Госпитальная нуль-кабина находилась в вестибюле, который по виду ничем не отличался от вестибюля любой из городских больниц. Разве что здесь было меньше народу. И совсем не было детей. В комконовский госпиталь дети не допускались. Да и взрослые родственники пациентов могли попасть сюда только по специальному разрешению. Так вот просто, с улицы в госпиталь не проникнешь. В БВИ отсутствовала информация даже о коде здешнего нуль-Т. Мне его, кстати, тоже не сообщили. Пришлось вводить свой ген-индекс, чтобы этот сезам отворился. На Земле секретность такого уровня встречалась лишь в специнститутах, где имели дело с опасными формами инопланетной жизни. А если учесть, что большинство пациентов госпиталя некогда работало вне Земли, то неудивительно, что они были приравнены к этим самым формам. И совсем меня не удивило, что первым человеком, который встретился мне в сём учреждении, оказался Гриша Серосовин по прозвищу Водолей. В амплуа медбрата.

Экселенц остался верен себе.

– Вы – Каммерер? – на голубом глазу поинтересовался Гриша.

Я солидно, как подобает занятому человеку, кивнул.

– Пойдемте, я провожу вас.

Водолей пошёл впереди, предупредительно распахивая двери. Все они были на замках и автоматически не открывались. Несколько минут мы шли тихими, светлыми коридорами, пока наконец не очутились в саду. Сад был большой, с прудами и мостиками, с тенистыми аллеями и уютными беседками. Но сверху этот парадиз прикрывал почти невидимый купол, словно мы находились где-нибудь на Тритоне. Знаю я эти купола, их не всяким метеоритом прошибёшь. Интересно, от каких опасностей внешнего мира защищал пациентов спектролитовый купол? На Земле. В одном из самых уютных городов мира. Впрочем, вопрос риторический. Скорее всего, купол защищал не пациентов от внешнего мира, а наоборот.

Абалкина мы нашли на скамейке под густым клёном.

– Лев Вячеславович! – окликнул его Гриша-Водолей. – К вам посетитель.

Абалкин поднял голову. Я сотворил на лице радостную, чуть глуповатую улыбку. А-ля журналист Каммерер.

– Рад вас видеть живым и здоровым, Лёва!

Абалкин посмотрел на меня, как на ядовитое насекомое. С нескрываемой брезгливостью.

– Ну, я пошёл, – проговорил Водолей и неторопливо зашагал к выходу из сада. Руки он держал в карманах медицинского комбеза. Только что не насвистывал. Уверен, что Гриша будет издали за нами наблюдать, словно тигр из чащи за пасущимися сернами. И хотя я совсем не боялся бывшего прогрессора, так всё же спокойнее.

– Что вам опять от меня нужно? – спросил Абалкин.

– Хочу поговорить.

– О чём? – буркнул Абалкин.

– О гибели Курта Лоффенфельда.

– Что мог – я уже рассказал, – произнёс Абалкин. – Добавить мне нечего.

– Открылись новые обстоятельства, – сказал я. – И мне необходимо кое-что уточнить, чтобы картина случившегося выглядела завершённой.

– Повторяю, мне нечего добавить.

– Вы даже не хотите рассказать о том, зачем взяли в заложницы врача Полярной базы? – спросил я.

Абалкин потянулся к ветке клёна, сорвал разлапистый лист и принялся его разглядывать.

– Я был на грани срыва, – сказал Абалкин. – Смерть боевого товарища…

– Прекратите паясничать, Лёва! – оборвал его я. – Смерть Тристана здесь ни при чём. Вернее, не сам факт его смерти подви́г вас на эти… эскапады. А скорее обстоятельства этой смерти. Не правда ли, Лёва?

– Каммерер, не смешите меня. Тристан был моим давним другом. – Абалкин осторожно откинулся на спинку скамьи, видимо, раны не вполне зажили. – Очень давним. С шестидесятого года он следует за мною по пятам. У других менялись наблюдающие врачи, у меня – нет. А это тем более странно, потому что они, как правило, узкие специалисты. На каждой планете своя микробиология, понимаете. Биоблокада биоблокадой, а местные вирусы, знаете ли, это местные вирусы…

Да ведь он просто куражится, понял я. Ни черта он мне не расскажет сверх того, что захочет, ибо понимает, что козырей особых у меня и нет. Главный, врача Лотошину, я, как последний кретин, выложил уже в начале допроса. Что расследование на островах закончилось ничем, он вполне может догадываться. А ещё – ему самому глубоко наплевать на то, что там произошло между Тристаном и Гуроном, или, если угодно, – между прогрессором Абалкиным и врачом Лоффенфельдом. Пройдено и забыто, и вспоминать об этом он более не хочет. Неприятный, видимо, такой осадочек…

«Ему больше нет дела до народа голованов», – сказал умный Щекн-Итрч. Надо думать, что подземный житель, умеющий убивать и покорять силой своего духа, знает, что говорит, и слов на ветер не бросает. А насколько я понимаю голованов, в подобных случаях они говорят именно то, что хотят сказать. Нет дела – значит нет. Совсем недавно было, письма писал, Комову вон даже… Что же выходит? Если принять гипотезу… э… Бромберга-Каммерера, человек, генетически заточенный под одомашнивание животных, идёт наперекор заложенной в него программе. И теперь Льва Абалкина интересует только тайна его личности и… и «детонатор». Вот и гадай, что это: высшее проявление человечности, преодоление заложенного извне предназначения или программный сбой автомата Странников? Сбой, так сказать, вызванный невыносимым давлением обстоятельств?

– Лёва, – сказал я самым что ни на есть проникновенным тоном, – давайте не будем отвлекаться на посторонние материи. Давайте я задам вам несколько вопросов и оставлю вас в покое.

