Глава 29
– И что она тебе сказала? – Федор с трудом дождался, пока Ася закончит разговор с Кристиной. – Ругалась?
– Нет, сказала, чтобы я в письменном виде представила отчет о поездке. Это нужно уже сейчас садиться писать.
– Тю-ю-ю, норм! Главное, что не ругалась. Вот увидишь – в понедельник стопудово перенесет дедлайн. Кристина Сергеевна у нас тетка отходчивая!
– Тетка?
– Ну не дядька же! Конечно, тетка.
– Значит, вот кем ты меня считаешь? Теткой?
– При чем тут ты?
– Так мы же с ней практически ровесницы.
– Тетка – это не возраст. Тетка – это состояние души. Ты в душе девочка. Особенно когда вот так куксишься. Больше десяти лет я бы тебе не дал. Ну, чего ты? Такой автобус классный! Мы с тобой такие молодцы. Вместо того чтобы лежать на диване и втыкать в экран, мы занимаемся общественно полезным делом.
– Это все хорошо, – согласилась Ася. – Но когда же я буду писать отчет?
– Делов-то! Раз-два и написала. Хочешь, помогу?
Ася с грустью уставилась в окно.
– Ревешь, что ли? Смотри, что я придумал! – Федор требовательно подергал Асю за рукав, и она оторвала взгляд от пейзажа за окном. – Вчерашнюю встречу тебе придется описать. Коротенько так, не вдаваясь в подробности. А сегодня все будешь записывать на диктофон. У тебя же есть диктофон в телефоне, а ну-ка, дай сюда.
Федор забрал у Аси телефон, повозил пальцем по дисплею и удовлетворенно кивнул.
– Ну вот, я тебе его поближе подоткнул. Значит, как начнете говорить, жми, а дальше оно само все сделает. Конечно, у настоящих сыщиков должны быть настоящие диктофоны, но на первых порах и телефон сойдет. Давай, пока едем, потренируйся его включать не глядя.
– Это еще зачем?
– Вдруг жизнь заставит, – многозначительно ответил Федор, и следующие полчаса Ася тренировалась включать диктофон, не вынимая телефона из кармана.
– А что потом? – спросила она, когда поставленная Федором цель была достигнута.
– Потом все разговоры пишешь на диктофон и скидываешь записи мне. У меня есть отличная программка, которая эту запись преобразует в вордовский файл. Тебе останется только прочитать и все, что сочтешь не относящимся к делу, выбросить. Этим даже на обратном пути можно заняться. Я, так и быть, дам тебе свой ноут. И главное, сильно не парься – ты же не собираешься с этой писаниной на «Русского Букера» номинироваться. Или собираешься?
Ася согласилась, что «Русский Букер» ей ни к чему.
– Кстати, – не унимался Лебедев, – можешь пока тихонечко рассказывать диктофону о своей встрече с Риной. Будет не так информативно, как живой диалог, но все же не ручками кропать.
Немного подумав над идеей Федора, Ася нашла ее очень даже привлекательной, и весь оставшийся путь шепотом наговаривала на диктофон историю Рины Харитоновой.
В кафе, где должна была состояться встреча со Светланой Карамзиной, сыщики прибыли заблаговременно. После акварельной красоты весенних улиц, расцвеченных пайетками солнечных зайчиков, кафе показалось пыльным и сонным. И пустым. «Будь я директором, распорядилась бы вытащить столики на улицу! – подумалось Асе. – Пусть прохладно, не страшно. Можно выдавать замерзшим пледы. Зато чувствуешь себя причастным к весеннему волшебству!»
Памятуя о нежелании Рины откровенничать при Федоре, Ася сразу предложила ему сесть за отдельный столик. Он немного побурчал, скорее для проформы, а затем устроился в углу, откуда хорошо просматривалось все кафе. С трудом дождавшись официанта, Федор перво-наперво потребовал пароль от Wi-Fi, затем заказал чай и пирог (какой тут у вас самый потребляемый?), надел наушники и с головой ушел во Всемирную паутину.
