Описываемые события и видения относятся ко времени тяжелой болезни, на пять лет приковавшей о. Гавриила к постели, в которой он временами находился на грани смерти. Было это, вероятно, в 1892 или 1893 году (вскоре после пострижения его в схиму). О. Гавриил проживал тогда в Седмиезерной пустыни (недалеко от Казани). Лечивший батюшку доктор М. Е. Ф-в был человек, не задумывавшийся над вопросами веры и спасения и потому склонный давать явлениям жизни «естественное» объяснение… Однажды батюшка спросил его:

— Михайло Егорович, а в бытие злых духов — демонов — вы верите?

— Ну, знаете… плохо верю!..

— Я прошу вас, прежде всего освидетельствуйте меня — найдете ли вы меня умственно нормальным?

Доктор, улыбаясь, говорил, что находит батюшку совершенно в светлом уме: «А вот тело, и в частности сердцем, — слабоваты».

— Так вот что, — начинает батюшка, — сегодня в шесть часов вечера мне было тяжело дышать, и при таком состоянии моем явились ко мне нечистые духи, демоны…

— Ну, это галлюцинация! — перебивает доктор.

— А я думаю, что нет, это демоны, потому что они меня устрашали, говорили, что-де «нет Бога» и «ты наш!», «ты погиб!..» А я им отвечаю: «Нет, я не ваш, я не погиб! Я верю, что Спаситель возьмет и примет меня к Себе…»

— Ха-ха-ха! — загоготали… — да Его и нет, и Бога нет!..

— А если нет Бога, — говорю, — то вы-то зачем? Откуда явились? Если бы Бога не было, не было бы и вас! Вы лживы, вы ложь воплощенная, вы лукавые, убирайтесь вон от меня!.. Я верую в Бога и Им спасусь!..

— Ха-ха-ха… куда полез!.. Да ведь ты грешник! — говорят они мне.

— Да, — отвечаю, — я грешник, но по вашему же внушению! Но я приносил покаяние, и грехи мои отпущены духовником!

— Да ты каялся нечисто: то одну, то другую причину выставлял, извинял себя и оправдывал пред духовником!

— А это, — говорю им, — если и было что, то от стыда, при сознании великости греха стыдился и я. Но и этот стыд и страх пред духовником внушали вы же, демоны, старались удержать свою жертву и погубить меня! И теперь явились застращать меня… Нет! Я верую и исповедую Сына Божия, Иисуса Христа, Который пришел в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз…

И начал я молиться и взывать ко Господу: «Господи! Спаси меня!» А демоны опять издеваться: «Ишь ты, лезет куда, грешник!» А я опять: «Угодники Божии! Помогите мне избавиться от нападений бесовских и клевет их!» А бесы кричат: «Нет, нет! Ты погиб!» — «Нет, — говорю, — я в теле еще! Я могу покаяться — не погиб!» Тут бесы открыли мне все грехи мои, ясно я увидел все свои грехи — даже и те, которые я и не считал за грехи. «Вот они! вот они! Видишь? Не твои это грехи?.. — наседают на меня нечистые. — Вот точно такими же были и твои угодники — грешники они!» И вдруг при этих словах их я как-то воодушевился и говорю им твердо: «Как?! Угодники были такими же грешниками, как и я?! Они спаслись, а мне спасения нет? Я в теле еще и могу покаяться! Нет, я жив и есть мне спасение!» А бесы в это время как бы растерялись. Я же припомнил, как в прошлое время молился Божией Матери — вперед просил Ее защитить меня при часе смертном, когда уже не в силах буду и молиться. Вот это прошение свое я тут и вспомнил и обратился к Заступнице всех страждущих с воплем: «Что же, Владычице! Ведь время настало защитить меня от силы бесовской… ведь я просил Тебя об этом…» И сию же минуту бесы затрепетали от испуга, крикнули враз: «Идет!» — и бросились бежать чрез мое зальце. А там на столе (его и теперь можете видеть) была тарелка, демоны подняли ее и со всей силой ударили об пол. Тарелка разбилась и рассыпалась на мельчайшие частицы. Ну, об этом что скажете, Михайло Егорыч? Разве это не вещественное доказательство? И еще продолжу: пришел мой келейник Иосиф, увидел разбитые черепки и спрашивает меня: «Кому это помешала тарелка? Кто у вас был?» Доктор был поражен и удивлен. «Конечно, — говорит, — было что-то выдающееся, из ряда вон; это не галлюцинация… По удалении бесов батюшка тотчас послал за духовником о. Епифанием и под свежим впечатлением страшной картины обилия всех записанных бесами грехов принес глубокое покаяние в них Богу. Впоследствии батюшка говорил, что если бы он не имел веры в Спасителя или поколебался бы в ней, непременно умер бы от отчаяния и страха бесовского. Но по этой вере Господь сохранил его и спас, а бесы от одного имени Матери Божией бежали в ужасе, с бранью и хулами. Они, по Божию содействию, невольно даже помогли батюшке освободиться от всех грехов и быть глубоко спокойным, мирным и радостным о Христе…

