Глава 16

Собственно институт находился на некотором удалении от электростанции, на небольшом возвышении, от которой к нему тянулась линия электропередачи. Несколько ажурных металлических столбов, поблескивая новенькими фарфоровыми изоляторами, были расставлены по-военному в одну линию через каждые сто метров. В глаза сразу бросались рамки и сети, которые располагались под проводами.

Павлов, который уже привычно исполнял роль чичероне, прокомментировал картину:

– Это все чудачества местных чиновников. Им в каждом столбе мнится Пизанская башня, вот и приказали «принять меры к недопущению падения конструкций на головы обывателей». Инженер Классон ругался, убеждал словами и расчетами, но все бесполезно. Не помогло и присутствие представителя завода Гюжона, который специально приехал для показательной установки опор, – наше крапивное семя было неумолимо. Слава богу, что не потребовали строить «мост для линии электропередачи», подобно их германским коллегам.

Авто тем временем проехало вдоль трехметровой деревянной ограды, напоминающей стену избы, сложенную из толстых бревен, и остановилось напротив ворот, находящихся между двумя многоугольными башнями, увенчанными шатрами, которые были покрыты тесом, с флюгерами в виде золотых петушков. Створки ворот были сделаны из массивных дубовых плах и усилены толстыми железными полосами, скрепленными между собой заклепками.

Федор Артурович решил осмотреть это сооружение поближе, а заодно размять затекшие от долгой поездки ноги, что было неудивительно для такого великана, как он, и вышел из машины. Павлов, как гостеприимный хозяин, присоединился к генералу. Им составили компанию Прохор, который считал своим долгом находиться рядом со своим командиром, и зауряд-врач Водкин.

Увиденная картина заставила Келлера серьезно задуматься. На первый взгляд многое говорило о том, что автор проекта был, по-видимому, сторонником возврата к исконно русским традициям и показного отказа от всего европейского и особенно германского. Казалось, что этот городок сошел с картин Васнецова или Рериха и в любую минуту из ворот во главе своей дружины может выйти премудрый царь Берендей или выехать на коне Вещий Олег.

Федор Артурович тут же вспомнил, что даже сам император Николай Александрович любил одеваться в княжеские одежды времен допетровской Руси и, как утверждалось в некоторых слухах, планировал внести в военную форму некие древнерусские элементы. У этого то ли острога, то ли кремля не хватало лишь крепостного рва. Впрочем, как отметил про себя генерал, при всей внешней декоративности и некоторой миниатюрности это не слишком ослабляло защитный потенциал «фортеции» – поверх стены, на Г-образных кронштейнах была натянута колючая проволока, а примерно через пятьдесят шагов слева и справа виднелись выступающие вперед башенки. В узкой бойнице одной из них блеснул солнечный зайчик на стеклах бинокля или стереотрубы. Если добавить ко всему и то, что на расстоянии нескольких сотен метров от стены были спилены деревья и вырублен кустарник, то в случае отсутствия у гипотетического противника артиллерии шансы взять крепостицу штурмом были весьма невелики. Но осмотр пришлось прервать, так как Павлов предложил вернуться в машину, дабы не задерживать служебный транспорт и не отвлекать людей от работы, пообещав ответить на все вопросы на территории института.

Между тем трижды проревел электрический клаксон «санитарки», после чего из дверей приворотных башен вышли и направились к фургону одновременно с двух сторон пять человек. Всех их объединяло несколько общих признаков: добротная солдатская форма без погон, наличие Георгиевских крестов и медалей, отличная выправка при достаточно почтенном возрасте и особая походка бывалых охотников или пластунов. Все были вооружены – двое, подошедшие с осмотром к фургону, имели на поясе расстегнутые кобуры с наганами, а двое, остановившиеся в метрах пяти, держали в руках дробовые магазинки. У пятого, по всей видимости старшего, в руках была толстая открытая тетрадь.

