С самого начала работы нашей исследовательской группы на Гавайях я настаивал на том, что нам необходимо иметь представление о характере планов военных действий, исполнение которых инициируется приказом о применении ядерного оружия. В результате мне и поручили заниматься этой частью исследования. В связи с этим я запросил разрешение и получил доступ в совершенно секретную «клетку» в отделе планирования штаб-квартиры главнокомандующего вооруженными силами США в тихоокеанском регионе (CINCPAC). Это была в буквальном смысле клетка, затянутая сеткой из толстой проволоки, под охраной уоррент-офицера и еще одного военнослужащего, который выполнял также роль библиотекаря. Внутри клетки находился небольшой читальный зал со множеством стеллажей, заполненных документами, и картотекой. Я был, похоже, единственным гражданским лицом, получившим доступ туда.

Я дневал и ночевал в этой клетке, изучая текущие планы ядерной войны. Довольно быстро мне удалось выяснить общую структуру планов действий в случае ядерной войны на всех уровнях вертикали управления. Все начиналось с Общего плана действий в чрезвычайной обстановке CINCPAC, который устанавливал широкие цели и принципы действия ядерных сил США в тихоокеанском регионе и служил основой для планов сухопутных сил, ВМС и ВВС. Эти планы в свою очередь составляли основу для планов флотов, дивизионов, эскадр, авианосцев и даже отдельных пилотов.

В процессе изучения этих планов, а позднее во время посещения командных центров, авианосцев и аэродромов в тихоокеанском регионе я заметил поразительный, на мой взгляд, факт. Мне казалось нормальным, когда на высшем уровне ядерного планирования рассматривались конфликты с участием только Советского Союза: они вполне могли возникнуть, например из-за доступа в Западный Берлин, нападения Советов на европейские страны или Соединенные Штаты. Однако скоро стало ясно, что планы тихоокеанских сил сверху до низу предусматривали нанесение ударов не только по целям в России. Во всех без исключения планах войны с Советским Союзом присутствовали цели в Китае (практически все крупные китайские города).

Как я понял из разговоров с офицерами по стратегическому планированию в штабе CINCPAC, у них были веские основания предполагать, что, вступив в схватку с Россией, мы в любом случае захотим уничтожить ее коммунистического партнера – Китай. С учетом пределов досягаемости почти все цели CINCPAC на территории СССР находились в районе Владивостока и Сибири. Таким образом, в случае получения приказа президента нанести удар по советским целям силы CINCPAC, уничтожив Владивосток и ряд других более мелких объектов на востоке страны, фактически оставались не у дел, становились «сторонними наблюдателями» во время большой игры.

Эта мысль была невыносима для офицеров высшего ранга в тихоокеанском регионе, как стало ясно для всей исследовательской группы в тот день, когда мы нанесли официальный визит на флагман Седьмого флота крейсер St. Paul, который находился в западной части Тихого океана. После того, как нас доставили туда вертолетом с борта авианосца, мы встретились с вице-адмиралами Киветтом и Экстромом, командующим авиацией ВМС в тихоокеанском регионе.

Я уже рассказывал об их отношении к проблеме делегирования полномочий. Однако значительно более резкую реакцию у адмиралов во время нашей двухчасовой встречи вызвал мой вопрос о том, что будет, если президент решит начать войну только с Советским Союзом, а не с Китаем. Оба адмирала буквально отпрянули и, похоже, испытали реальный шок. Адмирал Киветт сказал: «Об этом и речи быть не может!»

Я повторил вопрос: «Предположим все же, что Объединенный комитет начальников штабов отдаст приказ вступить в войну только с Советским Союзом. Как вы отреагируете на него и сколько времени вам на это потребуется?»

Возникла продолжительная пауза, во время которой казалось, что адмирала Экстрома вот-вот стошнит. Потом он сказал, отчеканивая каждое слово, будто задыхаясь от почти непереносимой боли: «Вы… должны… верить… чуточку… больше… в рациональность… высшего… командования… в то, что оно не пойдет на такое… безумие… и не объявит… войну… одному коммунистическому государству…, позволив другому… остаться… безнаказанным».

Получив такой эмоциональный ответ (именно с такими пробелами он был внесен в мои заметки сразу же после разговора), я не стал развивать эту линию, хотя разведданные, доступные в RAND, уже тогда ясно говорили о назревающем разрыве Китая и Советов. (Как оказалось, его причиной стал именно отказ русских предоставить ядерное оружие материковому Китаю во время кризиса в Тайваньском проливе в 1958 г. и последующий вывод советских специалистов по ядерному оружию из Китая.)

Мне казалось, что я обнаружил местнический перекос в Тихоокеанском командовании, о котором должны знать разработчики стратегических планов и лица, принимающие решения, на национальном уровне. Но я глубоко заблуждался. Не прошло и года, как я выяснил в Пентагоне, что и президент Эйзенхауэр, и Объединенный комитет начальников штабов полностью разделяли мнение адмиралов. Никто не собирался ни при каких обстоятельствах шокировать адмирала Киветта приказом щадить Китай – с самого начала или по ходу дела – в случае войны с Советским Союзом.

