Дым золота – это слава
Плывите три дня и три ночи на север от городов Полумесяца по бурному черному морю и обязательно обнаружите оконечность Ормскапа, цепи огнедышащих гор, которые, точно шрам, окольцовывают крышу мира. Там, на отмелях, где пар поднимается тысячью занавесов, вы увидите разваливающуюся пристань, а от нее сможете пройти к останкам разрушенного города, который с начала сотворения не имел четкой планировки. Он поднимался на этих скалах слой за слоем, как будто десять слепых пьяниц намазывали маслом один и тот же кусок хлеба.
Южная оконечность Ормскапа до сих пор называется Наковальней Дракона. А город под этой горой когда-то назывался Хелфалкин.
Не так уж давно он был волшебством, и убежищем, и тюрьмой, приютом самых отчаянных воров на всем дышащем свете. Совсем недавно все они видели во сне сокровища горы. Одну треть всех сверкающих камней и драгоценных металлов, когда-либо извлеченных из недр, – так, во всяком случае, утверждали ученые.
Вот что принес сюда дракон – и возлег, размышляя о сокровищах, последний представитель драконьей породы, который будет говорить с нами.
Сейчас город пуст. Ветер воет в выбитых окнах домов без крыш. Даже если тысячу дней лизать камни горы, не найдешь столько золота, чтобы хватило позолотить одну букву в рукописи монаха.
Хелфалкин мертв, и дракон мертв, а сокровище словно никогда не существовало.
Кому и знать это, как не мне. Я тот, кто проиграл пари, поднялся на Наковальню и помог уничтожить всю эту проклятую штуку.
Я рассказываю эту историю раз в год, в канун Галена, и ни в какой другой день. Некоторые из вас уже слышали ее. Я считаю, что вы пришли послушать ее снова. Как и другие рассказчики, ради полчашки опивков эля я солгу о цвете глаз родной матери, но вы сами подтвердите новопришедшим, что в этой истории я ничего не приукрашиваю. Я не углубляю тени и не смягчаю страдания. Один вечер в году я рассказываю все как было и в этот вечер не беру денег за рассказ.
Выслушайте его сейчас. Собирайтесь поближе, как хотите. Толкайте соседей. Проливайте выпивку. Смейтесь раньше времени над глупыми шутками и смотрите на меня, точно овцы, которых тюкнули по голове, – мне будет все равно, ведь я закален долгим опытом. Клянусь, что, если мы хотим расстаться друзьями, в этой моей чашке не прозвенят ни медь, ни серебро. Сегодня вы платите мне едой, выпивкой и просто вниманием.
А теперь позвольте начать.
Первое: как я связался с обаятельными безумцами, которые покончили с моей рискованной карьерой
Был год Ворона с Согнутыми Крыльями, и с первых же дней осени у меня началась черная полоса.
То у меня водились деньжата, а через неделю – наоборот. Я по-прежнему не знаю, в чем было дело. Неудача, ошибки в оценках, козни врагов, колдовство? Не важно. Когда вас бьют ногами в лицо, все сапоги выглядят одинаково.
Я давно не скрываю сути моей прежней работы. Те из вас, кто найдет этот откровенный рассказ о чисто исторических событиях тревожащим, конечно, могут замолвить за меня пару слов перед Галеном, и я скажу спасибо, так как сомневаюсь, что старому вору может помешать лишняя молитва о нем. В те дни я бы только рассмеялся. Молодые воры считают, что удача и крепкие колени никогда никуда от них не денутся.
То лето я начал с того, что украл четыре волшебных светильника из слоновой кости из храма Облачных Садов в Порт-Раугене. Я несколько недель вырезал очень похожие деревянные копии и красил их белой краской. Я подменил светильники вечером, вышел, никем не замеченный, передал подлинные предметы клиенту и с утренним приливом отплыл прочь очень богатым человеком. Через несколько недель я оказался в Хадринсберке с головной болью и навязчивыми воспоминаниями об исчезнувших невесть куда деньгах. Не важно. Я отыскал склад, который охраняли не слишком изобретательно, и украл корзину лучших сулагарских стальных замков. Замки и ключи к ним я продал неразборчивой торговой гильдии, потом за двойную цену продал восковые слепки этих ключей злейшим конкурентам гильдии. И расстался с Хадринсберком. Отправился в города Полумесяца.
Там я выдал себя за джентльмена на отдыхе и под этой личиной стал изучать перспективы и слухи в поисках легкой добычи. Увы, легкая добыча, должно быть, стаями мигрировала в другие места. Я старался избыть досаду, обращаясь к самым сомнительным привычкам, и вот тогда подкралось невезение. За игровыми столами я все просаживал. В кредит мне никто не давал ни гроша. Все мои должники заперли двери, а все, кого мне следовало избегать, толпами ходили по улицам. И, не успев понять, что происходит, я уже ночевал в конюшне.
Тогда я вежливо обратился к местным представителям моей профессии. Моя горячая просьба была встречена весьма прохладно. В этой земле словно вспыхнула эпидемия честности, и никакие планы не осуществлялись; так, по крайней мере, мне ответили. Никому не требовалось организовать похищение, или вскрыть сейф, или осквернить могильник.
Это был тупик. Признаюсь, отчасти я сам это заслужил. При всей своей с таким трудом приобретенной профессиональной репутации я, чужак, должен был засвидетельствовать свое почтение ворам городов Полумесяца на несколько недель раньше. Теперь они обо мне знали и следили за всеми потенциальными делами, какими я мог бы заняться. Ветер дул все сильнее, в животе было пусто, а на поясе не хватало дырок. Нужны были деньги! Но весть обо мне распространилась, и о честной работе речи теперь тоже не было. Кто возьмет охранять караван Таркастера Крейла, проклятие десятка караванов? Кто наймет Крейла-Взломщика охранять сейфы менялы? Опасно! Я не мог даже наняться в таверну таскать воду. Вор моего масштаба, с моим опытом? Любой местный вор решил бы, что это прикрытие для какого-то дерзкого замысла, и постарался бы мне помешать.
Быть бедным и в лучшие времена нелегко, но при моей работе быть бедным и известным – боже избави!
У меня не было перспектив. Не было друзей. Я мог бы выиграть соревнование по опустошению карманов с любым человеком на сотнях миль в округе. Но располагал только молодостью и гордостью, горевшей, как разворошенные угли.
Таковы были обстоятельства, ввиду которых я впервые в жизни задумался о Песне Червя Хелфалкина.
Вижу, кое-кто из вас кивает – те, у кого на голове осталось мало волос. Вы тоже об этом слышали. Никто не поет сегодня этот гимн: богатство Хелфалкина исчезло. Но в дни моей молодости не было ребенка, который не знал бы наизусть Песнь Червя. Это было послание самого дракона, последнего и могущественнейшего из них, Губителя Кораблей, Небесного Тирана Глимрауга.
В ней говорилось:
Дерзновенные мечтатели, лелеющие добрые надежды,
Справьтесь с песней-загадкой, с ядом и камнем.
Доставьте завершение и глаза на Наковальню
И принесите домой сверкающие драгоценности.
Хороша песенка, а?
Друзья, этой песней дракон попросту говорит: «Почему бы вам не подняться на гору к моей неприступной сокровищнице, чтобы я мог убить вас?»
С первого же дня, как Глимрауг захватил Наковальню, он стал приглашать и соблазнять нас. Не примите это за благожелательное и чистосердечное гостеприимство, ведь Глимрауг столетиями грабил половину всех населенных земель, сея отчаяние. Ни один дракон по сю пору не соизволил расстаться со своим золотом. Но хотя Глимрауг захватывал караваны и разбивал замки, как яйца, он терпел небольшую общину изгнанников и безумцев в тени своего дома. Очень редко, но он, бывало, даже хватал кого-нибудь, уносил на вершину Наковальни и показывал свои растущие день ото дня сокровища, а потом отпускал, чтобы Песнь Червя звучала еще громче.
Долгие годы тысячи человек принимали приглашение дракона. Никто из них не выжил. Среди них были и хитрецы, и великие герои, чьи имена звучат и сегодня, но никто из них не сумел справиться с песней-загадкой, с ядом и камнем. И все равно являлись все новые, желающие осуществить свою невозможную мечту и победить дракона. Наковальня Дракона становилась последним броском костей для тех, кто поставил на кон свою жизнь – неудачно. Эта цель одинаково привлекала умных, безумных и отчаявшихся. Я подпадал по меньшей мере под две из этих трех категорий, и это простое большинство определило исход голосования. В тот же вечер я на корабле «Красный лебедь» драил палубу и маслил тросы, чтобы заплатить за проезд на край света.
Когда я наконец увидел Хелфалкин, он выглядел так, – последнее человеческое жилище, созданное руками последних людей на дальнем краю апокалипсиса какого-то безумного священника. Солнце цвета обескровленных внутренностей, выйдя из-за края гигантской горы, осветило мешанину перенаселенных покосившихся домов и узких извилистых переулков. Мы плыли через теплое дыхание подводных гротов горы, и воздух там пропах серой.
Многие из вас, должно быть, думают то же, что думал я, шагая по скрипучим бревнам хелфалкинской пристани, – как такое место вообще может существовать и не просто существовать, но процветать? Ответ ищите в скрещении алчности и упрямства. Сюда приходили авантюристы, самоубийцы, безумцы – все те, кто надеялся подняться на гору и каким-то образом украсть сокровища, накопленные за десять тысяч человеческих жизней. Но рвались ли они сразу же попасть туда? Конечно нет.
Некоторым требовалось составить планы, или упиться в дым, или еще как-нибудь воодушевиться. Одни ждали по несколько дней, или недель, или месяцев. Другие вообще не поднимались на гору и застревали в Хелфалкине навсегда, старея в тени своих несбывшихся честолюбивых мечтаний. Вслед за авантюристами приходили поставщики, появлялась выпивка, и игры, и комнаты внаем, и теплая компания, и город превратился в большую усовершенствованную машину по вытягиванию денег у тех, кому они больше никогда не понадобятся. Капитаны немногих кораблей, заходивших в Хелфалкин, заключали с городом сердечное соглашение. За несколько дней работы в пути они привозили сюда любого, но за обратный проезд требовали целое состояние. Поэтому всякий новичок, застрявший в Хелфалкине, вынужден был пытать счастья на горе или, если хотел когда-нибудь уплыть, долгие годы трудиться к большой выгоде хозяев города.
Город кишмя кишел жульем, когда я и еще несколько новичков осторожно осматривали его. В любом месте, куда бы мы ни направились, на каждого из нас приходилось трое мошенников.
– Не дышите драконовым воздухом, не глотнув Чудотворной Очистительной Воды, – кричал бородатый мужчина, размахивая каменным кувшином, в котором явно плескалась смесь мочи с грязью. – Будьте осторожны! От драконьего воздуха у вас сделаются волдыри, нарывы, страшная мигрень и понос, как черная патока! Воспользуйтесь преимуществом, когда бросите вызов Наковальне! Защититесь за скромную плату!
Я осмотрелся и заметил, что никто из жителей не пьет чудотворную мочу-грязь, чтобы предохранить легкие, и заключил, что мигрень никому из нас не грозит. Я пошел дальше. Мне предлагали зачарованные ножи, зачарованную обувь, зачарованный сыр и зачарованные камни с горы – и все это за справедливую плату. Как мне повезло, чувствовал я, что я встречаю такое гостеприимство и могучее волшебство в самом злачном из мест! Даже будь у меня деньги, я отказался бы от такого сердечного бескорыстия, не стал бы им пользоваться. Затем два милосердных доброжелателя попытались обчистить мои карманы; первого я просто презрительно прогнал, у второго чудесным образом оказалось сломанным запястье, и одновременно он лишился своего кошелька, потому что в те времена мои пальцы были значительно шустрее моих мыслей. Я поначалу опасался констеблей или по крайней мере объединяющего недружелюбия местных жителей, но очень скоро понял, что в Хелфалкине есть только один закон – побеждай или не лезь. После этого никто не пытался меня обокрасть.