В сознании Келлера внезапно опять дал о себе знать молчавший до этого на протяжении последней недели «некто», которого он сам про себя уже окрестил «ефрейтором»: «Ничего себе, в натуре, вохра…» Но поразил генерала не внутренний голос, а последовавшая за ним фраза академика Павлова, который как будто прочитал его мысли:

– А это, Федор Артурович, одна из обширного списка новинок, которые есть в нашем институте, – военизированная охрана, или кратко – «ВОХР». Надеемся с помощью принца добиться Высочайшего одобрения и внедрить ее в аналогичных учреждениях. А заодно, в свободное от дежурства время, они проводят занятия с подростками из окрестных поселков. У нас уже сформирована своя потешная рота. Форму для них взяли по образцу, предложенному есаулом донского казачьего полка Владимиром Федоровичем фон Эксе. Для сей работы отбираем бывалых бойцов, которые по возрасту или по причине ранения освобождены от призыва. Предпочтение отдаем георгиевским кавалерам, как имеющим боевой опыт, родом из всех губерний империи, пожалуй, за исключением Варшавского генерал-губернаторства, Великого княжества Финляндского и Прибалтийского края… – чуть помолчав, Иван Петрович улыбнулся каким-то своим воспоминаниям и закончил не совсем понятными для генерала словами: – А то, не дай бог, подерутся… горячие финские парни.

Генерал почувствовал, что «некто» опять пытается что-то вякнуть, и усилием воли «заткнул ему рот».

Между тем вохровцы, удостоверившись, что в кабине сидят известные им лица, заглянули в фургон. При виде генерала мгновенно встали во фрунт и привычно отдали честь вначале Келлеру, а затем и Павлову. Но при этом не ели начальство глазами, а коротким, цепким взглядом мгновенно оглядели присутствующих. И лишь после этого, вторично откозыряв, отошли от машины.

Сюрпризы на этом не закончились. Ворота, оснащенные электроприводом, без видимого вмешательства людей распахнулись, открывая проезд. Санитарный фургон неспешно тронулся с места и въехал на территорию института. Дорога была украшена небольшими, но массивными бетонными клумбами, расставленными в шахматном порядке, между ними причудливо извивалась асфальтовая полоса, посередине которой была нанесена белой краской широкая линия. Автомобиль двигался со скоростью пешехода, аккуратно повторяя ее изгибы. Любое отклонение от запрограммированного маршрута непременно привело бы к столкновению с бетонными квадратами, разбавленными бревенчатыми срубами, напоминающими сказочные избушки в миниатюре. Подобное фигурное катание, а точнее лавирование между этакими «сухопутными рифами» удивило Келлера, и он обратился за разъяснением к Павлову:

– Иван Петрович, ну кто же так строит? Признаюсь, вначале я решил, что ваш архитектор следует модному сейчас стилю а-ля рюс, но после этой поездки склоняюсь к предположению об его увлечении футуризмом, подогретым кокаином?

– Напрасно иронизируете, Федор Артурович. Основным критерием было обеспечение безопасности нашего института при максимально возможной маскировке этих мероприятий. Представьте себя на месте нападающих, которые на грузовике пытаются попасть сюда или покинуть эту территорию. Тем более что автомобиль может и взорваться. Эти так называемые «архитектурные причуды» способны создать им массу проблем и подставить потенциальных террористов под перекрестный огонь охраны. А общий вид нашей «крепости» лишний раз подтверждает слухи о чудачестве и, в некотором роде, самодурстве вашего покорного слуги, да и материал далеко везти не пришлось.

Пока длился этот разговор, «санитарка» закончила свой танец и остановилась возле двухэтажного дома, выглядевшего как терем в саду князя Жемчужного. Сходство с картиной Васнецова усиливала группа мужчин, одетых в кафтаны стрельцов, при шашках, которые, перешучиваясь, загружались в грузовик. Помимо этого на поясах у всех были кобуры с револьверами, а за плечами вместо пищалей – карабины.

Павлов первым вышел из фургона и предложил генералу с денщиком следовать за ним.