Светлана опоздала почти на полчаса, но на ее извинения Ася лишь энергично замотала головой, мол, без проблем. Дело в том, что Светлана была беременна, причем она двигалась так осторожно, так поддерживала живот и с таким видимым облегчением опустилась на стул, что Ася была уверена – роды могут начаться в любую минуту. Очевидно, такого же мнения был и официант, который на этот раз не заставил себя ждать. Он принес заказанный гостьей чай и притормозил у стола, словно хотел сразу получить деньги. А то вдруг у посетительницы начнутся роды, и она не в состоянии будет оплатить заказ.
– У вас это второй ребенок? – спросила Ася и мысленно выругала себя за такое безалаберное начало разговора. Как же ребенок может быть вторым, если существует Агния и к Рине Светлана приезжала, будучи в положении. Значит, это – третий? А может, она не хочет говорить об Агнии? Может, эти воспоминания ей неприятны? Ася посмотрела на Федора в поисках хотя бы мысленной поддержки, но тот лишь покачивал головой в такт неслышимой музыки и не отводил глаз от экрана.
Однако на потном, слегка отечном, но не лишенном привлекательности лице Светланы не отразилось никакого недовольства.
– Это шестой, – сказала она, положив руку на живот.
– Шестой? – недоверчиво переспросила Ася, у которой дар речи пропал на секунду от такого немыслимого количества детей. А еще в ее понятии мать маленьких детей должна быть уставшей, замотанной, находящейся в состоянии хронического недосыпа, нехватки времени и средств. Светлана же выглядела ухоженной, а мягкие туфли на отекших ногах наверняка обошлись своей хозяйке в круглую сумму.
– Думаю, еще одного, и хватит. Семь – счастливое число.
– Агния была первой?
– Агния? Ах, ну да… Слышала бы Мадлен, на какое имя отзывается ее родная дочь! Видела бы, в каком клоповнике она живет!
Ася поняла, что под клоповником Светлана подразумевает дом Рины Харитоновой, и весь трепет, с которым она относилась к собеседнице, мигом испарился.
Но Светлана, несмотря на объемы, толстокожей не была. Она сразу почувствовала перемену в Асином настроении.
– Знаете, дом, в котором я родилась и прожила шестнадцать лет, был гораздо хуже. Девчонке повезло, что ее по-настоящему любят. А мои родители часто вообще не помнили о моем существовании. Они обо всем забывали, пока не кончалась водка. Кончалась – да, тогда были пьяные слезы, слюнявые поцелуи, признания в любви, относительно нормальная жизнь. А потом снова запой и снова беспамятство. И все-таки, когда мать узнала, благодаря чему я купила квартиру в Рослани, она прокляла меня. Представляете? Моя ни в бога, ни в черта не верующая мать прокляла меня.
– Наверное, это страшно? – спросила Ася, потому что нужно же было что-то сказать. У нее на языке крутились совсем другие вопросы, но задавать их она боялась.
Светлана сделала глоток чая.
– Чай у них – дерьмо. Кофе хочу жуть как. Но для ребенка вредно. Никогда не делаю ничего, что вредно для бебика. Вот и кофе в третьем триместре в рот не беру. А что сестра твоя, – Светлана перешла на «ты», – почему отказалась от ребенка?
Ася забормотала что-то насчет депрессии, вызванной беременностью, что, когда сестра одумалась, было уже поздно – ребенка усыновили. И что она, Ася, пытается хоть что-то узнать, но бесполезно.
– Конечно, бесполезно! Для таких чистоплюев, как ты, однозначно бесполезно. Просто с этими сволочами нужно разговаривать на их языке! – Щеки у Светланы разгорелись, глаза заблестели.
«Беременные не должны доводить себя до такого состояния», – вспомнились слова Рины.
Но Светлана уже взяла себя в руки.
– Мой тебе совет: возьми какого-нибудь мужика поамбалистее и поезжай в Андреевский дом малютки. Бабка-директриса еще та трусиха. Мигом все расскажет. Это же от нее я узнала, где искать дочку Мадлен.
– А кто такая Мадлен? – Вообще-то, Ася хотела сказать, что старая директор умерла. Вопрос про Мадлен вырвался сам собой, и, как оказалось, не зря. Он стал золотым ключиком к откровенности Светланы.
– Мадлен – та еще стерва. То есть поначалу я не знала, что она стерва. Думала, что счастливая баба, отхватившая богатого папика. А потом… Ладно, принеси мне кофе, – Светлана махнула рукой официанту, сонно отиравшемуся у барной стойки. – Только не растворимого. Эспрессо.
