Олег очнулся. Он лежал в траве на небольшом холмике. Рядом дымился прибор. Олег огляделся по сторонам. Вокруг никого не было.

Пейзаж, открывшийся его взору, поражал воображение. Он стоял на склоне гигантской чашеобразной долины, настолько огромной, что у него закружилась голова. Перед ним расстилались тысячи и тысячи километров необъятного пространства. В радиусе нескольких километров все было видно в деталях, а дальше – как на карте, только крупные объекты. Пологий подъем тянулся без конца и края. Он был сине-зеленого цвета и во многих местах перерезался нитями рек и пятнами озер. В самом верху, на краях долины, виднелись белые ледники, от которых, в основном, и брали начало реки. Внизу, на дне долины, расстилалась исполинская желтая равнина, в центре которой располагалось круглое море с тремя островами. То тут, то там по всей долине были разбросаны обширные гряды горных массивов. Прямо над головой светило яркое белое солнце.

“Это не Земля, – подумал Олег. – Прибор оказался мощнее, чем можно было предположить”.

Он стоял с открытым ртом и не мог сдвинуться с места, парализованный свалившимся на него целым миром.

“Неужели это не сон, неужели я на свободе? Где остальные? – задавал себе вопросы Олег. – Ведь мы все четверо попали в поле действия прибора и должны были перенестись сюда. Что же случилось?”

Он посмотрел на дымящийся прибор и его осенила страшная догадка: “Наверное, что-то сломалось в приборе, и он перебросил в пространстве не всех, а только меня. Меня, одного, в чужой незнакомый мир”.

Олег дотронулся до прибора. Из него посыпался пепел. Он понял, что путь назад отрезан.

“Переборщил я, наверное, с мощностью, – раздумывал Олег. – В результате остался без компании. А еще хотел узнать, какое чувство юмора у Майкла и Джерри. Утешает, по крайней мере, то, что я не в тюрьме”.

Внимательно вглядываясь в окружающий ландшафт, Олег искал признаков какого-либо селения поблизости. Вдаль он не смотрел, так как понимал, что на расстоянии сотен и тысяч километров поселки и города будут неразличимы.

От пережитых потрясений у него разыгрался жуткий аппетит. Поразмыслив о направлении, в котором ему следует двигаться, Олег пришел к выводу, что пищу будет легче добыть в лесу.

Сейчас он находился на обширных лугах, покрытых сочной травой и простирающихся на тысячи километров вверх по склону. На лугах иногда встречались темные лесные островки. Дальше, еще выше, расстилалась бескрайняя ширь лесов. В стороны луга раскинулись на десятки тысяч километров, окаймляя кольцом всю долину. Ниже по склону, совсем невдалеке, тянулась узкая полоса леса, за которой начиналась равнина – дно Чаши. Туда Олег и направился. Все его имущество состояло из пары носков, туфлей и тюремной формы. В ней он быстро вспотел под палящим светилом и был вынужден снять с себя робу. Это не принесло облегчения, так как солнце, несомненно, более яркое, чем земное, мгновенно опалило кожу. Олегу пришлось снова накинуть одежду. Вскоре он захотел пить, но поблизости не было водоема. Жажда все сильнее мучила его, а лес, как назло, не приближался. “Совсем невдалеке” растянулось на бесконечные километры.

Через четыре часа ходьбы до леса оставалось около километра. Олег, иссушенный солнцем, с трудом передвигал ноги. Он несколько раз падал и, стиснув зубы, поднимался, находясь в каком-то полубреду. Его язык и горло распухли, губы потрескались, а в голове осталась только одна мысль: “Воды!”.

Когда до деревьев оставалась сотня шагов, Олег упал и больше не смог подняться. Он вновь и вновь пытался встать, но мышцы его не слушались. Тогда он пополз. Каждый метр давался ему страшным усилием воли. Солнце, как и прежде, стояло над головой и даже “не думало” клониться к закату, хотя прошло уже пять часов!

