– Я красивый мужчина, – сказал Аполлон Кроу, дерзко глядя на римского императора. – Если желаете похитить женщину так, чтобы ее союзники забили тревогу только тогда, когда будет поздно ее спасать, не ищите никого другого. Моя специальность – незаметно отыскивать людей, которые не хотят, чтобы их отыскали, и убедительно лгать. Также у меня исключительный талант фехтовальщика.

Император задумчиво оперся подбородком на руку – поза, вполне достойная сцены, о чем он сам прекрасно знал.

– Меня предупредили, что вы всегда лжете.

– Увы, так и есть. Это мое проклятие.

Очаровательная улыбка делала это замечание шуткой.

– Я также знаю, что негодяю вроде вас подобное требование кажется забавным. Однако мне в моем положении легко вас разоблачить. Приступим. Вы действительно очень хороший фехтовальщик?

– Готов сразиться с любым из ваших солдат, с двумя или тремя одновременно. Можете звать их.

Император прищелкнул пальцами и выпрямился.

– А со мной сразитесь?

Аполлон Кроу вскинул бровь; многие противники восхищались этой его уловкой – о чем потом жалели.

– Принимая во внимание ваши годы, мне это кажется нечестным.

Император вытянул правую руку. Служитель-стражник тут же вложил в нее стальной клинок. Император встал, спустился по трем ступеням с помоста на мраморный пол зала и показал, что готов к бою.

Естественно, Аполлон Кроу был в черном плаще, который лихо развевался при любом быстром движении. Он круто развернулся в полный оборот, ткань тенью плыла за ним. Когда он вновь оказался лицом к императору, в его руке очутилась шпага – это было скорее волшебство, чем ловкость рук.

Император переменил позицию, взяв оружие в левую руку. Аполлон Кроу улыбнулся и сделал то же самое.

Зал был залит ярким солнечным светом, падающим из высоких арочных окон, солдаты в мундирах и пестро одетые придворные восхищенно наблюдали.

– Какова ваша цена?

Император сделал пробный выпад. Аполлон Кроу легко его парировал.

– Это зависит от расстояния, которое придется преодолеть, и от того, сколь большому риску мне придется подвергнуться.

Они кружили друг возле друга.

– Женщина красива, так что в этой части работы риска нет.

– То, что один мужчина называет красотой, другой может счесть уродством. Однако то, что вы считаете ее красивой, говорит мне о многом. Неужели она отвергла вас, самого императора умирающего Рима?

Император рассмеялся.

– Совсем наоборот, если угодно знать.

– По крайней мере вы хотите, чтобы так считали.

Кроу сделал выпад; император всего Рима и его оставшихся провинций отбил его.

– Мне не нужна ложь, Кроу. Я хочу нанять вас для работы и раздумываю, справитесь ли вы с ней. Женщина для меня не главное. Мне нужен альбом, который она всюду носит с собой. Ее очень хорошо охраняют, и ее многочисленные союзники скрывают ее передвижения.

Император сделал ложный выпад слева и тут же напал справа. Аполлон Кроу нанес коварный ответный удар.

– Зачем вам альбом? В нем компрометирующие рисунки, которые вы хотите сжечь?

Быстрый обмен выпадами и контрударами оглашал зал звоном стали. Противники оказались в положении ничьей и отступили друг от друга.

– Провокационный вызов. Это скучно, – сказал император, почти не запыхавшись. – Вы справитесь?

– Работа кажется несложной. С чего начать?

– Мои агенты докладывают, что в городе Никая назначена тайная встреча преступников и недовольных, сторонников переворота. Мы не знаем, в каком именно из злачных мест она состоится. Каждую неделю они меняют место встречи. В любом случае, даже если бы мы все знали, появление моих солдат спугнуло бы ее. Любое насилие во время этой встречи только усилит недовольство. Тут-то на сцену и выступаете вы, Кроу.

– Собрание мятежников в границах самой империи! Неудивительно, что вы хотите разогнать это сборище, прежде чем оно укрепится. Но какое отношение имеет красивая женщина к такому чисто мужскому занятию, как переворот?

Император бросил взгляд на гобелен на стене: там яркими красками был изображен отряд его амазонок, идущих в бой. Точно разозленная гадюка, он ринулся в атаку на противника. Зазвенели их шпаги, гулко стучали их шаги, и какое-то время этот танец был единственным, что происходило в зале. Император теснил противника, пользуясь преимуществом в росте и весе, но Аполлон Кроу реагировал так живо и точно, словно он парил над полом.

Наконец они разъединились – император отступил, дав понять, что бой окончен.

– Вы разочаровали меня своим шаблонным образом мыслей.

– Решив, что вы отвергнутый любовник и хотите отомстить высокомерной женщине, похитив ее личную ценную для нее вещь?

Улыбка появилась – и тут же погасла.

– Считая, что женщины не могут поднять восстание. Поистине, если их разозлить, они очень опасны. Я подумал, что человек вроде вас, что зарабатывает на хлеб в обход закона, не станет обращать внимание на условности.

– Вроде меня?

– Меня удивляют такие рассуждения; я ожидал более новаторского мышления. Может, все же поискать для этой работы другого человека, получше?

– У вас нет выбора. Если вы обратились ко мне, это означает, что ваши прежние попытки получить альбом оказались напрасными.

– Это правда, – согласился император, милостиво кивнув.

По знаку правителя подошел чиновник и протянул Аполлону Кроу солидный кошель с деньгами.

Тот взвесил его на руке, не открывая.

– Я знаю, в чем вы лжете, – добавил император.

– Правда?

– Сами увидите.

Решительно кивнув, император указал на дверь, которую тут же отворили ожидающие слуги.

Никая – портовый город, кишащий путешественниками, моряками и купцами, изменчивое и заманчивое варево, приправленное слухами, нищетой и недовольными плебеями, у которых уши чешутся тем сильнее, чем более одобрительные слова в них шепчут. Притонов, где накапливались радикальные настроения, точно ду́хи, ждущие освобождения в канун Дня всех святых, – великое множество, а он всего лишь одиночка, с всего лишь одной парой ног. Но у него были и другие способы добычи информации.

