Глава 19
Выйдя из комнаты девочки, Ася заглянула в гостиную. Лада сидела в кресле, поджав под себя ноги.
– Заснула?
– Нет еще. Вы бы зашли к ней. Она так скучает…
– Нет, я не могу сейчас. Я знаю, что ужасно перед ней виновата, но боюсь расплакаться, и тогда все станет еще хуже.
– Все будет хорошо, – Ася стояла столбом посреди гостиной, не зная, что делать.
– Не будет! Не будет! – закричала Лада. – Они же меня подозревают! Меня! Как будто я могла…
И тут словно лопнула плотина, не выдержавшая натиск эмоций. Лада разрыдалась, беззвучно, отчаянно и горько. Она уже не казалась безупречно элегантной работодательницей, хозяйкой дома. Испуганная одинокая женщина билась в рыданиях, и Ася не могла стоять истуканом и смотреть на это. Она шагнула к креслу, уселась на подлокотник и, обняв Ладу, прижала ее голову к себе. Крепко-крепко. В боку мгновенно стало горячо от Ладиных слез.
– Тише, тише, – Ася гладила женщину по судорожно вздрагивающей спине. – Никто вас не подозревает. Я сказала, что вы были со мной. И завтра еще скажу. Меня к следователю вызывают. Приду и скажу – не стреляла.
Ася не была психологом, но чувствовала, что сейчас нужно говорить. Все равно что, смысл сказанного не играет роли. Главное – говорить. И она говорила. Долго. Пока не заговорила Лада.
Она родилась в военном городке. Отцу с матерью было уже за тридцать, и обзаводиться потомством они не планировали – в сложных условиях гарнизона было не до того. И хотя у офицеров части прибавление семейства периодически случалось, отец Лады, капитан Виктор Иванович Одинцов, следовать их примеру не спешил. Но жена о беременности узнала слишком поздно, ребенка пришлось оставить.
Одинцов мечтал о сыне. Таком же, как он сам, – энергичном, целеустремленном, решительном. Только более удачливом. Он смог преодолеть неприязнь, возникшую к кричащему свертку, который вручила ему медсестра у дверей роддома. Но полюбить – всем сердцем, без оглядки, – не смог. Когда Лада подросла, отец отдал ее не в ту школу, куда каждое утро возил детей городка автобус, а в специальный спортивный интернат. В интернат брали исключительно одаренных детей, и капитану пришлось приложить немалые усилия, чтобы пристроить туда дочь-тихушницу. На родительском собрании в конце года классный руководитель, в прошлом олимпийский чемпион, посоветовал отцу забрать девочку из интерната. «Замкнутая», «слабенькая», «не приспособленная», «не сможет» – слова тренера звенели в ушах капитана всю обратную дорогу, заставляя его крепче сжимать руль, чтобы не дать вылиться бушевавшему в нем гневу. Не сжимай он руль, где гарантия, что пальцы его не сомкнулись бы на тоненькой шейке, торчавшей из груды одежды на соседнем сиденье. По этой же причине, втолкнув дочь в квартиру, капитан отправился в казарму и трое суток не возвращался домой. Постепенно гнев его улегся. «Буду сам», – решил он и поутру стал выгонять дочь на пробежку, поддерживая ее собственным примером. Но вскоре ему это надоело – кому охота в сорок лет бегать ни свет ни заря. С началом широкомасштабных учений бег по утрам прекратился. «Ничего, – успокаивал себя капитан Одинцов, – пойдет в училище, там из нее человека сделают».
Мать Лады нигде не работала. Чтобы как-то себя занять во время ожидания мужа со службы, она начала шить. Неожиданно у нее получилось. Стоило пару раз пройтись по улице в сшитом своими руками платье, как все подруги, не совсем подруги и даже вовсе не подруги выстроились в очередь с просьбой сообразить и им что-нибудь подобное. Мать никому не отказывала. Одинцов считал занятие жены бабской блажью, но терпел. Какая разница, чем занимается жена? Лишь бы в доме была еда да поглажены рубашки. Да еще чтобы на сторону не смотрела. Но как-то раз, придя домой чуть раньше положенного, Одинцов увидел Ладу, увлеченно строчившую на машинке что-то яркое. Из его дочери, надежды и опоры, будущего доблестного офицера, хотят сделать портниху, обшивающую чужие зады? Вспышка гнева была такой сильной, что Одинцов не смог сдержаться. Он расшвырял тряпки, разорвал бумажные выкройки, высыпал из шкатулки разноцветные катушки с нитками и долго самозабвенно топтал их ногами, а потом, плюнув на ужин, ушел из дома, смачно грохнув дверью напоследок. Неделю капитан жил в казарме, периодически глуша остаточные вспышки гнева, напоминавшие глухие раскаты уходящей грозы, спиртом. Спирт был низкокачественным, отвратительной очистки, пах резиной, из-за чего носил название «калоша». Чтобы хоть как-то облагородить живительный напиток, туда, для отстоя сивушных масел, добавляли марганцовку, а для запаха – чеснок.