Олег не помнил, как прополз последние метры, но очнулся, ощущая живительную прохладу леса. Голова его гудела, в груди пекло.

По дороге он видел много местных животных. Олега удивило присутствие “земных” зверей, таких как зайцы, лисицы, волки, мыши, дикие козы, свиньи и другие. Еще больше было зверей и птиц, неизвестных ему, травоядных и хищников, больших и маленьких. Олегу сильно досаждало, что он не мог поохотиться на какого-нибудь зверя за неимением оружия. Еще больше огорчало то, что поохотиться могли на него самого. Но хищники почему-то не обращали на Олега внимания и обходили его стороной. Вероятно, им не нравился набор запахов промышленного города, исходящий от него.

Из раздумий Олега вывело тихое журчание воды. “Галлюцинация, мираж”, – пронеслось в его голове. Несмотря на эти мысли, невидимый ручей журчал и журчал. Олег не мог терпеть эти звуки, они звали его, манили, отдаваясь болью в каждой клеточке тела. Силы, казалось, покинули его, но осознание близкого спасения придало новые. Олег напрягся, оттолкнулся от земли и встал. Сделав первый шаг, он пошатнулся, но быстро взял себя в руки и пошел дальше. Через десять метров он наткнулся на кусты, раздвинув которые, увидел бьющий из-под камня родник. Не в силах больше стоять, Олег рухнул в ручей. Тело обволокла приятная прохлада. Он выпил пригоршню воды и потерял сознание.

Очнувшись, Олег ощутил прилив бодрости. Он медленно поднялся, сел на берегу и, нагнувшись, начал жадно пить. С водой в него вливалась жизненная сила. Утолив жажду, Олег ощутил сильнейший голод. Он начал рассматривать окружавшие его деревья в надежде найти какие-нибудь фрукты. Растительность здесь была столь же разнообразной, как и животный мир. Наряду с “земными” деревьями росли совсем незнакомые, на многих висели неизвестные плоды. Он не решался попробовать какой-либо из них, опасаясь отравиться, но потом увидел, как под одним деревом резвится свинья с выводком поросят, поедая плоды желтого цвета, по форме напоминающие огурцы.

Олег сорвал несколько фруктов и начал жадно их есть. Приятная свежесть разлилась во рту, плоды имели эффект мяты и обладали кофейным привкусом.

Утолив голод, он стал подумывать о том, что ему делать дальше. В первую очередь, нужно было найти место для сна. События прошедшего дня настолько измотали его, что он валился от усталости.

Олег взглянул на солнце, которое, как и прежде, стояло в зените. “Какое упрямое, однако, – подумал он. – Уже прошло часов с десять, как я здесь нахожусь, а оно и “не думает” уступать место ночи”.

Олег долго бродил по лесу, пока не наткнулся на огромное дерево с толстыми ветвями, которые в верхней части были плоскими и достигали метровой ширины. Он взобрался на высоту около пяти метров и растянулся на одной из ветвей. Упасть он не боялся, так как не имел привычки ворочаться во сне. Что до жесткости такой постели, то это не было проблемой. Ведь тюремные нары тоже не подарок.

Олег проснулся от порывов ветра. Открыв глаза, он увидел, что вокруг стемнело. Неужели ночь? Он посмотрел вверх и увидел, что все небо, от края до края, покрылось свинцовыми тучами. В зените, там, где должно было быть солнце, виднелось светлое пятно.

Неожиданно ветер прекратился, наступила глубокая тишина. С минуту ничто не нарушало ее, а потом блеснула молния, грянул гром и пошел ливень. Сразу же стало прохладнее, хотя дождь был теплым. Олег снова уснул.