По этому резкому взмаху и беспричинному отступлению от позиции «не навреди малышу» Ася вдруг поняла, что Светлана привыкла пользоваться своей постоянной беременностью, манипулировать с ее помощью окружающими, вызывая у них сочувствие и желание в лепешку разбиться, но оказать любую, посильную и не совсем, помощь.
«Вредно же!» – хотела сказать Ася, глядя, как Светлана поднесла к губам маленькую чашечку с кофе. Но она понимала – одно слово, и Светлана пожалеет о своей откровенности. Допьет кофе и уйдет, унося с собой так и не рассказанную тайну Агнии. И поэтому Асе оставалось молчать и гипнотизировать собеседницу умоляющим взглядом.
– Вы так и не рассказали…
– Ты, – поправила Светлана, ставя пустую чашку на стол. – Давай на «ты».
– Ты так и не рассказала, за что тебя прокляла мать.
– Ты, наверное, подумала, что за проституцию? – Светлана заглянула в чашку в надежде отыскать в ней хоть глоток кофе и разочарованно поставила ее на стол. – Это, конечно, тоже было. Но тут мать глаза закрывала – сама небось по молодости баловалась. Сначала я, как водится, сходила замуж. Восемнадцать стукнуло – и вперед, в дамки. И что? Сменила шило на мыло. Пьющих отца и мать обменяла на таких же свекра и свекруху. Муженек мой, Пашка, тоже не дурак был выпить. А как напьется, так начинает: давай ребенка сделаем. Это он так секс называл. Вроде как прилично звучит – давай сделаем ребенка. А куда его делать? Еще одного алкаша? У меня из-за этих слов прямо отвращение какое-то к процессу производства детей выработалось. Постепенно и сама начала к бутылке прикладываться.
А тут однажды поехали мы с мужем в Рослань, свекрови за подарком. Сорок пять ей исполнялось. Она все еще говорила: сорок пять – баба ягодка опять. А какая она ягодка? Картофелина сморщенная. Так нет же! «Купите мне духов французских, – говорит. – Самых настоящих. «Шанель». Всю жизнь мечтала».
Зашли мы с Пашкой в Рослани в магазин парфюмерный. Нашли «Шанель». Постояли у витрины, посмотрели на ценники. Пашка говорит:
– Пошли на рынке купим. Там дешевле.
А тут девушка к нам подходит, вся из себя. Не из продавцов. Покупательница.
– Светка, – говорит, – ты?
Я смотрю, а это одноклассница моя бывшая, Маринка. Ни красотой, ни умом особо не блистала, но после девятого класса уехала в Рослань поступать на бухгалтера. Видно, хорошо бухгалтеры получают, раз она по таким магазинам ходит.
Ну, я в грязь лицом ударить не собиралась.
– Я, – говорю. – Вот, приехали свекрухе за подарком на день рожденья. На юбилей.
А Маринка посмотрела на меня внимательно-внимательно и говорит:
– Слушай, Светка, дело у меня к тебе на сто тысяч рублей.
– Так уж и на сто! – говорю, а сама прикидываю: на сто тысяч рублей можно пол этого магазина скупить, и еще на колготки новые останется. На всякий случай шепотом, чтобы Пашка не слышал, предупредила: – Только с мужиками спать не буду.
– Спать точно не придется. Может, посидим, поговорим? – Маринка косо так на Пашку посмотрела, мол, третий лишний.
Я Пашке мелочи сунула – на пиво. Договорились через час у магазина встретиться. Он поныл немного, мало типа, но свалил.
Пошли с Маринкой в кафе. Чашка кофе – вот такая пиндюрка – семьдесят рублей. Нет, мы дома тоже кофе пили. Растворимый. Так проще. Я хотела сахара по привычке сыпануть, а Маринка говорит – нет, сахар вкус забивает. И попросила воды принести стакан. Правильно, говорит, выпить глоток кофе и водой запить. Тогда новый глоток – новое наслаждение вкусом. Мне тогда таким бредом показалось. Попробовала кофе – горечь! А теперь скучаю по его вкусу. Как рожу – каждый день буду пить. На Зайцева классная кофейня. Я даже мимо нее не хожу сейчас, чтобы не расстраиваться. Он же чувствует, когда я расстраиваюсь. По идее, его чувства не должны меня особенно волновать, но все-таки волнуют.