– Вот здесь, господа, у нас находится центр жилой зоны и гостиница, в которой вам предстоит квартировать. А вам, уважаемый Евстафий Иванович, придется пройти в соседний дом, в котором проживают наши медикусы, кои еще не успели связать себя узами Гименея. Я уверен, что им пойдет на пользу близкое соседство с человеком, обладающим столь богатым жизненным и профессиональным опытом. На втором этаже – медицинская часть. Так что для того, чтобы пройти углубленную диагностику, нужно всего лишь подняться по лестнице. Кстати, Евстафий Иванович, на одном из кабинетов уже висит табличка с вашим именем, занимайте и включайтесь в нашу общую работу. И первым заданием будет исцелить нашего общего друга – Федора Артуровича от недугов телесных и душевных. Думаю, что и вашему верному хранителю Прохору не повредит подлечиться.

Врач Водкин не удержался и сразу же направился осматривать свое новое место работы.

– Далее находятся административно-хозяйственная, техническая и прочие зоны института. – Иван Петрович проиллюстрировал свои слова, жестом показывая на ажурную антенную мачту радиотелеграфа, которая располагалась в нескольких сотнях метров за дополнительной оградой с будкой КПП.

В сознание Келлера все-таки снова отозвался «ефрейтор»: «Опаньки, как будто с нашего ОКИКа срисовали…»

Федор Артурович привычно рявкнул про себя, загоняя незваного гостя на задворки сознания, используя обширный лексикон командного мата, бережно культивируемый фельдфебелями и унтерами еще со времен императора Петра Алексеевича. Впрочем, большинство их высокородий и превосходительств, а также действительных и тайных в случае необходимости, могли выдать и большой и малый петровский, морской и прочие загибы.

Подойдя к дверям, Иван Петрович нажал кнопку электрического звонка. В небольшом окошечке мелькнули чьи-то глаза, и створки распахнулись.

Внутри здания практически ничего не говорило о том, что оно находится на тщательно охраняемой территории. За металлической перегородкой с толстым стеклом размещался молодой мужчина в штатском костюме. Видимо, предупрежденный заранее о прибытии гостей, он встретил их у лестницы, вежливо поздоровался и выдал ключи.

Номера один напротив другого и отличались, пожалуй, только размером. Генерала Келлера, не говоря уж об его денщике, приятно удивили те удобства, которыми они обладали. Особенно поразил электрический подогреватель воды в ванной, правильному обращению с которым Павлов обучил за несколько минут. Установленный в комнате телефонный аппарат позволял связаться с коммутатором, а через него и практически с любым объектом института, внесенным в перечень номеров. Ознакомиться с ними можно было, заглянув в небольшой справочник, лежащий рядом. В платяных шкафах были приготовлены темно-синие брюки с кушаком и фуфайки с коротким рукавом с красным кантом. Внизу стояли черные парусиновые туфли на резиновой подошве.

– Вот в этих костюмах, господа, которые мы позаимствовали из гардероба любителей сокольской гимнастики, вам будет более комфортно пройти медицинский осмотр и необходимые процедуры. С нашими эскулапами более тесно познакомитесь завтра, поутру. Как говорится, на свежую голову и пустой желудок. А пока прошу проследовать за мной в столовую на обед. Кстати, чуть не забыл, вам следует изучить несколько вариантов меню на последующие дни и сделать свой выбор… Да, еще одно: если захочется чая или кофе, то достаточно передать ваше желание по телефону дежурному, и в течение десяти минут все будет доставлено в номер, аналогично можно вызвать и врача… Ну и как вам наш институт, Федор Артурович, впечатлены?

– Ну и ну, – все, что смог сказать Келлер, но эта короткая фраза неожиданно вызвала проницательный взгляд Павлова, брошенный на генерала, в сознании которого с изрядной долей ехидства прозвучали неслышные слова «ефрейтора», более похожие на абракадабру: «Не НУИНУ, а НИИЧАВО!»

