Егор

Москва все больше напоминает Шанхай. Во всяком случае, мой район. Или же это все потому, что тут открыли буддийский храм? Теперь все вокруг дублируется на китайском, специально для туристов. А вечером всюду неоновые вывески и рекламные баннеры – иероглифы светятся в темноте. Довольно странное ощущение, я вроде бы живу здесь уже девять лет, но изменения заметил только недавно.

На моей улице закрылись почти все кафешки, старую колокольню снесли, и только тату-салон «Измаил» остался на месте. Я часто ходил мимо и всегда чуть задерживался у витрины, разглядывал образцы. Мне не нравились все эти русалки, демоны, черепа и прочее мракобесие, но я действительно часто задумывался о том, что бы такое нанести себе на предплечье или на шею – какой-то символ: рожок Тристеро или надпись waste. Это сложно назвать желанием, скорее такой, знаете, едва ощутимый импульс где-то в подкорке – я вряд ли смог бы объяснить, зачем мне нужна татуировка, возможно, я просто очень банальный человек и комплексую из-за того, что в свой почти-тридцатник похож скорее на подростка.

И, в общем, именно в тот период – с наркотическим туманом в голове и зыбкой предынфарктной тяжестью в груди, – однажды в понедельник я пересилил себя и толкнул дверь салона.

Внутри – довольно чисто, я бы даже сказал стерильно, запах, как в операционной. И это сразу настроило меня на хороший лад. Салон, как позже объяснил мне его хозяин, Измаил, был стилизован под таверну из «Моби Дика», и, эммм, стилизация удалась. В смысле, сам роман я не читал, но стоило мне переступить порог, у меня появилось ощущение, будто я провалился в червоточину и попал в девятнадцатый век, в таверну для китобоев: повсюду рассохшиеся доски, бочки, гарпуны на стенах и челюсти огромной акулы в баре. Разве что запах не соответствовал иллюзии – запах дезинфектанта. С гигиеной здесь все было в порядке.

– Э, братан, забыл чо?

Спросил мужик за стойкой – огромный, просто колоссальный, он встал со стула, оперся кулаками-гирями на поверхность стола и подался вперед, словно навис надо мной. Я как завороженный наблюдал за змеями, ящерицами и витками колючей проволоки, обвивающими его предплечья и уползающими под рукава черной майки.

– Я хочу сделать татуировку, – сказал я.

Он словно шмыгнул носом, втянул воздух, поморщился. Склонил голову набок.

– Тебе сколько лет?

– Тридцать.

– Да ладно! Кого ты лечишь?

– Мне двадцать девять. Могу паспорт показать.

– Давай.

Я достал паспорт, он долго разглядывал фотографию, меня, снова фотографию. Вернул паспорт.

– И что ты хочешь набить?

Вот с этим у меня была проблема – я не знал, чего хочу. И если я и хотел чего-то, то – наказать себя, оставить на теле отметину; иными словами – совершить необратимый поступок.

– Какой-нибудь символ, – сказал я и тут же понял, как невероятно глупо это звучит.

– Какой-нибудь символ? – Он улыбнулся.

– Да. – На мгновение я подумал, что было бы забавно набить себе птеродактиля с моноклем, скипетром и державой. В конце концов, я постоянно их рисую, почему бы и нет? Я оглядел стену с образцами и вдруг увидел на ней какие-то иероглифы, и тут меня осенило. – Строчки кода, – сказал я, и эта мысль показалась мне едва ли не гениальной: если набью на своем теле строчки кода, то никогда их не забуду.

Верзила вздохнул, почесал переносицу.

– Слушай, парень. Я ничего тебе не сделаю.

– Что? Почему? Я же показал паспорт. Мне двадцать девять. Правда.

– Я не делаю татуировки людям под веществами. Вещества делают нас импульсивными.

– Но… – Я испуганно смотрел на него. – Я трезв. Я вообще не пью.

– А я не про алкоголь. – Снова склонил голову набок, сморщил нос. – Ты под чем-то другим. – Он постучал пальцем по виску. – Опиаты. Я такое за версту чую. Сначала протрезвей, а потом – милости прошу.