Приобретение нескольких монет меня подбодрило, и я стал искать, где бы провести ночь и усмирить своего ненасытного тирана – желудок. Мне предлагали себя пивные различной степени загрязненности, а уличные торговцы пытались всучить блюда еще менее аппетитные, чем Чудотворная Очистительная Вода. Хоть Хелфалкин бурлил увеселениями, он был не очень велик, и извилистые улицы естественным образом вскоре привели меня к самому большому зданию города – харчевне «Под крылом дракона». Здесь должна была водиться еда, хотя запахи, доносившиеся из-за дверей, охраняемых стражниками с холодными глазами, не обещали ничего вкусного.
Снаружи было утро, но внутри царили вечные дымные сумерки. Первый зал украшали окровавленные зубы тех, у кого эти зубы недавно выбили. Привратники со скучающим видом опытных наблюдателей вытаскивали этих несчастных одного за другим через боковой вход. Я увидел, что за несколькими столиками на балконах этого огромного зала дерутся. Глядя на равнодушных стражников у дверей, я задумался, что же должно произойти, чтобы они вмешались. Официанты, мужчины и женщины, все в скверно выкованных бронированных нагрудниках, разносили подносы с тарелками, а окна кухни были забраны железными решетками. Грубые руки ставили графины и бутылки с вином на столы так, словно это защитники замка бросали снаряды через бойницы. Хотя за годы работы мне доводилось бывать в самом высшем обществе, эта толпа все же была мне хорошо знакома, ее в равной пропорции составляли глупые, жестокие, хитрые, богохульные и алчные лица. Все глухие углы выплеснули свое отребье, чтобы населить Хелфалкин. Я решил действовать осторожно и не привлекать к себе внимания, пока не узнаю больше.
– КРЕЙЛ! – взревел кто-то наверху, на балконе.
Ах, это ощущение нежелательного внимания в зале, полном скандалистов и кутил! Головы поворачивались, разговоры стихали, и даже некоторые из официантов посмотрели на меня.
– Таркастер Крейл? – раздался недоверчивый выкрик.
– Вздор. Таркастер Крейл – высокий и красивый мужчина, – сказала какая-то женщина.
Я собирался что-нибудь сказать, что, говоря откровенно, не улучшило бы ситуацию, но тут меня схватили сверху и подняли в воздух. Сила моего похитителя поражала; я болтался на неприятной высоте во много футов над каменным полом таверны. Мой похититель цеплялся одной рукой за балконные перила, держа меня другой. Я подготовил новый бесполезный комментарий и потянулся было к ножам на поясе, но увидел лицо этого человека.
– Ваше высочество! – прошептал я.
– Не обращайся со мной с учтивостью того, кто привык сидеть на мягких подушках, не то я тебя сброшу.
Тем не менее голос его звучал тепло. Он перенес меня через перила и усадил на стул – легко, как вешают рубашку на веревку для просушки. Плечи этого человека были шириной с гребную скамью на шлюпке, а руки тверже весел. Смуглая кожа, еще более темные волосы с прожилками седины у висков и в бороде, а все морщины на лице вырезаны либо морскими ветрами, либо буйной ухмылкой, с которой он эти ветра встречал. Другие посетители «Под крылом дракона» утратили ко мне интерес, ибо меня усадил за свой стол не кто иной, как мой старый товарищ по приключениям Брандгар Не Сидящий на Троне, Король Волн, Повелитель Аджи.
Как и Хелфалкин, Король Волн в наши дни – всего лишь история, хоть и хорошая, и скальд из Аджи, который споет ее вам, заслуживает платы, которую у вас попросит. У всех королей и королев Аджи есть крепости, и земли, и все прочее, но раз в тридцать лет их мистики читают знаки и объявляют, кто станет Королем Волн. Этому счастливцу (или счастливице) дарят прочный корабль с экипажем из верных спутников, и он плавает по царствам Аджи, нанося визиты своим братьям-монархам и встречая всюду любезность и радушие. А потом его обычно просят совершить нечто сомнительное, и это, как правило, заканчивается невообразимым количеством смертей и славы. Король Волн не владеет землями, он убивает чудовищ, возвращает украденные сокровища, снимает проклятия и так далее, покуда и сам, и его спутники не повстречают какую-нибудь ужасную и прекрасную участь во благо народов Аджи. Брандгар был последним таким королем, и вряд ли скоро появился бы другой – он и его спутники были необычайно хороши в своем деле и мало что оставляли нерасчищенным для других. Я дважды сталкивался с ним и устраивал похищения – все во имя добра, заверяю вас, хотя я поклялся не разглашать подробности. Даже мое спящее чувство чести иногда ворочается в постели и начинает брыкаться. Всегда вперед!
– Да это судьба! Вот не думали встретить здесь старого друга. – Брандгар сел на свой стул; на столе перед ним стояли недоеденные остатки какого-то животного, которое я не смог определить, приправленные остро пахнущей горчицей и соусом из лунных ягод. – Что скажешь, Майка?
Я вздрогнул: в глубине балкона сидел тот, кого я сразу не заметил. Да, действительно, это был Майка Королевская Тень; их редко видишь, они сами выбирают для этого место и время. Майка превосходят меня во всех воровских делах, потому что способны выдать себя за мужчину или женщину в сотнях обличий, но в своей собственной шкуре они просто Майка, добрый друг и страшный враг. Они передвинулись на свет, и мне показалось, что годы не затронули это худое угловатое лицо и холодные серые глаза; глаза улыбались, но губы под ними только слегка дрогнули.
– Друг Крейл, кажется, голоден, владыка.
– Тут шагают в ногу с модой. – Брандгар небрежно махнул рукой в сторону остатков своего завтрака, и я, благодарно кивнув, начал есть. – Давно ты здесь, Крейл?
– Только что сошел с рыбацкого судна, – сказал я между глотками чего-то жирного и вкусного. Не стесняясь, облизал пальцы, потому что знал – свои манеры Король Волн усвоил на качающейся палубе. – Благодарю, что поделился со мной. Последняя глава моей жизни написана преимущественно на тему пустого желудка.
– И пустых карманов? – спросили Майка.
– Я оскорбил какую-то неведомую мне силу. – Я взял кость и принялся жадно высасывать мозг животного, тоже мне неизвестного. – Злая судьба забросила меня сюда, чтобы я взялся за что-нибудь отчаянное.
– Нет, – сказал Брандгар, и на его лице появилась проклятущая улыбка «следуй-за-мной-за-край-пропасти», которую я хорошо помнил. – Добрая судьба свела друзей. Послужи нам своим искусством. Мы намерены подняться на Наковальню Дракона и увенчать себя славой, добыв сокровища. А Песнь Червя требует от нас доставить завершение и глаза. Завершение – в стали. Нам нужны глаза! А ты всегда был очень внимательным наблюдателем.
– Когда вы хотите туда отправиться?
– Сегодня вечером.
Тогда я бросил кость и утер губы обшлагом поношенной куртки. Не хочется рассказывать о своих колебаниях, друзья мои, но я поклялся говорить всю правду. В Хелфалкин я поплыл в горячке отчаяния, да, и благодаря счастливой судьбе нашел этих двоих – немногих из еще живых, кого я выбрал бы себе в спутники, если бы мог выбирать. Однако, ощущая – впервые за долгое время – приятную тяжесть мяса в желудке, я обнаружил, что совсем не хочу так быстро идти навстречу своей прискорбной судьбе.
– Я хотел несколько дней подготовиться, – начал я, – раздобыть всю возможную полезную информацию.
– Ты не трус, – прорычал Брандгар. – Но любой человек способен ощутить укол страха, когда в уюте думает об опасности. Я знаю, что ты никогда не откажешься от уплаты долга, если проиграешь простое пари. Заключи со мной простое пари. Если я выиграю, сегодня вечером ты идешь с нами. Если проиграю, мы ждем три дня и ты сможешь искать «полезную информацию», перед тем как идти с нами наверх.
Вот это был истинный бальзам на некоторые мои нравственные раны, любезные слушатели, ведь я мог сохранить доверие полезных спутников и выиграть время для подготовки к страшному предприятию. Я спросил, в чем будет заключаться пари.
– Видишь вон там, высоко на стене, чердачных скормов?
Я посмотрел через широкий зал, вглядываясь в дым при неверном свете, и под самым потолком действительно увидел пару ящериц с темной чешуей. Чердачные скормы, злобные, длиной с руку, во всех северных странах живут в горах, и их либо употребляют в пищу, либо терпят за то, что они ловят крыс.
– Пари таково. Эти ящерицы давно сидят неподвижно; рано или поздно одна из них поползет вниз на поиски еды. Если первой двинется темная ящерица с твоей стороны, у тебя три дня. Если та, что с красными полосками, с моей стороны, идем сегодня. Договорились?
– По рукам, – сказал я. Мы спокойно сидели и наблюдали за этим скучным до зевоты состязанием. Пари было не таким странным, как могло показаться, – во время плавания от Аджи мы заключали дружеские пари по любому поводу, какой попадался на глаза, от того, откуда прилетит чайка, до того, с какого корабля раньше выбросят за борт ведро с дерьмом. Я смягчал страшную скуку с помощью многих нелепых пари.
Не прошло и пяти секунд, как ящерица с красными полосками подобрала лапки. Она не стала спускаться, а просто упала со стены, как самоубийца в старом романтическом рассказе.
Я, начисто позабыв о собственном достоинстве, брызгал слюной, а Брандгар и Майка смеялись. Потом в тени, куда упала выбранная королем ящерица, блеснул серебряный свет и в воздухе образовался тонкий туман, который я безошибочно узнал.
– Нет! – закричал я. – Пари не было честным! Здесь где-то затаилась беспринципная волшебница, умеющая менять внешность…
– Она стоит прямо за тобой, – сказала Гудрун Дочь Неба, появляясь из серебристого света и тумана. Она ласково потрепала меня по волосам, потому что да, в те дни у меня еще были волосы. А свои волосы она заплела в семь кос цвета меди, перемежающегося черными полосками, как у короля, и ее круглое раскрасневшееся лицо светилось озорством и весельем.
– Это недостойно! – сказал я.
– Это вполне честно, – ответил Брандгар. – Если бы твои глаза работали, как у профессионального хитрого свидетеля, ты бы заметил, что до моего предложения там сидела всего одна ящерица. Послушай, Крейл. Ты нам нужен, и даже проживи ты здесь сто лет, лучшей компании не нашел бы! Это судьба.
Я злился на него потому, что он был прав, но по той же причине разволновался. Король-воин, искусный вор и волшебница. Великие боги, надежда – вещь страшная и тревожная! У них действительно был шанс ограбить Наковальню Дракона, такого шанса не было ни у кого больше. Я задумался о своей нищете и о возможном богатстве.
– Никогда в жизни я не вел себя мудро, – признал я наконец. – Нечего и начинать.
– Ха! – Брандгар грохнул кулаком по столу и перегнулся через перила балкона. Его голос загремел, отражаясь от потолочных балок, и мгновенно привлек всеобщее внимание. – СЛУШАЙТЕ МЕНЯ! Слушайте Брандгара, сына Ортильда и Эрики, Короля Волн! Сегодня вечером мы выступаем! Сегодня вечером мы поднимемся на Наковальню Дракона! Мы, – Никогда Не Сидевший На Троне, Царь Теней и Дочь Неба, а также знаменитый Таркастер Крейл! Мы заберем сокровища, так что примите эти жалкие гроши! Пейте за нас и ждите новостей! Сегодня вечером мы создадим легенду!
Брандгар открыл кошелек и осыпал людей внизу серебром. Пьяницы, приветственно крича, судорожно бросились за монетами, хватая их. Боже! Будь у меня неделю назад такие деньги, я бы не покинул города Полумесяца.
Когда суматоха, связанная с монетами, улеглась, послышался хриплый голос, к нему присоединялись все новые голоса, и вскоре почти все посетители «Под крылом дракона» опять и опять пели:
Умри богатым, обед дракона!
Играй в игру, в которой не бывает
победителей!
Влезь на гору, алчный грешник!
Умри богатым, обед дракона!
Песня звучала как очень знакомый, много раз повторявшийся ритуал. Мне это очень не понравилось.