Столовая также вызвала некоторое удивление: посетители, которые пришли туда ранее, брали подносы, ставили их на решетчатую направляющую, сделанную из длинных трубок, и, перемещаясь вдоль раздаточной линии, как назвал эту конструкцию Павлов, выбирали себе блюда по вкусу. Там же стояло несколько самоваров, по всей видимости – электрических. Своими округлыми формами, обилием медалей и весьма почтенным объемом они напомнили Федору Артуровичу полковников из интендантства или новомодных земгусаров.

Впрочем, для Келлера и Найденова сделали исключение: они смогли сделать свой выбор меню, изучив лежащую на столике папку. Конечно, перечень блюд уступал столичным ресторанам, но, к примеру, только первые блюда были представлены в четырех вариантах.

По рекомендации Ивана Петровича, они заказали азиатский суп-пюре из баранины, к которому на отдельных тарелках подавался нарезанный белый хлеб, высушенный в печи сухариками, говядину, на манер приготовляемой горцами, и салат из помидоров и лука.

Качество и количество предлагаемых блюд могли бы удовлетворить завзятого гурмана, обладающего отменным аппетитом. А посему чай, кофе и разнообразная сдоба остались без внимания. Зато медовый квас оказался очень кстати и позволил утолить жажду, вызванную острыми специями. Прихлебывая мелкими глотками пенящийся напиток, Келлер решил разрешить некоторые сомнения, задевавшие некоторые струны его души, доставшиеся от далеких немецких предков.

– Прекрасная кухня, Иван Петрович, не всякий ресторан может похвастаться такой же. А что, здесь всегда так замечательно готовят?

Павлов, довольно улыбаясь, ответил:

– Именно всегда, Федор Артурович, как любил говаривать один из светил науки – меню скромное, но питательное. А хорошее настроение, с которым пациенты и наши сотрудники покидают сие заведение, – составная часть лечения. Ибо коли доктор сыт, так и больному легче.

Генерал, которому показалось, что он когда-то уже слышал эти слова, решился и продолжил:

– Иван Петрович, простите, что перехожу к деловым вопросам, но всё же сколько стоит лечение и проживание в вашем институте? Я хотел бы сразу заплатить необходимую сумму.

– Для вас, Федор Артурович, и для вашего боевого друга все совершенно бесплатно! – Павлов поднял руку, прерывая невысказанные генералом возражения, и решительно отрезал: – Да, мы умеем считать и зарабатывать деньги. Весь наш институт не стоит государству ни копейки, и напротив, мы еще и помогаем державе и армии чем можем. Если бы вы знали, сколько платят за свои реальные и надуманные недуги некоторые дамы из высшего света и полусвета… Для них, подобно героине Толстого, модная болезнь – это развлечение. А уж разные приличные и не совсем хвори их супругов или любовников – это вообще тема для отдельного и отнюдь не послеобеденного разговора. Но когда речь идет о людях, потерявших здоровье на честной ратной или иной государевой службе, то мы работаем бесплатно. А то ведь в нашем царстве-государстве зачастую, как в Испанском королевстве: «Шустрый да быстрый – выйдешь в министры. С честью, с отвагой – станешь бродягой». – И, Павлов, желая поставить точку, хлопнул ладонью по столешнице и заявил: – Да-с, и это не обсуждается!

Затем, уже успокоившись, продолжил:

– Давайте лучше оговорим наши дальнейшие планы. Если не возражаете, поднимемся ко мне в кабинет. Тем более что нас уже ждет доктор Голубев, который назначен вашим лечащим врачом.

Увидев доктора и пожав после представления ему руку, генерал отметил, что Зиночка весьма точно обрисовала его внешность – худая фигура испанского идальго из романа Сервантеса с бородкой, и лишь отсутствие длинных усов отличало его от легендарного Дон Кихота. В отличие от героя романа он был облачен в военный френч без погон, бриджи и сапоги. Келлер повторил свою историю о таинственном «голосе» и видениях, которую уже рассказывал Павлову.