Весь вечер я провел в горячей ванной – несколько раз мыл голову. Потом сходил в магазин за антибактериальным мылом, антиперсперантом, гелем для душа, лосьоном, листерином, мирамистином и туалетной водой. Неужели от меня и правда пахнет морфином? И этот запах можно почуять?

– Скажи, от меня пахнет чем-нибудь?

Витек принюхался и закашлялся.

– Ух ты ж, йопт! – замахал ладонью перед лицом. – Ты парфюмерный грабанул, что ли? Зачем так духаниться-то? Как школьник на свидании, ей-богу.

Примерно тогда же я впервые заметил, что за мной следят. Какой-то гусь в коричневом плаще, один и тот же, постоянно терся поблизости – высокий, волосы бесцветные, как солома. Он даже не пытался шифроваться – я замечал его повсюду, – в метро, в трамвае, – и по пути на работу, и обратно. Пару раз я пытался оторваться, путал следы, но тщетно – он явно знал, где я живу.

Все это было мерзко и тревожно, и мое увлечение морфием только подогревало паранойю. В очередной раз заметив коричневый плащ возле Памятника Сыру, я зашел в офис и направился к стойке охраны. За ней сидел Боря. Недавно он перенес операцию: ему вживили кохлеарный имплант, и он теперь напропалую хвастался перед всеми, называл себя киборгом.

– Я могу регулировать уровень слуха с помощью приложения в телефоне, прикинь! Могу настроиться даже на сонар. Могу услышать твой пульс. А самое крутое, что имплант заряжается дистанционно, никаких проводов. Я человек будущего, йоу!

– Да, Боря, йоу, это круто. Поздравляю. Слушай, тут такое дело, у вас же есть камеры на улице?

– Пффф, обижаешь.

– Отлично. Видишь того гуся? Возле Памятника Сыру?

– Угу. Он частенько тут путается.

– Серьезно? Ты тоже заметил?

Боря пожал плечами, мол, это моя работа, чувак.

– Пару недель назад он даже заходил в офис.

– Даже так? И как ты его записал? Он показывал документы? Паспорт?

Боря не просто качал головой, он тряс ею, как ребенок, – словно пытался стряхнуть с макушки паука.

– Прости, Егор. Не могу сказать. У меня нет таких полномочий.

– Хм. Тогда можешь сбросить мне на почту скриншот с камеры, где видно его лицо?

Боря затряс головой:

– Неа, прости, Егор.

– Понимаю, да. «Платон мне друг, но истина дороже».

– Именно. Меня ж уволят, понимаешь?

– Да без проблем, не парься. Еще раз поздравляю с имплантом. Не забывай обновлять прошивку, чтобы его не взломали.

– Постой, что? Его могут взломать?

– Ну да. Ты же им через приложение рулишь, значит, он подключен к сети.

Не лице его – неподдельный испуг. Я даже пожалел, что завел об этом речь.

– Но… кому нафиг может понадобиться взламывать мой имплант?

– Да ладно тебе, Борь, ну чо ты, я ж прикалываюсь. Программерский юмор, ну.

Я вышел на улицу и направился прямиком к коричневому плащу. Он заметил, что я приближаюсь, но притворялся, будто увлеченно разглядывает ПС. Я окликнул его, он обернулся, и я сделал фото на смартфон.

– Спасибо, – сказал я и пошел обратно в офис. Внутри все клокотало – смесь страха и восторга. Я и сам не ожидал от себя такой наглости. Восторг, впрочем, быстро улетучился, я прогнал его фото через ОКО, но сеть не нашла ни одного четкого совпадения. Я зашел в кабинет к Ивану Ильичу и показал фото ему.

– Кто это? – спросил он.

– Какой-то гусь из Штази ходит за мной уже неделю.

– В смысле, из Штази?

– Ну, из органов. Пасет меня по дороге на работу и обратно. Даже пальто как будто в ГДР купил.

– Через нашу базу прогонял?

Я кивнул.

– Без толку.

Иван Ильич склонил голову, постучал по фото карандашом.

– Вы что-то знаете об этом? – спросил я.

– А? – Он поднял на меня взгляд, растерянный. Я сразу понял: о слежке он не знал, но сам факт ее наличия его совсем не удивил. – Я? Нет, не знаю. Но я выясню.