Вместе с тем гнусный вид бесов и ужасное впечатление от них послужили поводом для батюшки еще более задуматься о переходе в вечность и о страшном истязании души от бесов на мытарствах. Чем оградиться от них? Как приобрести помощь Христову и заступление Царицы Небесной — столь страшной для бесов Заступницы нашей?.. Батюшка начал молиться и просить Бога о помиловании в смертном исходе своем и, как бы в ответ на эту молитву, стал чувствовать, что вера его стала крепнуть, явился и жезл надежды на спасение, в душе, сердце водворялась любовь и переживалась каким-то горением, которое согревало молитву… В это время он был еще слаб и все еще продолжал умирать три-четыре раза в день. Но страх смерти начал растворяться уже надеждой на Божие милосердие, ибо батюшка чувствовал любовь Божию к себе, видел ее во всем и сам в себе чувствовал любовь к Богу. Но, готовясь к смерти, батюшка опасался того, как бы не разлучила она от этой любви к Богу, как бы новость впечатлений при исходе души не развлекла ум и не устрашила его… Поэтому, имея дерзновение к Богу по любви к Нему, он стал просить у Бога показать ему, как душа исходит из тела. И исполнилось слово пророка: Волю боящихся Его сотворит и молитву их услышит, однажды действительно душа батюшки вышла из тела, и тело лежало бездыханным, мертвым.

— И я, — вспоминал батюшка, — смотрел на него, как на постороннее, как на обычного мертвеца.

Присутствовавшие в келлии говорили: «Отмаялся старец… кончился». Чистая же душа батюшки в это время, хранимая особым Промыслом Божиим, не видела ужасных бесов, а видела лишь Ангелов Божиих. Батюшка не говорил ничего. Говорил только, что душа от единого движения воли и мысли тотчас переносилась в то место, куда желала, и что свободы движений ее не стесняли никакие материальные предметы на земле (например, стены дома) — они казались какими-то прозрачными или несуществующими, хотя и сохраняли свой вид и очертания.

Не сообщил также батюшка и того, где именно витала душа его в эти минуты… Но заканчивал он свой рассказ так:

— При виде мертвого, бездыханного тела жаль стало моей душе своего тела… Я стал обнимать его, чтобы согреть и воскресить; стал дуть в уста тела, и слышу: в устах моих шум, как бы ветерок… — и я опять стал одним человеком — в теле, и опять уже болел по-старому, как прежде…

