться, что семьи закабаленных работников и землевладельцы связаны этими отношениями на протяжении веков.
Почти все землевладельцы происходят из высших каст и владеют значительными наделами земли. Почти все кабальные работники неграмотны и совсем не имеют земли, а те, у кого она есть, вынуждены закладывать ее (и в конце концов потерять) в обеспечение своих долгов. Наличие такой большой доли закабаленных работников в сельском хозяйстве имеет много последствий. Так же, как и на американском Юге были «плохие» и «хорошие» плантаторы, существуют «плохие» и «хорошие» землевладельцы в штате Уттар-Прадеш. Большинство землевладельцев не разрешает своим работникам покидать землю или работать на кого-нибудь еще в свободное время. Некоторые землевладельцы заботятся о поддержке семей работников, находящихся в долговременной зависимости. Другие подвергают своих работников жестокому обращению, сексуальные домогательства по отношению к женщинам не редкость.
В изолированной северной части штата, вблизи гор, землевладельцы имеют практически неограниченную власть над работниками, не имеющими земли. Высшие касты браминов и раджпутов занимают все официальные посты, владеют землей, ссужают деньги. Сельскохозяйственные рабочие, имеющие перед ними долг, терпят ситуацию, описанную выше: отдают весь свой труд, за что получают две кормежки в день и право пользоваться клочком земли. Поскольку землевладелец обычно представляет местные власти, то он часто использует закон для установления власти над работающими. Против свободных работников могут быть выдвинуты ложные обвинения, и, чтобы выплатить наложенные на них штрафы, им приходится брать в долг и идти в кабалу. Закабаленные работники также подвергаются штрафам, которые могут быть наложены за «уход с фермы», «кражу картофеля», и их уплата сохраняет долг работника высоким. В довершение проблемы в этом регионе принято выплачивать выкуп за невесту. Мужчинам приходится идти к ростовщикам за деньгами, необходимыми для женитьбы. Таким образом, молодые люди, чьи родители находятся в кабале, а они сами — нет, также становятся участниками этой игры. Этот горный регион также обеспечивает большое число проституток для равнинных городов. По ужасной иронии мужчины иногда продают собственных жен в проститутки, чтобы расплатиться с долгами, в которые они влезли для женитьбы на них. Эта практика расцвела за последние пятьдесят лет, поскольку жертвы старой системы рабства пытаются улучшить свое положение, продавая женщин и девушек в новое рабство в городские публичные дома.
По всему штату Уттар-Прадеш, если мужчина убегает, его имущество, иногда даже его дети, описываются и продаются с аукциона. После чего долговые обязательства переходят к старшему сыну, чей труд засчитывается в уплату процентов по долгу. В отличие от Пакистана, где религиозная этика запрещает взимать проценты с долга, в Индии долговые проценты могут достигать 60 %, но, как правило, действует договоренность, что весь труд работника идет на уплату процентов, а сам долг должен быть выплачен наличными. По мере роста долга все больше и больше членов семьи оказывается в кабале у землевладельца, женщины и дети выполняют работы по дому или в саду, ухаживают за животными. От работников требуют приложить большой палец к «контракту» (в Индии это стандартный способ для неграмотного «подписать» документ) и бухгалтерским книгам, которые землевладелец хранит на случай какой-нибудь независимой инспекции. Будучи неграмотным, работник понятия не имеет, что он «подписывает».
Время от времени большие проекты в Уттар-Прадеше требуют особых усилий со стороны землевладельцев и официальных властей. Строительство требует больше рабочих рук, чем может быть привлечено с окрестных полей, и местные власти привозят семьи из других штатов, что очень напоминает то, как бразильцы вербуются на работу по производству древесного угля. Некоторое время назад примерно сотня кабальных рабочих была обнаружена запертой на замок в жестяном сарае размером 60 на 15 футов. Они получали недостаточно пищи и воды, многие были больны, но им не оказывали никакой медицинской помощи. Главам семей, которым выплатили аванс в 600 рупий, когда они уезжали из штата Орисса, был затем предъявлен счет за транспортировку на место строительства. С ежедневной платой, равной 16 рупиям, даже думать было нечего об уменьшении долга, который только рос, потому что власти выставляли семьям счет за еду. Рабочие находились под вооруженной охраной днем и были заперты на замок ночью. Даже индийское правительство, владеющее Строительной корпорацией национальных проектов в Уттар-Прадеше, было обвинено в подобном закабалении рабочих.
На берегу волшебной реки
На южной окраине Уттар-Прадеша, в долине реки Ганг, находится город Аллахабад. Город расположен в месте, священном для всех индуистов, там, где сходятся три великие реки. Здесь Ганг и Ямуна сливаются с волшебной, хотя и невидимой, «рекой блаженства» — Саравасти, которая бьет ключом из тайных сфер. Их слияние — святое место, одно из величайших мест паломничества в Индии. Религиозный праздник, который здесь проводится, самый большой в мире и привлекает более трех миллионов паломников, которые образуют огромный палаточный город на заливных лугах и берегах реки.
Примерно в 30 милях от города и в миле от шоссе федерального значения находится поселок Банди. Тридцать миль от Аллахабада с его университетом, офисными зданиями, фабриками — все равно что три тысячи, такова разница между этими двумя местами. В Банди успехи модернизации сводятся к трем ручным колодцам, рытье которых было недавно организовано правительством. На самом деле, поселок — слишком большое слово для того, чтобы описать Банди, деревня, возможно, будет ближе к действительности. Тридцать пять в беспорядке рассыпанных домишек служат жилищем для 225 человек. Есть один маленький магазин, примыкающий к небольшой мельнице, которая мелет пшеницу, шлифует рис и выжимает масло из горчичных семян. «Цивилизацию» можно обнаружить неподалеку: вдоль шоссе расположен ряд магазинов, и есть шанс поймать автобус до города, если у вас есть деньги. Центром поселка служит небольшой пруд, вырытый на средства правительства, где люди моются, стирают одежду, ловят рыбу, поят и моют животных, а также берут воду. Кроме того, в пруду обычно можно увидеть несколько буйволов, лежащих в воде. На краю пруда жители деревни построили маленькое индуистское святилище из кирпича.
Банди — счастливая деревня. Она расположена недалеко от реки и для полива окрестной земли есть оросительные каналы. Озеро также орошает поля, которые и образуют бóльшую часть деревни. Земля поделена на маленькие участки, размером в несколько сотен квадратных ярдов; эти участки разделены насыпными валами, ширина которых как раз позволяет ходить по ним гуськом. Более 70 % земли принадлежит двум владельцам, один из которых владеет также магазином и мельницей. Сельское хозяйство — единственное занятие в поселке, и почти каждый работает на владельцев земли.
В Банди я встретил нескольких кабальных работников, и на протяжении нескольких недель летом 1997 года я знакомился с их жизнью. Молодой индийский исследователь Прамод Сингх пробыл некоторое время в деревне и подготовил рабочих к моему визиту. Поскольку они ждали меня и успели поверить Прамоду, многие рабочие открыто говорили об обстоятельствах своей жизни. Некоторые дети так и не перестали бояться меня: я был первым белым (высоким и сгоревшим до красноты), которого они увидели. Другие дети просто смеялись над этаким нескладехой в смешной одежде, в лютую жару поминутно пившим воду из бутылки. Большинство жителей деревни были приветливы и доброжелательны в манере, присущей очень бедным людям, стесняющимся убогости своего существования. Рацион, который я описал в начале этой главы, это вся еда, что у них есть, хотя они постоянно предлагают разделить с ними трапезу. Многие рабочие, с которыми я разговаривал, были в кабале, получая свой ежедневный килограмм зерна и пользуясь участком земли в обмен на свой труд до тех пор, пока долг не будет выплачен. Некоторые из них родились с долгом и уверены, что с ним и умрут. Другим удалось освободиться, и их истории особенно важны, поскольку они обозначают дорогу к свободе.