– Мне стоит беспокоиться?

– Насчет чего?

– Ну, за мной по пятам ходит человек, биометрические данные которого удалены из нашей базы. Тут как бы всего один вариант.

Он вздохнул:

– Иди, работай, Егор. Я разберусь.

Гусь в плаще исчез (или, возможно, просто стал более осторожен; или его заменили на другого гуся в плаще, который пока не примелькался; тут много вариантов). Но легче не стало, наоборот, меня душил страх, и, уходя из дома по утрам, я включал датчики движения и скрытые камеры, потому что подозревал, что в мое отсутствие ко мне в квартиру могут прийти эти самые гуси в плащах. Умом я понимал, что это нездоровое поведение, но ничего не мог с собой поделать. Возможно, дело было в веществах – сильно било по мозгам и по среднему уху; сильнее, чем я готов был признать. Первое время его эффект, – я называл его «эффект прилива», – ощущение, словно меня изнутри окатывает теплыми волнами, в ушах – шум прибоя, – бодрил меня, в этом был кайф, но потом ощущения притупились, – за «приливом» всегда следовал «отлив», и теплые волны под кожей, под ребрами сменялись сухостью во рту и зудом в глазных яблоках, а шум прибоя превращался в раздражающее тарахтение, похожее на грохот проезжающего мимо поезда, – удовольствия уже не было, только гадливость и больничный привкус марли на языке; побочные эффекты раздражали, плюс обострившаяся светобоязнь – солнечный свет так шарашил по сетчатке, что мне пришлось купить очки с поляризацией. И без того худой и бледный, с немытой головой, в темных очках, я теперь выглядел как студент, который выполз из общаги за пивом, опохмелиться. Я сам себе не нравился, но жрать таблетки не переставал – знал: если перестану, в груди откроется не просто воронка, но черная дыра сомнений; а этого я не мог допустить.

Пару раз на улице мне мерещился Костя, – точнее, человек в яркой рубашке с принтом, как псилоцибиновый трип, – маячил где-то впереди: то в толпе на переходе через дорогу, то в очереди в супермаркете, лица я не видел, но фигурой, осанкой он был точь-в-точь Костя, и это странно, но я ужасно боялся встретиться с ним глазами, как только видел эту яркую, кислотную рубашку, тут же бежал – как можно дальше, не оглядываясь.

Совсем нервы не к черту.

– Мне нужен пистолет, – сказал я. Мы с Борей сидели в «Черте» – у него тоже был обеденный перерыв. Я рассказал ему о слежке и о том, что пару раз, возможно, видел Костю в супермаркете, и снова повторил: – Я серьезно, мне нужен пистолет. – Боря долго смотрел в окно. По площади мимо ПС шли три буддистских монаха – лысые головы и желтые одежды.

– Ствол? Тебе? Не, бро, это плохая идея.

– Это еще почему?

– Есть два способа объяснить: долгий и скучный и быстрый, но болезненный. Какой выбираешь?

– Быстрый.

– О’кей, идем.

Мы вышли на улицу и направились к офису мимо Памятника Сыру. И тут он ни с того ни с сего заехал мне локтем в нос. В глазах потемнело, я с трудом удержал равновесие.

– Какого хера? – Я держался за переносицу, теплая кровь уже капала на майку. – Твою мать, Боря, какого хера?

– Ты сам выбрал, вот я и.

– Ты дурак, что ли? Боже, как же больно.

– Вот и я о том же.

Я стоял, наклонившись вперед, искры из глаз, вот-вот блевану. Боря склонился ко мне.

– Ствол, Егор, нужен только тем людям, которые способны им воспользоваться. Вот возьми. – Протянул мне пару салфеток. – Заткни ноздри. Вот у меня нет ствола, а знаешь, почему? Потому что я такой же, как ты. Я трусливый. И безобидный. Не смогу нажать на курок в критический момент. И ты тоже не сможешь.

– Я? С чего ты взял?

Он толкнул меня – так сильно, что я завалился на спину и больно ударился затылком о брусчатку. Боря тут же подскочил ко мне.

– Ой, блин, прости, бро, я не хотел, не думал, что ты так легко завалишься. Просто пытаюсь объяснить тебе, почему ствол – плохая идея.

