Безвестный пустынник

Жил у нас в селе благочестивый мещанин Егорыч. Он любил меня за то, что я, восьмилетний мальчик, рассказывал ему то, что выучил из Священной истории и житий святых. За нашим селом начинался дремучий бор, и мы часто с Егорычем ходили в лес по грибы и ягоды.

Лето было засушливое, но Егорыч думал, что в самой глубине нашего бора должны были все-таки уродиться грибы.

Как-то раз рано утром он зашел за мной, чтобы вместе идти в лес. Шли мы очень долго и забрели в такую чащу, где, казалось, никогда не ступала нога человека. И точно, там оказались грузди.

Мы стали их собирать и немного разошлись в разные стороны. Оглядываюсь — нет Егорыча. Вдруг слышу:

— Ау!

Я побежал на голос и вижу: стоит Егорыч и манит меня.

Подошел к нему, вижу: стоит он на краю глубокого оврага, показывает мне вниз и говорит шепотом:

— Смотри и молчи.

На дне оврага струился ручей, а на берегу виднелся пригорок, а в нем землянка. Я сначала испугался, — подумал, что там живут разбойники. Но Егорыч меня успокоил. Мы сели под лапами старых елей и стали ждать.

Вдруг из землянки вышел человек лет тридцати, в черной власянице, в скуфейке на голове и с кувшином в руках. Он подошел к ручью, снял скуфью и, перекрестившись несколько раз, зачерпнул воды, и вернулся обратно в землянку.

— Это человек Божий, — сказал Егорыч, — пойдем к нему.

Мы спустились в овраг, подошли к землянке и, постучав в дверь, вошли.

В углу, перед иконами Спасителя, Божьей Матери и преподобного Сергия, теплилась лампада и лежала книга на пеньке. В другом углу была устроена мшистая постель, рядом стояла лавочка, на которую усадил нас пустынник.

Он угостил нас сухарями в деревянной чашечке с холодной водой, и это простое угощение показалось мне тогда очень вкусным. Потом он спросил, кто мы и откуда, и, узнав, что я сын священника, особенно ласково посмотрел на меня.

Егорыч спросил пустынника, кто он, — и тот, назвав себя отцом Макарием, сказал, что живет здесь ради спасения своей души и по благословению старца Самуила из Голутвина монастыря.

Он проводил нас и на прощание просил никому не рассказывать о его пустынном убежище. Я исполнил до поры свое обещание и никому, даже матушке, не рассказал о пустыннике.

Тем же летом спросил я как-то у Егорыча, был ли он у отца Макария. Он сказал, что был, но землянка пуста и дверь снята с петель.

— Вероятно, вернулся в свой монастырь, — сказал Егорыч.

Осенью я уехал в училище и позабыл об отце Макарии.

Следующим летом, вернувшись домой, я вспомнил о пустыннике. Егорыч рассказал мне, что он часто видится с отцом Макарием, который строит себе деревянную келью, и даже помогает ему, а место, где он строится, такое глухое, что днем там так же темно, как вечером. А место это близко от нас, всего в трех верстах, чтобы быть поближе к церкви, и что он хочет познакомиться с батюшкой.

Я рассказал все отцу. Егорыча послали за отцом Макарием. Я хорошо помню, с каким воодушевлением говорил он о преподобных отцах Фиваидских и Палестинских и прочих пустынножителях. Он говорил батюшке, что иногда ему становится жутко в одиночестве, но что молитва его подкрепляет, а кроме молитвы — благовест церковный.

Но враг нашего спасения, завидуя подвигам пустынника, стал наводить на него ужас. Отец Макарий пал духом и решил уйти в отдаленный скит. Он пришел прощаться к нам с котомкой за плечами, заперся с батюшкой в комнате, и я не знаю, о чем они беседовали.

Когда он вышел, лицо его светилось радостью.

— Я остаюсь, — сказал он мне, — и приходи ко мне в келью с батюшкой или с Егорычем.

Я часто виделся с ним тем летом и близко узнал его строго-подвижническую жизнь.

Теперь, когда я ближе познал мир, а прожита уже большая часть жизни, скажу, что с тех пор мне не приходилось видеть человека более строгой жизни.