Через некоторое время шум дождя прекратился. Олег начал спускаться вниз. Тучи все так же нависали над лесом. Видимость была как в лунную ночь на Земле. Олег выломал увесистую дубину, бросил прощальный взгляд на луга и зашагал вглубь леса. Путь вверх, через луга, ему претил. Он не хотел снова умирать от жажды. Путь вправо или влево, вдоль полосы леса, был ему неинтересен, так как ландшафт там почти не изменялся. Оставался один путь: вниз. Олег решил пересечь полосу леса и выйти к желтой равнине в центре мира-чаши.

Понятия “вверх” и “вниз” в этом мире имели относительный характер. Дно Чаши было, конечно, ниже краев, но спуск растягивался на многие тысячи километров, а угол наклона был ничтожно мал. Практически, человек, идущий в том или ином направлении, шел по ровной поверхности, не ощущая ни подъема, ни спуска. Поэтому понятия “вверх” и “вниз” означали лишь движение либо к краям мира, либо к центру соответственно.

Путешествие через полосу леса заняло две недели. За прошедшее время Олег увидел много необычного в этом мире. Солнце никогда не изменяло своего положения, по крайней мере, пока он здесь находился. Самым интересным было то, что здесь имело место явление ночи, несмотря на незаходящее светило. Сутки, судя по наблюдениям Олега, были равны земным. Ночь составляла восемь часов, день – шестнадцать. Суточный цикл происходил следующим образом. Над краями Чаши непрерывной стеной формировались тучи и начинали со всех сторон двигаться к центру. Они шли до тех пор, пока не образовывали кольцо, занимающее треть спуска к желтой равнине. После этого тучи, идущие из-за краев, обрывались. Кольцо начинало сжиматься, открывая солнцу территории, расположенные возле краев мира, но закрывая те, что находятся ближе к центру. Сжимаясь, обруч облаков уменьшался из-за потерь от дождей. Благодаря уменьшению площади территорий, раскинувшихся под тучами ближе к центру Чаши, ширина каймы кольца не изменялась. Достигая краев желтой равнины, тучи устремлялись вверх. Обруч облаков начинал сужаться. В то же время из-за краев мира появлялись новые тучи, создавая новое кольцо, и цикл повторялся: возле равнины обод кольца сужался, а на краях Чаши – расширялся, пока первое кольцо не исчезало, а обод второго не достигал максимальной ширины.

В результате этого явления любая точка мира, за исключением желтой равнины с морем внутри нее, была закрыта от солнца восемь часов в сутки. Эта “ночь” на самом деле была очень пасмурным днем, но функции темного времени суток выполняла как нельзя лучше, охлаждая и увлажняя нагретое и обезвоженное за день. Движение туч было необычайным, грандиозным зрелищем

Олег постоянно двигался, надеясь встретить какое-нибудь разумное существо. Он останавливался лишь для того, чтобы добыть еду, спал, где придется. Что касается пищи, то, как он узнал позже, почти все фрукты, растущие в лесу, были съедобными – звери и птицы охотно их поедали.

Плоды полностью обеспечивали потребности человеческого организма. Они были разнообразными по виду и по вкусу: почти каждый день Олег открывал для себя новые вкусовые ощущения. Однако ему все чаще хотелось посидеть у костра и испечь добрый кусок свежего мяса. К сожалению, у него не было ни оружия, ни огня.

Несколько раз на Олега нападали хищники: если мелкие – он отбивался дубиной, если крупные – залезал на дерево. У него уже имелось два шрама после их “царапин”, которые на Земле назвали бы серьезными ранами, а их заживание заняло бы долгие недели. В мире-чаше раны заживали очень быстро, буквально за три-четыре дня. Когда хищники начали обращать на Олега внимание, он понял, что становится частью этого мира с его запахами.

Он заметил, что щетина, появившаяся было на лице после нескольких дней без бритья, перестала расти. Зато волосы на голове ускорили рост. Это было необычно, но Олег понемногу привыкал к странностям Чаши.

С каждым днем он крепнул. Изнурительные переходы, схватки с хищниками, лазанье по деревьям делали свое дело. Находясь в заключении, Олег вел малоподвижный образ жизни, отчего сильно ослаб. Зато теперь он был бодр и полон сил под влиянием физических нагрузок и здешнего климата.