С первых же слов, которые произнес в ответ Михаил Николаевич, Федор Артурович понял, почему об этом враче он слышал только хорошее. Это был настоящий Врач, эскулап, который способен помочь и исцелить. Слова уже сами по себе вселяли покой и уверенность в том, что все будет хорошо.

– Итак, Федор Артурович, ознакомьтесь вот с этой бумаженцией, – доктор протянул генералу бланк, на котором ряд кружочков с цифрами были соединены стрелками, – это в некотором роде порядок прохождения вами медосмотра. Начнете со сдачи анализов, затем кабинет антропометрии и далее, так сказать, по маршруту. Кстати, вас в этом году просвечивали рентгеном? Нет? Отлично. В таком случае мы сможем безбоязненно просмотреть, как сказались ранения и травмы на организм. Проверим сердце и прочее. А закончим в моем кабинете, где мы под руководством Ивана Петровича и с Божьей помощью постараемся разобраться и с голосами.

Тут в разговор вступил Павлов:

– Федор Артурович, опыт врача говорит о том, что контузия может повлиять на органы чувств и, в частности, на обоняние. Давайте прямо сейчас это и проверим. Михаил Николаевич, передайте, пожалуйста, генералу вот эти две пробирки.

Через мгновение перед Келлером оказался штатив с двумя небольшими стеклянными сосудами, помеченными литерами Х и У.

– Федор Артурович, одна из этих пробирок стерильно чистая, а в другой когда-то был налит керосин. Попробуйте по запаху выявить именно ее. На эксперимент отводим минуту. Время пошло.

Со стороны картина выглядела несколько комично. Мужчина гренадерского роста в генеральском мундире, подобно профессиональному сомелье, тщательно обнюхивал пробирки и даже, чего греха таить, попытался лизнуть одну из них.

Наконец Павлов скомандовал:

– Время!

– Скорее всего, керосин был в пробирке Х. – Келлер, еще раз втянув носом воздух, решился на ответ.

– Ну что же, – ответил Иван Петрович. – Хочу вас обрадовать – с обонянием всё в порядке. Я предлагаю вам хорошенько отдохнуть, если появится желание до ужина прогуляться по территории, то дежурный получил необходимые инструкции. Завтра утром, с девяти, начнем наш марафон по кабинетам, не забудьте, кстати, переодеться. Заодно ваш мундир вычистят и выгладят.

Через несколько минут, когда генерал ушел в свой номер, доктор Голубев высказал свое мнение по поводу эксперимента:

– А вы оказались абсолютно правы, Иван Петрович. Келлер таки выявил «пробирку с керосином», хотя они были обе одинаково стерильны. Следовательно, у него высокая степень внушаемости. Я, признаться, думал, что генерал с привычкой командовать тысячами людей, посылать их в бой, подчиняя своей железной воле, окажется более твердым орешком.

– Видите ли, Михаил Николаевич, – ответил академик Павлов, который, не поднимая глаз на собеседника, что-то записывал в блокнот, – дело в том, что мы, военные, боимся… – тут он несколько запнулся и поправился: – То есть я имел в виду, просто военные, при выполнении поставленной задачи, больше всего боятся показать немогузнайство. И они отчаянно пытаются найти решение там, где его нет. Значит, завтра после всех осмотров и анализов, заручившись согласием Федора Артуровича, попробуем провести гипнотический сеанс и, надеюсь, получим ответы на все наши вопросы. Хотя я подозреваю, что с этим «ефрейтором» в сознании не всё так просто… Кстати, Михаил Николаевич, у вас не появилось новых данных о том оракуле с погонами прапорщика, благодаря которому мы познакомились?

Доктор покраснел и отрицательно покачал головой, опасаясь, что голос невольно выдаст обман, и одновременно незаметно скрестил пальцы, отчаянно надеясь, что академик всего этого не заметил.

