Итак, на этом этапе терапии ключевой момент в переживаниях моего клиента я определила бы как обнажившееся жесткое противостояние.

Две части его «Я» находились в непримиримом конфликте.

Подлинное «Я» Макса хотело свободы и самореализации, оно тосковало по единомышленникам. Оно же нуждалось в близости, понимании и любви.

Ложное, сценарное «Я», надрываясь, удерживало из последних сил статус-кво во враждебной обстановке, интерпретируя это как выбор сильного и взрослого мужчины.

Отказ от борьбы в заданной парадигме все еще воспринимался Максом как поражение. Все мои попытки разубедить его в этом и защитить от себя же самого не имели успеха, я упиралась будто в гранитную стену. Я натыкалась из раза в раз на сильнейшую детскую веру моего клиента в то, что остаться, «не бросить» компанию, свои проекты и людей — это «мужественно, ответственно и правильно».

Последний сон Макса подтолкнул меня к гипотезе о том, что Макс идентифицирует себя с образом своего чилийского легендарного деда.

С какого-то момента он, видно, стал накладывать его стандарты и его выборы на события своей жизни, не беря в расчет при этом собственные желания, потребности и совершенно иной контекст.

Ситуация закручивалась и осложнялась тем фактом, что Макс верил в несерьезность жизненных выборов своего отца. Похоже, он считал его неудачником в мире серьезных и значимых мужчин.

Настало время для «хирургических» инструментов аналитической терапии.

— Макс, у вас в жизни было три значимые мужские родительские фигуры, которые могли повлиять на ваше становление. Отец, дед Алехандро и московский дед. Верно?

— Да. Только, я думаю, московского деда можно смело снять с повестки дня. Я уже в детстве, мне кажется, даже до школы понимал, что он мне не близок.

— Почему?

— Мне не нравилось, что он все время давит на всех своим авторитетом. Он был большим чиновником в Минздраве и, мне кажется, когда приходил домой, так и не расставался с ролью большого руководителя. Так и норовил всех контролировать и строить. Но на меня его трюки не действовали, — улыбнулся Макс.

— А что касается отца и вашего чилийского деда, кто из них больше вдохновлял маленького Макса как фигура для подражания?

— Это очень сложный вопрос. Мне кажется, в детстве я восхищался дедом и любил своего отца. Я не понимал, почему между ними такие сдержанные отношения, но спрашивать об этом было не принято. Я рассказывал вам, между ними случился конфликт, когда к власти пришел Пиночет.

— Они с тех пор так и не смогли договориться?

— Нет. Мой дед умер почти десять лет назад. К сожалению, мой отец так его и не понял. В юности я, наверное, больше защищал позицию отца. Мне казалось, что он такой веселый, классный, свободный, независимый, живет так, как хочет. Я даже где-то внутри сердился на деда. Но с годами, больше общаясь с ним, я стал его понимать. И у меня внутри что-то поменялось…

— Что?

Лицо Макса стало очень серьезным и даже суровым.

— Отец был совершенно неправ, когда обвинял деда в том, что он продает душу за свои богатства. Мой отец был и есть бунтующий идеалист, который ищет в мире несуществующую справедливость. Он не понял, почему дед Алехандро не захотел бросить свою страну в тяжелый момент. Он не просто хотел сохранить семейный капитал, прежде всего он хотел сохранить свой исторический род на своей земле. Понимаете?

— Я хорошо вас понимаю, Макс. Не знаю, правда, способно ли молодое поколение оценить его жертву. Ведь он заплатил за свой выбор немалую цену?

— Да. Ему пришлось от многого отказаться, мириться с неприемлемыми вещами, которые тогда происходили в Чили. На самом деле он был сильным человеком. Я только недавно узнал, что он, имея определенное положение и возможности, в то время помог многим людям, спасая их от репрессий.

— Он был, видно, очень сильным и смелым человеком. Вы знаете, Макс, и ваш дед, и ваш отец — они оба заплатили за свой выбор.