Через неделю после его приезда на подоконник гостиничного номера, в котором он остановился, села ворона. Он терпеть не мог оставаться в одиночестве и всегда находил возможность подыскать себе компанию.

Женщина в постели приподнялась на локте, ее прекрасные глаза широко раскрылись, когда ворона прокаркала приветствие.

– Какое ужасное предзнаменование!

– Ты рассуждаешь как кельты, – сказал он, выбравшись из-под одеяла, взял с тарелки на буфете кусок хлеба и предложил птице. – Ворона – священная птица моего тезки, эллинского бога.

Птица проглотила хлеб и так долго каркала, что женщина рассмеялась.

– Она благодарит за угощение? Или утомляет жалобами?

– Вовсе нет. Просто в обмен сообщает кое-какие ценные сведения.

– Какой ты забавный рассказчик! Из ворон получились бы отличные заговорщики и агенты, если бы они могли говорить и шпионить. – Она заговорила увещевающим тоном: – Ты стоишь голый, и это прогоняет все мысли о знамениях, полях битв и стервятниках-воронах. Я не возражаю еще против кусочка, если ты вернешься в постель, у меня-то точно нет никаких жалоб.

– А я доволен всем, что не противоречит моим желаниям, – искренне сказал он, отворачиваясь от окна. – Ты знаешь таверну под названием «Четверо в ряд»?

– Только по слухам, сама я в ней не бывала. Тебе не захочется туда заходить.

– Почему?

– Она в самой бедной части города, ее посещают только моряки, прачки и головорезы. – Она скорчила милую гримаску, маня его к себе. – Но по твоему лицу я вижу, что ты решил дать себя убить в этой жуткой части города. Иди сюда, не хочу упускать возможность, пока ты все еще жив.

Позже он шел в сумерках по мрачной улице с закрытыми магазинами, направляясь в таверну «Четверо в ряд». Пустые темные улицы навевали унылые мысли, хотелось вернуться на открытые земли, которые он когда-то называл домом. Впереди какой-то мужчина толкал тачку с отходами, насвистывая веселую мелодию, скрашивающую одиночество ночи. Аполлон Кроу ускорил шаг, чтобы догнать его, и только собрался окликнуть его, как возчик свернул в темный переулок. Из темноты появилась парочка малышей-бродяжек.

– Давайте, да побыстрее, – сказал им возчик.

Дети принялись рыться в мусоре в поисках интересного или полезного, что можно было бы продать или хотя бы съесть.

– Вот по монете каждому из вас, если отведете меня в «Четверо в ряд», – сказал детям Аполлон Кроу.

Они протянули руки, но возчик ударил по ним.

– Никогда не ходите с незнакомыми людьми.

– Мои помыслы чисты. Может, ты сможешь мне объяснить, мастер? Я знаю, что нужно найти улицу ниже Замкового холма, но как мне узнать таверну?

– Зачем тебе это?

– Я служил у жестокого хозяина и сбежал от него. И мне кажется правильным теперь помочь тем, кто так же хотел бы избрать иной путь.

Возчик хмыкнул. Аполлон Кроу его не убедил.

– Вот вам за хлопоты.

Аполлон Кроу бросил детям по монете, а третью сунул в руку возчику и пошел дальше.

– Вход закрыт можжевельником, – бросил вслед возчик. – Вот все, что я могу сказать.

Он добрался до склонов Замкового холма, где прямая улица превратилась в запутанный лабиринт узких проулков. Фонарей, которые освещали гавань и главные улицы, здесь не было. Тьма наступала, как прилив, превращая каждую дверь и каждый переулок в бассейн, полный теней. От стены отделилась тень, покачивающая дубиной. Аполлон Кроу картинно обнажил шпагу, тень передумала и исчезла в ночи.

Вдруг из-за ветхих украшенных ароматными можжевеловыми венками ворот раздался женский смех. Ворота были полуоткрыты, освещаемые свечными фонарями; он толкнул их и сразу понял, что дальше они не откроются. Всякий, кто хотел войти, должен был протискиваться между створками, и можно было легко попасть в засаду.

Он склонил голову набок, прислушался и ощутил, как бьется пара сердец людей, ждущих внутри. Вложив шпагу в ножны, он шагнул в сторону, к стене, и попал в темный двор, пропахший копченой рыбой. На него упал свет: подошли двое крепких караульных. Они даже не достали оружие.

– Красавчик есть красавчик, – сказал один. Он посмотрел на товарища, и у обоих сделался такой вид, будто они вот-вот расхохочутся. – Но здесь нет никого, кто мог бы себе позволить такого красавчика. Нет щеголих, к которым ты, должно быть, привык.

Он бросил обоим по монете.

– Просто хочу выпить, вот и все. Я слышал, здесь наливают, и говорят, поют! Мне это интересно.

– Потом не жалуйся.

Они знаком пригласили его зайти.

Вонь коптилен сменилась менее резкими запахами конюшен; показался еще один двор, на который выходил портик в римском стиле, поддерживаемый старыми каменными колоннами. Здание за ним было новым, деревянным. В просторной общей гостиной, освещенной лампами, виднелись люди, их фигуры искажало толстое оконное стекло. Играли две скрипки, мелодия была танцевальная, два голоса пели в унисон, и слушатели в такт топали ногами.

Он осторожно вошел и окунулся в веселый гул общей гостиной таверны, по кенаанской моде разделенной канатом на две части – мужчины и женщины сидели отдельно. Он сделал шаг вправо, спохватился и повернул в сторону мужской части.

Светловолосый парень с красивым лицом кельта и по-римски суровый принес ему кружку местного пива, такого золотого, словно его варили на солнце. Аполлон завязал разговор с группой местных жителей, чьи мозолистые руки и обветренные лица говорили, что их обладатели работают в порту.

– Откуда приплыл? – спросили его. – На каком корабле? Или ты приехал по суше с востока? Ты похож на человека оттуда!