– Почему же не должны?
– Да потому. – Светлана немного помолчала, а потом выпалила: – Не мой это ребенок. Я – сурмама. Работа у меня такая. Мы ж с Маринкой, когда пили кофе, она рассказала, что работает в агентстве суррогатного материнства. Клиенты – в основном иностранцы, хотя и наши попадаются. Но редко. Слишком дорого. Рассказала, что почем – родители ребеночка каждый месяц деньги платят, квартиру снимают, еду покупают хорошую. Иностранцы некоторые даже воду в бутылках свою привозят, чтобы мамочка не пила что попало. Для меня это все как-то дико было, хотя денег хотелось. Просто жуть как хотелось. Договорились, что я подумаю, обсужу с Пашкой и в понедельник приеду к Маринке на работу.
А в воскресенье у свекрухи был юбилей. Напились все почем зря. Я полдня готовила с юбиляршей бок о бок, намаялись. Как гости разошлись, убирать уже сил не было. Попадали кое-как в койки свои. Тут Пашка и ну ко мне подкатываться: давай сделаем ребенка. И локтем в бок пихает так потихонечку, мол, давай.
Я его сильнее пихнула, отвали, мол. Он тут же захрапел. А с меня хмель слетел. Всю ночь лежала и думала. Чем вот так жить, лучше действительно рожать детей для других. Ни клята, ни мята и с деньгами. И главное – без секса этого идиотского.
Утром встала – посуды грязной горы, а мне хоть бы что. Собрала вещички, пока никто не видел, все деньги, что были, в карман сунула и уехала в Рослань. В городе была в полдевятого, а центр открывался в десять. Я на скамейку села, стала ждать. Тут меня Мадлен и увидела. Она с мужем своим приехала проконсультироваться насчет суррогатного материнства. Увидела меня и, еще даже не зная, кто я такая, в голове своей решила – это будет моя сурмама. Похожа я будто на какую-то ее дальнюю родственницу. Так мужу и сказала. А он привык все капризы своей жены выполнять. Но это все было гораздо позже. А поначалу пришла Маринка, отвела меня к доктору, и тут мне дали от ворот поворот. Оказывается, для того чтобы участвовать в программе суррогатного материнства, нужно иметь хотя бы одного собственного здорового ребенка. А у меня ни одного. Так вроде все подходит – возраст, резус положительный, а детей нет. Обидно стало до ужаса. Иду, слезы на кулак наматываю, костерю себя почем свет, почему на Пашкин призыв не отозвалась и не обзавелась ребенком. Маринка меня успокаивает – какие, говорит, твои годы. Иди быстренько рожай и возвращайся. У нас с каждым годом число желающих растет. А я как подумаю, что посуду вчерашнюю так никто и не помыл, меня дожидаются, так всю корежит прямо.
Подхожу к дверям, и тут подкатывается ко мне мужик – здоровый, толстый, круглолицый. Потом уже узнала – фамилия его Котов. Он и впрямь на кота похож. Мордатого такого, видела?
– Девушка, – говорит, – вы суррогатная мама?
– Была, – говорю, – да вся сплыла.
А он ручки так довольно потирает – руки у него маленькие по сравнению с остальным телом, несерьезные какие-то руки, – и говорит:
– Это хорошо, что сплыли. Жене моей вы очень понравились. Хочет, чтобы вы выносили нашего ребеночка.
Ну и пошло, и поехало. Работники центра давай Котовых отговаривать. Мол, не рожала, в родах может что угодно произойти. А мне говорят: у тебя, дуры, потом может не получиться зачать обычным путем ребенка. Ведь гормональная стимуляция и все прочие «прелести» ЭКО – это не шутки. И снова Котовым: а вдруг она родит и не отдаст ребенка?
Что по мне, так это бред полнейший. Сейчас много фильмов показывают про то, как мамочки суррогатные детей себе забирают. На самом деле все это розовые сопли для легковерных дур. С таким же успехом можно снять фильм, к примеру, про токаря, который получил заготовку и изготовил из нее деталь. А потом прижал к сердцу и говорит: это мое, не отдам. Бред ведь?