Далее: как мы доказали свою решимость и по пути разбили несколько сердец
Почти весь день я дремал в съемной комнате, охраняемой таинственными словами Гудрун. В ужасе я был или нет, но я, человек опытный, знал, что не мешает отдохнуть перед тем, как браться за дело.
В сумерках взошли луны, красные, как полированные щиты на стене винноцветного неба. Гора возвышалась, увенчанная странными огнями, которые не были рождены ни одной из небесных сфер, и мне казалось, что я слышу свист и рокот камней, словно урчало какое-то голодное существо. Я содрогнулся и в десятый раз проверил свое снаряжение. Из городов Полумесяца я приехал налегке, в простой рабочей кожаной одежде, в темной куртке и поясах с инструментами. При мне была праща и небольшой запас камней с бороздками. Идя вместе с товарищами в северо-восточный конец города, я нес открыто свои заточенные длинные ножи. Жители Хелфалкина таращились на нас на всех улицах, со всех крыш и из каждого окна; некоторые смеялись, некоторые пели, но большинство стояло молча или поднимало в воздух чаши, как могли бы приветствовать того, кого ведут на виселицу.
Брандгар был в пластинчатом панцире под величественно изодранным серым плащом с многоцветными заплатами на полученных за годы многочисленных разрезах и прожженных дырах; он утверждал, что в этот плащ впиталась его знаменитая удача. Насколько мне известно, Гудрун никогда не высказывала свое профессиональное мнение на этот счет. Сама она, как всегда, была неопрятна – образчик удобства дурной славы. На груди у нее на кожаных шнурках болтались амулеты и деревянные контейнеры, а на спине – пара барабанов, исписанных рунами. Майка, легко одетый в шелка и кожаные нарукавники, двигался… двигались знакомой пружинистой грациозной походкой, скрывая подлинные мысли под знакомым выражением расчетливого изумления, порожденного внешним миром. Они несли несколько бухт шелка морского паука и кое-какое снаряжение для подъема, завернутое в ткань, маскирующую его очертания. Какими бы небрежными и невнимательными они ни казались, я знал, что они фанатично подходят к выбору инструментов и уходу за ними; они пеклись о своем снаряжении лучше любого известного мне взломщика, и моя профессиональная зависть отступала, вытесненная уверенностью в их подготовленности.
Единственным действительно необычным обстоятельством было дополнительное оружие, которое нес Брандгар. Свое привычное копье, Холодный Шип, он нес, обнажив блестящее острие, древко было истерто от давности употребления. Второе копье казалось тяжелым и новым, а его наконечник был обернут несколькими слоями кожи, словно это было учебное оружие. Когда я спросил об этом, Брандгар улыбнулся и сказал:
– Дополнительное оружие, дополнительный вор. Что, я становлюсь к старости слишком осторожным, а?
Подъем начинался на северо-восточной окраине города – скромная тропа из пыльного темного камня, но поперек тропы виднелись параллельные борозды в полфута глубиной. И хотя время стерло края этих борозд, нетрудно было понять, что это – отпечатки когтей дракона. Недвусмысленное послание тем, кто захочет через них переступить. Я вдруг почувствовал желание забыть, что мы договорились подниматься на Наковальню трезвыми; хорошо было бы влить в глотку что-нибудь безответственное.
Один за другим мы пересекли драконьи следы; ваш нервничающий рассказчик медленно шел последним. Дальше шли молча, лишь изредка гремело снаряжение или с шумом катился потревоженный ногой камень. Запахи города и пар гавани за нами понемногу рассеивались, над головой появились вечерние оттенки индиго, одна за другой, точно далекие лампады, загорались звезды. Ночь на вершине обещала быть ясной, и я задумался, сможем ли мы там полюбоваться ночью. Первая часть подъема давалась легко: примерно три четверти часа дороги с крутыми подъемами и спусками не заставили перенапрягать силы. Чем больше смеркалось, тем больше дорога сужалась и становилось труднее идти, а когда стемнело окончательно, она перешла в настоящий подъем по крутому склону черной скалы в расселинах и разбитых колоннах. Но хотя это был очень трудный подъем, подняться на Наковальню можно было только здесь. Брандгар потряс Холодным Шипом и что-то сказал Гудрун, та ответила. Мгновение спустя острие Холодного Шипа загорелось неярким, но далеко проникающим светом, и при этом свете мы продолжили наш путь.
– Что случилось с остальными? – спросил я в один из коротких перерывов. Когда я в последний раз путешествовал в обществе Никогда не Сидевшего на Троне, с ним было восемь веселых еще не погибших товарищей – довольно, чтобы вести корабль и выпивать поистине героические количества чего-нибудь безответственного, когда они наносили визит какому-нибудь владеющему какими-нибудь землями королю или королеве. – Асмира? Лорус? Вальдис?
– Асмира упал с мачты во время бури, – ответил Брандгар. – Лорус вызвал духа виноградника сыграть партию в шашки и удерживал его за игрой до исхода ночи. Дух в ярости убил его перед самым рассветом. Вальдис погиб в битве с жрецами Черепов при Уайтфолле.
– А Ронду Серебряная Борода?
– Серебряная Борода умер в постели, – усмехнулась Гудрун.
– Точнее, под постелью, – добавили Майка. – Защитники города напали на нас при осаде Вендильсфарны.
– Уповаю на то, что наши друзья познали радость на полях Мечей и Роз, – сказал я, потому что именно туда отправляются все достойные воины Аджи, и, если это правда, думаю, в остальных раях и адах намного спокойнее. – Но, надеюсь, я никого не оскорблю, если скажу: жаль, что их нет с нами.
– Они отдали жизнь за то, чтобы привести нас сюда, – сказал Брандгар. – Они погибли, чтобы научить нас тому, что мы должны знать. Они погибли, чтобы указать нам путь, а когда наше число сократилось и другие дела стали нам не под силу, мы трое поняли, куда нас призывают. – Гудрун и Майка кивнули с мудрым фатализмом, который мне никогда не нравился в моих друзьях из Аджи, и хотя мое присутствие на этой горе подтверждало мое же утверждение, что я ни разу в жизни не вел себя разумно, я при всем при этом был достаточно умен, чтобы не высказывать озабоченности их философией. Возможно, они всегда принимали это за проявление чувства товарищества. Да, признаюсь, загнанный в угол, я могу вести себя сдержанно, но, когда в ежедневнике значится встреча со Смертью, я предпочитаю разорвать соглашение. Для меня по-прежнему остается загадкой, как кому-то из жителей Аджи удалось выживать настолько долго, чтобы пересечь моря и заселить свои земли.
Мы возобновили подъем и вскоре оказались на краю уступа, где открывалось в ночь нечто вроде театра под полукруглым каменным сводом; он нависал над темнотой, которая вела в недра горы. Поднялся обжигающий ветер. Мы посмотрели на огни города далеко внизу, на черное море, окутанное туманом, и на тонкую, как волос, полоску заката, еще видную на горизонте. Позади раздался резкий скрежет, и Брандгар обернулся, высоко подняв Холодный Шип.
В ответ вспыхнул красный свет, запульсировал в глубине пещеры. Я не мог понять, отдельные ли это лампы или соединения многих огней, но в их разгорающемся свете я разглядел арочную дверь, достаточно широкую, чтобы пропустить три фургона, поставленных рядом. Я задумался, достаточно ли места оставил себе дракон для прохода и способен ли он выносить хоть малейшую тесноту. Бесполезные рассуждения! В пространстве между нами и дверью стояли две ровные шеренги столбов, и за каждым столбом виднелся мужской или женский силуэт.
Брандгар подошел, и силуэт ближайшего мужчины поднял руку.
– Остановитесь, – прошептал он хриплым болезненным голосом. – Никому входить сюда нет нужды.
– Если ты не предложишь нам более удобный вход, – сказал Брандгар, – мы пройдем здесь.
– Еще не поздно повернуть назад. – Теперь света хватало, чтобы увидеть, что обладатель хриплого голоса и все его товарищи наги, страшно худы и грязны. Бледную грудь у каждого закрывал нагрудник цвета тусклого перламутра, соединенный с бескровной плотью пульсирующими сегментами того, что можно было принять за молочно-белую многоножку. Эти белые сегменты, словно пришитые, уходили в тело и выходили узким дергающимся хвостом из шеи сзади. От этого выступа тянулись тонкие серебристые нити, соединявшие мужчин и женщин с их столбами. А на верху столбов в изящных медных вместилищах пульсировали комки плоти величиной с кулак. Мне доводилось глядеть смерти в лицо, и я с первого взгляда узнал человеческие сердца и ощутил ужас. – Хозяин на вас не сердится. Можете уйти восвояси.
– Благодарим вашего хозяина. – Брандгар опустил обмотанное кожей копье и закрутил в руке Холодный Шип, испускавший свет, как рябь на воде пускает солнечные зайчики. – Мы здесь по делу священной алчности, и никто нас не смеет останавливать.
Некоторые из зачарованных стражников явно не знают, когда следует прикусить язык, но этот понимал положение дел, поэтому кивнул и сразу перешел к враждебным действиям. Все духи с обнаженным сердцем набрали полные пригоршни пыли, и эта пыль превратилась в мечи. Восемь духов наступали на нас четверых, и, весело крутанув ножи, я присоединился к товарищам, чтобы показать, чего мы стоим.
Для Майки, Брандгара и меня, ветеранов многих стычек с колдунами, с их ловушками и адскими приспособлениями, было ясно, что слабое место этих тварей – сверкающие нити, соединяющие их со столбами. Уклоняясь от нападения, мы легко протанцевали, демонстрируя свое превосходство, и почти одновременно ударили оружием по нитям своих мишеней. Мне показалось, что я замахнулся на одуванчик, а ударил по граниту. Я оказался на земле, правая рука была охвачена холодной болью, и я едва успел сообразить и откатиться в сторону, как клинок высек искры из камня на том месте, где только что была моя голова.
– Я подумал, – пробормотал Брандгар (гневно потрясая Холодным Шипом, потому что либо его необыкновенная сила, либо какое-то свойство оружия позволяло ему удерживать эту тяжесть, тогда как мы с Майкой временно стали однорукими), – что это очевидное место для удара…
– Мы тоже так подумали, – простонали Майка.
– Говорите только за себя, увальни, – крикнула Гудрун, набросившая на камень яркую сеть изумрудного огня; отвечая на движения ее рук, зеленые линии вспыхивали, змеились и не давали подступиться нескольким духам.
Я уклонился от нападения, взял кинжал в левую руку и прикинул расстояние до ближайшего сердца на столбе. Если нити были обманкой, волшебство, оживляющее нашего врага, несомненно, крылось там. Я не левша, но и левой рукой метнул хорошо, и мой клинок попал точно в центр цели, но его сбил в сторону нож Майки, брошенный с такой же ловкостью в то же место.
– Проклятие, Крейл, мы должны действовать толковее, – сказал Король-Тень, извиваясь и проскальзывая между наступающими духами.
– Если доживу до того, что буду рассказывать эту историю в тавернах, эту часть я опущу, а то стыдно, – сказал я, но, как видите, друзья мои, поступил иначе, и сегодня буду спать сном праведника. Майка отыскали другой кинжал и снова бросили; на этот раз я им не помешал. Клинок угодил точно в якобы не защищенное сердце и отскочил, как от стали. Мы хором выбранились. Волшебство время от времени способно бесить.
Майка сняли с плеча шелковую веревку и несколькими театральными взмахами использовали ее в качестве оружия, хлеща ближайших духов, обвязывая их и проскальзывая между ними, как волшебная игла безумного портного. У меня такого чудного средства не было, а правая рука все еще не действовала. Я перебрался через камни, подхватил левой рукой упавшее оружие и повернулся к двум духам, атаковавшим меня.
– Подождите! – воскликнул я. – Подождите! Я понял, что не так уж стремлюсь к сокровищам. Позволит ли мне ваш хозяин отправиться домой?
– Мы здесь для того, чтобы убивать или убеждать, а не наказывать. – Дух без сердца передо мной опустил оружие. – Твоя жизнь – твое дело. Можешь уйти.