Деревенские истории
Балдев. Когда я впервые встретил Балдева, он пахал. Он шагал взад и вперед по своему маленькому участку земли вслед за простейшей сохой, запряженной одним маленьким быком. Ее деревянный лемех вспахивал неглубокую борозду, переворачивая почву. Приходилось перепахивать почву по нескольку раз, чтобы подготовить ее к посадке. Бóльшую часть своей жизни Балдев проводит за этим занятием, потому что он халваха — кабальный пахарь. Его хозяин зовет его «мой халваха». В то утро, когда я его встретил, Балдев тяжело и упорно работал, но это был хороший день. Чтобы подтвердить это, Балдев сказал мне, что утром он съел завтрак. Балдев завтракает нечасто, но поскольку ему нужны были силы для пахоты, он съел размоченный турецкий горох, сваренный с солью и зеленым перцем. Когда мы говорили, было примерно 11 утра, а он пахал с семи. Еще через два часа он прекратил работу и прилег переждать самую жаркую часть суток. С трех до семи он снова работал.
Когда мы достали воду и присели на валу на краю поля, Балдев присел на корточки перед нами. Как представитель касты «кохл» (Kohl) он является неприкасаемым для людей из более высоких каст, из вежливости он не стал садиться рядом со мной — он полагал, что я принадлежу к более высокой касте, несмотря на мои уверения в обратном. Я спросил его, как долго его семья живет в Банди, и вот что он ответил:
— Мы здесь всегда жили. Я знаю только до дедушки, но он говорил, что мы здесь жили всегда. Мой дедушка был у хозяина халвахой, а потом мой отец тоже был халвахой. Они оба были в кабале за долги — мой отец за долг своего отца, я не знаю, как было с долгом моего деда. Это обычная вещь. Кохлы, как мы, всегда были в кабале у браминов, как мой хозяин. Здесь всегда так было.
— Все знают, что вы подневольный работник?
— Ну, конечно, все это здесь знают. Как я говорил, моя семья работает на одного и того же хозяина много лет. В конце концов это маленькая деревня, все все про всех знают. Я не знаю, знает ли кто-нибудь в городе или правительственные инспекторы. Я думал сначала, что вы двое — инспекторы, когда я увидел, как вы одеты. Но я сомневаюсь, что этих инспекторов сильно заботит, что здесь происходит. В общем, я унаследовал долг отца, так что я всегда знал, что буду халвахой. Я думаю, каждый знал.
— Как велик ваш долг?
Ну, когда я впервые стал халвахой у своего хозяина, это было около 15 лет назад, я не помню точно, какой у меня тогда был долг. Сейчас он около 900 рупий ($25). Один раз мы отправились на свадьбу к моему родственнику, и чтобы добраться туда и купить новую одежду, я занял 500 рупий, это было несколько лет тому назад. Пару раз мне пришлось занимать деньги, чтобы купить лекарства, когда у нас болел кто-нибудь из детей. Но в основном долг растет из-за того, что я прошу небольшие суммы, чтобы купить кое-что, например, удобрение. Мой хозяин дал мне 2 бигха (около 3 акров) земли, которой я могу пользоваться, здесь я выращиваю бобы и чечевицу. Чтобы получить хороший урожай, я должен использовать удобрение. Я мог бы занять у хозяина удобрение вместо денег, но тогда я должен вернуть в полтора раза больше, когда соберу урожай. Все такие вещи, семена или пестициды, нужно возвращать в полуторном размере после сбора урожая. Я также должен платить за орошение поля, это налог местному правительству, которое следит за каналом. Если у меня не будет денег, когда придет время платить, мне придется занять у хозяина, потому что если вы не заплатите за орошение, они не дадут вам больше воды на полив урожая, и вы его потеряете.
— Что вы получаете с урожая?
— Ну, он нам позволяет не голодать. Я каждую свободную минуту отдаю, чтобы ухаживать за будущим урожаем, потому что я продаю часть, чтобы купить вещи, которые нам нужны. Видите ли, я могу вырастить примерно 400 килограммов бобов и чечевицы на моем поле. Их можно продать по 10 рупий за килограмм. Если бы я мог продать все, я бы получил 4000 рупий ($110), но даже думать нечего получить такие деньги. Примерно 60 килограммов надо оставить на семена, они стоят по 15 рупий за килограмм. Все, что я занимал у хозяина, я должен вернуть в полтора раза больше. Если я занимал 60 килограммов семян, я должен вернуть 90. То же самое с удобрениями и остальным. Часть урожая мы оставляем для еды на весь год, а остальное я продаю.
— Что вы делаете с деньгами?
— Плачу за все. Есть четыре вещи, которые мы должны покупать: растительное масло для еды, это примерно 10 рупий на неделю. Потом соль, она довольно дешевая, на это мы тратим 4 рупии в месяц, овощи стоят дороже, примерно 20-30 рупий в неделю. Мы пользуемся керосинам для освещения, но это всего 6 рупий в месяц, потому что когда темно, мы ложимся спать и пользуемся светильником не часто. Когда у нас заканчиваются деньги, мы не покупаем овощи, а едим зерно, которое дает хозяин, и чечевицу, которая у нас осталась.
— После сбора урожая, когда я продал свое зерно, есть один большой расход на год. Мы покупаем новую одежду. У нас всего одна-две смены одежды, и за год старая одежда совсем изнашивается, кроме того, дети вырастают из своих вещей. Нас пятеро, на одежду нам надо много денег, больше 1000 рупий ($28). У меня такие деньги есть только раз в году, когда я продаю урожай. В основном деньги заканчиваются задолго до нового урожая, иногда мы можем перебиться, не занимая больше, но иногда приходится одалживать.
Позже вечером мы заглянули в дом Балдева, где он живет вместе с женой Мархи и тремя сыновьями. Их дом — это одна комната размером примерно 7 на 15 футов. Стены сделаны из глины, намазанной на основу из веток. Крыша — тростниковая, опирающаяся на шесты. На шестах, подпирающих крышу, там, где животные не могут достать, подвешены сумки с бобами и чечевицей, а также травы, которые семья смогла найти, принести домой и высушить. Вход низкий, но закрывающейся двери нет, два небольших отверстия высоко в стене служат окнами. В одном углу на земляном полу маленькая печка, также сделанная из глины, трубы нет, и дым валит в комнату, поднимаясь к почерневшему тростнику на крыше. Мархи готовит всю еду на этом маленьком огне, используя коровьи лепешки и хворост. Все их имущество, пожалуй, может разместиться на их единственной кровати, которая представляет собой основу длиной в 5 футов с веревочным днищем без матраса. У них есть несколько горшков, кое-какие ручные инструменты, пара рубах, кувшин, лампа, пара сандалий. Перед домом они вырастили забор из колючего кустарника, огораживающий пространство примерно в 100 квадратных футов, и тенистое дерево. Бóльшая часть их домашней жизни проходит под этим деревом, свою кровать они используют как скамейку. В жаркую погоду они часто спят под деревом, где хоть ощущается легкое дуновение прохлады. Примерно в 50 ярдах находится открытый колодец, где Мархи набирает воду с помощью ведра с веревкой. Я спросил Мархи, выросла ли она в этой деревне.
— Нет, я из Чандпура, это в Мадья-Прадеше (соседний штат, примерно в 60 милях от Банди). Мой отец умер, когда я была маленькой. Он был в неволе у тамошнего хозяина. Мы там жили так же, как и здесь. Примерно десять лет назад я приехала сюда и вышла замуж за Балдева. Это устроили родственники. С тех пор я здесь.
— Какую работу вы в основном делаете?
— Кроме стирки и готовки, я работаю в поле, как и Балдев. Я занимаюсь прополкой, дергаю сорняки на хозяйском поле. Когда приходит время, я сажаю, сею и убираю урожай. Да я почти все делаю, кроме пахоты, пашет только Балдев. Мне нужно также занять работой мальчиков. Есть листья и полевые травы, которые можно собирать, и их можно готовить. Они собирают эти травы.
— Они ходят в школу?
— Нет, больше нет. Мы посылали двух старших в школу пару лет назад, но пользы никакой это не принесло. Не похоже, что они чему-нибудь научились. Иногда они просто уходили и отправлялись играть в поле. Покупать бумагу и другие вещи для школы очень дорого, поэтому они теперь дома. Они мне здесь помогают.