Он развлекал их забавными историями: он-де родился там, где каждый прилив меняет очертания земли, его отца сожрал дракон, его матерью была ворона – все они были правдивыми, но им казались выдумкой. Кроу все время незаметно разглядывал женщин, теснившихся по другую сторону изгороди, как на насесте. Все женщины были из рабочего класса: прачки с изъеденными щелоком руками; уличные торговки, чьи корзины с каштанами и луком стояли у ног; подметальщицы улиц, дремлющие у своих метел. По его наблюдениям, эти женщины начинали работать задолго до рассвета и заканчивали много позже заката. И этот вечер в таверне, когда они могли слушать тирады красноречивых радикалов, разящих словом, как дуэлянт оружием, для них был главным событием года.

Он заметил молодую женщину с живым лицом, которая, казалось, не способна была спокойно усидеть на месте. Она принесла с собой что-то для починки: все женщины постоянно что-то подшивали или штопали, как птицы, постоянно чистящие свои перья. Поэтому руки ее были заняты. Но длинная, толстая коса, черная и блестящая, как его волосы, заставила его вздрогнуть, словно невидимая рука уколола его иголкой.

– А что ты думаешь о нашей прекрасной гавани и окрестностях? – спросили его, когда он вдруг замолчал.

– Римскую провинцию я считаю красивой и приятной для жизни, хотя и небо, и земля здесь очень отличаются от моей родины, – ответил он. – Но впервые вижу в римских владениях, что женщины сидят в таверне. Ведь обычно здесь встречаются мужчины. А римлянки сидят по домам.

– У нас порт, а не степенный римский город. А к тому же не только мужчины, но и женщины идут туда, где можно услышать Сладкоречивую. Мужчины – ради ее красоты, а женщины – ради поучений ее ножа.

– Сладкоречивая. – Он выпрямился. – А что у нее за нож?

– Нож убеждения.

Скрипки умолкли. Мужчины локтями подталкивали друг друга; в глубине комнаты расчистили стол.

– А вот и она! – нетерпеливо воскликнул один из его собеседников.

Толпа расступилась перед тремя людьми: в середине шла невысокая пышная женщина, а с обеих сторон – рослые мужчины из тех, кого называли пернатыми: массивные челюсти, мощные кулаки и походка, – помесь человека, птицы и ящерицы. Они были одеты строго и выглядели, как респектабельные юристы, и лишь хищная улыбка выдавала их звериную природу. В забитом людьми помещении их сухой запах – запах знойного лета – почти не ощущался, но Аполлон Кроу набрал полные легкие воздуха, чтобы грудь стала шире и он выглядел бы более грозным на случай, если они посмотрят в его сторону и решат напасть. Потом, вспомнив о благоразумии, выдохнул и съежился, чтобы не бросаться в глаза. Конечно, пернатые никак не могли увидеть его истинную сущность. Как и люди, они были порождениями этого мира. Он был здесь один-единственный в своем роде убийца, других таких он не встречал за все долгие годы одинокой жизни в изгнании.

Вокруг все зашумели, когда женщина с помощью пернатых взобралась на стол.

Пораженный ее неожиданно прекрасными чертами лица и великолепной фигурой, Аполлон Кроу подскочил, чтобы лучше рассмотреть. Соседи, охваченные радостным ожиданием, тут же потянули его обратно и снова усадили на скамью.

– А мы говорили, что она тебя удивит! – рассмеялись они, когда видение подняло руку, призывая гудящую аудиторию к тишине. – Слушай – и услышишь.

– Товарищи! Друзья! Сестры!

Женщины в гостиной зашумели, потом в ожидании затихли.

– Я пришла во враждебную землю с посланием к тем из вас, кто стремится к свободе. Вы впряжены в ярмо тирании, но его можно сбросить здесь так же, как это произошло во всей Европе.

Она говорила убедительно, голосом, который без труда заполнял все помещение, так что никому не приходилось напрягать слух. Красноречиво описывала, как именно богатые и власть имущие присваивают себе все и эксплуатируют тех, кто трудится под их бичами. Она в ярких подробностях рассказывала о создании в городе Хейвери правящей ассамблеи под председательством князя этой территории, подчиняющегося только себе самому. Половина собравшихся подалась вперед, когда она говорила, как выбирали членов этой ассамблеи, в том числе женщин, а представители другой половины обменивались встревоженными взглядами. Но слушали все, ведь у нее был дар превращать каждое слово, сорвавшееся с уст, в цветок, а каждую фразу – в ароматный букет.

– Верно, что по древним римским законам женщинам запрещено становиться членами магистратов, священниками, они не имеют права на триумфы, знаки отличия и военную добычу. Но что такое законы, как не слова, написанные на бумаге? – продолжала она. Мрачные взгляды мужчин заставляли ее говорить еще резче. – То, что создано руками, можно изменить или переделать по мере того, как время идет и философы указывают новые пути. Вот наш новый путь, если мы захотим избрать его.

– Она актриса? – спросил он у своих новых друзей.

Соседи заставили его замолчать, потому что, хотя их приводили в ужас ее слова, но личность и ее голос пленяли.

– Она не актриса. Она воспламеняет сердца людей по всей империи. Говорят, император заточил бы ее в тюрьму, если бы мог поймать.

Поистине опасная женщина, если вы император всех римлян и опасаетесь недовольства, которое может таиться под спудом у обычно немых плебеев. Она огонь, заставляющий воду кипеть, яркий и прекрасный огонь… но что бы он ни думал, у него была работа – и проклятие, вынуждающее эту работу делать.

Когда она наконец закончила свою речь под громовые аплодисменты, он достал из одного из своих многочисленных потайных карманов золотую цепь; в этих карманах он держал разные предметы, собранные в путешествиях. Схватил за шиворот ребенка, который был достаточно мал, чтобы ему было позволено бродить по обе стороны разделяющей ограды.

– Получи динарий, если отнесешь эту золотую цепь Сладкоречивой и покажешь ей, кто ее прислал.

– А что, если я украду цепь, убегу и не вернусь? – спросил удивленный таким наивным предложением ребенок, жадно разглядывая золотую цепь.