Ася согласно покивала:
– Конечно, бред!
Короче, отказался центр наотрез. Но Котов зашел с черного хода, как он выразился. Отвалил бабла, и без всяких нотариусов и договоров сделали мне ЭКО. Все прижилось с первого же раза. Я потом узнала, что сама Мадлен семь раз ЭКО делала, и ничего у нее не вышло. Что-то в организме не приспособлено к вынашиванию беременности.
Она красавица была, Мадлен. Не француженка, нет. Смуглая, огромные миндалевидные глаза, копна черных волос, тонкая талия, узкие бедра. Не зря Котов так сумасбродничал вокруг нее. У Мадлен должно быть все самое лучшее, так говорил. Квартиру мне сняли на Звездном. Красивую – слов нет. Деньги – десять тысяч каждый месяц – день в день. От продуктов холодильник ломился. Мы уже знали, что будет девочка.
И все было хорошо, пока в шесть с половиной месяцев не начались роды. Почему? Черт его знает. До платной палаты, где должна была появиться на свет дочь Котовых, я не добралась. Родила в городском роддоме. Ребенок не кричал. Его сразу куда-то унесли. Больше Котовых я не видела. Девочку оставила в роддоме. Куда мне было ее девать? Сто тысяч, конечно, жалко. Но Котова я понимала – у Мадлен должно быть все самое лучшее. Зачем ей больной ребенок? Один плюс – квартира была на год вперед проплачена, проблема крыши над головой не стояла. Хотя нет, был и другой. Девочка выжила! Теперь считалось, что у меня есть собственный здоровый ребенок, и я могу стать полноценным участником программы суррогатного материнства. Что я и сделала.
Светлана глотнула остывшего чаю, и Ася, воспользовавшись паузой, спросила:
– Значит, твоей матери не понравилось, чем ты занимаешься?
– Значит, не понравилось.
– Но ведь, по большому счету, ты помогаешь женщинам обрести радость материнства.
– Я об этом никогда не думаю. Для меня это просто работа. Очень хорошо оплачиваемая работа. И я дорожу ею. Поездка к Харитоновой была глупостью, но я тогда просто с катушек слетела. Увидела в Интернете фото Котова с семейством. Мадлен все такая же красотка, а рядом девочка. Рыженькая, чем-то отдаленно на Котова похожа. Мадлен небось мечтала, что девочка на нее будет похожа. А фигушки! По возрасту – мой ребенок. То есть не мой… Ну, ты поняла. Я рванула в роддом, оттуда – в дом малютки. Эта курица, директорша, давай что-то квохтать насчет тайны усыновления. Но я ее убедила раскрыть эту тайну. Выяснилось, что девочка моя проживает в деревне Николаевке и зовется Агнией Харитоновой.
Решила проверить, так ли это. И что я увидела: красавица Мадлен собственной персоной босыми ногами топала по пыльному двору. Поверь, это стоит ста тысяч рублей!
– Значит, получается, что у Котовых ребенок Харитоновой, а Харитоновой отдали твою с Котовыми девочку? Но как такое возможно?
– Не знаю. Может, и так, а может, по-другому. Поезжай в Андреевск, там точно узнаешь. – Светлана полезла в сумочку, вытащила мобильный телефон и посмотрела на часы. – Извини, рада была познакомиться, еще бы поговорила, но мне нужно бежать. Режим, сама понимаешь.
– Да, конечно.
– Если понадобится – я всегда на связи. Звони. Сестре привет! – и Светлана направилась к выходу.
Ася немножко посидела для приличия, а потом пересела за столик к Федору.
– Чаю хочешь? – спросил он, с видимой неохотой стягивая с головы наушники.
– Наверное.
Федор пододвинул к ней фаянсовый чайник, симпатичный, белый, с затейливой резьбой на ручке и такую же кружку.
– Наливай! – И без перехода добавил: – Итак, суть всего разговора – рыженькая.
Ася еще не совсем отошла от разговора, и смысл слов Федора дошел до нее не сразу.
– Что, прости? – И тут она поняла, о чем идет речь. Резьба ручки чайника внезапно врезалась в руку так сильно, что Ася чуть не уронила его. – Ты?..