Балдев показывает на разные места вокруг дома и добавляет:
— Здесь полно работы. Посмотрите на эти стены — я должен обмазывать их дважды в год. Примерно через две недели нужно начинать. Стены нужно отремонтировать до сезона дождей, а то, когда начнутся дожди, стены просто размокнут и глина отвалится от основы. К дождям нужно подготовиться: поле должно быть вспахано и стены отремонтированы. А потом каждые 2-3 года нужно класть новый тростник на крышу. Он дольше не выдерживает. Это проблема, потому что единственный здесь человек, выращивающий тростник, это мой хозяин, и нужно просить тростник у него или одалживать у него деньги, чтобы купить тростник где-нибудь еще. А если крыша не в порядке, то ждать нельзя — дожди все разрушат. Так вот и получается, что даже если у меня хороший урожай, расходов всегда больше, чем доходов, и приходится занимать.
Я спросил Балдева, выплатил ли он хоть часть долга.
— Нет. Он понемногу рос все эти годы. С детьми всегда что-нибудь нужно, а если кто-то заболеет, надо покупать лекарства. Иногда у меня нет весной денег, чтобы купить удобрение, которое необходимо, так что с долгом я лезу и лезу в гору. Может, когда мальчики подрастут, они будут работать, и мы сможет двинуться вперед. Так будет продолжаться, пока долг не будет выплачен, а когда я стану слишком старым для работы, мои сыновья обо мне позаботятся.
— А как ваш хозяин? Как он к вам относится?
— Ну, я его знаю всю жизнь, мой отец тоже на него работал. Он сейчас уже сильно старый человек. Он всегда дает нам зерно, которое должен давать, и относится к нам хорошо, но в последние несколько лет он стал очень строгим. Если в деревню кто-нибудь приезжает, может быть от правительства или кто еще, он не разрешает мне с ними встречаться. Когда он узнает, что кто-то приезжает, он отсылает меня делать какую-нибудь работу. Он старается нас здесь удержать, и он стал гораздо больше мне приказывать — «делай это да делай то». Конечно, мне приходится делать все, что он говорит.
В этот же день позже у меня состоялся странный разговор с хозяином Балдева. Он держит маленькую мастерскую по ремонту велосипедов около шоссе, ведущего в Аллахабад, где мы остановились, чтобы поговорить с ним. Хозяин Балдева, пожилой человек, становился все более и более взволнованным и возбужденным по мере нашего разговора. Вначале он сказал нам, что сам обрабатывает 60 акров земли за исключением тех двух, что отдал в пользование Балдеву. Потом он сказал, что отец Балдева работал на кого-то другого, а сам Балдев проживает в деревне всего три года. Когда мы спросили, сколько зерна вырастает на его земле, а сколько на участке Балдева, он ответил, что никогда не позволял Балдеву пользоваться никакой землей, а потом заявил, что Балдев на него вовсе не работает. Чуть позже он сказал, что платит Балдеву 100 килограммов зерна каждый сезон. Он нервничал все больше, и противоречия становились все заметнее, так что в конце концов мы прекратили разговор и ушли. До этого мы говорили с другими землевладельцами, и они показали себя ловкими защитниками колии, полными официального двоемыслия и всячески демонстрирующими свои теплые чувства по отношению к «соединенным» с ними работникам. Хозяин Балдева, похоже, оказался одним из последних последователей старой школы, человеком, не способным понять, что древняя система должна измениться хотя бы внешне.
Может показаться, что Балдев и Мархи просто очень бедные издольщики, как многие другие крестьяне в развивающемся мире. Но нас не должно обманывать отсутствие открытого насилия: они рабы. Хозяин Балдева рассматривает его как свою собственность, покорное вьючное животное. Колия обладает даже большей стабильностью, чем рабовладельческая система на американском Юге. Конечно, это не жестокая и грубая кратковременная кабала нового рабства, но то, чего последняя достигает насилием, колия добивается чувством безнадежности. Балдев и Мархи полностью смирились со своей судьбой. Для того чтобы удерживать их в кабале, не нужно никакого насилия. Те, кто страдает от нового рабства, как женщины в публичных домах Таиланда, иногда теряют всякую надежды на свободу, но Балдев был уже рожден без всякой надежды. Постоянно живя на грани голода, он и его соседи преждевременно загоняют себя работой в могилу. Они редко жалуются. Они рассказывали мне свои истории абсолютно спокойно. Когда несколько поколений твоих предков были халваха, то для тебя существует мало других возможностей. Балдев полагает, что пока он может пахать, у его семьи будет по крайней мере еда. Но ситуация вокруг меняется, и у его хозяина есть серьезные резоны прятать Балдева в стороне от происходящего. Другие семьи в деревне с помощью правительства выбрались из кабалы. Балдев — последний пахарь, оставшийся у землевладельца, и без него хозяину придется платить сельскохозяйственным рабочим, чтобы его поля были вспаханы и убраны. История Мунши, соседа Балдева, тем не менее показывает, что хозяин может получить прибыль, «восстановив раба в правах».
Шиврадж и Муниш. Жена Шивраджа убежала в дом, как только мы вошли в их двор. Она прикрыла лицо тонкой хлопковой тканью и поглядывала на нас из-за входной двери. Все время, пока мы были во дворе, она пряталась внутри, если мы взглядывали в сторону дома, а ее подруги стояли по другую сторону колючей изгороди и молча следили за нами, закрыв лица. Во время нашего разговора маленькая девочка лет трех-четырех, внучка Шивраджа, ползала, хихикая, вокруг нас. Она делала все, что маленькие дети делают к стыду взрослых, когда собирается компания: пускала слюни нам на ботинки, тыкалась носом в нашу одежду, затем встала посередине и пописала на землю. Одна из коров Шивраджа, белая годовалая телка местной породы, бродила поблизости, пока мы разговаривали, принюхиваясь к запаху поджаренных соленых зерен, предложенных нам в качестве угощения. Шиврадж, такой же кабальный работник, как и Балдев, но его обстоятельства немного лучше. Он старше, ему сорок пять, и он сумел накопить кое-какое имущество. Но на нем все еще долг, от которого он не может освободиться.
— Я жил здесь всегда, так же, как мой дед и прадед. Мы всегда здесь жили и всегда работали на одного и того же хозяина. Когда мой отец умер, я должен был взять на себя его долг, это было почти 30 лет назад. Когда он умер, он был должен хозяину 1200 рупий — большие деньги!
— Вам когда-нибудь удавалось избавиться от долга?
— Нет, никогда, и ни отцу моему, ни деду. Но долг иногда увеличивается, а иногда уменьшается. Я начал с 1200 рупий, которые был должен мой отец, но, чтобы начать хозяйство, мне пришлось занимать. Около 20 лет назад у меня был такой долг, какого никогда больше не было, набралось 2500 рупий. Я тогда был молодым и не таким бережливым. Нам также пришлось одалживать для семейных надобностей, например когда мой сын женился. Два или три года назад мне удалось сократить долг до 200 рупий ($6). Мне почти удалось его выплатить, но я не смог этого сделать до следующего урожая. Мне пришлось занимать деньги на удобрения и семена для посадки, так что теперь я должен 1400 рупий ($39). Примерно 500 рупий из этих денег я должен в качестве водяного налога правительству за орошение моего участка. Их мне нужно заплатить со следующего урожая. Мне действительно нужно придумать, как их заплатить, потому что иначе мне не дадут воды для полива моего урожая. Но дела складываются так, что если я заплачу эти деньги, мне потом придется занимать у хозяина для покупки удобрений на этот год. Мой хозяин начисляет проценты на деньги, которые я беру для покупки удобрений и на то, что я должен ему за использование его трактора, который я беру, чтобы вспахать свое поле. Я плачу ему по 5 рупий каждый месяц на каждые 100 из тех, что я одолжил. При таких процентах мне может понадобиться 2-3 сезона, чтобы выплатить долг за один сев, но к тому времени я возьму еще деньги для следующего сезона, и общий долг будет по-прежнему расти. Мы действительно не можем удержаться на плаву после того, как мой сын ушел 3 года назад.