Господь же в милости Своей шел навстречу жаждущей его душе и Сам утешал ее неизреченными утешениями в молитве, видениях и созерцаниях. Эти видения тоже соответствовали желанию батюшки приготовить себя к достойному переходу в вечность. Так, однажды батюшка видит, что его несут по пространству какой-то прекрасной равнины к полдню, на солнечную сторону. Тепло ему чувствовалось и хорошо… Приблизились к высокой горе. На горе стояла какая-то поразительно красивая постройка, как бы из разноцветных стекол или прозрачного хрусталя, и вся блестит и переливает на солнце разными цветами радуги, а воздух чем ближе к горе, тем приятнее; чувствовалось даже что-то питающее в этом воздухе, какое-то неземное насыщение от него. Вот и самый город. В нем все здания тоже светятся, горят, переливаются цветами и прозрачны как хрусталь, и все чудной красоты. Кругом же — множество дивных цветов, видимо-невидимо, и множество пальмовидных деревьев, всевозможных сортов и красоты, и конца им не видно… Тут батюшка шел уже сам, а навстречу ему выходили хоры певчих, их целые миллионы, и пели все так сладко, так упоительно; и все они были как бы одних лет — так, лет около тридцати трех, не более, — и все очень чистые, светлые. У батюшки в руках был кошелек с серебряными деньгами, и он хотел было отблагодарить ими певчих, но ему сказали:

— В нашей обители не принято это делать…

Затем кто-то батюшке сказал, что скоро придет епископ и определит келлию для помещения батюшки. Действительно, пришел и епископ и указал батюшке две прекрасных келлии: «Это для тебя, — говорит, — приготовлены». В то же время стали собираться схимники-старцы. Первый из них, среднего роста, с клинообразной седой бородой, спрашивает батюшку:

— Что ти есть имя, брате?

— Иеросхимонах Гавриил грешный…

— Христос посреди нас! Спасайся и молись! Схимник очень молодой!

Батюшка ответил:

— Архиепископ разрешил постричь — меня и постригли в схиму.

— Да, — говорит схимник, — архиерей любит тебя.

Этого старца батюшка видел очень ясно, как днем. Потом стали подходить другие схимники, но уже менее ясные, а последние были как тени. После всех подошел эконом и сказал батюшке:

— Вот видишь, какие у тебя будут келлии. Но пока придется тебе подождать. Ты будешь помещаться в других келлиях. Ты принят — живи! Тебе здесь хорошо будет. Пиши всем, кому знаешь. Пиши все, что видел здесь.

На этом видение кончалось.

Впечатление от описанного видения было, видимо, очень сильное; по крайней мере, батюшка сам говорил, что он стал потом часто задумываться о горней обители райской, о красоте ее, и загоралось сердце его желанием быть там. Может быть, именно в ответ на это желание Господь сподобил батюшку нового видения, в котором заключалось и объяснение: почему ему надо еще жить в теле, на земле. Видение это батюшка описывал так:

— Вижу я нашу Седмиезерную пустынь, что она со всех сторон и на всем пространстве, насколько я мог видеть в ширину и высоту, по сему воздуху, начиная от земли, окружена рядами умерших. Мне казалось, что покойники стояли, наклонив ко мне головы, — как бы чего-то прося у меня. Выше их, тоже рядами, стояли праведники, и прямо скажу: все воздушное пространство переполнено ими. Тут — преподобные и монашествующие, повыше — мученики и мученицы, тоже рядами; и еще выше — священноиноки, святители, апостолы, пророки… На самой же высоте — огненное, ласкающее пламя, и взоры всех обращены к нему. Из святых кто-то спросил: «А что? Нужно ли нам взять к себе иеросхимонаха Гавриила?» Вот послышался голос из рядов святительских, и именно — святителя Тихона Задонского, голос которого я слышал ясно и видел его самого: «Нет, рано еще! Он обещал молиться об умерших, пусть помолится!» А мне жалко было расставаться с великим множеством святых, но я чувствовал себя и недостойным этого… Многих из представившихся мне покойников я узнал: тут были давно умершие родные мои, о которых я давно уже и забыл. После этого видения я сию же минуту записал все их имена и стал помнить и молиться по силе моей, сколько мог.