– Ну да, подслушал. А что такого? Я на всякий случай приконнектился – вдруг ты забудешь включить диктофон. Мне же нужно…
К горлу подступили слезы.
– Ты?.. Ты!.. – Она вскочила и кинулась к выходу.
Федор, немного замешкавшись, чтобы сунуть ноутбук в рюкзак и бросить на стол пару сотенных купюр, поспешил за ней.
Выскочив на улицу, он покрутил головой в поисках напарницы и, увидев стремительно удаляющуюся фигуру в курточке «Шанель», бросился догонять ее.
– Ась, ну ты чего? – Он схватил девушку за руку. – Обиделась?
Она попыталась высвободиться, но Федор держал крепко. Ася дернула руку сильнее. Курточка, не рассчитанная на столь неделикатное обращение, затрещала. Рукав на плече лопнул по шву, выставив на обозрение подкладку ядовито-зеленого цвета.
– Сорян! – пробормотал Федор.
Ася, скосив глаза, осмотрела нанесенный одежде урон и горестно всхлипнула:
– Ну вот…
Странно, но плакать вдруг расхотелось, но и желания разговаривать с Федором у нее не было. Зато у него это желание имелось. Причем в избытке.
– Ась, ну ты прямо как ребенок маленький. Я же не просто подслушал, о чем ты разговариваешь, а по делу. Мы же расследуем дочку Тарасовых. Все вместе. Команда. Ты же любишь так говорить – команда. А значит, должны делиться друг с другом информацией. Вдруг ты чего-то не расслышала, не заострила на чем-то свое внимание. О чем-то подумала, в конце концов. О весне, например…
У весны, подумала Ася, похоже, как у кошки, семь жизней. Или у кошки девять? Много, одним словом. И, похоже, утренняя, яркая, сочная, требовательная весна умерла, уступив зиме. Даже не зиме, а какому-то предзимью, поздней осени. Воздух сделался промозглым, засунул свои студеные пальцы в прореху на плече и тянул из тела тепло. Ася зябко поежилась.
– Замерзла? – Федор обрадовался возможности проявить заботу о напарнице. – Хочешь, в кафешку зайдем. Вон симпатичная, «Борщ» называется.
– Не хочу борща, – сказала Ася, продолжая идти в непонятном направлении.
– А чего хочешь? Если ты из-за куртки расстраиваешься, так я зашью. Вот увидишь, будет как новенькая.
– Как будто ты умеешь? – помимо воли вовлеклась в разговор Ася.
– Интернет всему научит. Видела, как быстро я с дровами разобрался.
– Как разобрался – видела, как быстро – нет.
– Кстати, хочешь, можешь надеть свой лапсердак.
– Что? – Ася в недоумении остановилась.
– Ну этот свой… одежду. – Федор с готовностью стащил рюкзак и извлек из него Асин плащ. – Давай в кафешку зай-дем, переоденемся. Заодно погреемся. Не хочешь «Борщ», вон еще какая-то забегаловка. Типа, кофейня. А тебе идет этот… Короче, пальто. Я тут подумал – к Котовым, конечно, лучше в нем. Представительнее.
– К каким Котовым? – Асины пальцы, застегивающие пуговицы, застыли.
– Ну как к каким? Я не поверю, что ты не хочешь посмотреть на рыженькую девочку. Пошли, выпьем кофе и обсудим, а то здесь как-то холодно и стремно.
Ася отрицательно мотнула головой и пошла дальше. Федор понял – девушка ушла в свопирование.
Чтобы хоть как-то перезагрузить ее и вернуть к жизни, Лебедев деликатно, двумя пальцами, взял соратницу под руку и принялся подталкивать в направлении двери кофейни с многообещающим названием «Ванильный блюз». При этом он продолжал говорить, справедливо полагая, что воспитание не позволит Асе его перебивать.
– Вообще интересно: Агния не родня Харитоновым, нет у нее генов потомственных колдунов и целителей, а ведет себя так, будто сделай я что против ее воли, и мигом превращусь в паука или еще кого. А про травы, про травы-то как говорит! Шпарит, будто с монитора читает! Откуда это у нее?