– Рукоплещу твоей пунктуальности и безмерной преданности службе, – сказал я и, как только мой противник-дух отвернулся, собираясь присоединиться к тем, что нападали на моих друзей, ударом сверху вниз вонзил кинжал ему в череп. Сегменты насекомого, вросшие в его живот, задрожали, изо рта и ушей того, что когда-то было человеком, полилась комковатая жидкость, похожая на желчь. Фигура упала.
– Подлая уловка, – прохрипел другой дух, поворачиваясь ко мне. Я выдернул кинжал, от которого исходил отвратительный запах, и опять замахал руками.
– Подожди, – сказал я, – признаю, я веселый и бессовестный мошенник, но я боялся, что вы играете со мной нечестно. Ты действительно готов меня отпустить?
– Несмотря на твой бесчестный…
Не знаю, насколько ловко я умею обманывать, но тут воспользовался подвернувшейся возможностью сделать выпад и погрузил кинжал в его левый глаз. Он упал рядом с товарищем и выпустил еще много отвратительной жижи. Я – воплощенный прагматизм.
– Хватит!
Я увидел, что перед нами остался всего один дух, и у меня на глазах его меч вновь обратился в пыль. Я убил двоих, Гудрун своими огнями-змеями сожгла еще парочку, а Майка наконец обвязали своих врагов так плотно, что смогли покончить с ними, пробив им черепа. Брандгар оставил от одного из своих противников мокрое место, сломав ему конечности и пробив панцирь там, где полагалось находиться сердцу. Что касается их сердец, то я бросил взгляд на столбы и увидел, что семь сердец съежились и усохли. От них по столбам текла темная жидкость.
– Вы доказали свою решимость, – сказал последний дух. – Хозяин приглашает вас войти.
Зловещие красные огни пещеры потускнели, и с грохотом и скрежетом гигантских скрытых механизмов арочные двери открылись. Брандгар наступал на выжившего духа, держа копье перед собой, пока его острие не прижалось к белой грудной пластине этого существа.
– Мы войдем, – сказал Брандгар, – но как ты оказался на службе у дракона?
– Шестьдесят лет назад я пытался завладеть сокровищем и потерпел поражение. Еще не поздно будет присоединиться ко мне, если и вас настигнет та же судьба. Останется достаточно вашей плоти – хозяин поместит вам в грудь сторожевых червей, так что мой вам совет… постарайтесь, чтобы плоти осталось как можно меньше.
– После сегодняшнего вечера вашему хозяину Глимраугу мы не понадобимся. – Внезапно Брандгар спокойно погрузил копье в грудь духа. – Ты тоже.
– Спасибо, – прошептал дух, падая.
– Мы позабавили тебя своей неуклюжестью? – сказали Майка, растирая свою правую руку. Моя правая рука тоже постепенно приходила в себя.
– Копьеносцы и те, кто только и думает о ножах, любят все усложнять, – рассмеялась колдунья. – Это питает ваше иллюзорное ощущение совершенства. Подлинно глупые и подлинно мудрые начали бы с того, что попросту избили бы этих тварей, но вы постарались убить всех в этом зале. Отличная шутка. Этот дракон знает, как мыслят искатели приключений. – Она посмотрела на гору и вздохнула. – Сегодня все будут неуклюжи, до того как все кончится.
Третье: как я рисковал своей задницей и как мы искали песню под песней
Пройдя арочную дверь, мы оказались в сводчатом зале, освещенном бледными алыми огнями, которые плыли в воздухе, как клубы дыма. На мгновение я подумал, что мы в арсенале, потом увидел в оружии и доспехах, нагроможденных ярусами до самого потолка, множество рваных дыр и разбитых пластин. Сломанные мечи и копья, разорванные, как лист пергамента, щиты, пробитые и обгорелые кольчуги, испачканные какими-то неизвестными веществами, – очевидно, это была память обо всех наших предшественниках. Похвальба дракона.
– Вероятно, это отчасти правда, – сказали Майка, когда я поделился этой мыслью. – Все драконы по природе своей хвастуны. Но подумай, как этот дракон старается быть справедливым к тем, кто бросает ему вызов. Подъем на гору с постепенным усложнением задачи. Стражи дверей, готовые простить и забыть. Теперь еще этот музей для тех, кто слаб духом. На каждом шагу наш хозяин приглашает недостаточно мотивированных дураков остановиться, прежде чем они впустую потратят время.
Гордясь тем, что меня причислили к достаточно мотивированным, я пошел за товарищами вдоль коллекции дракона, с тревогой думая о ее размерах. Здесь были полированные сулагарские стальные нагрудники и черные аразские мечи в десять тысяч слоев. Здесь были украшенные драгоценными камнями наплечники из вечного эльфийского серебра и перчатки из небесного железа, которые источали слабый свет колдовства, и для спасения своих хозяев от их участи все эти вещи принесли им столько же пользы, сколько пердеж под водой. В конце зала виднелась еще одна большая арочная дверь, а внизу – паз для домашних животных, более подходящий для нас, не родившихся драконами. На этой двери была печать, хорошо мне известная, и я схватил Брандгара за плащ, прежде чем он коснулся ее.
– Это печать Мелодии Марус, Высокого Духа Западни из Сендарии, и у нас несколько раз случались профессиональные разногласия. Точнее, с теми механизмами, которые она создает для сокровищниц и кабинетов своих заказчиков.
– Я слыхал о ее работе, – сказали Майка. – Кажется, Глимрауг – один из таких заказчиков.
– Из-за нее я однажды три месяца пролежал без сознания в Корристере. – Вспоминая об этом, я всякий раз вздрагиваю, друзья мои, но ведь не все наши приключения, как вам известно, оканчиваются благополучно. – И шесть недель в темнице в Порт-Раугене. И поэтому у меня всего восемь пальцев на ногах.
– Еще одно честное предупреждение, – сказала Гудрун. – Страшное зрелище для всех, кто приходит сюда впервые, а потом более специфическое предзнаменование для тех, кто профессионально склонен к воровству.
– С нами два мастера-взломщика для исследования всего, что только может возникнуть у нас на пути, – сказал Брандгар, который с каждой преодоленной опасностью, с каждым зловещим предупреждением становился все веселее. – Если бы творения той женщины были идеальны, у нее осталось бы больше двух пальцев с ноги Крейла.
Поиски сокровищ – это целые лохани пота и скуки и лишь изредка – будоражащие случайности или волнения из-за того, что ты едва не погиб. Несколько часов мы провели в таких поисках. Все лестницы и коридоры в этой части владений дракона были щедро напитаны смертью. Некоторые залы соответствовали нашим габаритам, другие предназначались для прохода более крупных существ, а многочисленные коридоры не были ни параллельными, ни полностью раздельными. Эта крепость не предназначалась для сколько-нибудь разумного двора, только для игр Глимрауга, и была отражением в камне того, что мы назвали бы истинной крепостью. Мы поднимались с этажа на этаж, минуя отверстия в стенах, откуда вылетали бритвенно-острые дротики, проходили по фальшивым полам, которые отправляли прошедших по ним в дробилки, входили в тщательно подготовленные двери-ловушки, которые распахивались со страшной силой или захлопывались за нами, не давая уйти от какой-нибудь новой чертовщины.
В одном особенно узком проходе у нас с Майкой случился редкий приступ всепоглощающей глупости, когда один из нас задел плиту, закрывавшую железные ставни впереди и позади в помещении размером с уборную богатого купца. Из отверстия в правой стене немедленно пошел газ, насыщенный серой и знакомый мне по работе, которую я однажды выполнял в шахтах Бельфории.
– Дыхание дракона, – сказал Брандгар.
– Скорее дыхание горы! – воскликнул я и в похвальном прыжке перегородил собой узкое пространство, прочно запечатав отверстие собственными тылами. Негустое зловонное облако, успевшее просочиться в коридор, вызвало слезы на глазах, но не смогло причинить нам серьезный ущерб. Прошло всего несколько минут, но я больше не мог выдерживать такое акробатическое положение, мои ягодицы, плотно заткнувшие отверстие, отказывались нам служить.
– Шахтеры называют это вонью глубин, и она со скоростью вздоха избавится от нас, если я не удержусь на месте, так что побыстрее наколдуй нам выход.
– Молодчина, Крейл! – Брандгар помахал рукой перед лицом и закашлялся. – Чтобы спасти нас, ты сочетал бриджи с брешью!
– У всех людей есть щель в заднице, – сказала Гудрун, – но только самые смелые способны засунуть задницу в щель.
– Отныне Крейл-Взломщик будет известен как Крейл-Затыкатель-Щелей, – сказали Майка.
Тут я ответил множеством нелюбезных слов, но они продолжали отпускать нелепые шуточки, которыми я не стану мучить ни одну живую душу: по-видимому, перекрыть поток ядовитого газа собственной задницей значит пробудить музу пошлости. Наконец с недопустимой, с моей точки зрения, медлительностью Майка попытались найти какой-нибудь механизм, которым могли бы манипулировать, но тщетно. Даже силы Брандгара оказалось недостаточно для железных ставней, и теперь наше спасение зависело от Гудрун, которая разломала о колено кость, расписанную рунами, и вызвала то, что назвала духом ржавчины.
– Я старалась сохранить его для большей беды, – сказала она. – Но, похоже, сейчас нужно предотвратить неминуемую смерть.
За несколько мгновений дух выполнил свою задачу, и прочные железные ставни по обеим сторонам превратились в хлопья коричневой пыли на полу. Я высвободился с дрожью облегчения во всем теле, и мы торопливо ушли; облака ржавчины, поднятой нашими ногами, смешивались со смертельным ядом из разрушенной ловушки. Вначале мы шли осторожно, потом все увереннее, ведь нам казалось, что мы преодолели ту часть горы, где демонстрировала свою изобретательность Мелодия Марус. Искренне надеюсь, что эта женщина умерла страшной смертью или по крайней мере потеряла несколько пальцев ног.
Однако здесь не было красного света, который дракон любезно обеспечивал нам раньше, поэтому мы шли в темноте, едва рассеиваемой серебристыми отражениями волшебства Гудрун в нашем обнаженном оружии. Никаких дверей или лестниц мы не нашли, пришлось с помощью веревок Майки с великим трудом подниматься по расщелине в скале. Я молился, чтобы во время этого долгого подъема мы не обнаружили случайно такую обыденную вещь, как личный сортир дракона.
Наконец мы поднялись в пещеру с холодным воздухом и полом из гладких черных плит. На дальней стене загорелся алый свет и образовал буквы кандрического письма (я еще в молодости научился читать и писать на нем, потому что в Аджи использовали эту письменность в торговле и расчетах): Песнь Червя Хелфалкина.
– Как будто мы могли его забыть, – сказали Майка, и в этот миг из расщелины, по которой мы поднялись, вырвался яркий оранжевый огонь; он расцвел, точно ужасный мерцающий цветок в два моих роста, и полностью отрезал нам путь к отступлению. Из зубчатого гребня этого пламени, как расплавленное железо из тигля, хлынули раскаленные добела линии и вскоре приняли очертания четырех человеческих фигур, стройных, поджарых, как танцоры. И они действительно танцевали, поворачиваясь поначалу медленно, но потом все быстрее, и начали приближаться к нам. Неумолимо.
– Ищите песню под песней, – прозвучал голос, тронувший меня до глубины души, голос, который мягко разносился по пещере, голос не мужской и не женский, однако же в нем звучало нечто сверхъестественно прекрасное. Услышать его означало пожалеть обо всех предыдущих годах, когда ты его не слышал. Даже сейчас, просто рассказывая об этом, я чувствую, как слезы выступают на глазах, и не стыжусь этого. Четверо огненных танцоров поворачивались, скользили и пели голосами, с самого начала звучавшими все пленительнее и пленительнее, и с каждой строчкой становившимися все прекраснее.
Падение кости в игорном притоне,
Пари честных людей –
Все это снова и снова
Приводит к их лучшему другу – гибели.