Однако к тому моменту, когда это стало известно, я уже прекрасно понимал, что даже если высшее командование и отдаст такой приказ, т. е. если оно во время кризиса передумает и, в конце концов, захочет исключить Китай хотя бы на начальном этапе, то в тихоокеанском регионе такое решение будет практически невозможно быстро выполнить. Все упиралось в технические и бюрократические барьеры. Стратеги штаба CINCPAC трудились не покладая рук круглый год над созданием единого плана ядерной войны против советско-китайского блока, и у них просто не было возможности разработать второй план для войны только с Советским Союзом.

Из десятков тысяч объектов на территории советско-китайского блока, которые разведка считала важными, Пентагон выбрал порядка тысячи целей для нанесения удара в случае всеобщей войны с коммунистическими странами. Основной проблемой разработчиков планов на нижнем уровне было то, что многие из этих целей находились сравнительно недалеко друг от друга. Иными словами, две цели, к которым направлялись два самолета, нередко располагались достаточно близко, чтобы ядерный взрыв на одной из них мог поразить второй самолет или как минимум ослепить его пилотов.

Во избежание такой проблемы, которую называли «воздействием», разработчики планов выполняли очень сложные расчеты, по большей части вручную, чтобы определить маршруты и время подлета, исключавшие взаимное поражение самолетов. (В этом районе ядерные боезаряды доставлялись в основном самолетами. После того, как десятилетия спустя доставку боеголовок стали осуществлять преимущественно ракетные системы, оказалось, что старая проблема не исчезла: взрыв одной боеголовки мог сбить другие ракеты с курса или уничтожить их.) Разработчики планов имели дело с тысячами целей и множеством систем вооружения, так что им приходилось прокладывать замысловатые маршруты для самолетов в буквальном смысле через минные поля, рассчитывая время так, чтобы их не задел взрыв то с одной стороны, то с другой.

Ключевым моментом был точный расчет времени каждого взрыва. Требовалась идеальная синхронизация действий с учетом времени, необходимого экипажу для взлета после получения приказа о выполнении боевой задачи, времени набора высоты, крейсерской скорости самолета на заданной высоте и расстояния до цели. В планах расписывалось вплоть до секунды, когда должен произойти конкретный ядерный взрыв (например, через 117 минут и 32 секунды после получения приказа о выполнении боевой задачи), затем указывалось время соседнего взрыва (например, через 2 минуты и 12 секунд) и т. д. Если все пойдет по плану, то ни один самолет не должен был пострадать от взрыва бомбы, сброшенной другим самолетом, т. е. «взаимное уничтожение» исключалось.

Изучая эти планы и обсуждая их с разработчиками, я довольно быстро выявил ряд вопиющих недостатков такой конструкции в целом: очевидные и предсказуемые причины, по которым все не могло в точности соответствовать плану.

Начать с того, что отчеты об учебных тревогах в тихоокеанском регионе говорили о разном времени реагирования на приказ о выполнении боевого задания на разных базах. Различие доходило до нескольких часов, а в плане счет шел на секунды. Проблема крылась не в экипажах, находящихся на боевом дежурстве, – они многократно отрабатывали процедуру взлета и могли подняться в воздух уже через 10 минут после получения приказа. (Конечно, в реальности это время тоже варьировало от базы к базе, однако данное звено цепи было сравнительно надежным.) Так или иначе, им требовалось не меньше 10 минут с момента получения приказа.

Сотни подразделений – авианосцы и базы – по всему тихоокеанскому региону должны были получить приказ одновременно, и все планы строились на предположении, что именно так и произойдет. Вместе с тем, изучая отчеты об учениях на командных пунктах – данные о том, когда отдавались приказы и когда они фактически поступали на базы, – я видел, что разброс времени реального получения приказов в разных местах достигал один, два, а то и все четыре часа. Некоторые базы не получали приказа вообще. Причиной были атмосферные помехи, неправильная адресация сообщений, задержки в некоторых ретрансляционных пунктах.

Помимо прочего способность уложиться в плановое время очень сильно зависела от ветра. Если бы самолеты стартовали в одном и том же направлении, то ветер не имел бы значения – он приводил бы либо к замедлению, либо к ускорению движения всех самолетов. Однако к каждой цели направлялись самолеты с разных баз – это делалось с целью дублирования (на случай уничтожения той или иной базы). Самолеты нередко подлетали к цели под углом 90° и даже 180º друг к другу. Таким образом, куда бы ветер ни дул, он всегда будет влиять на эти самолеты по-разному, замедляя один из них и ускоряя другой.

Могли ли разработчики планов учесть этот факт, не зная, как будет дуть ветер в тот момент, когда поступит приказ о выполнении боевого задания? Поскольку направление и силу ветра предугадать было невозможно, они поступали просто – не учитывали ветер вообще, считали, что его нет. Это ставило под большой вопрос точность исполнения планов.