На четырнадцатые сутки своего пребывания в незнакомом мире Олег вышел к желтой равнине. Ночь под тучами сменилась на день. Облака со скоростью реактивного самолета проносились над головой и устремлялись вверх, рассеиваясь в лучах светила. Равнину покрывала жесткая сухая трава. Грунт растрескался от жары. Справа, на расстоянии километра, Олег увидел тонкую ленту дороги, которая выходила из леса и терялась в желтых травах.

На дороге он заметил облачко пыли, которое быстро приближалось к лесу. Вскоре он смог различить всадника, скачущего на коне. Впервые увидев человека в этом мире, Олег чуть не заплакал от радости. Он схватил дубину и побежал вдоль леса к дороге. Он бежал со всей скоростью, на которую был способен, но не успел преодолеть и половину пути, как всадник скрылся в лесу. Продолжая бежать, Олег заметил еще одно облачко пыли, появившееся на дороге. Оно двигалось в том же направлении, что и первое, но с гораздо большей скоростью.

Олег остановился. “Куда я бегу? – подумал он. – Я же не знаю, что это за люди и какие у них намерения. Увидев человека с дубинкой, бегущего им наперерез, они вряд ли обрадуются”.

Олег свернул в заросли и под их прикрытием направился к дороге. Второй всадник доскакал до леса, когда Олег был в ста метрах от цели. Незнакомец остановился, спешился, привязал лошадь к дереву, вынул из ножен меч и осторожно двинулся вглубь леса. Олег почуял запах дыма. Стало быть, первый всадник остановился и разжег костер. Олег догнал человека с мечом и тихо пошел за ним, держа наготове дубину. Спустя несколько минут они вышли к небольшой поляне, посреди которой у костра сидел мужчина. Человек с мечом стал подкрадываться к нему сзади. Лошадь мужчины, сидящего на поляне, заржала. Он обернулся. Преследователь с бешеным криком подскочил к нему и занес меч над его головой.

Олег не терпел подлости, ненавидел, когда бьют сзади. Он ощутил жгучую волну ярости, закипающую в груди. Издав такой крик, что у самого похолодело в груди, Олег бросился к человеку с мечом. Тот пораженно обернулся и, увидев мчащегося к нему противника, занял боевую позицию. В следующий момент он атаковал мечом. Олег ловко увернулся и со всего размаху опустил дубину на голову врага. Тот упал с проломленным черепом. Дубина выпала из рук Олега. Он побледнел. От пережитого потрясения у него дрожали руки. Он убил человека.

Олег взглянул на сидящего у костра мужчину. Тот с благодарностью посмотрел ему в глаза и что-то сказал. Взгляд его начал тускнеть. Незнакомец был ранен в грудь. Олег снял робу, разорвал ее и перевязал ему рану. Пощупав пульс, он убедился, что мужчина жив; потом встал и медленно побрел за лошадью убитого.

Отвязывая коня, Олег увидел у дороги большой валун, на котором была выбита какая-то надпись. Над ней к камню было приклеено медное зеркало. Заглянув в него, Олег невольно вздрогнул. Из зеркала на него смотрело молодое свежее лицо. Морщины на лбу и меж бровей исчезли, отросшие у корней волосы не имели седины. Олег долго вглядывался в свое лицо, узнавая и не узнавая его, затем взял за уздечку лошадь и пошел обратно.

Раненый мужчина лежал без чувств. Лук внимательно его осмотрел. Одежду незнакомца составляла набедренная повязка, пояс, мокасины и повязка желтого цвета на голове с красным символом восходящего солнца. Кожа его была смуглой, а лицо – восточного типа: узкие глаза, приплюснутый нос, овальное лицо. В дорожной сумке туземца Олег нашел несколько кусков сырого мяса и буханку хлеба.