Молитвословия 1, 3, 6, 9-го часа он совершал своевременно, полночь всегда заставала его в молитве, и он пел: «Се Жених грядет в полунощи…». Молоко, которое приносил ему Егорыч, он вкушал по большим праздникам, питаясь в остальные дни хлебом.

После того лета я поступил в семинарию, которая находилась далеко от родного села, и редко с тех пор виделся с отцом Макарием. Но одно из этих свиданий особенно мне запомнилось.

Приехал я как-то на Страстной неделе домой и встретил Егорыча у нашего дома.

— А я иду за отцом Макарием! — сказал он мне. — Он завтра хочет слышать в нашей церкви Евангелие о страстях Господних — просил зайти за ним; а то с непривычки трудно по такой распутице идти одному теперь по лесу.

Я упросил Егорыча взять меня с собой, и мы пошли с ним после вечерни, делая на деревьях заметки.

Поздно вечером добрались мы до кельи отца Макария, который, как всегда, очень приветливо встретил нас. Потом он пошел молиться, и я молился с ним часа два, но устал и пошел к Егорычу. Он сидел у открытого окна в глубокой задумчивости.

— А отец Макарий все молится, — сказал я ему.

— Все здесь хвалит Бога, — отвечал он мне. — Слышишь?

Я стал прислушиваться. И слушал я то, что никогда в жизни больше не слышал или не мог услышать. А тогда я почувствовал эту весеннюю ночь, понял, что вся природа — и деревья, и птицы, и свежий весенний ветерок — все слилось в один гимн Богу — Творцу вселенной.

Вдруг, у самой кельи послышался волчий вой. Я побежал к отцу Макарию, забыв, что он молится.

— Чего ты боишься? — спокойно спросил он. — Ведь они благодетели наши. Они должны напоминать нам о других хищных зверях, которые внутри нас и гораздо опаснее внешних зверей.

Когда мы вышли из кельи, направляясь к заутрене, ни один волк не попался нам навстречу. На востоке алела заря, и весь лес, казалось, продолжал славить Творца. Отец Макарий, обливаясь слезами, простоял все двенадцать Евангелий на коленях.

Прошло немало лет. Сам я давно дьяконствую, но далеко от родины, но моему младшему брату повезло. Он получил батюшкин приход и переехал в этот уютный домик, где когда-то текло наше детство.

Среди забот я нашел время съездить на родину, поклониться могиле нашего отца, посмотреть на жизнь брата.

От него я услышал об отце Макарии. Что он чуть живой лежит в больнице. Я тотчас поехал к нему и едва узнал: он лежал весь израненный, избитый, похудевший. Он же, узнав меня, обрадовался так, что тронул меня до слез.

— Батюшка! Что это с вами? — спросил я.

Он рассказал мне, что прошлым летом недалеко от его кельи крестьяне из отдаленной деревни снимали покос и часто приходили к нему то за хлебом, то за солью. Отец Макарий давал им и сухарей, и крупы, когда она была у него. Крестьяне подумали, что пустынник богат, и решили убить его и завладеть деньгами.

С отцом Макарием в последнее время жил послушник. Он вышел к ним навстречу, но они его связали и оставили в сенях. Войдя к пустыннику, стали требовать денег. Он отдал им с радостью свой единственный рубль, но они не поверили, что у него не было больше, и стали пытать. Отец Макарий подумал, что настал его последний час. Но вдруг раздался церковный благовест. Злодеи бросились в сени и, увидев, что послушник освободился, они поспешили скрыться.

Послушник вернулся с народом, и отца Макария увезли в город, в больницу, где я его и увидел. Он знает всех злодеев, но просил не преследовать их. Однако их поймали и отдали в руки правосудия.

— Доктор надеется на ваше выздоровление, — сказал я отцу Макарию. — Тогда вернетесь ли вы на прежнее место в свою пустынную келью?

— Хотел бы, — отвечал он мне слабым и дрожащим голосом. — Но знаете: дух бодр, плоть же — немощна. Нет! Довольно понес я трудов пустынножительных. Если Господь продлит мне жизнь, надо мне понести труды общежития. Пойду тогда в монастырь, ближе к Божьему храму. Ведь нет на земле более надежного и безопасного пристанища, чем храм Божий.