— Что случилось? Почему ваш сын ушел?
— Он просто исчез, я не знаю почему. Он оставил жену и дочь, вот эту маленькую девочку, и ушел. Мы волновались ужасно, мы везде искали, но так и не нашли его. Ему тогда было около двадцати, и когда мы с ним работали вместе, мы могли сделать достаточно, чтобы выплачивать долг, но после того как он ушел, мне нужно еще кормить его жену и ребенка.
В этот момент Шиврадж замолчал и посмотрел на нас задумчиво, как бы решая что-то. Через несколько мгновений он окликнул жену в доме и попросил ее что-то принести. Она подошла, неся письмо, измятое и запачканное; продолжая отворачиваться от нас, она передала письмо Шивраджу. Два дня назад, после трех лет неизвестности, они получили это письмо от сына. Шиврадж и его жена оба неграмотные, один из соседей попытался прочитать им письмо, но он не смог разобрать все слова. Шиврадж стыдится дезертирства своего сына, но очень хочет знать, где он сейчас, поэтому он спросил моего индийского коллегу, Прамода Сингха, не может ли тот прочитать ему письмо. Его сын обратился к «писаке», человеку, пишущему письма, поскольку он сам тоже неграмотен. Прамод прочел письмо. Сын писал, что он здоров и работает с бродячими комедиантами, что он надеется когда-нибудь прислать домой денег и что он просит прощения. Это было все, никакого обратного адреса, хотя Прамод смог разобрать, что письмо послано из города в соседнем штате. Шиврадж был расстроен.
Я бы хотел, чтобы мы могли как-то с ним связаться. Мы хотим, чтобы он вернулся домой, мы переживаем за него. Может быть, он убежал из-за долга. Иногда мне казалось, что он не хочет оставаться и работать на хозяина, как это делаю я. Но что у него теперь за жизнь? Такие бродяги — плохие люди. И как же его жена и дочь?
Мы еще немного поговорили о его сыне и месте, откуда пришло письмо. Мы не видели никакой возможности найти его без обратного адреса, и Шиврадж примирился с тем, что даже мой образованный коллега не в силах разрешить проблему.
Шиврадж, похоже, имеет очень четкое представление о сложностях своего положения, о том, сколько он должен, и как проценты умножают его долг. Он довольно успешен в земледелии и умудряется собрать два урожая в год со своего участка с помощью орошения. Поэтому они питаются разнообразнее, чем большинство семей. Он показался мне именно тем человеком, которому правительственная программа могла бы помочь. Поэтому я спросил его, обращался ли он когда-нибудь за правительственной помощью, чтобы выбраться из долгов.
Нет, нет! Это большая ошибка, она может только все ухудшить. Я думаю, вы не знаете, что случилось с моим братом Мунши. Он тоже живет здесь, в Банди, на другой стороне озера. Видите ли, есть несколько способов помочь выбраться из долгов таким крестьянам, как мы. Но сейчас землевладельцы заключили сделку с местными властями и забрали все деньги. Хозяин Мунши пришел к нему, такой благожелательный, и говорит: «У меня неприятности, если ты мне не поможешь, то я не смогу давать тебе зерно каждый день, пожалуйста, помоги мне. Если ты мне поможешь сейчас, то и я когда-нибудь помогу тебе». Ну, Мунши и согласился помочь. Хозяин получил какие-то бумаги от правительства для осуществления схемы, по которой работник получает деньги в долг, чтобы он встал на ноги. Хозяин заполнил бумаги и дал Мунши, чтобы тот приложил большой палец, и поскольку он хозяин, он может доказать, что Мунши был кабальным рабочим и имеет право на получение денег. Ну, хозяин получил 35 000 рупий (почти $1000) как заем на имя Мунши, и мы слышали, что он положил их на процентный счет в городском банке на имя своего сына. А Мунши просто оказался в ловушке. Все деньги у хозяина, и тот сказал, что когда-нибудь он отдаст часть Мунши. А пока Мунши должен деньги правительству. Каждый раз, когда правительственные чиновники приходят в деревню, Мунши начинает плакать и убегает из деревни, чтобы спрятаться в поле! Он боится, что его посадят в тюрьму, а где он может взять 35 000 рупий? Теперь он должен делать все, что велит его хозяин, или у него будут неприятности с правительством. Нет никакого толка жаловаться властям, потому что они в сговоре с хозяином Мунши и получили свою долю денег. В общем, сейчас они докладывают, что еще одного работника освободили. Нет, у меня хватает проблем и без этой помощи!
Коррупция часто искажает программы, направленные на помощь закабаленным работникам. Местными властями, которые работают рука об руку с землевладельцами, проводятся в жизнь программы, опирающиеся в основном на выплату денег. Как мы увидим позже, ряд исследований показывает, что программы реабилитации могут оказаться как благословением, так и проклятием. Иногда они оказываются успешными. Похоже, что существует два главных ключа к успеху: честность правительственных сотрудников и приспособленность схемы к реальным обстоятельствам жизни закабаленного работника. Чтобы выбраться из кабалы, работники должны работать очень много, но они знают, как это делать. Получив шанс, они могут круто переменить свою жизнь. Я это ясно понял, когда встретился с замечательной женщиной по имени Лейла.
Лейла. Лейле примерно 30 лет, и во время нашей встречи она удивила меня. В отличие от остальных женщин деревни она не стала закрывать лицо или убегать в дом, когда мы пришли. Напротив, предложила нам присесть на скамейку рядом с входной дверью и говорила очень прямо, глядя нам в глаза. В ней была уверенность, которую мы не видели больше ни у кого в деревне, ни у мужчин, ни у женщин, за исключением разве что землевладельца. На стене ее дома была надпись на хинди, и я спросил, что она значит.
— Это название нашей организации — «Женская организация самопомощи». Несколько лет назад правительство прислало нескольких женщин, и они показали нам, как начать. Я обошла соседок и уговорила их к нам присоединиться, сейчас в нашей организации примерно 22 женщины.
— Что вы делаете в своей организации?
— Когда мы начинали, женщины, посланные правительством, рассказывали нам о здоровье, как уберечься от болезней, как детей растить здоровыми. Одна женщина учила нас читать и писать. Я уже умела немного читать и писать на хинди, так что я снова стала практиковаться в чтении и письме, и у меня это получалось все лучше. Потом у нас были выборы, и меня выбрали «председателем» (Лейла употребила слово, означающее что-то вроде «ведущего представителя»), Потом у нас начались практикумы. Например, мы учились, как выращивать разные пряности, как их собирать в нужное время, сушить и готовить для продажи. Теперь мы можем иметь собственные пряности, и мы можем их продавать, чтобы получить немного денег. Через год была еще одна программа. Она нам очень помогла. По этой программе каждая женщина в организации получила молочную козу. Козы не были бесплатными, они стоили примерно 800 рупий ($22) каждая, но нам не надо было сразу платить. У коз обычно бывает по два козленка, так что когда пришло время и у коз появились козлята, мы их вырастили и одного из них продали, чтобы вернуть деньги за козу, что они нам дали по программе. Теперь у нас у каждой по две козы, и у нас есть свое молоко.
Потом правительство прислало сюда доктора. Он нам очень помог, а меня правительство стало учить на акушерку. Потом я стала помогать доктору, когда он принимал роды. У нас раньше никогда не было врача, для нас это большой шаг вперед. Это требовало много работы, но я практиковалась в работе акушерки. Через какое-то время доктор попытался найти для меня такого рода работу от правительства. Мы долго ждали, но в конце концов они сказали, что нет, они платить мне не станут. У них нет достаточно денег, чтобы платить местной акушерке. Но я все равно помогала доктору, так что смогла еще кое-чему научиться. Через какое-то время он дал мне двух быков за работу, которую я для него делала. Они стоили по 1000 рупий каждый ($28). Это действительно изменило нашу жизнь.
— Каким образом быки изменили вашу жизнь?