Прекрасны были не слова этой песни – сейчас, повторяя их, я вижу, что вы не плачете и не падаете. Но голоса, голоса! Каждый волосок у меня на шее встал дыбом, словно налетел зимний ветер, и я чувствовал волшебство, такое же осязаемое, как камни под ногами. Мы испытывали давящее необъяснимое влечение. Голоса звали нас, и мы покорно, как овцы, шли на их зов, сгорая от желания обнять эти великолепные огненные силуэты, чья пронзительная прелесть манила нас. И это было самое ужасное, друзья, ведь какой-то крохой своего сознания я понимал, что, если коснусь одного из этих существ, моя кожа вспыхнет, как воск в большом костре. Но я ничего не мог поделать. Никто из нас не мог. С каждым мгновением голоса огненных танцоров влекли нас все сильнее, а наша решимость слабела.
Красавицы смотрят в зеркало
И никогда не отводят взгляд,
Пока не потеряют все, чем гордились,
Они очнутся слишком поздно.
Я застонал и заставил себя шаг за шагом отступать, хотя в сердце мне словно впились крючья и тащили меня; преодолевать их сопротивление было адовой работой. Я видел, как Майка, пьяно покачиваясь, схватили Брандгара за воротник.
– Прости, владыка!
И Майка сильно ударили своего короля сначала по одной щеке, потом по другой. Брандгара охватила страшная ярость, но потом он опомнился. И схватился за свою Королевскую Тень, как человек, которого оттащили от самого края пропасти.
– Гудрун, – закричал Брандгар, – дай нам силу против этого колдовства, или мы все падем жертвами очень болезненной любовной связи!
Наша колдунья тоже собралась с силами. Она перекинула со спины необычные барабаны, дыша при этом так, словно долго бежала, и начала отбивать контрритм в обычном стиле Аджа:
Укрепись, сердце, и глаза будьте ясны –
Гудрун видит кукольника,
Огни поют «восемь», Гудрун – «семь»,
И сила оставляет эти чары…
Я чувствовал ритм барабанов Гудрун, как цокот копыт лошадей кавалерии, скачущей нам на помощь, и на мгновение мне показалось, что страшное притяжение огненных танцоров слабеет. Но они завертелись быстрее, засверкали яростным белым светом, и клубы дыма закружились возле их ног, выделывавших пируэты на каменных плитах. Голоса их зазвучали еще громче и прекраснее, и я подавил рыдание, балансируя на грани безумия. Почему я не обнимаю их? Какой я дурак, что не спешу броситься в их пламя!
Порхание и укус ненавистной мухи,
Ложный выпад фехтовальщика, который
не был ложным,
Вор, укрывшийся в ночи.
Подлинный царь мира – помраченье…
Майка наклонились и стали колотить руками по камням, пока костяшки их пальцев не окрасились красным.
– Я не могу думать, – воскликнули они, – не могу думать… что такое песня под песней?
Поэты, сочиняющие вечную истину,
Жонглеры, выступающие в дешевых тавернах,
Друзья, перестающие быть друзьями за картами, –
Все вы, как цепные псы, привязаны к помраченью…
– Огонь! – взревел Брандгар, который, спотыкаясь, словно лунатик, приближался к ближайшему огненному танцору. – Под песней огонь! Нет, камень! Камень под танцорами. Нет, гора! Гора под всеми нами! Гудрун!
Ни одна из догадок Брандгара не ослабила тисков желания, сжавших мою грудь, и чресла, и мозг. Гудрун снова сменила ритм и отчаянно забила в барабаны, как скальд из Аджи:
Теперь поют шесть,
Гудрун из Аджи хорошо знает:
Никаким заклятием не победить
В состязании с танцорами из адского огня.
Мрачно смеется царь-червь:
Смертные игрушки скоро сгорят;
Теперь лети, копье Короля Волн,
Разбей камни пред руиной!
С этим словами Гудрун замерла, как пращник на поле битвы, и метнула свои исписанные рунами барабаны прямо в голову Брандгару. Этот удар или потрясение при виде такого коварства своих спутников заставили его в последний раз обернуться.
– Стена! – закричала Гудрун, падая на колени. – Песня помраченья – это и есть помраченье! Песня под песней… она под песней на стене!
Жар ударил по незащищенной коже моего лица тысячью острых игл. Теперь от лацканов и рукавов моей куртки валил дым; огненный танцор навис надо мной на расстоянии вытянутой руки, и я ощутил запах собственной сгоревшей кожи; я никогда не ощущал ничего прекраснее, ни к чему никогда не стремился так сильно; я знал, что погиб.
Краем глаза я видел Брандгара, еще стоящего на ногах; с таким отчаянным гневом, в каком я никогда его не видел, он взревел, пронесся мимо огненного танцора и вонзил острие Холодного Шипа в центр Песни Червя Хелфалкина, горящей на стене пещеры. В него полетели камни и пыль, а под расколотыми камнями появились строки, написанные голубым пламенем. Быстро, неумело, но с искренним чувством Брандгар запел:
От смерти здесь все отвернутся,
Песня не дает сгореть,
Она дает шанс забрать на вершине горы добычу,
Хотя золото – помраченье.
Мгновенно ужасный жар перед моим лицом исчез; с появлением на стене голубой новой песни исчезли и бело-оранжевые танцоры. Я испытал небывалое облегчение, как будто весь погрузился в холодную чистую реку. Измученный, я упал со стоном наслаждения, не веря в то, что жив и что не остался один. Некоторое время мы просто лежали, как идиоты, тяжело дыша, смеясь и плача при воспоминаниях об искушении огненной песней. Воспоминания не гасли и не погасли по сей день, и свобода от них будет моим чудом и горем до конца жизни.
– Хорошо спето, сын Эрики и Ортильда, – сказал один из огненных танцоров голосом, ничуть не похожим на тот, что едва не покорил нас наслаждением. – Хорошо сыграно, дочь неба. Дар, который вы принесли нам, – честь. Ваше умаление – честь.
Голубые фигуры растаяли в воздухе, только огненный столб по-прежнему бил из щели в скале; похоже, хозяин решил не предлагать нам новых возможностей уйти. Потом я увидел, что Брандгар встал и стоит неподвижно, глядя на два предмета в своих руках.
Две половины разбитого копья Холодный Шип.
– О, мой король, – вздохнула Гудрун; морщась, она встала и взяла свои барабаны. – Прости меня.
Некоторое время Брандгар, не отвечая, продолжал смотреть на свое разбитое копье, потом вздохнул:
– Тут нечего прощать, волшебница. Все мои догадки были неверны, а ты ответила правильно.
Он медленно и почтительно положил обломки Холодного Шипа на пол.
– Двадцать девять лет это копье не подводило меня. Я уложу его здесь, как брата на поле битвы, отдавая будущим преданиям.
Потом Брандгар взвалил на плечо второе копье, хотя по-прежнему не развязывал острия, и на его лице появилась улыбка, как у актера, выходящего на бис.
– Не будем больше ждать, ночь не вечна, а нам надо продолжить подъем. С каждым шагом мне все сильнее хочется поговорить с драконом. Идем!
Четвертое: как мы прошли от хрупких костей горы к снегу смерти
Потрясенные, но испытывающие душевный подъем, мы углубились в галереи с множеством колонн, освещенные потоками и фонтанами сверкающей лавы, которая плыла, как ленивая вода. Жар был таким, что мы, приближаясь к лаве, вспоминали смерть от огня, которой едва избежали, и не сговариваясь, старались держаться подальше от лавы. Она пузырилась в основном потоке с тихим бульканьем, а по краям потрескивала и темнела, становясь серебристо-черной.
– Необычно даже для этого места, – сказала Гудрун, проведя пальцами по одной из каменных колонн. – Здесь какая-то сила. Не просто сила, исходящая от кипящей крови горы, и это не вполне естественно. В этих столбах скрыта могучая сила, и сами они расставлены словно бы по особому плану.
– Новая ловушка? – спросил Брандгар.
– Если и так, то, высвобожденная, она захлестнет половину Драконьей Наковальни, – сказала Гудрун. – И от этого Крейл не защитит нас своим задом.
– Сейчас это для нас опасно? – спросил я.
– Весьма вероятно, – ответила Гудрун.
– Приветствую каждую новую перемену на этом пиру, – сказал Брандгар. – Идемте! Мы ведь собирались подняться выше!
И мы пошли вверх по винтовой лестнице, достаточно широкой, чтобы по ней спустилась ладья викингов из Аджи, если у нее будут убраны паруса. Мы проходили по все новым тихим галереям, и лава освещала нам путь, и наконец мы оказались под высоким потолком, украшенным блестящими черными стеклянными панелями. Где-нибудь еще это могли бы быть окна, пропускающие свет в величественный храм или богатую виллу, но здесь это был просто мертвый камень. Тут дул холодный ветер, и Майка принюхались к нему.
– Мы уже близко, – сказали они. – Может, еще не на самой вершине, но этот запах снаружи…
Помещение было пятидесяти ярдов длиной и вдвое меньше шириной, с маленькой дверью в боковой стене. Любопытно, но я не видел прохода, по которому мог бы пройти дракон. Перед дверью стояла полированная статуя из обсидиана, ростом чуть выше Брандгара. У этой человекообразной фигуры была совиная голова с закрытыми глазами, а на месте крыльев – целый веер рук, по пять с каждой стороны, отходящих от лопаток. Это было традиционное изображение вардра, стража могил; в Адже его изображают в тех случаях, когда хоронят героя. Я не удивился, когда его веки поднялись, и статуя посмотрела на нас глазами, подобными граненым рубинам.
– Я стою здесь с прихода хозяина, – произнесла статуя, – и жду, когда смогу отправить тебя в могилу и встать украшением над ней, Король Волн.
– Второе было бы большой любезностью, да только первому не суждено осуществиться, – бодро ответил Брандгар, снимая с плеча свое закутанное копье. – Сразимся, если надо, но я очень рассержусь, если у тебя заготовлена для нас очередная песня.
– Черная кожа отразит заклятия, серебряная кожа не отведет проклятия, – сказала статуя.
– Эти стихи ничуть не лучше, – проворчал Брандгар.
Он вдруг подбежал к статуе и ухватил ее за бока, как борец. Я вздохнул, но вы уже поняли, что у Брандгара на один случай предусмотрительности приходилась тысяча случаев поспешных действий, и он никогда не бывал счастливей, чем когда мог оценить силу врага, предложив тому раздавить его череп. Все десять рук вардра мгновенно вытянулись, и противники схватились всего на мгновение; потом Брандгар отлетел на двадцать футов, едва не сбив с ног Гудрун. И шумно приземлился.
Тогда Майка со своими ножами присоединились к нападению, и я, подавив дурное предчувствие, выхватил кинжалы и поддержал Майку. От каждого прикосновения их ножей к поверхности статуи летели искры, а в воздухе мелькал вихрь обсидиановых рук и уклоняющихся от зуботычин воров. Майка были проворнее меня, и я позволил им начать ближний бой, отвлекая внимание твари. Снова и снова нападал я на статую сзади, пока одна из рук не ударила меня так сильно, что у меня перед глазами зажглись целые созвездия. Не столько изящно, сколько быстро я отлетел, и тут же закончили бой и Майка, приземлившись рядом со мной. Мимо нас пробежал Брандгар, крича что-то очень храброе и невнятное. В следующий миг он снова отлетел назад.
Тут вступила Гудрун, распевая заклятия и размахивая руками. Она бросала в вардра сосуды и деревянные трубки, и руки и голову статуи объял зеленый огонь. Затем последовали серебряные вспышки, громовой гул, и статуя исчезла в выбросе дыма и силы, которая расколола камни у нас под ногами, так что осколки разлетелись повсюду; один из этих осколков порезал мне лицо. Кашляя и морщась, я всмотрелся в дым и к своему глубокому разочарованию, но не удивлению, увидел, что эта тварь стоит на месте и нисколько не изменилась. Гудрун выбранилась. Потом Брандгар снова поднялся и побежал прямо в дым. Последовал громкий металлический звон. И Брандгар повторил свой уже ставший привычным полет.