– Что теперь? Будешь бить меня ногами?

– Да нет, что ты. Давай помогу.

– Иди в жопу! Не трогай меня!

– Я тоже как-то хотел купить ствол, но меня отговорили. Так же, как я тебя сейчас.

– Что это, блядь, за способ такой?

– Ты не способен на обдуманную агрессию, понимаешь? Я ударил тебя, а потом уронил на асфальт, а ты даже не ответил. Ты безобидный.

Он снова попытался помочь мне, но я оттолкнул его – в голове гудело, мне было тошно и стыдно одновременно. Я понял, что он прав. Пистолет под подушкой вряд ли успокоит меня, скорее наоборот – я просто случайно прострелю себе что-нибудь. А если на меня нападут, я не смогу нажать на курок. Кого я обманываю? Не смогу ведь, я и сам это знаю.

Я открыл глаза, надо мной склонился Боря.

– Отвали, – сказал я, – ты мешаешь смотреть мне в серое, бездонное небо Аустерлица.

– Какой Аустерлиц? Мы в Москве.

– Это шутка такая, неуч.

– Ты в порядке?

– Нет, пытаюсь пережить унижение. Ты прав. Ствол – плохая идея.

Он помог мне подняться, отряхнул мне спину. Дал еще салфеток (откуда у него их столько при себе?).

– Да не переживай ты так. Хер с ним, со стволом. С оружием есть одна проблема – оно стреляет. Всегда. И тут уж либо ты убийца, либо ты убит. Я вот с шокером хожу.

– С чем?

– С шокером. – Сунул руку под мышку, достал и показал мне шокер. – Четыре миллиона вольт. Любого быка вырубит на раз, с трех метров, сквозь любую одежду, и никакой уголовки, все живы-здоровы. Ну, разве что в беременных женщин лучше не стрелять, хехе. И в детей. И в инвалидов. А если бык какой докопается, то – бах! – и пока бык очухается, твои следы уже остынут.

– Хм. – Я взял шокер у него с ладони, повертел в руке. – Выглядит круто. А как он включааааааААААААААААААА

ААААААААААААААААААААААААААААА

ААААА

ААААААААААААААААА

ааааа

ххххххххх

Четыре миллиона вольт в моем теле.

Представьте, что из вас вынули душу и в образовавшуюся пустоту насыпали холодного битого стекла. Потом вас хорошенько растрясли и бросили в ванну, наполненную иглами, – и каждое движение, каждый мышечный спазм – это боль, ледяная внутри, обжигающая снаружи. Кожа как будто горит, пузырится, а внутренности, наоборот, словно залили жидким азотом.

И акустический шум в ушах – бесконечный, обрывистый шелест полиэтилена.

Помню, как в детстве мама впервые привезла меня в супермаркет, под Аксаем. Чтобы его возвести, сотрудники строительной компании вырубили вишневый сад (это не метафора и не отсылка к Чехову, это реальность – они действительно вырубили вишневый сад; в прямом смысле). Главное, что я помню, – это пакеты. Белые полиэтиленовые пакеты с логотипом супермаркета и лозунгом «Для всей семьи!!» – именно так, с двумя восклицательными знаками. Пакеты раздавали бесплатно, и для провинциальных жителей это было что-то новенькое. Пакеты, с логотипом, бесплатно? Да вы шутите! Люди хватали их не глядя, вместе с покупками каждый тащил еще и пакет с пакетами.

Но тут была проблема: супермаркет располагался прямо в степи, в чистом поле – а надо ли говорить, какие там сильные ветры? И так и получалось: люди хватали пакеты, выходили на парковку, и штормовой ветер надувал их, как паруса, и вырывал из рук. Куски полиэтилена летели прочь и цеплялись за ветки вишневых деревьев, немногих оставшихся в живых после стройки огромного магазина. Деревья не принадлежали супермаркету и чисто юридически росли за пределами его территории, поэтому пакеты, зацепившиеся за ветки, снимать никто не спешил. И это было жутковатое зрелище – особенно на слух. Ты идешь по парковке и слышишь, как штормовой ветер треплет пакеты на ветках – словно безумные акустические помехи. Белый шум.