— Пожалуй.

— Но давайте вернемся к вам. В юности вы не понимали мотивов поведения деда, во многом воспринимая их глазами своего отца. В глубине вы делали деда ответственным за напряженные отношения с вашим отцом.

Сблизившись с дедом и больше поняв его, вы перешли в другую крайность диапазона. Вы стали осуждать своего отца за бегство и невзрослость.

Но ведь он не просто убежал с деньгами в теплое место, например в Штаты, как сделали многие другие, включая его же собственную сестру. Он уехал в то место, в которое верил и которое ему было роднее по ценностям. Даже если он в чем-то заблуждался и что-то в жизни упустил, разве можно сказать, что он прожил пустую и бессмысленную жизнь? Разве его можно назвать безответственным человеком? Совершенно с этим не согласна. Он вырастил прекрасного сына, он искренне любил свою жену, он до старости вдохновлен своей работой и спас много человеческих жизней! Он пронес через всю жизнь свои ценности, он шел к своим целям, оставаясь при этом живым и радующимся жизни человеком. Разве можно его назвать не успешным и не счастливым человеком?

— Нет, это будет неправдой, — признал Макс.

Он притих, ушел куда-то вглубь себя.

— Мне очень жаль, что ваш дед и отец так и не смогли понять друг друга и их конфликт перекочевал в вашу жизнь. Мне кажется, они оба удивительно яркие, неординарные и сильные люди.

— Интересный у вас взгляд, док. Но каким образом их прошлое влияет на меня? — необычно рассеянно спросил Макс.

— Конфликт ваших близких реализовался в ваш внутренний конфликт, который разрывает вас изнутри и держит, словно в западне. Стараясь соответствовать своему легендарному деду, вы заставляете себя оставаться в компании, которая приобретает все более уродливые и чуждые для вас черты. Вам некомфортно, и вы не можете полноценно реализоваться в небезопасной обстановке. Но вы изо всех сил подавляете свои чувства, пытаясь убежать то в новые проекты, то в рискованные приключения. При этом вы маниакально убеждаете себя в правильности и мужественности своего выбора. Еще чуть-чуть, и что-то внутри не выдержит и разорвется. Но при одной только мысли об уходе вы начинаете чувствовать себя лузером, беглецом, слабаком, мальчишкой. У вас включается внутренний цензор, который называет вас несерьезным и безответственным идеалистом. Этот цензор рисует вам весьма неприглядное будущее. Пугает вас. Правда?

— Не уверен.

— Не уверены? Вы не признаетесь себе, Макс. Вам кажется, что вы не сможете состояться как взрослый и весомый мужчина, наделенный влиянием и силой в этом социуме. Помните пустое кресло — трон из своего сна?

Повисла напряженная пауза. Пальцы Макса отчаянно отковыривали шелковый кантик на подлокотнике кресла.

— Черт, это правда! Вы меня дожали, — вдруг с жаром проговорил Макс.

На его глазах заблестели слезы.

— Макс, дорогой мой, — вы не ваш отец и не ваш дед. Вы — совершенно отдельный и уникальный человек. И ситуация ваша уникальна. Я возвращаюсь к своему вопросу: чего вы на самом деле хотите? Что вам нужно, чтобы творить, делать дела с удовольствием, чувствовать себя свободным внутри и счастливым человеком?

— Я не знаю. Я правда не знаю! — Макс почти кричал.

— Макс, знаете! Вы просто не разрешали себе в этом признаться. Побудьте с тем, что мы сегодня открыли. Помедитируйте. Не спешите с выводами. Нужно время, чтобы услышать себя. Разрешите себе съездить куда-то, где радуется ваша душа. Помните: нужно время и покой, чтобы услышать себя.

— Хорошо, док.

Попрощавшись, Макс уверенно пошел к двери. И вдруг… он остановился. Снова вернулся ко мне, поклонился, взял осторожно мою руку и поцеловал ее.

— Благодарю, док.