После пережитых потрясений Олег должен был расслабиться. Он подошел к винному дереву и сорвал несколько продолговатых плодов, заполненных внутри хмельной сладкой жидкостью.

Поджарив кусок мяса, Олег начал опорожнять винные плоды. Он пил, поджаривал мясо, снова пил, пока не потерял счет выпитому и съеденному…

Абориген пошел на поправку через неделю. До этого он находился на грани жизни и смерти. Было трудно сказать, выживет он или нет.

Через день после прихода в сознание он начал говорить. Спустя еще некоторое время – смог встать. Рана быстро затягивалась. Олег старательно выхаживал мужчину и пытался с ним общаться. Тот разговаривал на незнакомом языке. Они объяснялись с помощью жестов. Постепенно Олег запоминал значения некоторых слов. Он также узнал имя туземца. Его звали Саньфун.

Целый месяц мужчины провели, никуда не двигаясь. Месяца хватило на то, чтобы Саньфун полностью выздоровел и обновил силы. За прошедшее время Олег научился вполне сносно изъясняться с ним, почти не прибегая к жестам. Он узнал, что Саньфун принадлежит к местному народу – хаджуям.

Когда Олег спросил, где его народ обитает, Саньфун указал на горную гряду, примыкающую к морю, и изрек: “Хаджуи живут в горах Сен-Шана”. Помолчав, он гордо добавил: “Мой народ – великий народ. Любой хаджуй стоит десяти килийцев”. Когда Олег поинтересовался, кто такие килийцы, хаджуй кивнул на холмик могилы и сказал: “Один из них не так давно еще бегал по травке”.

Килиец, как вспомнил Олег, тоже имел черты восточного типа, но отличался от хаджуя круглым лицом и более смуглой, почти черной кожей. Саньфун рассказал Олегу, что килийцы кочуют в степях желтой равнины, называемой Кахила, на территории, раскинувшейся от подножий гор Сен-Шана до лесной полосы. Они – самый многочисленный народ Кахилы и постоянно воюют с соседями. Олегу хорошо запомнился увлеченный монолог хаджуя: “Килийцы – самый подлый народ Кахилы. Для них не существует общепринятых законов. По договору между всеми народами, полоса лесов Тегильса, в которой мы сейчас находимся, является нейтральной. Никто не имеет права, находясь в Тегильсе, нападать на другого человека, будь то друг или враг. Нарушитель повинен смерти. Даже подлые килийцы не осмеливаются атаковать здесь кого-либо, если могут остаться свидетели. Но как только они будут уверены, что о нарушении никто не узнает, их ничто не остановит. Ты был очевидцем одного из таких эпизодов. Обычно в Тегильс приходят жить люди, которые хотят спокойной жизни без войн и кровопролития. Это огромная территория, учитывая то, что ширина полосы леса составляет двести миль, а ее протяженность вокруг Кахилы – несколько тысяч миль. Здесь обитает много людей, но на территории, граничащей с землями килийцев, ты можешь не встретить ни одной живой души на протяжении пятисот миль. Никто здесь не поселяется, потому что килийцы всегда готовы забрать в рабство тех, кто укрылся от войн. Ты видел валун у дороги с зеркалом и надписью? Знаешь, что там написали килийцы? “Посмотри в последний раз на свое лицо без клейма раба”. Они готовы весь мир обратить в рабство. Но кого они не могут и никогда не смогут сделать рабами, так это хаджуев. За тысячелетия войн килийцам не удалось покорить даже самой малой части Хаджуи. За это они смертельно нас ненавидят и ищут любой возможности уничтожить наш народ”.

Олегу стало известно, что Саньфун оказался здесь для выполнения миссии, от исхода которой зависит судьба его народа. Миссию эту возложил на него Великий Учитель – духовный лидер хаджуев, их вождь. Саньфуна он выбрал потому, что тот был его лучшим учеником. В чем заключалось его задание, Саньфун сказать не мог; сообщил только, что оно связано с килийцами и выполнено лишь наполовину, а также добавил, что от него сейчас зависит не только судьба Хаджуи, но и судьба всего чашеобразного мира Эльфира.