Я как-то раз указал на эти две проблемы одному из разработчиков.

– Да, я думал об этом, – сказал он.

– Но раз так, то разве это не делает сомнительной ценность всех ваших расчетов и планов?

– Летчики рискуют жизнью, отправляясь туда. Мы стараемся сделать все от нас зависящее, чтобы защитить их.

– А вам не кажется, что такой план не оставляет им никаких шансов? Он может сработать, только если следовать ему с точностью до секунды, а это практически невозможно.

– Нам приказывают делать эти расчеты, мы ими и занимаемся.

Сложность расчетов, связанных с этим (иллюзорным) предприятием, приводила к тому, что разработчики были просто не в состоянии подготовить альтернативные планы. Их ресурсы полностью поглощала разработка единственного ежегодно обновляемого плана. На словах они признавали необходимость повышения гибкости, но на деле всячески противились идее разработки еще какого-то плана, кроме одного, включавшего цели не только в России, но и в Китае. Разработчиков приводила в ужас даже мысль о простом изменении списка целей, не говоря уже об исключении из плана целой страны.

Во многих центрах оперативного и стратегического планирования и командных пунктах на Окинаве, Тайване, Гуаме и в Токио, а также на ряде авианосцев и флагманских кораблях в тихоокеанском регионе, на которых я побывал, висели большие карты с нанесенными на них целями ядерных ударов. Эти карты считались самым большим секретом. Их обычно закрывали экраном или занавеской, когда в помещении находился кто-то не имеющий допуска (в отличие от меня). На них не было никакой границы между Китаем и Россией. Советско-китайский блок выглядел как один гигантский массив суши, где стрелками и булавками были обозначены цели. Глядя на эти булавки, невозможно было определить, Россия это или Китай. Иногда местные разработчики планов прикрепляли к карте цветную нитку, чтобы примерно обозначить границу между Россией и Китаем.

Иными словами, разработчики высокого уровня в этом подразделении в случае приказа нанести удар только по одной стране не могли, глядя на цели, уверенно определить, какие именно булавки нужно удалить. На практике, как я выяснил, эта процедура была крайне трудоемкой. В компьютерах хранились бортовые номера самолетов, закрепленных за конкретными координатами, но о том, в какой стране находилась точка с этими координатами, информации не было. Для привязки координат к стране требовались не минуты и часы, а дни или даже недели.

Более того, в летных частях, которые я посещал, на Гуаме, Окинаве, в Корее и на авианосцах цели дежурных самолетов, находящихся в 10-минутной готовности к взлету, распределялись в определенном порядке. Целью одного самолета с мегатонной бомбой был Владивосток, а цель следующего самолета, который должен был взлететь через несколько секунд, находилась в Китае. Иначе говоря, цели самолетов дежурного подразделения были беспорядочно перемешаны с точки зрения их географической принадлежности. Экипажи постоянно отрабатывали процедуру взлета. Эта процедура, однако, была всегда одной и той же и не предполагала старта самолетов только в Китай или только в Россию.

Пилоты обычно не знали, в какую страну их посылают. Цели распределялись операторами системы на базе вычислительной машины IBM, которые не сообщали, где находится цель – в Китае или в России, а указывали только координаты. В результате было невозможно ни вручную, ни автоматически быстро рассортировать цели и отдать команду на взлет только самолетам, скажем, 7, 6 и 11, нацеленным на Россию.

В совокупности эти факторы создавали ситуацию, в которой при получении сигнала о нападении было физически невозможно нанести ответный удар только по российским или только по китайским целям, даже если бы президент отдал такой приказ.

Высшее командование, если бы оно решило нанести удар только по целям в России, могло, в принципе, полностью исключить из операции силы, находящиеся под командованием CINCPAC, которые почти целиком были ориентированы на Китай. Однако такое могло произойти, лишь если бы в задействовании этих сил усмотрели проблему. Я ни разу не встречал в Вашингтоне кого-то, кто задумался бы о такой проблеме. Никто просто не подозревал о ней. Мало у кого был доступ более чем к паре уровней ядерного планирования, а у тех, кто имел его, не хватало времени для анализа планов низкого уровня или деталей их практической реализации. Эти задачи отдавались на откуп командованию нижнего уровня (которое обычно не имело доступа к планам более высоких уровней).

Мне еще предстояло выяснить, что причина, по которой в этом не видели проблемы, крылась не в особых склонностях офицеров Объединенного командования вооруженных сил США в зоне Тихого океана (PACOM) или в их географическом положении, как я представлял поначалу. Все шло сверху. Как выяснилось на высшем уровне планирования в Пентагоне – недоступном для PACOM и закрытом для гражданских органов власти, – ни президент, ни командующий стратегической авиацией США никогда не рассматривали возможность войны лишь с Россией в отрыве от Китая.