– Значит – ничего нового, – подытожил Павлов, – жаль, хотя время пока терпит. Придется, видимо, обратиться за содействием к принцу Ольденбургскому. Уверен, что ответ на запрос, подписанный его императорским высочеством, получим незамедлительно… Но наш разговор, Михаил Николаевич, натолкнул меня на одну идею. Скажите, вы знакомы с научными работами итальянцев Анджело Моссо, Чезаре Ломброзо и Виторио Бенусси, доказывающими возможность инструментального выявления лжи?

– Иван Петрович, но все это попахивает средневековьем, шаманство какое-то – измерять пульс, обнюхивать потовые железы. Так, может, в качестве эксперта пригласим осла с измазанным в краске хвостом, хе-хе-хе?

– Не скажите, коллега, не скажите. Наш с вами великий предшественник Авиценна по пульсу не только ставил диагноз, но и, если верить легенде, спас от смерти несчастную девушку, вычислив адрес и имя ее возлюбленного. А если обратиться к современности, то еще в тысяча восемьсот девяносто пятом году для выявления лжи применили гидросфигомометр, а совсем недавно и пневмограф. И эти доказательства приняли даже в суде! А по данным, которые мы получили благодаря нашей разведке за океаном, американский психолог Уильям Мартсон активно работает именно в этом направлении. А посему, Михаил Николаевич, формируем группу. Я осуществляю общее руководство, Павел Иванович Ижевский, используя свои старые связи с учениками Попова, курирует техническую часть исследований, а за вами – выдвижение кандидатур психологов и невропатологов. Тему назовём – «Локки». Задание – до конца тысяча девятьсот пятнадцатого года создать действующий образец прибора и подготовить его к производству хотя бы в виде опытной партии. Сам аппарат пусть именуется «полиграф». Звучит академически, а суть скрыта. Но на сегодня – всё, отдыхаем. Завтра нам предстоит серьезная работа.

С предложение «прерваться» Голубев согласился с энтузиазмом, правда, он предполагал срочно поставить в известность капитана Бойко о том интересе, который проявляет академик Павлов к Гурову, и о возможном запросе от имени принца Ольденбургского. Задача была не из легких, ибо военная цензура и перлюстрация почтовой корреспонденции стала притчей в языцех и модной темой страшных историй о «черных кабинетах», рассказываемых во время интеллигентских посиделок с проклятиями в адрес «царских сатрапов и душителей свободы». В действительности все обстояло одновременно значительно проще и сложнее. Существовала система осмотра почтовых отправлений. Вся корреспонденция, поступающая в военную цензуру, подразделялась на категории:

1) письма, отправленные за границу (заказные, простые, страховые, посылочные);

2) письма, прибывшие из-за границы (заказные, простые, страховые, посылочные);

3) корреспонденция в действующую армию и из нее;

4) внутренняя переписка по специальным секретным предписаниям, шифрованная, условная и непонятная по своему содержанию.

Штат военных цензоров был невелик, но зато среди работников попадались настоящие уникумы. И именно такой специалист благодаря стараниям ротмистра Воронцова работал в филиале почтового отделения на территории института. По иронии судьбы, его имя и отчество, да и внешность совпадали с известным персонажем Гоголя – Акакием Акакиевичем. Но стоило поближе познакомиться с этим скромным разборщиком писем, как эта ассоциация таяла, будто туман. Знание нескольких европейских и не только языков, навыки химика, фотографическая память, педантизм в работе и способность быть совершенно незаметным делали его незаменимым.

У Акакия Акакиевича выработался удивительный «нюх» – он мог определять содержание письма по его наружному виду или по почерку адресата. Однажды эту способность проверил лично академик Павлов, который заключил с ротмистром Воронцовым пари и с треском его проиграл. Ему предъявили несколько почтовых конвертов из личного архива Ивана Петровича, и без малейшей ошибки Акакий Акакиевич отделил послание аристократа от коммерсанта, чиновника от литератора. Впрочем, Павлов абсолютно не огорчился, а наоборот, обрадовался своему проигрышу и приказал удвоить жалованье столь ценного работника.

Неудивительно, что уже утром на столе у Ивана Петровича лежал лист с наименованием полевой почты, куда адресовал свое письмо доктор…