За месяц Олег научился ездить на лошадях, немного орудовать мечом, ножом и копьем, а также стрелять из лука. Саньфун обучил Олега некоторым приемам рукопашного боя, которыми владел в совершенстве. Вообще-то, хаджуй владел в совершенстве любым своим оружием. Олега ошеломило то, как виртуозно он орудовал мечом. В руках Саньфуна меч превращался в молнию, а нож становился жалом скорпиона: он перебегал между пальцами, перескакивал из руки в руку, исчезал и появлялся. Копьем хаджуй поражал мельчайшие цели, а из лука мог попасть в глаз бегущего оленя. Короче, собственные потуги Олега на боевом поприще виделись ему довольно жалкими, из-за чего он часто вздыхал.

Когда Саньфун узнал о печали Олега, его разобрал такой смех, что он чуть не упал с лошади. Подавив в себе неожиданное веселье, хаджуй, все еще улыбаясь, сказал:

– Ты думаешь, я родился с мечом в руках? На то, чтобы в совершенстве овладеть Искусством, у меня ушли многие годы. А ты расстраиваешься, потренировавшись каких-то две недели.

– Меня расстраивает то, что я никогда не смогу достичь твоего уровня, – ответил Олег.

– Ну, это ты зря. Главное – желание. Если ты действительно хочешь овладеть Искусством, то овладеешь им. При должном упорстве можно всего достичь. К тому же, для человека, который пятнадцать дней назад не умел держать оружие в руках, ты делаешь поразительные успехи. У меня на достижение таких же результатов в свое время ушло полгода. А я ведь был лучшим учеником. Твои способности изумляют меня не меньше, чем тебя мое мастерство. Тебе бы радоваться, а не печалиться… Послушай-ка песню. Ее сочинил основатель Искусства, непревзойденный Сахишот. Он написал ее в те далекие времена, когда начинал создавать Искусство.

Взгляд Саньфуна стал задумчивым. Он запел:

1

|Em| |A| |D|

Третий год я покоя лишен,

|Em| |A| |D|

Я душою в Искусство влюблен.

|Em| |A| |D|

Я стою на вершине горы,

|Em| |D| |G|–|H|

Вдалеке полыхают костры.

ПРИПЕВ:

|Em| |Am| |G|–|H|

Я отшельник, пещера – мой дом,

|Em| |Am| |G|–|H|

Мне уютно и радостно в нем.

|Em| |Am| |G|–|H|

Я на горной вершине стою

|Em| |D| |G|–|H|

И Искусство свое создаю.

2

Я не знаю, что в будущем ждет,

Но надежда мой ум бережет.

Огонек в моем сердце горит,

И со мною сам бог говорит.

3

Я открыл для себя новый мир

И Источник неведомых сил.

Отыщу ли единый ответ?

Замерцает ли Истины свет?

Закончив песню, Саньфун сказал:

– Теперь я должен у тебя кое-что спросить.

– Спрашивай.

– Хочешь ли ты овладеть Искусством и стать на путь познания Истины?

Лицо Олега просияло.

– Конечно, хочу. Неужели то, что ты говоришь обо мне, правда?

– Вне сомнения. Ты уже сейчас смог бы победить любого килийца. Правда, проблема в том, что они поодиночке никогда не нападают, разве что на раненого. Теперь наши пути параллельны и если твое мастерство будет расти с той же стремительностью, то через неделю мы сможем отправиться в Хаджую! В этом и есть завершение моей миссии – вернуться обратно живым.

– Вернуться живым? Загадочная твоя миссия.