– Думаю, мы могли бы поверить ему на слово, что мы ничего не в силах сделать, пока он черный, – сказали Майка. – Но как сделать его кожу серебряной?
– Может, облить его ртутью? – предложила Гудрун. – Если бы у нас была ртуть. Или покрыть его горячим расплавленным железом и отполировать до блеска, если найдется подходящая печь, пять кузнецов и целый день для работы.
– Ничего такого я с собой не прихватил, – сказали Майка.
Следующие несколько минут заняло непринужденное интеллигентное обсуждение ситуации; при этом неуязвимая статуя гонялась за каждым из нас по очереди, иногда подвергаясь действию новых вспышек огня или взрывов, которые наколдовывала Гудрун, не сбиваясь с шага. Она также пыталась осветить статую серебристым светом, который помогал нам находить путь в самых темных местах горы, но поверхность вардра без труда поглощала и этот свет. Скоро все мы покрылись ожогами и порезами и думали о менее сложных временах, когда приходилось беспокоиться только о том, как бы не погибнуть в танцующем пламени.
– Крейл! Одолжи пращу! – закричали Майка. Они стояли на самом краю пропасти над лавой и отчаянно отбивались от десяти хватающих рук. Я ловко бросил им пращу и камень, и меня за это не раздавили и не сожгли. Майка нашли достаточно пространства, чтобы размахнуться и пустить камень – но не в вардра, а в потолок. Камень с треском ударил в одну из черных стеклянных пластин, но либо плита была слишком прочной, либо угол атаки Майка выбрали неудачно.
Признаюсь, я не понял намерений Майки, но Гудрун загладила мою недогадливость.
– Я поняла, что ты задумал, – крикнула она. – Осторожнее!
Она не дала нам времени выяснять, что у нее на уме. Взяв один из своих волшебных музыкальных инструментов, она запустила им в потолок, где он взорвался в огне и дыме. Взрыв разбил не только ту плиту, в которую целился Майка, но и все соседние, и на нас обрушился дождь осколков. Я втянул голову в плечи, подобрал ноги и постарался как можно убедительнее изобразить черепаху. Когда звон и дребезжание утихли, я поднял голову и увидел, что через разбитые почерневшие окна льются столбы рассеянного холодного света, клубящегося, как дым. Майка не ошиблись: небо действительно было близко, и за те часы, что мы поднимались на Наковальню, взошла луна, красное зарево заката сменил серебристо-белый свет. Этот свет упал на статую, и Брандгар не стал тратить времени, проверяя, как он действует.
Теперь, когда он напал на вардра, тот отступил, как обычное существо из плоти. Сила короля швырнула его на камни, и хотя он махал многочисленными руками, пытаясь сохранить равновесие, Брандгар трижды ударил его в голову кулаками, и эти удары заставили меня поморщиться от сочувствия к врагу. Представьте себе звук, с каким наковальней несколько раз ударяют быка в бок. Когда эти удары значительно ослабили сопротивление твари, Брандгар взвалил ее на плечи и сбросил в ближайший фонтан расплавленного камня, где она вспыхнула, забилась в судорогах и исчезла из виду.
– Поищу-ка я место получше для своего склепа. – Брандгар снова взял в руки копье, которое так и не развернул, и вытер кровь с нескольких порезов на шее и на лбу. – Конечно, если мне суждено лежать в склепе.
Когда мы подошли к маленькой двери и та распахнулась перед нами, мы, опьяненные боем и одуревшие от взрывов, ответили на эту любезность поклонами и приветствиями. Помещение за дверью было такой же длины, как то со статуей-вардром, но его целиком занимала большая лестница, которая мягко поднималась к порталу, примечательному своей простотой. Здесь не было двери, только проход в камне, и за ним тоже виднелись лунный свет и звезды. В помещении было ужасно холодно, звезд не было видно из-за облаков снега, который возникал ниоткуда и исчезал.
– Минутку, – сказала Гудрун, наклоняясь и разглядывая вделанную в пол табличку. Я заглянул ей через плечо и опять увидел надпись, выполненную кандрическими буквами:
Здесь наконец вы сталкиваетесь со снегом,
которого коснулся змей.
В каждой снежинке жала множество аспидов.
Если они коснутся кожи, жизнь кончится.
– Чтобы снег остановил нас в глубине огненной горы! – сказал я, содрогаясь при мысли о том, что моей кожи касается смерть размером с крупинку соли. – Это был бы скверный финал.
– Не будем примеряться к нему, – сказала Гудрун. Она сделала какой-то странный знак пальцами и проделала тот же трюк, что я видел в таверне «Под крылом дракона» – мгновенно переместилась с места на место. На сей раз трюк не удался: последовала вспышка света, и Гудрун отлетела от невидимой преграды под звездами и упала на спину, выкашливая светлые клубы пара.
– Кажется, мы должны пройти пешком или вернуться обратно, – простонала она. – Но есть еще средство. Если этот снег губителен для этой плоти, напою себе другую.
Она издала гортанный, глухо рокочущий звук и с ужасным хрипом стала глотать воздух. С каждым вдохом ее кожа темнела, а лицо удлинялось и растягивалось, пока не приобрело клинообразную форму гадючьей головы. Глаза ее выросли и стали зеленовато-золотыми, а зрачки сузились до темных вертикальных полумесяцев. Через мгновение преображение завершилось; между чешуйчатыми губами мелькнул узкий язык, и Гудрун улыбнулась.
– Змеиная кожа и змеиная плоть оградят от укуса змеи, – прошипела она. – А если и это не получится, я буду очень глупо выглядеть и мы сможем долго смеяться в Полях Мечей и Роз.
– В Полях Мечей и Роз, – хором подхватили Майка и Брандгар.
Но обошлось без смеха, по крайней мере пока, потому что Гудрун в облике ящерицы побежала по лестнице, выставив вперед когтистые зеленые руки, чтобы удержать равновесие, прошла двадцать шагов под мгновенной смертью и, невредимая, остановилась у выхода в ночь. И демонстративно поклонилась.
– Можешь то же самое сделать для нас? – крикнули Майка.
– Дар менять внешность – в сердце волшебника, – ответила она, – не то я давно превратила бы вас в жаб и носила бы в своей сумке, выпуская только за хорошее поведение.
Майка вздохнули и надели перчатки. Они некоторое время разглядывали потоки снега, кивая и виляя бедрами.
– Майка, – сказал я, угадав их намерение. – Даже для вашего умения проскальзывать это слишком.
– Мы все пришли сюда с умениями, накопленными за долгую жизнь, – ответили они. – Это всего лишь проверка знаний и опыта, мой друг.
Майка, полностью одетые, стали подниматься по ступеням, но их лицо, шея и запястья оставались незащищенными. Я понимаю, в это трудно поверить, но лишь потому, что вы никогда не видели, как движутся Майка, и никто, даже я, не сумеет описать их движения. Раскачиваясь и сплетаясь, поворачиваясь с такой скоростью, что казались едва ли не призраками, они проскальзывали между падающими снежинками, как вы или я можем проскальзывать между людьми, медленно идущими по дороге. За время гораздо меньше того, которое понадобилось мне, чтобы рассказать об этом, они преодолели двадцать гибельных ступеней и остановились в безопасности рядом с Гудрун. Они лениво потянулись, как кот, который делает вид, что просто лежал и отдыхал, а никаких безумных прыжков и карабканий и не было.
– Отличная работа, – сказал Брандгар. – Как неловко, Крейл. Эти двое подняли ставки, и я не уверен, что могу поставить столько же, тем паче – больше.
– Увы, – сказал я. – У меня нет ни умения, ни силы, чтобы выбраться из этой комнаты.
– Плохими друзьями мы были бы, если б оставили тебя здесь, на пороге, – сказал Брандгар. – Боюсь, это разочаровало бы и нашего хозяина. Я собираюсь перенести нас обоих; можешь довериться мне, как я доверился тебе, полностью и без возражений?
– Не надо давить на мою привязанность, Брандгар, – ответил я, хотя, по правде сказать, он сделал это перед ядовитым снегом. – К тому же я известен в кругу друзей тем, что никогда не действовал чересчур разумно.
– Изволь стать маленьким в моих руках. На, Майка! – Брандгар бросил свое обернутое копье вверх, по-над снегом, и Майка поймали его. Не предпринимая более ничего, чтобы укрепить мою решимость, Брандгар расстегнул плащ. Потом схватил меня и прижал к груди, словно непослушного ребенка, которого несут наказывать. Разгадав его намерение, я обхватил его ногами, прижал голову к бронированному нагруднику и вверил свой дух тем небесным силам, которые в ту ночь берегли души дураков. Брандгар набросил свой плащ над нами, укрыв нас им, как шатром, и руки, и головы, и лишив меня при этом способности видеть. Потом с боевым кличем Аджи, которого я не понял, он рванул по лестнице. Мой мир превратился в содрогающуюся темноту, и клянусь – я слышал злобное шипение снежинок, падавших на плащ, словно они сердились, что не могут добраться до нас. Потом мы перевалились через Гудрун и Майку, и на верху лестницы образовался ком из плаща, копья и смеющихся искателей приключений, пребывающий в полной безопасности и лишенный всякого достоинства. Если не считать запаха, приставшего к одежде и оружию, сила снега вне досягаемости колдовских хлопьев как будто полностью исчезла.
Мы все были великолепно, потрясающе живы. И свет луны и звезд повлек нас вперед.
И наконец, что ждало нас на вершине наковальни дракона
На вершине горы была кальдера, каменный котел с плоским дном, шире корабля викингов, а звезды над головой горели так ярко, что в их свете, если бы нам понадобился этот свет, мы могли бы разглядеть все. Перед нами лежали сокровища дракона Глимрауга, и сам дракон явно был захвачен этим зрелищем.
Вокруг кальдеры возвышались павильоны под сводами из дерева и камня, каждый во много ярусов, и все величественные, подобно любому из храмов, когда-либо построенных руками человека. С балок и карнизов в этих павильонах свисали тысячи прекрасных стеклянных фонарей, ливших мягкий золотой и серебряный свет на груды сокровищ, столь огромные, что мы смотрели на них, разинув рот. Сугробами в двадцать футов высотой лежали медные деньги, а серебро разливалось, как воды реки, не знающей гнета плотины. Повсюду золотые слитки, золотые бруски, золотые круги, а в сундуках и бочонках, украшенных слоновой костью, – золотая пыль. Здесь лежали монеты, награбленные за десять веков, добыча из Сендарии, из городов Полумесяца, из Затонувших земель. Здесь были мертвые золотые лица неведомых нам монархов, девизы на языках, которых мы не могли прочесть, тысячи разных валют в виде кругов, квадратов, восьмиугольников и в иной, гораздо менее практичной форме. Здесь стояли бесчисленные шкатулки, сами по себе сокровище, и в каждой – груды жемчужин, аметистов, топазов, изумрудов, бриллиантов и сапфиров. На то, чтобы перечислить хотя бы бегло все, что бросалось в глаза, ушел бы не один вечер. Здесь были золотые троны и изукрашенные столы, сверкающие статуи всех богов всех времен и всех мест, куда только ступала нога человека, короны, и кубки, и чаши, и амулеты, и кольца. Оружие, украшенное драгоценными камнями и блестящее от колдовства, тюки шелка и керамические кувшины с меня высотой, полные дорогих безделушек, рога для питья и драгоценные механизмы. Всю вершину горы омывали сокровища, они застыли волнами и холмами размером с дом.
Ну, и что тут скажешь? Даже на то, чтобы спустить это вниз, понадобятся годы, прикинул я. Годы и сотни и тысячи людей, инженеры, и механизмы, и корабли – если мы сумеем заставить дракона расстаться с этими сокровищами, Хелфалкину пришлось бы вырасти вдвое, только чтобы разместить и обслужить эту добычу. Мне понадобится много галеонов, чтобы увезти десятую часть моей законной доли, и целая армия, чтобы охранять сокровища. Эти богатства, обрушившиеся на мир, потрясут не одно поколение. Мои прапраправнуки будут облегчаться в золотые горшки.
– Гудрун, – сказал Брандгар, – мы действительно все это видим? Или это чары?