– Позволь заверить, что я никогда не забываю лица. – Улыбка Аполлона Кроу заставила ребенка содрогнуться. – Если ты меня обманешь, однажды тебя окружит стая ворон и заклюет насмерть, и никто этого не заметит.

Чтобы сохранить лицо, ребенок притворился, что смеется, но в то же время бросал испуганные взгляды по сторонам в поисках возможности сбежать. Но не каждый день тебе сулят динарий… После некоторых колебаний, как и думал Аполлон Кроу, ребенок взял цепь и монету и нырнул под веревку.

Как он и ожидал, женщины, обступившие Сладкоречивую, чтобы поговорить с ней, позволили ребенку протиснуться сквозь их ряды, ведь птички всегда дают дорогу птенцам. Она наклонилась, слушая, что говорит ей ребенок. Плечи ее удивленно напряглись, она подняла глаза и принялась осматривать помещение.

И встретила его взгляд. Свет был слишком тусклым, а она стояла очень далеко, чтобы Кроу мог различить в деталях ее выражение лица, но по перемене позы предположил, что она недовольна, однако ее при этом одолевает непобедимое любопытство. Нетрудно было заметить, что она бурно дышит, так, что вздымается грудь. Он поднял кружку, приветствуя ее. Окружающие, привлеченные этим жестом, зааплодировали и засмеялись, восхваляя его стальные нервы. Все знают, говорили они, что Сладкоречивая не любит, когда мужчины пытаются подкупить ее подарками; она выбирает тех, кто ей интересен, не думая о выгоде.

Она отдала золотую цепь стоявшей рядом женщине и знаками объяснила, что та должна вернуть ему отвергнутый подарок. Потом, делая вид, что держит в свободной руке кружку, ответила на его приветствие.

И эта дерзость заставила его влюбиться в нее.

Как ни странно, женщиной, которой вручили ожерелье, оказалась та самая швея, которую он приметил раньше. Он не заметил, как она исчезла со своего места, и потому стал внимательно приглядываться к ней, пока она шла. Одежда у нее была добротная, но не богатая, обувь изношена от долгой ходьбы.

– Мастер, сестра попросила меня вернуть это тебе.

– Нет, нет, возьми себе, за беспокойство.

– Щедрое предложение. – Она перебирала цепочку в пальцах. – Пожалуй, лучше не стану, иначе ты неверно это истолкуешь.

– Вовсе нет. Это же безделушка, знак благодарности за прекрасную речь, которая меня очень заинтересовала. Поскольку она так жестоко отказала мне, моя единственная просьба такова: обменяйся со мной несколькими словами, они станут бальзамом для моего страдающего сердца. Как тебя зовут?

– Катерина, мастер. А тебя?

– А меня Аполлон Кроу. Я путешественник. Прошу, садись.

Швея села на пустую скамью у веревки и улыбнулась своему возможному любовнику. Она казалась привлекательной, ее уверенности, движениям ее длинных ног и рук была присуща уверенная грация. Он мог подобраться к той женщине через эту: когда речь идет о красивом мужчине, ревность и соперничество иногда разжигают в женщине интерес.

Он заказал выпивку и подсел поближе к веревке, чтобы поговорить со швеей. Хотел поболтать, но она говорила только о грядущем перевороте.

– Многие выступают против предложения предоставить женщинам право голоса. Ты, должно быть, тоже думал над этим, мастер.

– А сама ты что думаешь, сестра? – парировал он.

– Неужели ты действительно хочешь знать мое мнение? Мне часто говорят, что я слишком много болтаю. Многие мужчины считают, что удел женщин – хлеб насущный, а не философские дебаты. А как по-твоему, мастер Кроу?

– У моего народа говорят и мужчины, и женщины, причем во всеуслышание. А что касается моего мнения, то я новичок в этом городе и потому предпочитаю узнать, что думают местные жители. Как иначе понять, чем здесь живут? Твоя соотечественница говорит убедительно, я бы больше всего хотел послушать столь убедительный голос в какой-нибудь невинной беседе. Возможно, в твоем присутствии?

От его улыбки женщины таяли; так и теперь, стоило Кроу пустить ее в ход, Катерина придвинулась ближе, потом еще ближе, и в ее глазах загорелся интерес. Через ее плечо он заметил, что Сладкоречивая направилась к выходу, и снова посмотрел на швею.

Губы ее раскрылись, словно в восторге от ее авансов. Низким чувственным голосом она сказала:

– Ее хорошо охраняют, мастер Кроу. Не заблуждайся на этот счет. Будет лучше, если ты оставишь нас в покое.

Она встала, спокойно прошла через заполненное людьми помещение и скрылась за той же дверью, что и Сладкоречивая.

Его новые друзья рассмеялись.

– Ну, ну, тебя поставили на место, и вдобавок ты потерял монету!

– Утоплю горе в вине! – Он знаком подозвал подавальщика. – Наполни-ка кружки моим друзьям.

Пока молодой человек шел к ним, Аполлон Кроу незаметно передвинул скамью так, чтобы подавальщик споткнулся, и тот растянулся на полу. Содержимое кувшина выплеснулось, окружающие громко охнули, и это отвлекло внимание соседей Кроу. В суматохе он сунул золотую цепь в карман подавальщику и поспешно вышел, расталкивая людей локтями. Снаружи он остановился и увидел справа от себя старика, который выронил палку, с кем-то столкнувшись. И сразу увидел цель, которая выскальзывала из ворот.

Когда он торопливо шагал мимо коптилен, за ним пошел стройный молодой человек с такими же длинными и черными волосами, как у швеи. У него были те же глаза, в чем ощущалось семейное сходство.

– Небольшой совет, – сказал молодой человек с улыбкой, которая больше напоминала оскал. – Если Сладкоречивая отвергла твое предложение – а она отвергла, – не пытайся ее преследовать.

– Спасибо, – ответил Аполлон Кроу, язвительно подняв бровь: так он устрашал людей, которые пытались с ним спорить. – А твое какое дело?