– Ты загадочен не меньше. До сих пор не могу взять в толк, кто ты есть и откуда взялся. О себе ты рассказывать не хочешь, и я тебя за это не виню. Сам ведь молчу о цели своего задания. Сначала я подумал, что ты житель Тегильса, но быстро понял, что ошибаюсь. То, что ты не знал хаджуйского языка, меня не удивило, но то, что ничего не понял, когда я обратился к тебе на универсальном языке всех народов, крайне меня озадачило. Никогда не встречал человека, не знающего универсального языка. А до чего странная твоя одежда, особенно обувь! Во всем Эльфире я такой не видел.

Олег не рассказывал Саньфуну свою историю, поскольку не знал, как объяснить ему, что он с другой звезды. Ведь здесь не было ночи и, следовательно, не было видно звезд. Поверит ли ему хаджуй? Олег попытался представить себе обратную ситуацию: если бы он попал с Эльфира на Землю и начал бы рассказывать какому-нибудь землянину о том, что он пришелец с почти плоского мира, в котором нет ночи. Нетрудно понять, что бы о нем подумали. А откуда знать, что подумает Саньфун, услышав о том, что Олег – пришелец из мира в форме шара, в котором солнце каждые сутки уходит за горизонт. Нет, Олег не хотел, чтобы его приняли за сумасшедшего. Он решил повременить с рассказом о себе, пока не выведает о познаниях жителей Чаши в астрономии. Правда, в последнее время он начал сильно сомневаться в своих личных познаниях в этой области. Больше всего его сбивало с толку неподвижное светило. На расспросы Олега о нем хаджуй ограничивался туманным ответом: “Так устроен мир”. Саньфун, впрочем, на все вопросы об устройстве Эльфира отвечал подобным образом и не любил разговоров на эту тему.

– У меня есть кой-какие соображения насчет тебя, – продолжал хаджуй, – но это слишком невероятно, чтобы быть правдой. Ты о себе молчишь, и мне остается лишь догадываться о том, кто ты есть.

– Ты тоже многого не договариваешь. Может, если мы откроемся друг другу, то что-то для нас прояснится?

– Если мы это и сделаем, то только в Хаджуе, когда я закончу свою миссию. Слишком многое поставлено на карту, и я не могу рисковать.

Ни Олег, ни Саньфун не настаивали на объяснениях друг друга, между ними было молчаливое соглашение. Но у Олега все чаще возникало необъяснимое чувство утраты. Он предполагал, что оно как-то связано с их умалчиванием о себе, но ничего не мог поделать.

Одновременно с хаджуйским языком Олег изучал универсальный, который давался ему гораздо легче. В разговорах с Саньфуном он все чаще прибегал к последнему.

Олега всерьез озадачил ответ хаджуя на вопрос о его возрасте. Саньфун как-то буднично и вполне серьезно сказал, что ему триста сорок два года. Олег переспросил, но получил такой же ответ. Он удивленно покачал головой, не зная, верить в это или нет. На лице хаджуя проскользнула гордая улыбка. Немного подумав и вспомнив о своей исчезнувшей седине и помолодевшем лице, Олег решил, что слова Саньфуна похожи на правду. Мало того, он сказал, что прожил совсем немного. Когда Олег спросил его о продолжительности жизни в Эльфире, Саньфун не очень-то понял этот вопрос. Он ответил, что есть здесь люди, не доживающие и до ста, обычно, когда идут войны. Но есть люди, прожившие тысячи лет. В объяснениях хаджуя Олег не заметил и намека на то, чтобы кто-то умирал от старости или болезней. Он мог, конечно, сомневаться в правдивости слов Саньфуна, но до сих пор тот ни разу ему не солгал, и у Олега не было причин не доверять ему. Когда же он сказал Саньфуну о своем возрасте и назвал цифру двадцать пять, то на лице у того появилось такое изумление, какого, наверное, не было у Олега, когда он узнал о годах Саньфуна. Хаджуя просто-таки прорвало: “Ты что, шутишь?! Судя по твоим способностям, поступкам и уму, тебе не менее пятисот! Более того, чем дольше я с тобой общаюсь, чем больше тебя узнаю, тем больше даю тебе лет. Взять хотя бы твое обучение Искусству. Иногда, увлекшись, ты непроизвольно применяешь такие блоки, удары и приемы, которых я тебе еще не показывал. У меня создается впечатление, будто ты не обучаешься Искусству, а вспоминаешь что-то, давно забытое. Волей-неволей, но я просто-таки вынужден каждый день добавлять тебе десяток-второй. Если признаться, то сначала я думал, что тебе не больше ста, но с каждым днем моя уверенность теряла силу, пока я не понял, что ты старше меня. И не будь я Саньфуном, лучшим учеником Великого Учителя, если здесь не пахнет тайной. Или ты скрываешь свой возраст, или мудр не по годам, или я дурак. Жду, не дождусь того момента, когда мы прибудем в Хаджую и обменяемся своими тайнами”.