— Видите ли, с быками мы — мой муж и я — можем сами заниматься земледелием. У нас нет земли, но с быками мы можем издольничать. Сейчас у нас 10 акров, которые мы арендуем у нашего землевладельца. У нас есть быки, и мы можем сами пахать. Сейчас мы засеяли все 10 акров соевыми бобами. Это тяжелая работа, нам пришлось перепахать поле трижды, чтобы подготовить его к посеву. Потом сам сев, прополка все время, пока бобы росли. У нас договор с землевладельцем пятьдесят-на-пятьдесят. Мы делим стоимость семян, удобрений и орошения. Землевладелец получает 50 % урожая. Мы можем получить до 150 килограммов сои с акра, так что у нас останутся кое-какие деньги даже после вычета всех расходов. Конечно, быков надо содержать, у нас на них уходит больше 1000 рупий в год, но мы можем их иногда отдавать внаем. Кроме того, мы продолжаем работать на хозяина. И муж, и я работаем на его поле, и мы получаем ежедневно зерно за эту работу, а еще он позволяет нам пользоваться участком земли, чтобы выращивать кое-какую еду. Издольщина и работа на хозяина занимают все наше время, но дополнительные деньги позволяют нам иметь больше еды, а дети могут ходить в школу. У нас пятеро детей, два мальчика и три девочки, сейчас в школу ходят мальчики и средняя девочка. Мы теперь в состоянии купить им учебники и все остальное. Конечно, когда детей пятеро, тяжело сводить концы с концами. Нас семеро, и еды, которую мы выращиваем на участке, что нам отвел хозяин, не хватает на весь год. Она подходит к концу в конце зимы, в это время мало работы, и поэтому хозяин дает нам меньше зерна. Поздняя зима и начало весны могут оказаться очень тяжелым временем; иногда я могу найти какую-то дополнительную работу, но в это время работу ищет каждый. Позже, когда наступает время, я могу готовить для свадеб, по только в страду, такую, как сбор урожая, мы можем быть уверены, что работы будет достаточно.
По терминологии индийского правительства, Лейла и ее муж «полу-присоединенные». Это нелепый бюрократический термин, но трудности, с которыми сталкивается правительство, пытаясь провести в жизнь закон против долгового рабства, приводят к терминологическим трюкам, с которыми мы уже встречались, анализируя рабство в других странах. После первой кампании в конце 70-х годов, направленной на освобождение кабальных работников, которую в Индии называют программой реабилитации, процесс замедлился. По мере того как все больше ответственности за реабилитацию передавалось местным властям, верх брали коррупция и бюрократическое равнодушие. Первоначально местные власти получали финансирование и поддержку на реабилитацию, но теперь их наказывают, если «обнаруживается» большое число закабаленных работников. Если открываются случаи закабаления, в дело вступает правосудие. Естественно встает вопрос, почему местные власти допустили, что эта кабала тянется так долго, и что случилось с фондами, выделенными для реабилитации. Судебное дело часто заканчивается расследованием, которое проводят государственные инспекторы. Чтобы избежать наказания из-за неудач по реализации закона против закабаления, местные власти просто-напросто игнорируют существование подневольных рабочих. Многие штаты рапортуют о том, что долговое рабство полностью искоренено в их границах, но посещение этих штатов говорит ровно об обратном. Согласно недавним официальным отчетам кабальная зависимость прекратила существование в Банди, но никто не озаботился сказать об этом Балдеву и другим жителям деревни. Чтобы поддержать эти прятки, кабальная рабочая сила официально переименована в «присоединенных» рабочих, более приемлемый термин, поскольку «присоединенность» не противоречит закону. Балдев и Шиврадж «присоединены», потому что они могут работать только на своего хозяина. Лейла и ее муж «полу-присоединены»: хотя они все еще работают на хозяина за ежедневное обеспечение едой, они также издольничают и таким образом имеют некоторый доход и работают вне колии. Только Господь знает, как следует именовать Мунши. Официально он числиться реабилитированным, но в действительности его закабаление достигло нового уровня при прямом соучастии государства. Мунши оказался дважды закабален способом, который требует и воображения, и бесстыдства. Это те качества, которые мы встретим у многих местных землевладельцев.
Землевладельцы. Я надеялся поглубже познакомиться с жизнью какого-нибудь землевладельца, попытаться узнать его историю и образ мыслей, суть его отношений с кабальными работниками, его прогнозы на будущее, но этого не произошло. Это правда, что землевладельцы разговаривали с нами, но они контролировали ход беседы и тщательно продумывали свои объяснения и оправдания. Некоторые были необычайно откровенны. Например, землевладелец, который также занимает пост заместителя инспектора по труду своего района, сказал следующее:
Конечно, у меня есть кабальные рабочие, я ведь землевладелец. Я поддерживаю их и их семьи, а они работают на меня. Если они не заняты в поле, они выполняют работы по дому, стирают одежду, готовят, убирают, делают ремонт, в общем, разные работы. В конце концов, они из касты кохл, их удел работать на таких вайшья, как я. Я даю им еду и немного земли, чтобы они могли работать. Кроме того, они должны мне деньги (он не сказал сколько), так что я должен быть уверен, что они останутся на моей земле, пока не выплатят долг. Они будут работать в моем хозяйстве, пока они все не вернут, меня не волнует, сколько лет это займет — вы не можете просто взять и выкинуть деньги!
В любом случае с ними все в порядке. Послушайте, с тем зерном, что я им даю, и с землей, которой они пользуются, у них получается гораздо больше, чем официальный уровень заработка сельскохозяйственных рабочих, равный 67 рупий в день. Я не против того, что они так много от меня получают, ведь я представитель Департамента труда, мне не нужно никому платить взятки. В противном случае я был бы вынужден платить полиции просто за то, чтобы сохранить моих собственных рабочих. В конце концов, нет ничего плохого в существовании подневольной рабочей силы. И они выигрывают от этого, и я, даже если сельское хозяйство будет полностью механизировано, я все равно сохраню своих кабальных работников. Видите ли, в наших взаимоотношениях я для них как отец. Это отношения отца и сыновей: я защищаю и направляю их. Иногда мне приходится призывать их к порядку, так же, как это делает отец. Мне нелегко сохранять рабочих после того, как вышел закон, но поскольку я отвечаю за реабилитацию в моей деревне, меня особо не беспокоят. Сейчас официально наша деревня полностью реабилитирована, и я трачу много времени, пытаясь убедить людей в том, что старая система лучше, и нам нужно изменить закон. Долговая система была своего рода гарантом для подневольных рабочих, было бы лучше сохранить ее и просто добиться, чтобы выплаты зерна и ценность земельного участка соответствовали минимальному уровню зарплаты, что на самом деле и есть.
Когда Прамод надавил на него, указывая, что его положение обязывает его бороться с рабством, а не поддерживать его, он нас выгнал.
Мне показалось, что я снова оказался в Алабаме: «рабство — это хорошо», «оно дает гарантии этим людям», «вы знаете, они же не могут сами о себе позаботиться», «ну, я же им как отец». Не удивительно, что приведенные этим землевладельцем суммы не сходятся. Хотя официальная минимальная зарплата сельскохозяйственного рабочего действительно составляет 67 рупий ($1,85) в день, в Банди ни один свободный рабочий не получает больше 30 рупий (83 цента). Но и это более чем в два раза больше того, что получает кабальный работник. Стоимость зерна, которое получает семья такого работника, колеблется от 5 до 10 рупий в день. Стоимость урожая, собранного и для еды, и на продажу, может добавить к этому еще 8 рупий в день. Иными словами, целая семья получает примерно три с половиной доллара за шестидесятичасовую рабочую неделю, то есть меньше 6 центов за час. С такой уровнем зарплаты, даже имея немного земли и при низком уровне отпускных цен, землевладелец может получать неплохую прибыль. Содержание семьи обходится ему не намного дороже, чем содержание пары быков, а ведь людям можно поручить больше самых разных работ. Кабальные рабочие составляют лишь незначительную часть расходов владельца хозяйства.