– Я ее родич. И отвечаю за ее благополучие. – Новый спутник Кроу смотрел на него, как кошка на птицу. – Я просто предупреждаю, мастер. Сам я нахожу Сладкоречивую чересчур властной и нетерпеливой, но понимаю, что для мужчин твоего сорта она неодолимо привлекательна. Потребность доказать, что ее красота и ее свирепая уверенность в себе сдадутся тебе и только тебе, что не удалось другим.

– Моего сорта? И какого же я, по-твоему, сорта?

Молодой человек загородил собой узкий проход, так что никто – особенно Аполлон Кроу – не смог бы пройти. Он принюхался, как будто мог извлечь из удушливого воздуха двора какую-нибудь информацию.

– Сейчас точно не скажу. Откуда, говоришь, ты приехал?

– Я ничего такого не говорил. Как тебя зовут?

– «Я ничего такого не говорил…» – повторил молодой человек с одной из тех улыбок, что полны очарования и угрозы. – Если у тебя есть семья, ты поймешь, что мы должны присматривать друг за другом.

– Мне хорошо знакомо это чувство. Я во всех отношениях семейный человек.

Парень не двигался с места, намереваясь и дальше преграждать ему дорогу, пока не станет слишком поздно идти следом. Хотя Аполлон Кроу никогда не уходил от прямых атак, этот человек представлял для него загадку, и у него было слишком мало информации, чтобы его оценить. В нем чувствовалась какая-то сжатая энергия, которая напоминала ему… его самого – в том смысле, что его тело было привязано к этому миру, а дух – к миру за этим. Но он на собственном горьком опыте научился не обсуждать с незнакомцами и обычными людьми мир смертных и мир духов, потому что никто ему не верил. Он научился выдавать правду за сказки, которыми развлекал людей.

Кроу поклонился, словно уступая, признавая право семьи защищать своих. Но, отходя от калитки, поискал глазами самый темный и уединенный угол двора. За одной из коптилен среди хрустящей под ногами серой чешуи и мусора он остановился, в последний раз осмотревшись, чтобы убедиться, что он один. Ночь мешала его зрению, а на обоняние он никогда не мог полагаться. Наклонив голову набок, он прислушался. Скрипки и топот ног мешали расслышать звуки слабее… но вот молодой человек спросил у караульных при воротах:

– Куда он делся? Я не видел, чтобы он вернулся в таверну.

Со вздохом он сбросил человеческое обличье. Хлопая ста тридцатью четырьмя парами крыльев – чтобы создать человека, нужно много ворон, – птицы разлетелись по ночным улицам в поисках Сладкоречивой.

Стая проследила за женщиной и двумя пернатыми до прибрежной гостиницы в хорошо освещенном богатом районе города; плотным облаком вороны опустились на крышу гостиницы, словно собирались там ночевать. Отдельные птицы отправились на разведку. Одна даже залетела в общую гостиную и сидела в темном углу, пока Сладкоречивая ужинала, а ухажеры и застенчивые восторженные мужчины посылали ей выпивку. Вороны разлетелись по всем подоконникам, заглядывая во все номера, ожидая ее появления в одном из них. Но именно оставшейся на кухонном дворе вороне повезло заметить, как Сладкоречивая вышла через черный ход и ускользнула в ночь в сопровождении швеи и молодого человека, а два более заметных пернатых остались, создавая впечатление, что она по-прежнему здесь. Поистине хитрый план, чтобы сбить с толку тех, кто вздумал бы за ней следить. Некоторые молодые вороны возбужденно закаркали при виде такой простой уловки, и на них пришлось шикать, чтобы не привлекали внимания.

Ее маршрут привел на более скромные улицы вдоль берега реки, где обитал законопослушный народ со скромным достатком. Наконец она остановилась в маленькой двухэтажной гостинице с ветхим фасадом без окон. Несмотря на непритязательный внешний вид, ворота и стены представляли собой непреодолимое препятствие для тех, кто захотел бы незаметно заглянуть внутрь. Вороны попросту расселись по краю крыши, выходящей во внутренний двор. В очаге во дворе огня не было, зола была такой холодной, словно его не разжигали несколько дней.

Даже в столь поздний вечер за столом сидел одинокий человек, читая при свете плавающего шара, источающего холодное белое сияние. Несколько ворон подобрались поближе, чтобы лучше рассмотреть. Мужчина был аккуратно одет; можно было бы сказать, что он красив, как ворона, – если это вообще возможно. Когда гости прошли в ворота, он поднялся, приветствуя входящих. Он нежно поцеловал швею, и стало ясно, что план соблазнить ее, чтобы подобраться к Сладкоречивой, видимо, не сработает. Действительно, то, как они непринужденно разговаривали, часто перебивая друг друга, показало их сходство со стаей.

Вскоре появились и двое пернатых. Едва они вошли, ворота закрыли, цель пересекла двор и одна поднялась по лестнице.

Гостиница в действительности представляла собой два соединенных здания: одно шло вдоль двора – с номерами, от него под прямым углом отходило отдельное крыло. Оно находилось над водой, на остатках древнего заброшенного моста, который уже не доходил до противоположного берега реки. Этот мост, даже и переделанный под гостиницу, не позволял сделать вход с улицы, так что к комнатам можно было добраться только по охраняемой лестнице и внутреннему коридору.

Окна этих комнат выходили на реку. Вскоре изнутри открыли ставни. Женщина выглянула из окна, чтобы вдохнуть ночной воздух, и поморщилась от вони отходов и дыма. Как только она отошла от окна, две вороны сели на подоконник и заглянули внутрь. Женщина зажгла свечу и при ее свете заперла дверь изнутри, спрятав ключ в рукаве. Потом поставила свечу в медный подсвечник, стоявший на столе.

Одна ворона влетела и села на шкаф.

Хотя ее перелет и приземление были почти бесшумными, рука женщины замерла.

– Ты хочешь еще что-то сказать мне? – бросила она в пространство.

Пространство не ответило.

Когда она закрыла книгу и встала, обе вороны на подоконнике и та, что сидела на шкафу, исчезли. Удивленно осмотрев комнату, женщина отперла дверь в коридор и вышла. Как только она скрылась, вороны всей стаей ворвались в окно.