Вернувшись, вместо завтрака и покаянных слез, Одинцов обнаружил на столе записку. Сухие строки извещали, что жена забрала дочку и ушла. Собирается подать на развод.
Суд состоялся через три недели. Одинцов заручился поддержкой юриста из части. И тот смёл жалкие доводы жены, что, мол, девочке лучше с матерью. На весах Фемиды с одной стороны оказалась взбалмошная, бездомная, никогда не работавшая женщина, бросившая мужа, а с другой – доблестный защитник Отечества с блестящими характеристиками со службы, квартирой и гарантированным заработком. Сомневаться в решении суда не приходилось. Единственное, на что согласился Одинцов, – жена может навещать дочь раз в неделю. И как показало время – не зря. Она приезжала, наводила порядок, готовила еду, которой дочери с отцом хватало на несколько дней. А через год Одинцова перевели в другой город, и визиты эти прекратились.
Лада росла замкнутой, апатичной, с отцом практически не общалась. Могла часами смотреть на репродукцию какой-нибудь картины в журнале. Как-то их класс повели на экскурсию в художественный музей. Лада никогда раньше не была в музеях и, впервые увидев такое большое количество картин, ощутила сильнейшее головокружение. Ее даже пришлось усадить на стул возле двери, на котором сидела старушка-хранительница. От экскурсии у Лады осталось смутное воспоминание. Словно попала в сокровищницу Али-Бабы и, не сумев даже одним глазом посмотреть на сокровища, была выдернута оттуда требовательной рукой. При первой же возможности Лада вернулась в музей и стала его постоянной посетительницей. Она могла часами беседовать с полюбившимися картинами, а они в ответ одаривали ее своей энергией. Как же ей хотелось уметь вот так же рисовать! Но вряд ли это понравится отцу. А ей очень не хотелось его огорчать. Сотрудники музея заметили настороженную, тихую, словно тень, девочку. Неоднократно пытались поговорить с ней, но она ускользала от разговоров. Ей никто не был нужен. В душе она считала себя какой-то неправильной. Ведь есть же в ней что-то плохое, из-за чего ее не любят собственные родители. А вдруг человек, который пытается с ней сблизиться, увидит в ней это плохое? Нет, лучше пусть никто не узнает!
Когда у нее будет ребенок, все равно, мальчик или девочка, она будет любить его. И обязательно говорить об этом каждый день. И не только говорить. Окружать любовью, словно мягким невесомым покровом. Дом ее ребенка будет пропитан любовью, как пропитан весенний лес запахом первоцветов. Ее ребенок будет знать, что он самый-самый. Самый любимый, самый красивый, самый талантливый. И что мать всегда им гордится, даже если повод для гордости маленький-премаленький.
А ее отец? Он вышел в отставку, устроился работать охранником в частную фирму рядом с домом. Практически не пил – прежние злоупотребления подорвали здоровье: пошаливала печень, скакало давление. Когда ему очень хотелось выпить, он жевал дольку чеснока, вспоминая термоядерную «калошу».
От матери Лада переняла способность к шитью. Из приобретенных на распродаже тканей шила себе разнообразные наряды. Причем знала наверняка, что некоторые из них никогда не решится надеть. Платье Джекки Кеннеди, например. Темно-синее, из шерстяного крепа, с бантом на талии.
Для шитья она всегда выбирала время, когда отца заведомо не будет дома. Не хотела лишний раз раздражать его. Она все время старалась уступать ему и все-таки иногда – крайне редко – пыталась настоять на своем.
Когда Лада сообщила, что не будет поступать в военное училище, отец ничего не ответил. Развернулся молча и вышел из комнаты. Позвав его вечером ужинать, она чуть было не отступила от своего решения. Казалось, отец от разочарования постарел сразу на десять лет.
С тех пор они почти не разговаривали. Лада, как могла, пыталась помириться с отцом, готовила ему любимые котлеты с чесноком, приносила горячий обед, когда он заступал на дежурство. Там все и произошло.