Многие землевладельцы рады поговорить об экономической стороне ведения хозяйства. Пока мы подробно расспрашивали их о стоимости семян, преимуществах фосфатных удобрений по сравнению с мочевиной для рисовых посадок, они даже показывали нам бухгалтерские книги, помогая записать информацию. Казалось, они стремились рассказать всю историю своего хозяйства, чтобы показать, что кабальные рабочие лишь маленькая часть большой картины. Они хотели казаться современными хозяйственниками, которые просто помогают некоторым семьям неграмотных рабочих сохранять свои рабочие места. Но кабальный труд на самом деле является ключом их высоких прибылей. Многие цены, с которыми сталкиваются землевладельцы, действительно фиксированы: расходы на семена, удобрения, орошение, земельный налог, аренда трактора, стоимость горючего мало меняются от года к году, но если меняются, то только к большему. Только сохраняя стоимость рабочей силы на самой низкой возможной отметке, закабаляя ее, землевладельцы могут получать надежную прибыль. Землевладелец, располагающий двумя подневольными семьями и обрабатывающий примерно 50 акров, может в среднем получать 56 % прибыли в год. Если бы он платил своим рабочим по 30 рупий в день, то прибыль бы упала до 36 %. Если бы он выплачивал официальную минимальную зарплату 67 рупий, то доход от хозяйства составлял бы менее 1 % в год.
Эта прибыль, хотя она и не так велика, как существующая в системе нового рабства, делает возможным образ жизни, сильно отличающийся оттого, что ведут Балдев и Мархи. Землевладелец, живущий в центре Банди, имеет кирпичный дом в 8-9 комнат, с большой верандой, идущей вокруг дома. В доме есть водопровод, электричество, газ в баллонах для приготовления еды. За домом тянется большой огороженный сад, вокруг которого расположены амбары и загоны, в них содержится скот и хранится оборудование. Землевладелец имеет либо велосипед, либо мотоцикл, возможно машину или трактор. Семья землевладельца ест здоровую разнообразную пищу, включая безалкогольные напитки и сладости. Если кто-то из членов семьи заболевает, есть возможность заплатить доктору и купить лекарства. Прибыль, которую землевладелец получает только от сельского хозяйства, в десять раз превосходит доход закабаленного работника, а большинство землевладельцев имеют еще какое-нибудь дело. Обычно землевладельцам принадлежит местный магазин или мельница, и, конечно, они дают деньги в долг. Сыновья землевладельца обычно получают высшее образование и работают либо на местное правительство, либо имеют свое дело в городе. Хотя общий доход землевладельцев не велик по западным меркам, но он обеспечивает разницу между жизнью в современном мире и жизнью в темном средневековье, которую ведут Балдев и Мархи. Однако землевладельцы понимают, что их благополучие, выстроенное на спинах подневольных рабочих, ненадежно.
На тракторе в будущее
На обороте индийской банкноты в пять рупий изображено тучное поле на закате, когда солнце опускается за далекие, покрытые деревьями холмы. В центре картинки человек ведет трактор по направлению к закату, трактор тащит за собой однолемеховый плуг, перепахивающий темную землю. Это изображение механизированного будущего сельского хозяйства, и это повсеместная мечта крестьян. Для землевладельцев, принадлежащих к высшим кастам, эта картинка означает конец их привычного образа жизни. Только крупнейшие землевладельцы имеют достаточно земли, чтобы оправдать расходы на механизацию, для остальных выживание зависит от использования кабального труда. Но и более мелкие землевладельцы должны конкурировать с механизацией, которая вводит в оборот больше земли и обеспечивает более высокую отдачу. Поскольку размер урожая возрастает, цены на зерно падают. Чем больше механизируется сельское хозяйство Индии, тем меньше прибыли могут получить землевладельцы, использующие старую кабальную систему. Невозможно снизить стоимость кабального труда: любое уменьшение приведет к тому, что рабочие будут голодать и не смогут работать. Полное исчезновение прибыли, если работникам будет выплачиваться минимальная заработная плата, показывает, что вековой обычай подневольного труда должен либо исчезнуть, либо трансформироваться в другие формы эксплуатации. Не удивительно, что землевладельцы поддерживают кампанию против перемен и реабилитации.
Снова и снова землевладельцы, которых мы интервьюировали, объясняли нам, что долговое рабство на самом деле просто подобие отношений между отцом и сыном. Начинало казаться, что все они как будто получили пресс-материалы из центрального офиса рабовладельцев. У землевладельцев были аргументы: они представляли себя как форму социальных гарантий для бедных и неквалифицированных, они указывали на поколения традиционного «сотрудничества» между их кастой и работниками, они с горечью говорили о печальной судьбе, которая ожидает сельских жителей в городах. Все они говорили: «Это делают все — все землевладельцы в округе используют подневольный труд». Да, возможно, существуют некоторые проблемы, а также плохое обращение, но землевладельцам известно, в чем причина этого: это вина нуворишей из средних каст, которые пробираются в древнее занятие земледелием. Список отговорок был тот же самый, что и у плантаторов американского Юга накануне Гражданской войны.
Нувориши из средних каст представляют собой особую, двойную угрозу землевладельцам. Успешно занимаясь бизнесом, некоторые семьи, принадлежащие к средним кастам, скопили большие средства. В Индии земля всегда была самой главной мерой богатства, поэтому эти семьи прикупают землю, когда представляется такая возможность. Принадлежащие к высшим кастам землевладельцы особенно неохотно выпускают землю из своих рук, и они чувствуют огромное культурное давление, заставляющее их держаться за эту традиционную основу власти и благополучия, но деньги делают свое дело. Нувориши могут принести огромные перемены в сельские районы, в первую очередь потому, что они разрывают единый фронт, который землевладельцы всегда сохраняли по отношению к работникам из низших каст. Эти новые землевладельцы из средних каст относятся с подозрением к своим соседям из более высоких каст, рассматривая их как соперников, даже врагов, а не как людей, имеющих те же интересы. Если бы они могли, они бы вытеснили старых хозяев с земли, и они стремятся использовать закабаленных рабочих как оружие. Более склонные использовать современную сельскохозяйственную технику, они принимают сторону кабальных рабочих в любом споре в качестве средства ослабить старых землевладельцев из высших каст. Представители средних каст могут также использовать кабальных рабочих как угрозу политической власти старых землевладельцев.
Землевладельцы чувствуют опасность еще и потому, что их контроль над закабаленными работниками сталкивается еще с одним испытанием, в этот раз на политической сцене. После убийства Раджива Ганди в 1991 году произошел ряд перемен в политике, хотя они связаны не только с этой смертью. Во-первых, была начата кампания против коррупции, которая продолжается и сейчас. Коррупция все еще распространена повсеместно, но в некоторых сферах ее потеснили, и это оказало влияние на контроль, который высшие касты имели над правительством на всех уровнях. Еще более важным оказалось влияние горстки честных чиновников в администрации избирательной регистрационной комиссии. Несмотря на невероятное сопротивление высших каст, они провели общенациональную кампанию по регистрации всех потенциальных избирателей. Это привело к невероятному подъему активности людей из низших каст и племенных групп. Уровень голосования для этих групп достиг 75 % во время последних выборов, тогда как в прошлом голосовали единицы. Партия Национальный Конгресс, которая весьма часто приходила к власти в Индии со времен независимости и которая в основном представляет высшие касты, неожиданно оказалась без поддержки. Штат Уттар-Прадеш теперь находится под контролем партий, представляющих средние касты, которые составляют основную массу населения. Правительство штата не склонно теперь закрывать глаза на притеснение рабочих со стороны земельной аристократии из высших каст. Во время празднования пятидесятилетия независимости Индии в августе 1997 года ее премьер-министр Индер Куджмал Гуджрал сделал антикоррупционную кампанию центром всех праздничных мероприятий. В ситуации перемещения власти и назревших реформ программа реабилитации пробуксовывает.
С мертвым быком никакой реабилитации
Индийская программа реабилитации кабальных рабочих оказалась менее неудачной, чем другие подобные программы в мире. Можно говорить, что она — искаженная, оклеветанная, растраченная, ограниченная, недостаточно финансируемая, зарегулированная, парализованная чиновниками, нелепо проводимая в жизнь, трагически окончившаяся, — но в отличие от большинства попыток борьбы с рабством в мире она иногда действительно работает. Вот пример из местного официального отчета.