Он быстро собрался воедино, за исключением трех частей. Вначале толкнул дверь в коридор, но ее заперли снаружи. Уйти через нее с альбомом, но без ключа было невозможно. Присев у туалетного столика, он взвесил альбом в руке. Чересчур тяжелый, чтобы унести по воздуху, даже если создать сеть, чтобы его смогли нести вороны.

Пришлось выбрать третью возможность, хотя она ему нравилась меньше всего и он предпочел бы потянуть время. Он оторвал полоску чистой страницы в конце книги и написал записку мелким, но удивительно четким почерком. Потом сунул клочок в трубку-футляр и прикрепил к лапе одной из ворон. Отпущенная, ворона улетела, а две другие, сидя на подоконнике, продолжали наблюдать снаружи.

Наконец Кроу раскрыл альбом. С величайшим интересом и радостью он внимательно рассмотрел первый рисунок, на котором изображались молодая женщина в короне, верхом на быке – по-видимому, финикийская царица Европа, – а за ними лев, волочащий цепь. Слишком очевидная метафора съеживающейся Римской империи, которая стремится вернуть все, что потеряла за сотни лет.

В замке повернули ключ. Он закрыл альбом, оперся локтями о туалетный столик и стал разглядывать в зеркале свое худое лицо, блестящие черные волосы, проворные пальцы. Что-нибудь в нем не так? Может, что-то он может вылепить лучше? Да разве в этом мире есть мужчина красивее его?

Скрипнули петли. У него за спиной вырос чей-то силуэт, словно расширяющееся пятно на зеркале. Огонь свечи отразился от края тонкого клинка, но этот клинок был не столь опасным, как ее улыбка. Он посмотрел в глаза ее отражению и лениво улыбнулся в ответ.

Вопросительно поднимать бровь она умела не хуже его, и сейчас воспользовалась этим.

– Ты сидишь на моем стуле?

– Мне трудно не восхищаться собой, когда выпадает случай, ведь я поистине хорош, лощеный и блестящий.

Она окинула его оценивающим взглядом.

– Поистине трудно не удивиться тому, как некто столь лощеный и блестящий сумел попасть в запертую комнату.

– Ты неотразима. Поэтому никаким преградам меня не удержать.

– Правда? – Ее силуэт, ее мышцы – все говорило о том, что драться она умеет. – Проход в эти номера охраняется днем и ночью, именно поэтому, как ты можешь понять, люди, у которых есть враги, предпочитают ночевать здесь. Дверь из этой комнаты в коридор можно запирать и изнутри, и снаружи, и ключ у меня. Поэтому здравый смысл подсказывает, что ты влез через окно. Но крыша слишком крутая, чтобы пройти по ней, да и стена тоже. И даже если тебе удалось по ней подняться, ты не промок, как было бы, если бы ты пришел с реки.

– Я мог приплыть на лодке.

Она подошла к окну, посмотрела вниз, потом повернулась к нему.

– Лодку не к чему привязать. Не хочешь объяснить эту загадку?

Он осторожно встал, держа руки перед собой и показывая, что не вооружен, и вежливо поклонился, прижав ладонь к сердцу.

– Я не единственная загадка в этой комнате. Самая большая загадка – твоя привлекательность.

– Этот ход надо было попробовать сделать раньше, чем тебя загнали в угол. Как ты сюда попал?

– Может, обменяемся тайнами? Почему римский император меня нанял? То, что твоя революционная агитация тревожит Римскую империю, – один ответ, но, чувствую, не единственный. Боюсь, я неизлечимо болен любопытством.

– Я могла бы унять твое любопытство, пронзив тебя мечом.

– Да, но как же твое любопытство? Разве ты не хочешь узнать, какая хитрость, какая ловкость помогли мне проникнуть в твою комнату? Представь, что такие таланты могут быть использованы только для того… для того, чтобы доставить тебе удовольствие.

– Доставить мне удовольствие? – Она, улыбаясь, разглядывала его. Он повернул голову в профиль: так он выглядел лучше всего. С печальным смехом она покачала головой. – До или после того, как ты выдашь меня императору?

Он обдумал вопрос со всей серьезностью, какой тот заслуживал.

– До – это надежно. После – зависит от его капризов.

– Вижу, ты стратег, – сказала она, словно проглотив смех (к его легкой досаде – она смеялась над ним?). – А что, если я не хочу, чтоб меня похитили и выдали императору?

– Возможно, ты в состоянии заплатить больше, чем он. Тем самым ты разубедила бы меня.

– Я не располагаю такими средствами. Или ты говоришь о другой награде?

Она снова осмотрела его с головы до ног.

– Естественно, тебе нравится то, что ты видишь, и я во всех отношениях таков, что могу доставить тебе удовольствие, если тебе нравится это мое обличье. Но, боюсь, деньги – единственное, что я принимаю в оплату.

– Естественно! В любом случае, ты не хочешь, чтобы император Рима стал твоим врагом – нет, если как я начинаю подозревать, ты один из наемных негодяев, которые делают грязную работу, чтобы у богатых и влиятельных руки оставались чистыми.

– Твоя покорность позволит значительно облегчить все это. Я подожду, пока ты возьмешь плащ и все необходимое в дороге. – Он старался не трогать альбом, лежавший возле его левой руки. – У меня в гавани корабль, он отходит через час.

– Корабль не уйдет. Через час – пик отлива. До поры ни один корабль не сможет отойти. Так что, мой загадочный негодяй, это твоя первая ложь.

– Моя первая ложь?

– Второй лжи ты мудро избежал. Я несколько раз давала тебе возможность подтвердить, что император хочет меня похитить, но ты не подтвердил. Так что, думаю, ему нужно что-то другое, и я знаю что.

Быстрее, чем ожидал Кроу, она схватила со стола альбом, отскочила и нацелила свой меч ему в грудь.

– Можешь сразиться, а можешь изящно уйти с поля боя. Я не настроена отдавать свой альбом.

