О конце мира

Письма

Глубокочтимый батюшка отец Александр!

Благословен Бог наш, Им живем и движемся и существуем (Деян. 17, 28).

Вы спрашиваете меня о близости и сроке конца мира. Я не буду отвечать на это прямо, а только напишу, как реагирует на это мое сердце и религиозное сознание. Господи, благослови!

1. Мне такими вопросами не хочется заниматься, ибо я считаю себя бессильным решить их окончательно в ту или иную сторону. А что касается вопроса о сроке, то я даже страшусь приступать к нему: помилуй меня Господь от этой дерзости!

2. Для меня очевидно до болезненной осязательности, что моя главнейшая задача — это спасение, выражающаяся в необходимости беспрерывной борьбы с грехами, в молитве, исполнении ближайшего долга и целого ряда других, важных для меня и ближних дел. Поэтому занятие подобными вопросами (в особенности о сроках) мне представляется подобным тому, как если бы больной, забросивший заботу о своем лечении, стал бы изучать, когда он умрет и что с ним будет после этого!

Может быть, те умеют сочетать и «изучение» и лечение? Не знаю, но сомневаюсь… Впрочем, я пишу о себе. Даже больно подумать сейчас, что было бы, если бы я занялся поисками ответов на эти вопросы! О Боже, будь милостив ко мне, окаянному, многогрешному, пустому! Чертог Твой вижу, Спасе Мой, украшенный, а одежды не имею войти в него!

Люди же сейчас, подобно Еве, отметая самое нужное, вдаются в непосильное и греховное: одни в спиритизм, другие в «ультраправославное» учение о конце мира. И непременно с исчислениями. Болезнь одна, лишь две формы. Оба течения отклоняются от главного. «Увидевший собственные грехи, — говорил святой Антоний Великий, — выше видевшего Ангелов».

3. Что касается существенного ответа на вопрос о конце мира, то у меня, убогого, сложилось следующее мнение:

а) может быть, мы переживаем предпоследний этап мировой истории;

б) а может быть, и нет, ибо еще могут обратиться японцы, китайцы, индусы;

в) не знаю;

г) однако мысль о приближающемся конце нередко беспокоит и побуждает острее напрягать слабые стремления к спасению.

4. Что касается «1000 лет» царствования, то считаю это мечтой, происходящей от религиозного оскудения, а вследствие этого — от стремления к чувственному пониманию вещей. Православному сознанию совершенно очевидно, что Царствие Божие есть внутренняя благодатная жизнь, как говорил преподобный Серафим и как раскрыто в Слове Божием.

Это Царствие Божие с самого пришествия Господа Иисуса Христа пришло в силе, то есть в полноте. Что это такое? Сравните: Сына Человеческого, грядущего в Царствии Своем (Мф. 16, 28) и Царствие Божие, пришедшее в силе (Мк. 9, 1). Следовательно, Царствие Божие открылось в Иисусе Христе. Как же? Взял трех учеников… и преобразился! Это и есть Царствие Божие — в силе… Подобное случилось и с преподобным Серафимом Саровским перед Мотовиловым.

Царство Божие — это проявление Божества, обожение человека и даже прославление «творения». Так ведь это уже все дано! А больше этого не может быть ничего. Чего же еще ждут люди? Неужели рассуждения, которые несут в конце концов земной характер, могут быть больше этого? Никак! Даже и мне, убогому, они скучны! А то, что радостно, дано даже и нам: жизнь в Боге… Праведность и мир и радость во Святом Духе (Рим. 14, 17).

А интеллигенция, заразившаяся материализмом (в данном случае половинчатого характера), все строит «Царствие Божие на земле», как и до революции, и косвенно поддерживает социалистические идеи… Ох! Даже и писать неохота… Скучно и безнадежно старо!

Истинный христианин желает даже страдать за Христа и считает это даром Божиим (Флп. 1, 29). Если Царствие Божие есть Благодатное Царство, или преображение человека и мира Духом Святым, то оно есть Его дело, а не наше. Мы не можем создать его, это же азбука! А если так, то нам нужно готовиться к принятию его. Как? Очищением, покаянием. И снова возвращаюсь к тому же: борись с грехами, молись (Лк. 21, 34–36), бодрствуй, а не занимайся бесплодной арифметикой.

5. Я знаю, против моих слов могут возражать… Да я и не собираюсь спорить, ибо ведь я о себе пишу. И я думаю так: не мне, многогрешному, заниматься этим!

Невольно вспомнились два случая: святой Антоний Великий, размышляя о глубине домостроительства Божия и судов Божиих, помолился и сказал: «Господи! Отчего некоторые из людей достигают старости и состояния немощи, другие умирают в детском возрасте и живут мало? Отчего одни бедны, другие богаты? Отчего тираны и злодеи благоденствуют и изобилуют всеми земными благами, а праведные угнетаются напастями и нищетой?» Долго он был занят этими размышлениями и вдруг услышал голос: «Антоний! Внимай себе и не подвергай твоему исследованию судеб Божиих, потому что это душе вредно!» («Отечник святителя Игнатия Брянчанинова».)

Другой случай из жизни святого Пимена Великого, весьма известный. Однажды пришел к нему ученый богослов из Александрии, Евагрий. Но святой Пимен не принял его. Он рассердился и хотел уйти, но сначала сказал келейнику:

— Скажи авве, что я пришел не для чего иного, как беседовать о богословии.

Тот передал. Но святой Пимен опять не принял его. Раздраженный Евагрий пошел обратно, но, уходя, сказал:

— Пойди спроси его, почему он со мной не желает говорить.

Святой Пимен передал через келейника:

— Скажи ему: ты от высших, а я — от нижних. Ты мудрствуешь о небесном, а я научился только разбираться в земном, ты хочешь говорить о Боге, а я познал лишь свои страсти. Вот если бы ты спросил меня, как изгонять плотскую или иную страсть, я бы тебе сказал!

Евагрий смирился, и они после этого беседовали о страстях… («Древний Патерик».)

Вот что делали отцы! А мы еще и каяться-то не начали по-настоящему, ибо когда человек начнет каяться, то ему очень тяжко будет «богословствовать». Святой Иоанн Лествичник так и говорит: «Кающийся не должен богословствовать». А что можно сказать о том, кто еще и не кается?! Увы нам! Ведь «чтение тонких исследований о Боге иссушает слезы и прогоняет от человека умиление» («Отечник»).

Но уже довольно… Я сам впал в грех, который осуждаю, в многоглаголанье. Простите меня, грешного, помолитесь.

Р.S. Вот в России спасаются иначе — крестом и страданиями.

Получены здесь два письма, одно мной. Гонения… Старшая сестра Ц. сестричества в церкви Севастополя была посажена в «чрезвычайку», потом выслана в Вологду, а затем в Красноярск… Из Севастополя!

Вот это спасение себя и России. А мы! О словесники (интеллигенты, умствующие, книжники)! Горе, горе нам!

…В Симферополе храмы были полны. Служили и утреню, и литургию ночью, ибо большевики приказали в 10 часов утра быть на службе в учреждениях…

Бывшая либеральная барышня пишет: «Я едва протиснулась в церковь, выходя из храма, вспоминала о первых христианах, которые тоже молились по ночам в катакомбах».

А мы? Нам ли спасать Россию?!

Глубокоуважаемый батюшка отец Александр! Ваши письма невольно заставляют иногда думать о поднятом вопросе и отмечать соответствующий материал, который и сообщаю Вам, к сведению. Буду (может быть, и не один раз) писать без особой системы, а «случайно», что Бог пошлет.