В первый раз увидев Прохора, Лада подумала, что это студентик, подрабатывающий в секте свидетелей Иеговы. А может, и не подрабатывающий, а действительно верящий в Божье Царствие – уж очень печальными и голодными были его глаза. Особенно когда он понял, что Лада не собирается его пускать. Прямо Бемби диснеевский. Потом, конечно, Бемби исчез, уступив место большому начальнику. Но Лада знала: начальник – всего лишь маска, скрывающая истинное «я» Прохора Тарасова.
– Я не могла в него стрелять. Это как стрелять в ребенка. Нужно быть полным отморозком… – всхлипнула Лада.
Ася посмотрела на часы. Полвторого. А спать совсем не хочется.
Встреча на проходной «Железобетона» стала для Лады судьбоносной. Эта проходная разделила жизнь девушки на две части – до и после. До – она была мечтательной тихушницей, а теперь она своими руками претворяла мечту в жизнь. И пусть она никогда не думала, что будет заниматься созданием новых кафе, она отдавалась этой работе до конца, позабыв об учебе и доме. Последнее обстоятельство очень раздражало отца. Он, может, и смирился бы с заморскими разносолами с непривычными российскому уху названиями, сменившими привычные котлеты с жареной картошкой, но то, что Прохор не платил Ладе денег, сводило на нет все плюсы новой жизни Виктора Одинцова. При этом его тупоголовая дочь находила создавшуюся ситуацию вполне нормальной, считая, что деньги платят только женщинам легкого поведения. А они с Тарасовым – партнеры, друзья и товарищи.
– Он просто пользуется тобой, – твердил отец при каждой встрече. – Помяни мое слово! Надоешь – и выгонит тебя на улицу в чем мать родила. Узнаешь тогда, почем фунт лиха. Смотри, сюда не беги. Не пущу!
Лада любила Тарасова, была в нем уверена, но яд отцовских слов отравлял ее жизнь. Привыкшая жить одним днем, Лада стала экономить деньги, выделяемые Прохором на хозяйство. Она не смогла уволить домработницу и Машину няню, так как это лишило бы ее времени, которое можно было бы потратить на зарабатывание денег. А зарабатывать она могла единственным способом – шить. Заниматься шитьем дома Лада побоялась. Не знала, как отреагирует на это Прохор. Конечно, Тарасов не бросится топтать катушки, подобно отцу. Он слишком интеллигентен для этого. Но рисковать не стоит. Первую мастерскую Лада устроила в крошечной комнатке, снятой за гроши у бабы Насти, старушки-пенсионерки. Расклеила объявления, призывая желающих отремонтировать старые вещи и пошить новые. И потихоньку народ пошел. Лада не отказывала никому. Ушивала платья, подшивала брюки и юбки, перелицовывала пальто. Постепенно круг клиентов рос, телефон добросовестной портнихи передавался из рук в руки.
Баба Настя так привязалась к тихой жиличке, обеспечивающей ее всем необходимым, что завещала Ладе свою квартиру. Достойно проводив в последний путь бабу Настю, Лада задумалась над расширением производства. Вскоре в мастерской появилась Ольга, носительница именно той судьбы, которую Одинцов пророчил своей дочери, за небольшим исключением – вернувшись с работы, муж застал Ольгу в объятиях постороннего мужчины. Любовник поспешно ретировался, а Ольга оказалась за дверью без копейки денег. Конечно, подожди она немного, муж, скорее всего, сменил бы гнев на милость. Но Ольга была из тех женщин, которые не привыкли ждать милости от мужчин.
Лада встретила Ольгу у черного входа кафе в Елочном переулке, где она, в роскошном дизайнерском платье и домашних туфлях на босу ногу, пыталась устроиться на работу посудомойкой. При одном взгляде на ее трехсантиметровые ногти становилось ясно, что посудомойка из нее никакая. Как, впрочем, и швея. Но интуиция подсказала Ладе, что Ольга может оказать неоценимую помощь в претворении в жизнь ее идей. Лада поселила женщину в мастерской, и вскоре у маленькой фирмы появились новые перспективы. Ольга, любительница шопинга и завсегдатай городских бутиков, нашла несколько надежных каналов сбыта. Дело оставалось за малым – создать предмет этого самого сбыта. Передав клиентуру принятой на работу швее, Лада занялась созданием первой коллекции.
Новоиспеченные кутюрье не лепили на свои изделия бирки с наименованиями известных брендов. Они придумали свое имя: Lara Odinzova, в честь матери Лады, Ларисы.