Он отклонился от острия ее клинка, но обнаружил, что прижат к туалетному столику. Все оборачивалось гораздо интереснее, чем он рассчитывал. Поэтому он сложил руки на груди и расслабился. Бесстрашие перед угрозой клинка всегда производит впечатление.

– Зачем императору Рима твой альбом? Что такого ты нарисовала, что он так отчаянно хочет этим завладеть?

– А. Это значило бы проболтаться. – Она достала из рукава ключ. – Я милосердна, к тому же ты меня позабавил, хоть и ненадолго, поэтому можешь открыть дверь и выйти.

Она бросила ему ключ. Кроу позволил ему удариться о ногу и с негромким звоном упасть на пол. Она с вороньим изяществом наклонила голову – немой вопрос.

– Всего одну, – сказал он: ему еще требовалось тянуть время.

– Что одну?

– Покажи мне всего одну страницу твоего альбома. Будь добра. Он рассказал мне, какие в нем сокровища и почему они ему нужны.

– Нет, он тебе ничего не сказал. Почему ты продолжаешь лгать?

– Это проклятие. – Беззаботная улыбка была одним из его величайших достоинств: один уголок губ чуть выше другого. – Я всегда о чем-нибудь лгу.

– А если твою ложь раскроют? Что тогда?

– Проклятия основаны на числе три. Нужно разоблачить три лжи или меня трижды не должны поймать на лжи.

– И что тогда?

Он пожал плечами.

– Как интересно. Пока я поймала тебя на двух. Нужно быть осторожнее.

Его слегка встревожило то, что она, больше не пытаясь его прощупать, отступила к кровати – если он бросится на нее, она успеет уйти в сторону и проткнуть его мечом. Она достала альбом и начала перелистывать. Он видел, что первая половина альбома заполнена рисунками, вторая чистая, страницы еще не изрисованы. Под таким углом ему не были видны изображения, только тени и четкие линии. В одном месте она расправила две страницы, посмотрела на него и снова вернулась к рисункам.

– О! – Она оценивающе улыбнулась, так, что это удивило его и взволновало. – Это все объясняет.

На подоконник села ворона и трижды каркнула.

– У эллинов вороны считаются посланниками богов, – заметила она, захлопывая альбом, сунула его в сумку, а сумку повесила через плечо, показывая, что собирается уходить.

Вежливость удерживала его. Он ожидал, что женщина схватит ключ, но она открыла дверцу гардероба, прыгнула внутрь и захлопнула дверцу за собой. Он подскочил к шкафу, ухватился за дверцу и потянул. Это было все равно что тащить тяжелую цепь. Каркнув от раздражения, он потянул изо всех сил. Дверь отворилась, словно женщина держала ее изнутри, а теперь отпустила, и он отлетел к кровати, ударился о нее, крутанулся на месте и выхватил меч из той непроницаемой тени, что соединяла мир, в котором он сейчас находился, с миром духов, из которого пришел.

Кроме нескольких полок, на которых лежала аккуратно сложенная одежда, в шкафу обнаружилась фальшивая задняя стенка, открывавшая проход в соседнюю спальню. Дверь этой спальни была широко распахнута. В коридоре звучали удаляющиеся шаги. Он побежал за женщиной, хотя тусклый свет и низкий потолок затрудняли бег, и один раз споткнулся о расшатавшуюся доску.

Она остановилась на верху лестницы, когда внизу во дворе послышался лязг оружия. Кто-то крикнул:

– Именем римского императора вы все арестованы.

Увидев, как она помрачнела, он словно получил удар кувалдой.

– Ты привел их к нам. Я не назвала бы это любезностью.

Она теснила Кроу серией быстрых ударов, от которых он едва успевал уклоняться. И только Кроу оправился от потрясения и стал демонстрировать свое мастерство, он ударился головой о потолок, содрогнувшись от боли. Она снова напала, он отступил еще дальше и вновь ударился. Ее такие неприятности миновали – во-первых, потому что она была ниже ростом, а во-вторых, что важнее, хорошо знала обстановку. Ее клинок сверкал, но Кроу пугало не это, а сила, стоявшая за клинком; раз, два, три – он парировал ее безжалостные удары, его голова дергалась в такт ее шагам.

Тут он опять споткнулся о проклятую доску.

Кроу упал на спину и сильно ударился. Резко вдохнув, он ухватился за нити, сшивавшие его, готовый дернуть за них и распустить. Его сдерживало проклятие: он не имел права показывать обитателям этого мира, кто он на самом деле, иначе застрял бы здесь навсегда, но, чтобы выдержать смертельный удар, пришлось бы рассыпаться.

Однако сталь не пронзила его. Женщина отступила к лестнице. К тому времени как он собрался с силами и побежал за ней, она и ее загадочный альбом были на середине лестницы.

Он бросился за ней, уверенный, что есть задняя калитка, через которую она сбежит. А увидел нечто поразительное: несмотря на неравенство сил, императорским солдатам пришлось выстроиться в оборонительный круг. Им мешал недостаток света – фонари, которые они принесли, горели все тусклее. Только над головой необычайно красивого молодого человека висел шар холодного света; этот человек стоял в стороне от драки, привалившись к стене и скрестив руки на груди – с таким раздраженным видом, словно был недоволен тем, что ему помешали читать.

Вокруг солдат шныряли двое пернатых, их когти, зубы, рост и проворство были непреодолимым препятствием. Один из солдат попробовал ударить, но коготь вырвал оружие у него из руки. Меч со звоном упал. Солдат храбро прыгнул вперед, чтобы подхватить его, и тогда из тени выскочил молодой человек, которого Аполлон Кроу видел у ворот таверны. Он расплылся в пятно, в дрогнувшую тень, и превратился в большого черного кота с клыками саблезубого тигра.

Аполлон Кроу смотрел, едва не утратив контроль над своими частями, глубоко потрясенный узнаванием. Это было существо, подобное ему, обитатель мира духов, который, подобно другим обитателям, обладал такими способностями – и ему было необходимо перевоплощаться.

Огромный кот зарычал в лицо испуганному солдату. Тот отступил к другим солдатам и выхватил нож. Теперь все солдаты тряслись от страха.