Олег, мучимый предчувствиями, хотел плюнуть на все и рассказать Саньфуну свою историю, но, услышав его последнюю фразу, решил этого не делать. “Что, если Саньфун, услышав мой рассказ, не захочет открывать свою тайну? – думал он. – Нет, лучше пускай в Хаджуе он расскажет о себе, когда это уже не сможет помешать его миссии, а потом уж я”.

После всего сказанного хаджуем Олегу стало смешно чуть ли не до слез. Он понял, почему на лице Саньфуна проскользнула гордая улыбка, когда Олег изумился, услышав о его возрасте в триста сорок два года. Сначала он подумал, что Саньфун гордится своей молодостью в таких летах или количеством последних. Но потом понял, что молодость – удел каждого в этом мире, а количество лет – небольшое по сравнению с возрастом многих здешних людей. Как оказалось, Саньфун возгордился, думая, что Олег изумился его мудрости и уму для таких “небольших” лет. Когда он узнал об истинной причине удивления Олега, то слегка погрустнел. Олег, дабы утешить “страждущего”, промолвил:

– Как же я мог удивляться твоей мудрости и уму для твоих “всего-то-навсего” триста сорока двух лет, когда я до сих пор не видел никого, старше тебя?

– Как это не видел?

– Ну… В тех местах, откуда я пришел, мало кто доживает и до ста.

– Наверное, вы много воюете.

“Сплошные парадоксы, – подумал Олег. – На Земле, когда человеку занижают возраст на пару годков, это считается комплиментом. Здесь же нужно, наоборот, накинуть сотку-вторую к настоящему возрасту человека, и комплимент получится отличный. – Олега снова разобрал смех. – Хаджуи ведь гордый народ, а Саньфун – особенно. Если он оценил мою мудрость в пятьсот лет, то свою – уж никак не меньше, чем в тысячу”.

Олег никак не мог взять в толк, почему после бритья у него не отрастает щетина. Потом он узнал, что здесь ни у кого не растет борода. “Наверное, из-за веществ, содержащихся в пище”, – решил он.

На расспросы Олега о том, как можно путешествовать по Кахиле, если это сплошная безводная степь, хаджуй ответил, что здесь часто встречаются реки и ручьи, буквально через каждые десять миль на окраинах и через каждые две мили в центре, у моря. Если путешествовать от Тегильса к центру Кахилы, то легче всего смастерить лодку и, спустив ее на воду, отправиться вниз по течению: любая река здесь приведет к морю. Но это самый опасный путь. Возле рек обычно поселяются разбойничьи племена, которые всегда готовы ограбить одиноких путников и продать их в рабство. Можно путешествовать пешком, но такой путь слишком долог и не лишен других недостатков. Самый лучший вариант – лошади. Эти животные очень выносливы и могут скакать без устали целыми днями.

В Кахиле, где не было даже той псевдоночи, которая имела место на склонах Чаши, время суток определяли по расположению кольца туч над склонами. Утром считалось время, когда облака начинали выходить из-за краев мира.

В одно такое утро, собрав свои пожитки, мужчины отправились в Хаджую, как выразился Саньфун, “к родным горам Сен-Шана”.