6

Просыпаюсь, едва не захлебнувшись рвотой, и меня дочиста выворачивает за борт. Волны – беспощадные и стальные – жадно сглатывают содержимое моего желудка.

– Прости! – извинение Хоуп проносится мимо меня с порывом ветра. – Я пытаюсь!.. Я…

Наш парус, неспокойный, как волны, оглушительно хлопает. Хоуп с трудом налегает на гик, Финнли вычерпывает ведром залившуюся на палубу воду. Делом занята даже Алекса.

– Почему вы меня не разбудили? – поспешно собираю волосы в хвост, чтобы не мешали, и сменяю Хоуп у парусного гика.

– Решили, что тебе надо отдохнуть, пока не пришла твоя очередь дежурить, – отвечает та.

В правый борт, переливаясь через край, ударяет новая волна, и труды Финнли идут насмарку.

– А моя очередь может и не наступить! – огрызаюсь я.

Гик не поддается. Налегаю на него всем весом, упираясь пятками в палубу, пока он наконец не сдвигается. Парус по-прежнему трепещет, но уже не столь сильно. Еще толчок, и он, перестав захлебываться, наполняется соленым воздухом. Волны, конечно, не угомонятся, однако теперь наше плавание хотя бы не похоже на безумное родео.

Алекса оседает, привалившись к мачте. Можно подумать, что мои старания лишили сил и ее. Я впервые вижу, как жесткая броня Алексы дает трещину, смягчается, чего раньше не случалось. Или этого прежде не было заметно. Может, Алекса осознала, что не настолько она и неуязвима. Что стоит лодке накрениться, как жизни настанет конец.

Как можно было пережить войну и не понять такую простую истину?..

Я шумно выдыхаю.

– И надолго мы потеряли управление?

Хоуп раскраснелась от усилий и, наверное, от немалого стыда.

– Не очень. Ты проснулась, как только нас качнуло.

– Но мы шли правильным курсом?

Хоуп бросает взгляд на Финнли. Та кивает:

– Ночью шли ровно, а потом нас застал врасплох резкий порыв ветра.

Вглядываюсь в лицо Хоуп, пытаюсь понять по глазам, не врет ли она.

– Ты клянешься, что курс прежний? На Убежище… не на Матаморос?

– Если я правильно поняла компас, – запнувшись, отвечает Хоуп и изумленно моргает. – Я плохо разбираюсь в навигации и не сумела бы проложить курс до Матамороса отсюда, даже если бы захотела.

Звучит неубедительно: ведь лодка была под ее управлением целую ночь! Тем не менее я почти уверена, что Хоуп не лжет. Похоже, такие мысли действительно никогда ее не посещали.

– Плыть на Матаморос – глупая затея, – заявляет Финнли, балансируя на носу лодки. – Мы на нее забили.

От ее тона мне становится не по себе – он как лепестки роз, пробитые острыми шипами. Прихожу к выводу, что лучше поверить, чем поддаться на провокацию. Ссоры нам совершенно ни к чему.

– Спасибо, что занялась палубой, – произношу я спустя минуту. – Стало куда лучше.

Финнли отлично поработала. Воды в лодке осталось совсем немного – уже и не зачерпнуть, – и это нестрашно.

Вдруг я замечаю на носу лодки, неподалеку от ног Финнли, ярко-желтое пятно.

Нет.

– Я старалась ее не потерять, – слышу голос Хоуп, бросившись к книжке, – но она выпала, пока я разбиралась с парусом.

Отцовское полевое руководство плавает в луже воды лицевой стороной вниз. Подхватываю его, опустившись на колени. Книга еще не успела разбухнуть, но обложка промокла насквозь. Все будет в порядке, повторяю я. К полудню, при солнечной погоде, она высохнет.

– Прости, – извиняется Хоуп, – Иден. Мне очень…

– Ничего, – резко бросаю я.

Хоуп всего лишь хотела помочь.

Но дело в том, что я отвыкла от помощи.

Вода плещется у коленей, щекочет пальцы ног. Бережно приподнимаю липнущую к нижнему листу обложку и с радостью понимаю, что книжка действительно… ну, заточена для выживания. Странички потяжелели, но не сморщились. Да, с них капает, но печатный текст остался прежним. Вода медленно стекает с листов, как с тела девушки, вышедшей из моря на берег.

Примечания, которые отец написал от руки чернилами, расплываются. Они как будто покрылись плесенью, но в основном читабельны. Кроме тех, что на внешних полях страниц – там-то буквы слились. Зато карта цела – что в данный момент является для нас самым важным. Остается надеяться, что утраченные фрагменты не представляли особой ценности.

Возвращаюсь к девчонкам. Выглядят они – краше в гроб кладут. Хоуп бледная от изнеможения, краска с ее щек давным-давно схлынула. Волосы Финнли всклокочены – часть непослушных прядей пытается улететь, другие свисают, словно устали бороться с ветром, – а под глазами залегли тени.

– Вам двоим лучше поспать, – говорю я, понимая, что в таком случае дежурить мне придется с Алексой.

Она до сих пор сидит у мачты. Мне хватит сил управиться с лодкой и без Алексы, но никто из нас не способен бесконечно бодрствовать и одновременно быть начеку.

Финнли бросает на Алексу пристальный взгляд. Та безучастно смотрит на край борта.

– Уверена? Я смогу продержаться еще пару часов.

– Вы же всю ночь не спали. Мы справимся. – Если Алекса и чувствует, что мы на нее таращимся, то виду не подает. – Отдай компас Алексе. Не дергайся.

Финнли вытаскивает компас из кармана:

– Ты умеешь им пользоваться, Алекса?

Та поворачивается, однако увидеть ее глаза мы все равно не можем.

– Разумеется, умею. Я ведь не идиотка. – И Алекса нетерпеливо протягивает руку, как капризный ребенок, требующий угощение.

Надо отдать должное Финнли: выражение ее лица в слова у нее не облекается. Она вжимает компас в ладонь Алексы и направляется к левому борту, где свернулась клубком Хоуп, взяв ярко-оранжевый спасательный жилет вместо подушки.

– Разбуди, если понадобимся, – говорит Финнли, закидывая руки за голову.

Через минуту они с Хоуп отключаются.

Довольно долго все спокойно. Большую часть времени мы с Алексой молчим, погрузившись каждая в свои мысли. Как бы мне хотелось, чтобы здесь, в этом вынужденном плену, со мной были те, кого я люблю, кому доверяю.

Все бы отдала – лишь бы найти путь… через океан и не только.

Спустя несколько часов Алекса вдруг придвигается ближе:

– Э-э-э… а стрелка разве должна дергаться туда-сюда?

На ладони Алексы лежит открытый компас. Стрелка безумно мечется от северо-востока к северо-западу, изредка ее заносит и к югу.

– Нет… странно как-то.

Стрелка перескакивает с запада на восток, и я невольно бросаю взгляд на мизинец Алексы. Еще вчера на нем красовались набитые фиолетовым буквы А-Л-Е-К-С-А.

Сегодня буква «С» наполовину исчезла, а последней «А» и вовсе след простыл.