– Воспитание, – сказала Ася, и Федор радостно выдохнул – заговорила. – Сами по себе гены ничего не значат. Сознание новорожденного ребенка – своеобразная «табула раса», чистая табличка, на которой родители и учителя пишут все, что захотят. Я читала, что в США проводили эксперимент: был создан банк спермы выдающихся мужчин, лауреатов Нобелевской премии. Более двухсот женщин-добровольцев родили и воспитали детей от гениев. После достижения двадцатипятилетнего возраста умственные способности детей тестировались. Высокий IQ был обнаружен только у одного ребенка. У остальных были самые рядовые способности. Так что унаследование гениальности, таланта – миф. В моем представлении гений – человек, способный в окружающем нас бесконечном разуме поймать песчинку истины. Гений – это старатель, перемывающий тонны пустой породы на берегу золотоносного ручья.
– Итак, – сказал Федор, когда они расположились в «Ванильном блюзе» за столиком гламурно-розового цвета за чашечкой кофе, – наши действия.
– Первым же автобусом отправляемся домой. Мне нужно написать отчеты для Кристины.
– А еще что?
– Этого вполне достаточно.
– А если отчеты напишу я? – Федор попробовал кофе и блаженно зажмурился. – Класс! Давай я напишу отчеты, а ты съездишь со мной к Котовым? Ну пожалуйста, что тебе стоит?
– Ну, во-первых, мы даже не знаем, где эти Котовы живут, – начала Ася.
– Знаем, знаем! – обрадовался Лебедев. – Пока ты общалась с Карамзиной, я пробил по своим каналам. Котов, конечно, та еще фамилия, но Мадлен Котова – вполне себе искабельное имечко.
Слово «искабельный» Асе понравилось.
– Конечно, имя могло быть не настоящим. Но нет, нам повезло. Так что я нашел этих Котовых. Дочурку, кстати, тоже с подвывертом назвали. Офелией. Прикинь – Офелия Котова.
– Офелия! О радость! Помяни мои грехи в своих молитвах, нимфа, – вырвалось у Аси.
– Вот! – многозначительно изрек Федор. – Видишь! Ты сама подтвердила, что Офелия – дочь Фроловой.
– И не собиралась! – возразила Ася.
– Ты нет, а твое подсознание мигом связало богомольную мать и девочку, которую возлюбленный просит помолиться за него.
– Мне кажется, ты передергиваешь. Я ни о чем подобном не помышляла. А где они хоть живут?
– Да рукой подать! – Федор пренебрежительно махнул рукой. – В Старске.
– Ого! – ужаснулась Ася – Это же три дня ехать!
– Не три дня, а полтора часа. На самолете. До отправления осталось два с половиной часа.
– На самолете… – повторила Ася.
– Ага, правда класс? Самое настоящее путешествие!
Ася задумалась. Она не разделяла лебедевского восторга, но понимала, что отделаться от Лебедева не удастся. Если уж ему втемяшилось лететь в Старск, то лететь придется. И, конечно, ей хотелось посмотреть на рыженькую девочку, которая, чисто гипотетически, может оказаться дочерью Тарасовых. Но вряд ли это удастся. Скорее всего, с ними просто никто не будет разговаривать. Им даже дверь не откроют.
– У меня нет денег, – наконец нашелся предлог.
– Так я разве прошу? Считай, что я тебя пригласил на прогулку. Ты согласна? Да не тормози, Ася! Цигель, цигель! Ай-лю-лю! – и Федор постучал согнутым пальцем по месту на запястье, где обычно носят часы. – Неужели ты не ощущаешь сыщицкой лихорадки? Меня прямо колбасит. Если сейчас скажешь нет, просто умру на месте.
Ася глотнула кофе и решилась.
– Хорошо, поедем. Но оттуда – домой. Пообещай, что больше никуда меня не потащишь.
Лебедев пообещал. Вызвав такси, он с преувеличенной обходительностью помог Асе облачиться в плащ. Подойдя к зеркалу, она оглядела себя с головы до пят. Несмотря на длительное путешествие в лебедевском рюкзаке, плащ выглядел вполне презентабельно. Кроссовочки, конечно, не очень вписывались в общую картину, но переобуваться жуть как не хотелось. Вроде сейчас модно в вечернем платье и кедах… В кармане обнаружились сережки – камень трезвости и мудрости. Луч солнца проник в глубину камня, и в Асиной голове возникли первые наметки плана действий.