Как сообщает помощник сборщика налогов района Гунтар, в районе журналистом было обнаружено большое количество кабальных рабочих. Администрация достаточно быстро прибыла на место, расположенное в 150 километрах от центра района, и обнаружила закабаленных рабочих в количестве 321, которые были зарегистрированы и освобождены. Все эти люди работали в сланцевых каменоломнях. Большинство из них были родом из района Салим в штате Тамил-Наду. Когда их доставили сюда, им был выплачен аванс в размере от 1000 до 2000 рупий. Это составляло основу их долговой кабалы, и они удерживались в каменоломнях угрозами. Все кабальные рабочие были освобождены и отосланы домой. Они были обеспечены разовым грантом в 500 рупий.
Основные черты плана очень просты: когда правительственные чиновники или социальные работники обнаруживают подневольных работников, осуществляется установленная процедура регистрации. После того как рабочие зарегистрированы, их долги аннулируются, и они имеют право покинуть своих хозяев. Чтобы обеспечить эту возможность, каждая семья получает грант в 6500 рупий, часто в форме земельного участка или скота, но 500 рупий выдаются немедленно, чтобы семья могла обеспечить себя питанием, пока она получает имущество и готовится к свободной жизни. (Отметим, что в описанном выше случае местные власти выдавали только 500 рупий, давая возможность рабочим-мигрантам немедленно вернуться в места проживания.) Закон, определяющий эту программу, также предписывает создание наблюдательных комитетов для поиска закабаленных работников, их регистрации, организации им выплат и дальнейшей их реабилитации, а также их защиты от мести или преследований со стороны землевладельцев. Половина финансирования программы поступает от федерального правительства, а половина — от правительства штатов.
Таков план, и когда он работает, он работает действительно хорошо. Это предложенный Индией современный эквивалент 40 акров и мула, о которых мечтали (но никогда не получили) американские негры в конце Гражданской войны в Америке. С небольшой помощью от наблюдательного комитета денежной суммы должно хватить на оплату буйволицы или быка, расходы по освоению земельного участка, и некоторая сумма еще остается. Или, по выбору, эти деньги могут быть использованы для того, чтобы семья могла начать свое дело в городе, на закупку оборудования, необходимого для домашнего производства. Типичным примером является история Лакхерама, кабального рабочего из штата Уттар-Прадеш, взятая из официальных источников.
Лакхерам стал кабальным работником землевладельца-брамина после того, как взял в долг 2000 рупий на собственную свадьбу. Он обрабатывал поля брамина на протяжении примерно 10 лет, пока не был освобожден в рамках программы реабилитации. В качестве правительственной помощи он получил буйвола стоимостью 4000 рупий. Он также получил участок земли и теперь обрабатывает два акра, выращивая рис и бобы для своей семьи. В настоящее время он живет в доме своего брата; этот дом представляет собой однокомнатную хижину, в настоящий момент служащую приютом для 12 человек. Лакхерам счастлив освободиться от кабалы. Он смог купить кое-какие инструменты и одежду. Его цель — построить свой собственный дом.
Некоторые штаты внесли улучшения в правительственную программу. В Андхра-Прадеш другие фонды штата используются для покупки и подготовки земельных участков за счет строительства колодцев до того, как они будут переданы освобожденным крестьянам. Это позволяет гораздо эффективнее использовать реабилитационные гранты. В штате Бихар выдаваемая сумма удваивается за счет выплат из фондов, созданных в штате. Бихар также начал отдельную программу по освобождению детей, занятых в производстве ковров. Она включает создание школ, обеспечивающих бесплатное образование, в том числе бесплатные учебники, школьную форму и питание, а кроме того, обучение ремеслам. В штате Карнатака земельное постановление позволяет правительству передавать кабальным рабочим в собственность участки земли, которые они прежде использовали с разрешения хозяина. В штате Уттар-Прадеш активисты, работающие вместе с наблюдательными комитетами, обнаружили и освободили из публичного дома женщин и помогли им вернуться в родные деревни. А в штате Орисса часть рабочих мест была зарезервирована специально для освобожденных рабочих.
Но почему землевладельцы не пытаются получить новых кабальных рабочих взамен тех, что они потеряли? Время от времени они и пытаются, но эта форма сельскохозяйственной кабалы базируется на местных особенностях. Вековой обычай отдал рабочих из низших каст целиком во власть земельной аристократии. Когда эти отношения сломаны, землевладельцам нелегко найти людей из другой местности, с другими обычаями и историей — людей, которые будут рады продолжить игру в рабов и хозяев. Более того, для них нет места в большинстве сельских общин. Освобожденные работники обычно остаются в своих домах, часто получая в собственность и участки обрабатываемой ими земли. Если только землевладелец не захочет пожертвовать обрабатываемой землей для строительства домов для новых кабальных работников, он стеснен новыми освобожденными крестьянами. А если он начнет строительство домов для завезенных рабочих, с которыми у него нет долговременных отношений, где у него гарантии, что они будут привязаны к своим долгам и не обратятся в программу по реабилитации, как только получат дома и участки земли? Есть возможность вытащить феодального вассала из кабалы, но почти невозможно заставить кого-нибудь влезть в нее обратно.
Аналогичная ситуация возникла в Соединенных Штатах после Гражданской войны. Некоторые плантаторы в низовьях Миссисипи выгнали освобожденных рабов со своих земель и заменили их привезенными китайскими рабочими. Китайцы попадали в долговую кабалу из-за стоимости переезда в Америку, и плантаторы думали таким образом их удержать. Они с уверенностью ожидали, что эти спокойные и послушные китайцы станут долговременной заменой их африканским рабам. Но ничего похоже не случилось. Первое поколение китайцев работало на плантациях, заняв место рабов, но их опыт концентрации всех усилий семьи на единственной цели привел к тому, что уже большинство их детей избавилось от долгов. Второе поколение открыло магазинчики и семейный бизнес и никогда не оглядывалось назад. Китайцы из низовьев, как их называют сегодня, приносят процветание современной Миссисипи. Старые плантаторы оказались обмануты своим чувством превосходства и группой людей, которые вовсе не собирались навсегда мириться со своим рабством.
Это также объясняет, почему люди, единожды вырвавшиеся из кабалы, будут оставаться вне ее. Конечно, некоторые соскальзывают обратно в долговое рабство, иногда их обманывают или принуждают силой. Но чем дольше они остаются на свободе, тем вероятнее, что они никогда больше не попадут опять в кабалу. Здесь очень может помочь программа реабилитации. Некоторые активисты организуют собрания, на которых освобожденным рабочим рассказывают об их правах и о том, что они могут ждать от программы реабилитации. Это знание, однажды приобретенное, действует вроде вакцины от рабства. И получив эффективные и достаточные средства для независимого существования, большинство рабочих в состоянии поддерживать себя сами. Они привычны к тяжелой работе и умудряются жить на гроши.
Большие перемены происходят в семьях, которые могут добиться свободы и экономической независимости, но часто семья не в состоянии продвинуться так далеко. Все, что может идти неверно в программе реабилитации, идет неверно. Всевозможный обман и жульничество, которое только можно вообразить, а также за пределами воображения, высасывают фонды программы, как пиявки. В одном из районов Уттар-Прадеша земельные участки предназначались освобожденным работникам, но неполные земельные записи позволили землевладельцам затребовать и получить часть из них. Оставшаяся земля, согласно официальным отчетам, «находилась в таких местах, куда не могли бы добраться даже обезьяны». Те же самые работники должны были получить дойную корову или быка, но эта работа была поручена бесчестному инспектору, который привез несколько издохших коров, а остальные были так слабы, что рабочие, получившие их, должны были уносить их на плечах. Высокогорные овцы, переданные работникам в низинной части страны, издохли от жары, а животные равнин, отправленные на высокогорье, — от холода. Многим работникам были переданы животные, хотя они не имели опыта ухода за ними, что привело к печальным результатам, например в одном районе каждому освобожденному работнику передали дюжину цыплят, не объяснив, как за ними нужно ухаживать. Некоторые работники получают оборудование для «малого бизнеса», например швейную машинку или инструменты для ремонта велосипедов, что иногда оказывается вполне уместно и приводит к успешным результатам. Но некоторое оборудование — просто насмешка, как, например, барабан и горн, которые получили два сельскохозяйственных рабочих; им сказали, что они должны стать музыкантами.
