79

Я в жизни не видела таких судов: наполовину роскошная яхта, наполовину экспонат Нью-Йоркского музея современного искусства. Парус с прожилками швов смахивает на брюхо гигантского кита. Длинный и острый нос – мастерское сочетание эстетики и функциональности – способен пронзать и самые страшные волны. Прямо над ним красуется острая скульптура, устремленная в небо, она напоминает жуткий клюв, готовый поглотить все, что встретится ему на пути.

Мы с Пеллегрином поднимаемся на палубу среднего яруса. Иллюминаторы расположены так, что образуют странный, извилистый орнамент. Их столько, что стены почти не остается – сплошь выточены безупречно ровные окошки. Когда мы попадаем внутрь – сперва Феникс, Касс и Лонан, затем я и Пеллегрин, – последний запирает дверь. Мне еще не приходилось бывать на борту настолько шикарных яхт: интерьер в глубоких ванильных тонах, узкие доски паркета с вкраплениями орехового цвета.

– Эн-пэ-и, запад? – спрашивает у Пелла какой-то член экипажа.

– Подтверждаю! – отзывается Пеллегрин.

– Обживайтесь, – советует моряк. – Плыть будем почти всю ночь. Путешествие предстоит долгое.

Я смотрю на Пеллегрина в поисках подсказки – когда мы начнем действовать и сменим курс? – но выражение его лица непроницаемо. Для сохранности тайн это, конечно, хорошо, но для моей паранойи – нет.

– Присядешь? – спрашивает Лонан.

Остальные успели разместиться на диванах у правого борта.

Если я сяду, то засну. Если я устроюсь рядом с Лонаном, то, возможно, никогда не захочу встать, что слишком рискованно.

Но я… так… вымоталась…

Ответ, вероятно, написан прямо у меня на лице. Не успеваю опомниться, как Лонан берет меня за руку и ведет в кормовую часть, к длинной мягкой скамье с тремя декоративными подушками. Отсюда открывается вид на океан и остров. Наверное, днем любоваться этой картиной куда приятнее.

Лонан опускается на скамью и протягивает ладонь, предлагая присоединиться. Усаживаюсь и, придвинувшись к Лонану, утыкаюсь головой чуть ниже его ключицы. Какие у него классные крепкие мышцы! Лонан обхватывает меня рукой, привлекая к себе как можно ближе.

Однако недостаточно близко.

Мы оба изнурены, мы оба таем в объятиях друг друга. А я была права: мне вообще не хочется вставать.

Яхта набирает скорость, поднимается прохладный ветер. Жаль, что я оставила желтую кофту в тоннеле.

Лонан гладит меня по плечу, прогоняя озноб жаром.

– Рада снова тебя видеть, – шепчу я.

В голове вертится столько фраз, но без опаски можно сказать лишь эту. Надеюсь, что можно.

В свете луны видно его мягкую улыбку.

– И я рад тебя видеть, Иден. – Лонан опускает взгляд на цепочку с кольцом моего отца и проводит пальцем по изгибу металла. – Я тоже скучаю по своей семье.

Я цепенею. Лонан ведь уже рассказывал мне про родителей, с какой стати он опять о них заговорил? Он на что-то намекает?

Ключевое слово «тоже»: Лонан все знает.

Он в курсе, что кольцо принадлежит моему отцу. Как и потрепанное руководство, которое я таскала с собой повсюду.

Мой отец напрямую связан с разразившейся войной, но это не означает, что он ее начал.

Но мне придется молчать.

Война меня научила как минимум одному: другие люди не обязательно видят мир в черных и белых тонах. Некоторые, невзирая ни на что, хотят видеть только алые краски. Особенно если им часто причиняли боль.

А Лонан не отстраняется, а придвигается еще ближе, и больше мне ничего не надо.

Мы целуемся – нежно, осторожно, мягко. В касаниях наших губ нет ни нетерпения, ни страха, ни прощания, ни чистого облегчения, что мы оба сумели выжить. Мы целуемся потому, что достигли взаимопонимания – и неважно, что пока мы находимся еще в самом начале пути и наши тяжелые утраты оставили глубокие раны в нас обоих.

Мы набрались смелости вновь полюбить, прекрасно осознавая, каково будет друг друга потерять.

Не представляю, как долго все длится.

Я целую его, а потом начинаю дремать.

Я погружаюсь в сон, но внезапно пробуждаюсь.

Моя голова утыкается в жесткий бамбуковый подлокотник.

Голоса.

Переполох.

Меня мутит от резкого пробуждения от глубокого сна. Ничто не дается даром, победа достанется нам нелегко.

Мой нож – вернее, нож Лонана! – пропал.

Как и сам Лонан.