– Валяйте, – так же равнодушно обронил Абалкин, небрежно поигрывая кленовым листком.

– Как вы узнали, что Тристан схвачен?

– Это элементарно, – проговорил Абалкин. – Он не явился вовремя в назначенное место.

– При каких обстоятельствах состоялся ваш контакт с Тристаном?

Абалкин хмыкнул, отбросил листок.

– В подвале контрразведки. Тристан говорил на незнакомом языке, следовательно, вызвали переводчика.

– Тристан не знал островного наречия? – я счёл уместным удивиться.

– Тристан знал островное наречие, – положительно, Лёвушка-рёвушка разговоривал со мной как с последним кретином. – Но палач перестарался, Тристан начал бредить. По-немецки. Тогда послали за переводчиком. Штатный же переводчик контрразведки в тот вечер был пьян, и под рукой оказался я.

Или ты организовал так, чтобы под рукой оказаться, подумал я, но перебивать Абалкина не стал. Похоже, Лёва излагает заранее подготовленную версию. И если бы он не собирался её изложить – послал бы меня сразу же куда подальше. Значит, что-то он скрывает, раз путает следы. Что ж, и в хорошо продуманных версиях возможны зацепки, за которые можно вытянуть истину.

– Тристан был плох, практически при смерти, к тому же, по всей видимости, повредился в рассудке. Спасти его было невозможно. Меня он уже не узнавал, но в бреду всё время повторял про три шестёрки и номер, по которому их следует передать. В миг просветления, за секунды до агонии, узнал меня и сказал, что мне нельзя находиться на Земле.

– И вы решили сбежать, – сказал я. – Даже не попытались спасти товарища…

– Тристан был обречён! – почти выкрикнул Абалкин. – Повторяю в последний раз: живым из рук контрразведки он выйти не мог!

Краем глаза, я заметил как напрягся маячивший неподалеку Водолей. Я подал ему условный знак: всё в порядке.

А вообще – чем дальше, тем интереснее.

– Хорошо, оставим это. Что же произошло потом?

– Потом я решил спасти хотя бы тело. Бот я нашёл быстро, – Абалкин снова был равнодушно-спокоен. – Его погрузили на колесный транспортёр, выставили охрану. Летательный аппарат шпиона с материка – это серьёзно. Пришлось поработать. Было много суеты… Особенно когда ударили пулемёты с вышек… Досталось, правда, бедному Курту, которому было уже всё равно… Запрыгнув на платформу, я приложил его ладонь к распознавателю и ввалился в кабину. Хорошо, что бот держали под открытым небом, аккумуляторы были под завязку, и я смог стартовать сразу. Через четыре часа я был на базе.

– А труп?

– Труп я бросил.

– Почему?

Абалкин снова посмотрел на меня, как на насекомое, но теперь уже не ядовитое, а совершенно ничтожное, такое, на которое и внимания-то обращать не след. Тем более ему, повелителю всея фауны. И вообще, по лицу допрашиваемого читалось, что он всё более и более утверждается во мнении, что перед ним – индивид с ограниченными умственными способностями.

– Потому что поднялась тревога, а значит, меня попытаются достать ракетами. Лишние сто килограммов уменьшили бы маневренность бота, к тому же мне пришлось бы тратить драгоценные секунды на размещение тела в кабине. А ракетная техника в Островной Империи, в отличие от Страны Отцов, не стоит на месте. У них, между прочим, гиперзвуковые «земля – воздух» имеются. Пришлось выполнять противоракетные манёвры. – Тут Абалкин патетически воздел очи горе и, явно пародируя журналиста Каммерера, воскликнул: – Вы-то должны понимать, что такое противоракетный манёвр!

Так. Я медленно выдохнул и мысленно сосчитал до пяти. Вот так. Это тебе, Мак, сыщик ты задрипанный, не какой-нибудь простак Вовид. Это тебе – прогрессор нового поколения. Который играючи расколол тебя ещё во время «дурацкого» видеозвонка. Просто не было прогрессору Абалкину тогда никакого дела ни до комконовской слежки, ни до чего вообще, кроме тайны его, Абалкина, личности. Да он всю дорогу опережал нас с Экселенцем, по крайней мере на два шага, и ещё удивительно, что так плохо подготовился прогрессор Абалкин к стрельбе в музее. Но, чёрт побери, я тоже – прогрессор. Пусть и бывший, и устаревшей конструкции, но мы ещё посмотрим, кто кого. Потому что больше всего я не люблю тайн. А в мрачной и тёмной драме, разыгравшейся на Саракше, тайна была. И ещё. Лёва, я конечно, очень сочувствую тебе как жертве интриг феодальных рыцарей плаща и кинжала и прочих тайных тюремщиков идей. Очень. Но за нос водить себя не позволю. Вот так.

– Спасибо, Лев! – сказал я почти дружески. – Вы мне очень помогли. Позвольте напоследок ещё один вопрос. Довольно абстрактный, но…

– Задавайте, – согласился Абалкин. – И убирайтесь. Я устал.

– Во время работы в Адмиралтействе не приходилось ли вам слышать о необыкновенном… м-м… бойце? Единственном, кто способен проникнуть на материк вопреки лучевым ударам.

– Да, приходилось, – усмехнулся Абалкин. – Его называли Чёрным Дьяволом. Я его однажды видел, когда замещал офицера-преподавателя иностранных языков в разведывательно-диверсионной школе. Рослый такой парень, улыбчивый, совсем непохожий на коренного жителя Империи. Глаза карие, тёмные курчавые волосы. И ловок он как чёрт.

Я догадывался, на коренного жителя какого мира этот парень более всего похож.