Каким бы уязвимым оно ни было, но обеспечение землей и скотом не так часто сопровождается злоупотреблениями, как передача денежных грантов. По всей Индии появились десятки тысяч кабальных рабочих — «призраков», порожденных местными властями совместно с землевладельцами, присвоившими миллионы рупий за их «реабилитацию». В некоторых местах власти в сговоре с землевладельцами, и денежные суммы непосредственно передаются в уплату за существующие долги (вместо того, чтобы просто списать эти долги). В результате освобожденный работник получает только 400 или 500 рупий из 6250, которые должен был бы получить, и вскоре вновь сталкивается с долгом и закабалением. Каменистая бросовая земля продается землевладельцами местным властям по завышенным ценам, они передают ее работникам, которые потом вынуждены бросать свои участки, не обеспечивающие им никакой еды. Банки, лавочники, местные власти — все добавляют свои «налоги на обработку» или «вступительные взносы», присваивая миллионы рупий. Для неразборчивых в средствах людей программа реабилитации — просто золотое дно.
Большая часть программы реабилитации потерпела неудачу, хотя она остается единственной программой в мире, которая действительно освобождает работников от кабальной зависимости. Только в Уттар-Прадеше 26 000 подневольных рабочих были освобождены в промежутке между 1979 и 1989 годами. Большинство трудностей, с которыми сталкивается программа, проистекают из двух ошибок в ее реализации. Во-первых, было организовано только несколько наблюдательных комитетов, которые должны были следить за выполнением программы и направлять ее. Без надзора — возможностей для жульничества и подкупа больше чем достаточно. Во-вторых, практически ни один землевладелец не был наказан за жестокое обращение с кабальными работниками. Закон позволяет предъявлять обвинение и наказывать хозяев, но этого ни разу не произошло. Реформаторы полагали, что нужно штрафовать всех землевладельцев, продолжающих удерживать рабочих в кабале, как если бы не было программы реабилитации, но практически полное отсутствие юридического обеспечения позволяет землевладельцам чувствовать себя в безопасности, угрозами и принуждением вновь вовлекая работников в долговое рабство.
Важность этих двух факторов особенно заметна в тех районах, где наблюдательные комитеты работают в союзе с правосудием. Именно здесь освободившиеся работники обычно добиваются успеха. В одном из районов Уттар-Прадеша наблюдательный комитет использовал свои возможности, чтобы обеспечить каждую семью десятью овцами и дюжиной цыплят, включая инструкции по уходу за ними. После этого каждая семья получила возможность выбрать из нескольких вариантов реабилитационной программы тот, что ей подходил больше, — занятие земледелием, домашнее производство, скотоводство, даже владение небольшим транспортным средством или же комбинацию перечисленных возможностей. Проведенное через два года исследование показало, что 95 % реабилитированных зарабатывало достаточно, чтобы содержать свою семью. Работники оказываются свободными и экономически независимыми, но знают, что им делать с этой свободой. Они нуждаются в помощи, чтобы устроиться и научиться новому образу жизни. Жизнь в кабале можно сравнить с жизнью в тюрьме иди психиатрической клинике: те, кто выходит оттуда, должны учиться жить в «реальном мире». Так же, как некоторые бывшие заключенные, бывшие рабы могут не справиться с этой задачей сами, но их шансы возрастают с каждым граном помощи, которую они получают в решающие первые дни свободы.
Индийская национальная академия государственной службы, которая готовит правительственных служащих, провела широкое исследование жизни закабаленных работников и их реабилитации в 1989-1990 годах. Были проверены сотни различных вариантов на местах, и стало понятно, что работает успешно, а что — нет. Результаты говорят, что основной закон хорош, когда он полностью выполняется, но необходимы некоторые дополнения.
● Освобождаемые работники должны иметь возможность выбора реабилитационной схемы.
● Реабилитационная программа должна быть организована так, чтобы свобода следовала сразу после обучения и различных выплат работнику.
● Земля, которую получают реабилитированные, должна обеспечивать их едой, и работник должен иметь ясный и надежный документ собственности.
● Должны быть организованы фонды для выдачи займов под небольшие проценты и грантов для непредвиденных случаев, особенно в первое время после освобождения.
● Последующая поддержка должна включать в себя помощь работникам в организации небольших кредитных союзов.
● Для освободившихся работников должны быть зарезервированы государственные рабочие места, не требующие высокой квалификации.
● У детей освободившихся работников должно быть больше возможностей для получения образования.
● Центральному правительству следует передать больше полномочий по контролю за проведением программ реабилитации.
● Должны существовать небольшие денежные выплаты для покрытия расходов на похороны или свадьбу, поскольку эти расходы часто заставляют работников обращаться за деньгами к землевладельцам.
Эти разумные предложения были сделаны на основе изучения реальных примеров успешной реабилитации. Они не требуют безумных денег и не идут вразрез с местными обычаями. Добавьте эти рекомендации к существующему закону, убедитесь, что ресурсов достаточно, и тогда еще больше закабаленных людей обретут свой путь к свободе. Разумеется, для того чтобы программа была успешной, необходимо, чтобы проводящие ее чиновники были честными.
Честность правительства — это нечто, мало поддающееся учету. Что может ее гарантировать? Правительственные чиновники, особенно в бедных развивающихся странах, подвергаются постоянному искушению. По всему миру рабство произрастает из чиновничьей бесчестности и жадности. В Таиланде очень трудно найти честного государственного служащего, они не задерживаются надолго в системе, пронизанной коррупцией снизу доверху. Коррупция признана серьезным вопросом в Индии, но уже одно это показывает, что коррупцию воспринимают как проблему. В какой-то мере свободная пресса может обеспечить честность правительства, может помочь и обычай образованных элит поступать на государственную службу. Когда демократия работает, политики вынуждены быть более осторожными, и даже горстка честных чиновников может стать началом конца коррумпированной политической машины. Все эти факторы могут способствовать появлению честного правительства в Индии. Если же они усилятся, то кабала исчезнет еще быстрее.
Еще одним важным фактором является влияние групп активистов и благотворительных организаций, называемых НГО (негосударственные организации), в развивающемся мире. Хотя некоторые НГО разваливаются, к чему часто приводят сильнейшее давление со стороны правительства плюс нерегулярное и недостаточное финансирование, но большинство продолжают свою миссию. Лучшие из НГО, такие как Международная амнистия или Красный крест, уважаемы во всем мире. То, что НГО привлечены к участию в индийской программе реабилитации, создает для нее самые радужные перспективы. Активисты привлечены к поиску кабальных рабочих, а также помогают в их освобождении. Поскольку закон позволяет кабальным рабочим обращаться в суд с жалобой на своего хозяина, юристы, которым платят НГО, могут оказать огромную помощь в идентификации и освобождении работников. Западные агентства, оказывающие гуманитарную помощь, и благотворительные организации, сотрудничающие с программой реабилитации, могут видеть, что их фонды идут на долговременные программы, а не на решение краткосрочных задач.
Важно помнить и об относительной власти западных валют — доллара, фунта, марки, франка. Сумма в 6250 рупий, которая может полностью изменить жизнь целой семьи, составляла $145 по обменному курсу в августе 1998 года. Такая же сумма может легко послужить основой для создания небольшого кредитного союза, который может освободить целую деревню из долговой ловушки. В следующей главе мы поговорим о разных возможностях сделать что-нибудь, чтобы остановить рабство, посмотрим, что работает, а что — нет. Мы должны еще раз посмотреть на Шири и Билала, Балдева и Лейлу и спросить, как нам разбить эти цепи?