Именно их я услышал сначала. Затем – сирену «скорой помощи».

Я очнулся в больнице, весь опухший, словно с похмелья. В глаза бил яркий свет, и голова от него трещала, как кубик льда, брошенный в горячую воду.

– Ну и дебил же ты. – Это был Боря. Я видел его зыбкий силуэт справа от койки. – Как вообще можно было, а? Ты понимаешь, как ты меня подставил? Они уже мусоров вызвали, думают, что это я тебя шарахнул.

Я попытался сказать что-то – голос хриплый и ломкий:

– Зачем мусоров?

– Они не верят, что человек может сам себя случайно из шокера ударить. И я их не виню. Для этого нужно быть законченным рукожопом. Таким, как ты.

– Добрый день. – В комнату вошла женщина в белом халате. Она словно не шла, а парила ко мне. Движения ее оставляли шлейф в воздухе – как задержка при фотосъемке. И голос – красивый, мелодичный – отдавался музыкой у меня в затылке.

– Он ни в чем не виноват. Это я. Я дебил. Не надо полицию, – пробормотал я, с трудом ворочая языком во рту.

Женщина улыбнулась, искоса посмотрела на Борю, потом на меня, подняла мне веко.

– Как себя чувствуете?

– Пакеты.

– Что?

– В ушах пакеты. Шуршат.

– А, шумы? Это нормально.

– Послушайте, я правда не знал, что такое бывает. – Боря словно извинялся. – Парень в магазине сказал, что это безобидная штука, просто вырубает человека на время. Всяко лучше пистолета. Я и не думал, что могут быть последствия.

– Успокойтесь. – Женщина обходила койку. За спиной у нее – зыбкий, полупрозрачный шлейф.

– У вас шлейф, – сказал я.

– Что?

– Когда вы идете, за спиной у вас появляется такой шлейф, как будто при фотосъемке с сильной задержкой.

– Это нормально. Зрение скоро восстановится.

– Все ведь будет хорошо? Я правда не хотел бы проблем с законом из-за дурацкого шокера, – ныл Боря у нее за спиной.

– Не переживайте, ваш друг будет как новенький. Проблема в том, что шокер нельзя использовать против людей с имплантами, это может вызвать осложнения. Если бы у вас не было импланта, – сказала она мне, – мы бы вас не держали тут. – И снова склонилась надо мной, ее черные волосы упали мне на грудь, она светила фонарикам мне в глаза.

– Постойте, что? – Я приподнялся на локтях. – Кого импланта? В смысле: какого импланта? О чем вы? У меня нет импланта.

– Вообще-то есть. Был. Он поджарился во время удара током – оставил ожог у вас на запястье. Нам пришлось удалить его. – Она показала пальцем на мое замотанное эластичным бинтом запястье.

– Чувак, у тебя тоже был имплант? – спросил Боря.

Я хотел ответить, что не было, но осекся. К тому моменту я уже основательно сидел, воспоминания путались, я часто не мог вспомнить точную хронологию событий, но я был уверен, что не покупал и не вживлял себе никаких имплантов. Тем более в руку. Я бы запомнил.

Или нет?

– Скажите, а удар током мог повредить память?

Она задумалась, пожала плечами:

– Кратковременную, да. Может барахлить. Но скоро придет в норму.

– А могу я увидеть имплант?

Я сидел на стуле в коридоре и держал перед глазами баночку с имплантом внутри. Микрочип внутри треснувшей стеклянной капсулы. Мелкий, размером с муравья.

– Это трекер, – сказал Боря.

– Откуда ты знаешь? – спросил я.

– Я собаке своей такой вживил, чтоб, если потеряется, можно было отследить ее. Для этого приложение есть.

Я посмотрел на него:

– Покажи-ка свои запястья.

Он ухмыльнулся:

– Ты чего? Совсем уже? Если он есть у тебя, это не значит, что он у всех.

– Ты ведь тоже работаешь на Компанию.

– Да, но я не помню, чтобы мне что-то вживляли. А память у меня отличная. – Он постучал пальцем по виску.

Перед глазами у меня все еще немного двоилось, я снял очки и долго массировал переносицу.

– Но нам ведь делали прививки. От гриппа. – Я посмотрел на него. – Помнишь?