Простая мысль оторвала меня от зачарованного созерцания. Гудрун бросила на землю несколько костей с рунами. Мы все тревожно смотрели на нее, но, лишь коротко взглянув на свои знаки, она рассмеялась, как озорной легкомысленный ребенок.
– Да, лорд. Золото, которое мы видим, – действительно золото. А серебро – серебро, оникс – оникс и так далее.
– Это величайшая ловушка, – сказал я. – Мы все трижды умрем от старости, прежде чем сможем унести все это и использовать с толком.
– Не хватает только одного, – сказал Брандгар. – А именно – нашего хозяина, который, несомненно, предпочтет, чтобы мы умерли по иным причинам, прежде чем заберем хоть что-нибудь из этого добра. Но я готов ждать его появления: бродить среди этих сокровищ – само по себе драгоценный дар. Не будем терять бдительность, но удовлетворим свое любопытство.
И мы отправились бродить по саду Глимрауга, по саду несметных сокровищ, гладили статуи, и драгоценные камни, и щиты, как зачарованные. Как часто я искал знаменитые сокровища в пыльных башнях, в грязных туннелях канализации, в горных пещерах, но всегда обнаруживал только пустые проржавевшие ящики и бесполезный мусор! Трудно поверить, что самая нелепая в мире легенда о богатстве окажется наиболее точной.
Клубы дыма и тумана поднимались из щелей за павильонами с сокровищами, и мой взгляд привлек один такой столб, восстающий из груды серебра. От него мое внимание отвлекли темные камни, разбросанные по груде монет. Я подошел и увидел, что это рубины, сотни рубинов разного оттенка, от цвета свежепролитой крови до темно-красного поблекшей гвоздики. Меня всегда особенно восхищали красные камни, и я подобрал несколько, наслаждаясь блеском их граней.
Серебряные монеты зашевелились, и из-под них показалось что-то синее, шириной в ярд и длиной в мой рост. Оно поднималось так мягко, казалось таким знакомым, что я не сразу понял – это рука, чешуйчатая рука, а темные штуки, поблескивающие на кончиках пальцев, – кривые когти длиннее моего кинжала. Радость сменилась ужасом, я окаменел от страха, когда эта по-прежнему мягкая рука сомкнулась на моей руке снизу и задержала меня, не больно, но с непреодолимой силой. Разница в размерах? Представьте себе, что я решил обменяться рукопожатием с кошкой, а потом решил не отпускать ее лапу.
– Таркастер Крейл, – послышался голос. С таким звуком штука тончайшего бархата горела бы в печи. – Рубины более всего подходят для созерцания. Они красны, как кровь, пролитая за все эти сокровища. Миллионы смертных погибли в подвалах и в башнях, на кораблях и в войнах, чтобы мы могли взять себе эти гордые предметы.
Груда серебра содрогнулась, потом расступилась и разъехалась по земле во все стороны – ее разворошило лежавшее в ней существо; до сих пор ее присутствие выдавал только пар, поднимавшийся из ноздрей шириной с мою голову. Распрямились чешуйчатые руки весом с Брандгара каждая. И я увидел гибкое тело цвета темного сапфира, выступы на спине были подобны шипам какого-то опасного цветка, невозможно изящные крылья с перепонками, похожими на каркас, который держится только лунным светом. А на извилистой шее покоилась голова, одновременно лисья и змеиная, с плоскими заостренными ушами, которые звенят от десятков серебряных колец; каждое из этих колец охватило бы мою шею. У дракона была грива, масса белых прядей, которые вибрировали с жесткостью хрусталя, а не мягкостью волос или шерсти. Глаза у этого чудовища были черными, как небо, лишь узкие зрачки пульсировали серебром, и я не мог смотреть в них; даже от беглого взгляда на них казалось, будто я смотрю на солнце. Я не мог шелохнуться, когда вторая рука дракона обхватила меня за талию, опять нежно, но с непреодолимой силой. Меня подняли, как куклу.
– Я… могу положить камни обратно, – сказал я. – Мне жаль!
– О, это неправда, – сказал дракон. Его дыхание пахло расплавленной медью. – А если тебе действительно было бы жаль, ты был бы не из числа тех смертных, с которыми мы согласны говорить. Нет, тебе не жаль. Ты в ужасе.
– Привет тебе, Глимрауг Прекрасный! – воскликнул Брандгар. – Привет тебе, Небесный Тиран, Губитель Кораблей и Ночная Пагуба!
– Привет и тебе, Король Волн, сын Эрики и Ортильда, Безземельный Защитник, Тот, что Убирает Помехи На Чужом Пути, – сказал Глимрауг, опуская меня наземь и подталкивая, чтобы я тут же дал деру, как домашнее животное. Я с благодарностью отступил к товарищам, благоразумно решив предварительно вернуть рубины в груду серебра. – Приветствую и вас, спутники короля! Вы выдержали все испытания, предназначенные для моих гостей, и увидели то, чего смертные не видели уже много лет. Вы пришли сюда отомстить за какого-нибудь принца из Аджи? Или мы, пролетая, сломали одну-две башни? Пожрали чьих-то овец?
– Мы пришли не от чьего-либо имени, – сказал Брандгар. – За тобой и за твоими сокровищами. Мы услышали Хелфалкинскую Песнь Червя.
Не знаю, что имел в виду Брандгар, но дракон фыркнул и оскалил зубы.
– Обычно наши гости излагают свои предпочтения в ином порядке, – сказал он. – Но все пришедшие сюда слышали эту песнь. Что ты хотел сказать?
– Есть песни и есть песни под песнями, верно? – Брандгар снял обертку с не использовавшегося еще копья. Оружие с древком из ясеня по длине примерно соответствовало копью на кабана, его пирамидальное острие было выковано из какой-то темной стали с легкой рябью, как на текущей воде. – Другие слышали песнь о золоте, но мы услышали песнь о том, кто забрал золото, песнь о твоих намерениях, песнь о твоей надежде. Мы доставили завершение и глаза.
– Правда? – прошептал дракон, и было так удивительно – на мгновение, всего лишь на мгновение, видеть прореху в нечеловеческом эгоизме. У дракона перехватило дыхание, и этот шум был подобен реву заработавшего горна, что было гораздо ближе к истине, чем мне хотелось. – Вы говорите серьезно, о король, о спутники короля? Мы вам сочувствуем. Ибо если это всего лишь предположение, мы назначим вам смерть, которой понадобится пять жизней, чтобы войти в полную силу в вашей плоти, а пока вы будете, стеная, гнить в темноте, мы нагромоздим трупы детей Аджи красной грудой выше самой высокой башни. Все ваши родичи увянут и умрут, зная, что их потомство превращено в мясо для мух. Клянемся в этом каждым днем каждого года нашей жизни, а мы знали уже десять тысяч лет.
– Послушай-ка. Долгие месяцы мы искали в поте лица своего, – сказал Брандгар, – в Мерикосе, где пала драконица Элюсиель, где, по слухам, у колдунов сохранился последний кувшин с кровью из ее ран.
– Мы потеряли много товарищей, – добавила Гудрун. – Колдуны же потеряли все, даже кровь.
– Еще год мы провели в Сулагаре, – сказали Майка, – и потратили целое состояние, чтобы опытнейшие и старейшие мастера сделали для нас орудие из черной стали.
– Двадцать копий они сделали для меня, – подытожил Брандгар. – И все двадцать я проверил и нашел негодными. Двадцать первое копье я окунул в кровь Элюсиели, отвез его на север в Хелфалкин и принес сюда, чтобы использовать лишь один раз. Мастера назвали это копье Адреш, Всепронзающее, но цель ему указал я и назвал его Возжигателем Славы.
Глимрауг запрокинул голову и захохотал. Мы все пошатнулись, зажимая уши руками, даже Брандгар. От этого звука дрожал даже воздух в легких, и мне не показалось, что гора дрожит под нами, нет – я видел, как раскачиваются подвешенные лампы и содрогаются груды сокровищ. На краю кальдеры вспыхивали огни, молния за молнией раскалывали тьму и окрашивали все в цвет белого золота, а гром, последовавший за вспышками, был как грохот пущенных из баллист камней, разрушающих стены.
– Возможно, это ты, – сказал дракон, когда грохот стих. – Возможно, это действительно ты. Но знай, что мы не так просты, чтобы этим склонить чашу весов. Добейся нас! Ничего не оставляй про запас, и тогда мы тоже ничего не будем оставлять.
– Прекрасная судьба, – сказал Брандгар, – и мы не отнесемся к ней беспечно.
Дракон расправил крылья, и на мгновение их прозрачность повисла в ночи светлой пеленой. Потом с новым торжествующим ревом дракон взмыл в воздух; поднятый им ветер обрушил на нас пыль и раскачал фонари. Я почувствовал нечто похожее на морскую болезнь, поскольку по роду своей профессии блаженно полагал, что мы постараемся обмануть, обойти, ослабить врага или торговаться с ним, но не выставлять покорно задницы, напрашиваясь на пинок.
– Брандгар, – закричал я, – что нам сейчас делать?
– Что-нибудь прекрасное. Твоя единственная задача – уцелеть. – Он крепко обнял меня за плечи и оттолкнул. – Беги, Крейл! Достань свой ум из ножен сомнения и нерешительности. Думай только о том, чтобы выжить!
Тут Глимрауг опять приземлился, и в радиусе пятидесяти футов ударили фонтаны сокровищ. Брандгар, Гудрун и Майка, уклоняясь от щелкающих челюстей и от ударов крыльев, отбивались чем могли.
Гудрун пела и била стеклянные флаконы из своего необычного снаряжения о камень, выпуская запертую в них силу и духов. Она ничего не оставляла на черный день – кипящий белый туман поднимался у ног Глимрауга, и в клубах этого тумана я видел голодных тварей, готовых рвать и разрушать. Дракон отступил, высоко поднял руки и обронил несколько темных шипящих слов, от которых я едва не наложил в штаны. Я побежал в один из павильонов с сокровищами, спрятался за прочным деревянным столбом и, выглядывая из-за него, глядел на разворачивающуюся битву.
Брандгар ударил Глимрауга в бок, но змей в сапфировой чешуе стегнул хвостом, как бичом, отшвырнув Брандгара вместе с его хваленым новым копьем. Майка преуспели больше: они нырнули под передние лапы дракона и забрались на крыло, а оттуда на спинной гребень. Клубы тумана Гудрун стали колонной, белой, как кость, и с воем обрушились на морду и тело Глимрауга. Словно дракон попытался взобраться на лишенное листьев зимнее дерево и упал – но лишь на короткое мгновение.
Со звуком, похожим на шум реки при первом весеннем таянии льда, Глимрауг широко раскрыл пасть и втянул призрачный туман в горло; так человек глубоко затягивается дымом из трубки. Потом он снова взлетел и выпустил туман обратно потоками голубого и белого пламени. Призрачный туман поднялся, как дым, и рассеялся на фоне звезд; сила, заключенная в нем, была покорена или уничтожена. Дракон протянул лапы к Гудрун, но вспыхнул серебряный свет, и она оказалась на безопасном удалении в двадцать ярдов; не отчаиваясь, она продолжала бросать в дракона свои огненные устройства. Оранжевый огонь охватил лапы Глимрауга – не оказав на него никакого действия.
Гудрун продолжала петь заклинания и теперь достала из кожаного мешка тысячи цепляющихся прядей плетеной кудели, которые устремились к конечностям дракона и попытались их связать. Глимрауг трижды дернул их, как вы или я разорвали бы одну гнилую нить, и золотые обрывки упали на землю. Но тут достоинство дракона было сломлено – Майка сумели забраться на сверкающую гриву и оттуда ударили по глазу. Клинок ударился об эту жуткую линзу, но тут уж либо вору не повезло, либо оружие было слишком обычным, чтобы оставить что-нибудь серьезнее царапины. Тем не менее никому не нравится царапина на глазу, и дракон извернулся, пытаясь сбросить Майку. Майка остались на месте, но могли только держаться изо всех сил.