На том, чтобы имя писалось латинскими буквами, настояла Ольга. Перелопатив кучу рекомендаций по созданию локального фешн-бизнеса, она пришла к выводу, что его покупатели с бо́льшим уважением относятся к иностранному продукту, нежели к российскому, или, паче чаяния, к китайскому. Считая, что купил вещь, созданную французами или итальянцами, человек подсознательно начинает чувствовать ее высокое качество, ее коренное отличие от аналогичных вещей, пошитых соотечественниками.
«Лара Одинцова» не собиралась конкурировать с мировыми брендами. Лимитированность, эксклюзивность и достаточно гибкая цена были ее визитной карточкой. Конечно, для раскрутки нужны были деньги. Сайт, логотип, копирайт, отшив коллекции, портфолио съели все Ладины сбережения. Деньги за первую коллекцию, отправленную в три городских бутика, она вернули только через год. Прибыль фирма получила лишь спустя три года, когда, приобретя известность в определенных кругах, ее продукция заинтересовала более широкие слои покупателей. Теперь у них работали четыре швеи, настоящие профи.
– Вы хотите сказать, что этот костюм… – Ася осторожно коснулась лацкана элегантного пиджака Лады.
– И пальто тоже, – Лада грустно улыбнулась.
Доходы росли, но, вопреки ожиданию, счастья Ладе это не прибавляло. Обеспечивая себе день завтрашний, она почти забыла, что значит быть счастливой здесь и сейчас. С каждым днем она все острее чувствовала, как отдаляется от нее Маша, у которой с чужой Неонилой сложились более близкие отношения, чем с родной матерью. И с Прохором наедине они оставались все реже и реже. Но только Лада принимала решение оставить фешн-бизнес на Ольгу и вернуться в семью, как очередная встреча с отцом вновь пробуждала в ее душе страх перед завтрашним днем и как следствие – необходимость зарабатывать деньги.
Сегодня был как раз такой день. Она уже твердо решила прекратить заниматься шитьем. Маша проявляла большой интерес к идее создания кафе русской кухни, и Лада решила не упускать воможность наладить утраченные контакты с дочерью.
Отец позвонил сам, что случалось довольно редко. Попросил зайти.
– Ты допрыгалась, – заявил он, едва Лада перешагнула порог когда-то родного ей дома. – Тарасов с минуты на минуту вышвырнет тебя на улицу. Без Машки. Машка ему тоже не нужна, но в пику тебе он ее оставит себе.
И тут Лада не выдержала.
– Ты тоже меня забрал в пику матери? Не надо всех судить по своим меркам! У нас с Тарасовым отличная семья, мы не собираемся разводиться. Если ты не прекратишь лезть в нашу семью, я больше никогда не приду. Ты говоришь, что печешься о моем счастье? Вовсе нет! Ты за себя переживаешь! Боишься, что мы с Машкой свалимся тебе на голову, что тебе придется кормить нас! Так вот! Можешь быть спокоен – этого не будет никогда.
Лада стремительно прошла на кухню, поставила на стол пакет с едой и, с трудом сдерживая злые слова, готовые сорваться с языка, вылетела из квартиры.
Она очень долго сидела в машине, пытаясь успокоиться, потом медленно тронулась с места. Проезжая мимо офиса «Железобетона», увидела выходящего на крыльцо Прохора, но, не остановившись, проехала мимо. Не хотела тревожить мужа своими семейными дрязгами. А ведь если бы она остановилась, вполне вероятно, что все сложилось бы по-иному. Стрелок не нажал бы на спусковой крючок, Прохор был бы сейчас дома…
Лада замолчала.
– Ничего, – Ася обняла Ладу, – все наладится.
– Как наладится, Ася? Вот вы говорите, что нельзя ничего скрывать от детей. Как мне рассказать Маше про «Лару Одинцову»? Считается же, что я целыми днями либо перемещаюсь между нашими предприятиями, либо слоняюсь по магазинам, тратя деньги на модные тряпки. Да что Маша! Как я расскажу это Прохору? Как скажу, что я покупала только ткани и фурнитуру и что стоило это на порядок дешевле, чем в магазине?
– Я не понимаю, в чем сложность?
– А вдруг он решит, что я обкрадывала его? Вкладывала его деньги в развитие собственного бизнеса?
– Лада, он сам бизнесмен и, я так думаю, будет только рад, что вы смогли организовать свое дело. А насчет обкрадывали… Разве что на любовь… И его, и Машу. Но это – вещь поправимая. Я уверена, что у вас все получится. А сейчас давайте спать. Утро вечера мудренее.