Глимрауг резко развернулся и отпрыгнул легко, как кошка, вновь разбросав по сторонам груды сокровищ тонкой работы. Он ударился о гору серебряных монет, широко разинул пасть и набрал в нее, должно быть, тонны металла, как голодный человек набрасывается на еду. Потом с силой вдохнул. Воздух с шипением уходил в ноздри и, проходя в горло, раздувал его. Края чешуи на груди дракона засветились – вначале слабо покраснели, но свечение быстро разгоралось и стало сперва голубым, потом белым. Майка закричали и спрыгнули с драконьей гривы, оставляя за собой дымный след. Их сапоги и перчатки горели.
Дракон вновь устремился к Гудрун, стуча могучими когтями по камням. Колдунья запела, и перед ней возникла преграда из голубого льда, толстая, нависающая, как гребень волны. Глимрауг опять сделал глубокий вдох, потом выдохнул, и на мгновение стал виден ослепительный блеск его внутреннего огня. Потом дракон выпустил поток расплавленного серебра. Все серебро, что он вобрал в себя и расплавил, вырвалось огромным гейзером в треске белого пламени. Волна горящей смерти превратила в пар ледяную преграду Гудрун и на мгновение окатила и ее саму. Затем один за другим стали возникать зеленые и оранжевые взрывы: это существа, которые несла с собой Гудрун, встречали смерть. Я отшатнулся от ужасного жара и страшного зрелища, но Гудрун даже не вздрогнула.
Ко мне потекли ручьи расплавленного металла, и пришлось бежать в другой павильон. Глимрауг засмеялся, звук исходил из глубины его горла. Горячие оранжевые потоки все еще лились из его пасти и оседали на подбородке, охлаждаясь и становясь серебристо-черными, образуя новые чешуи. Майка яростно взвыли. Они сумели пригасить пламя, и какую бы боль при этом ни испытали, ничем ее не выдали. Челюсти Глимрауга смыкались дважды, но оба раза Майка избежали ударов. Вор снова вскочил на дымящуюся спину дракона, но теперь Майка искусно оттолкнулись, отпрыгнули и вцепились в переднюю кромку левого крыла. Прежде чем дракон смог их отбросить, Майка вытащили один из своих клинков и обеими руками вонзили его в похожую на паутину перепонку крыла. И то, что не удалось с глазом, получилось здесь. Перепонка распоролась, как шелк; Майка скользнули вниз, на землю и побежали подальше от перепонки, оставляя над собой рваную дыру.
Глимрауг мгновенно прижал поврежденное крыло к боку, как кошка отдергивает лапу, коснувшись горячей плиты. Потом, приподнявшись, двинулся вперед, угрожая вору из Аджи хвостом и когтями, хлеща его, как хлыстом. Едва не опоздав, я сообразил, что следующий удар уничтожит мое убежище. Я побежал, потом покатился по земле, когда хвост Глимрауга разрушил павильон и волна драгоценностей отбросила меня дальше, чем входило в мои намерения. Я остановился на расстоянии ладони от остывающего потока расплавленного серебра, а мимо меня с грохотом неслись сотни монет.
Я поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть, что хваленая удача Майки отвернулась от них. Спотыкаясь о груды сокровищ и обнаруживая наконец последствия ранений, они пытались уйти от нового взмаха когтей, но все-таки не избежали страшной встречи. Глимрауг гневно схватил их и поднес к глазам, а они продолжали брыкаться и пытались ударить его.
– Сквитаемся, – проворчал дракон, двумя пальцами левой руки схватил Майку за левую руку и вырвал ее из сустава. Хлынула кровь и потекла по чешуе дракона; Майка закричали, но каким-то образом подняли последний клинок для последнего напрасного удара. Дракон бросил Майку в далекий павильон с сокровищами, как надоевшую игрушку. Удар был такой силы, что ломал кости: величайший из воров, какого я когда-либо знал, погиб и был погребен под окровавленными золотыми монетами.
– Один умер в серебре, другой сгинет в золоте, – сказал Глимрауг, разворачиваясь и направляясь ко мне.
– Таркастер Крейл не доживет до старости, – прошептал я.
Окровавленный коготь поднялся. Я упал на колени, гадая, сумею ли увернуться. Коготь опустился.
Далеко от меня, судорожно поджавшись от боли.
Брандгар очнулся и что было сил ударил Возжигателем Славы дракона в правое крыло; копье погрузилось в сустав крыла на всю длину. От крови, которая хлынула из раны, валил пар, и там, куда падали капли крови, камни вспыхивали белым огнем. Брандгар выдернул копье и отскочил, когда дракон повернулся к нему; но дракон не нападал. Он содрогнулся и посмотрел на рану в своей шкуре.
– Яд Элюсиели, нашей родственницы, – с чем-то вроде удивления произнес дракон. – Тысячи ран гнули нашу чешую, но никогда мы не испытывали ничего подобного.
Брандгар потряс Возжигателем Славы над головой, приветствуя дракона, и принял стойку копейщика.
– Ты такого никогда не видел, – крикнул он. – Узри же – здесь и сейчас!
Дракон неуклюже повернулся к нему; прежняя легкость его движений исчезла, но это по-прежнему был грозный враг, наделенный страшной силой. Плотно прижав крылья, с окровавленным боком, он вытянул когтистые руки и прыгнул. Брандгар встретил этот прыжок воплем торжества. Копье пронзило грудь дракона, а в следующее мгновение вытянутый коготь Глимрауга разломал древко копья и разорвал королевскую кольчугу Брандгара. Человек упал, и дракон упал рядом с ним, подняв последнее облако пепельной пыли. Не веря своим глазам, я поднялся и побежал к ним.
– О король, – прохрипел дракон, с каждым выдохом выливая на землю все больше огненного ихора, – за все десять тысяч лет у нас было всего четверо друзей, и мы встретились с ними лишь сегодня.
– Крейл, ты выглядишь ужасно, – улыбнулся мне Брандгар, по его лицу текла кровь. Я сразу понял, что его рана смертельна; под сломанными ребрами и разорванной плотью я видел, как бьется его сердце. Вскрытый таким ужасным образом человек живет недолго. – Не печалься. Радуйся и помни.
– На самом деле тебе не были нужны эти проклятые сокровища, – сказал я, склоняясь к нему. – «Доставить завершение и глаза» означает: найди способ убить дракона и приведи с собой свидетеля.
– Ты очень мне помог, друг мой. – Брандгар закашлялся, морщась, пока кашель сотрясал его грудь. – Я не был создан, чтобы жить спокойно, ожидая, когда меня настигнут годы. Никто из нас не был создан для этого.
– Уже скоро, – сказал Глимрауг. Трясясь, истекая огнем, как кровью, дракон приподнялся, потом осторожно, почти почтительно поднял на руки Брандгара. – Мы чувствуем, как яд сжимает нам сердце. Приходит долгожданное чудо! Друг в смерти, пусть у нас будет общий погребальный костер, пусть он запылает сейчас! Взять не означает сохранить.
– Взять не означает сохранить, – повторил Брандгар. Голос его звучал слабее. – Да, понимаю прекрасно. Сделаешь это, пока я еще могу видеть?
– Мы с радостью ослабим узы и путы, удерживающие огонь в недрах горы.
Глимрауг закрыл глаза, что-то произнес, и камни у меня под ногами задвигались – более зловеще, чем раньше. Я видел, как один из самых дальних павильонов с сокровищами погрузился в дно кальдеры, а на том месте, где он исчез, поднялся столб огня и дыма.
Ушел в землю другой павильон, и еще один. С грохотом и треском сокровища дракона низвергались в кипящую лаву. Дерево, ткани и прочие драгоценности сгорали, а из трещин поднимались столбы дыма и искр.
– Во имя всех богов, что ты делаешь? – вскричал я.
– Это величайшее из всех когда-либо собранных драконьих сокровищ, – сказал Брандгар. – Треть того, что добыла из земли наша раса, Крейл. Ограблены миллионы жизней. Но нет подлинной славы в стяжании. Все, что приходит… следует отдавать.
– Ты безумнее всех аджа! – крикнул я Брандгару, совершенно забыв о себе. – Ты устроил так, что это место будет уничтожено!
– Ни щепки драгоценной древесины не останется у тебя, Таркастер Крейл. – Глимрауг осторожно переложил Брандгара на одну ладонь, потом протянул руку и коснулся моего плеча когтем величиной с ятаган. Брызги драконьей крови задымились на моей одежде. – Но уходишь ты с нашим благословением. Мы можем перенести тебя в безопасное место.
– Замечательно, но для чего?
Холодная боль охватила мое лицо, и я охнул. Глимрауг небрежно поднял коготь – и след все вы можете видеть у меня на щеке. Рана кровоточила много недель, а шрам так и не исчез.
– Для того, что такого никогда еще не бывало, – сказал Глимрауг. Провалился еще один павильон с сокровищами, гораздо ближе к нам. – И никогда уже не будет. Все в этом мире рано или поздно гибнет в огне, Таркастер Крейл. Все предметы обращаются в дым. Сладок дым благовоний. Древесина дает тусклую дымку. Но разве ты не видишь? Дым золота… это слава.
Я вытер кровь с лица и мог бы сказать еще что-нибудь, но Глимрауг сделал какой-то жест, и я обнаружил, что не в силах пошевелиться. Мир вокруг потускнел, и последнее, что я видел в кальдере, – Брандгар слабо поднял руку, прощаясь, а дракон держал его с нежностью и уважением, которые не были плодом моего воображения.
– Расскажи эту историю, – сказал Брандгар. – Поведай ее всему миру.
После мгновенного головокружения я обнаружил, что лежу у подножия Драконьей Наковальни, на тропе, ведущей вверх от Хелфалкина. Небо заливало оранжевое зарево мнимого рассвета; я успел оглянуться на вершину горы, и та взорвалась, пламя взвилось выше корабельных мачт, столбом повалил дым и, поднимаясь, затмил луны.
Глимрауг Небесный Тиран умер, и с ним – мои друзья Брандгар, Гудрун и Майка. А я, потеряв в смятении кошелек, стал даже беднее, чем раньше, хотя сумел добраться до самой большой груды сокровищ в истории всего этого проклятого мира.
Не знаю, как я спустился по тропе, не сломав шею. Мои ноги словно ступали по собственной воле. Я мог поверить, что остался жив, мог поверить в то, что видел этой ночью, но поверить и в то, и в другое одновременно никак не мог. Навстречу мне от Хелфалкина поднималась толпа, люди были вооружены, они кричали, несли с собой фонари и неразумное количество винных бутылок, и по их восклицаниям я понял, что выгляжу так, словно меня вываляли в дерьме, а потом поджарили в печи.
Они хотели знать, что произошло на вершине Наковальни; большинство жителей Хелфалкина проснулось от грома и молний, а к тому времени, как показался огонь, в постелях вообще никого не осталось. И тут очнулся мой всегда изворотливый инстинкт самосохранения; я понял, что жители города, живущего на драконьих сокровищах, не слишком обрадуются, если я расскажу, что поднялся наверх вместе с друзьями и уничтожил эти сокровища. Решение было очевидным: я сказал, что все видел, что я единственный уцелевший и все им расскажу, когда они обеспечат мне возвращение в города Полумесяца и когда я благополучно сойду с корабля.
Так я сделал первый вклад в получение компенсации в качестве профессионального рассказчика.
Вот таким образом все и стало известно. Я слышал, что многочисленные хапуги из Хелфалкина годами просеивали остатки Наковальни, но дракон добился своего – все ценное попало в раскаленное сердце горы и либо сгорело, либо погрузилось так глубоко, что ни одному смертному не достать. Я ушел на покой, отказавшись от приключений, и теперь сижу на лучшем месте у огня, рассказывая доверчивым незнакомцам свои истории по сравнительно доступной цене.
Но одну ночь в году я не говорю ни слова неправды. Я рассказываю о родственных душах, которые избрали непонятную мне судьбу; я не понимал этого, уходя от них. И раз в году я переворачиваю свою чашу, ведь последнее, что я хочу увидеть после всех своих злоключений, – это небольшая горка монет, напоминающих мне о том, что я очень стар и, черт побери, теперь все понимаю.