Сладкоречивая прошла впереди и остановилась перед солдатами. Окруженная своей стаей, она выглядела грозно.

– Бросьте мечи и уходите с миром, друзья. Вы служите власти, которая в своих эгоистических целях легко принесет вас в жертву.

– Все, что укрепляет Рим, укрепляет всех нас, – упрямо ответил один из солдат.

Она стояла спиной к Аполлону Кроу, сумка болталась, соблазнительно приоткрытая, и он крадучись подошел. Женщина продолжала говорить, вероятно, слишком привыкшая к тому, что ее всегда слушают.

– Те, кто правит, отпускают веревку ровно настолько, чтобы вам казалось, будто вы идете свободно, но все преимущества оставляют за собой. Вам они платят жалкие гроши, а сами владеют огромными сокровищами…

Он вытащил альбом из сумки и сделал шаг назад.

– …Они позволяют вам возделывать землю, пока вы платите за это десятину.

Его встревожило движение воздуха – он умел искусно воспринимать малейшие перемены в направлении и скорости ветра. Этот порыв свидетельствовал, что рядом с ним кто-то двигался, однако он никого не видел. Пока прямо из воздуха не возникла швея. Ее острый клинок был прижат к его груди.

– Замри, – велела она.

Аполлон Кроу рассмеялся от неожиданности. Ее внезапная материализация там, где только что никого не было, заставила солдат растерять последние остатки храбрости. Они разом бросились на улицу. Пернатые вежливо расступились, давая им возможность пройти. Кот гнался за ними до ворот, размахивая хвостом.

– Что ты за существо? – спросил Аполлон Кроу у швеи.

– Могу о том же спросить тебя, – ответила она. – Ты скреплен множеством нитей и закутан в одеяние из тени, но я не знаю, что это значит.

– Это нити проклятия, которое наложили на меня, изгоняя из моего дома.

– Как интересно! – сказала швея радостно, как ребенок, который готовится слушать сказку. – А за что изгнали?

– Я взял нечто принадлежащее мне, но те, у кого больше власти, чем у меня, решили, что это воровство. И меня изгнали по обвинению в воровстве.

Сладкоречивая с неподдельным интересом повернулась к нему. На мгновение ему привиделись чарующие вспышки света разных цветов, лучащиеся из ее глаз.

– Это самое честное, что я от тебя услышала, – сказала она, но замолчала: ему на плечо села ворона.

Большой кот зашипел.

Швея исчезла, словно из ткани мироздания выдернули нить.

В ворота прошел император Рима в сопровождении солдат, ряды которых щетинились копьями, мечами и самострелами. Кот отступил, ощетинившись. Пернатые угрожающе вздыбили хохолки, а необычайно красивый молодой человек остался спокойно стоять в тени, и его легко было не заметить.

С видом человека, уверенного, что товарищи помогут, женщина посмотрела на императора: стая всегда сильнее одиночки.

– Это может показаться вам удивительным, но признаюсь – не ожидала увидеть вас в Никае, – заметила она так, словно они с императором давно знакомы и привыкли спорить.

– Можешь сеять семена бунта среди князей, если тебе это нравится, дражайшая Беатриса. – Этот добродушный ответ заставил ее поджать губы. – Смута, которую ты и твои приспешники создаете в приграничных владениях, мне очень полезна.

– Вы хотите расширить империю до прежних границ. Начнете с размещения своих войск в тех местах, где, по вашему мнению, правящие князья слишком слабы, чтобы противиться вам, или будут благодарны за имперскую защиту от революционных агитаторов.

– Ты точно знаешь, или это только догадка?

– А вы как думаете?

– Я думаю, что не намерен раскрывать перед тобой свои планы. Но, когда ты приносишь свои радикальные идеи в империю, это меня касается.

– Собираетесь меня арестовать?

Император посмотрел мимо нее.

– Он у вас?

Аполлон Кроу коснулся альбома у себя под мышкой.

– Да.

Сладкоречивая приподняла одну роскошную бровь и беззвучно рассмеялась.

Наступила пауза, своего рода выжидательное молчание, чтобы перевести дух.

Император вдруг увидел человека, почти незаметно стоявшего у стены.

– Лучники! Убейте его!

– Ваша ошибка, – сказала Сладкоречивая.

Самострелы были подняты, лучники прицелились, и в этот миг летняя жара во дворе сменилась жгучим морозом. Холод ударил, словно молотом, швырнув императора и его солдат на землю.

Магия словно дала им сильную невидимую затрещину, и Аполлон Кроу едва не рассыпался. Он удержался исключительно силой воли, опустившись на колени; мысли его беспорядочно метались. В этом мире он редко сталкивался с магией – держался подальше от магов, как мудрая птица не греется на солнце рядом со змеей. Может, маги ему и не повредили бы, но лучше было не проверять.

К тому времени как император и его солдаты поднялись с земли, Сладкоречивая и ее спутники исчезли на темных улицах. Солдаты повернулись к воротам и остановились, ожидая приказа.

– Покажи, – сказал император, протягивая руку.

Аполлон Кроу отдал ему альбом.

Солдат зажег фонарь, и при его свете император принялся листать страницы, вначале с довольной улыбкой, а потом все сильнее хмурясь.

– Это не ее альбом! – взревел он и швырнул альбом так неожиданно, что у Аполлона Кроу не было времени увернуться. Альбом ударил его в грудь и грудой листов упал на землю.

– Проклятье! – крикнул император. – Ступайте за ней! Обыщите окрестности! И арестуйте этого бесполезного вора.

Аполлон Кроу торопливо поднял альбом, но, поскольку его немедленно окружили копья и сердитые солдаты, которые вели себя так, словно все это его вина, у него не было возможности заглянуть туда. Вопрос о том, что он все-таки украл и почему ошибся, преследовал его всю дорогу до замка на холме и пока его вели по плохо освещенным коридорам в тюремную камеру глубоко внутри скалы. Грубые руки втолкнули Кроу в узкое помещение; дверь закрылась, оставив его наедине с запахом старой мочи. Высоко вверху, под самым потолком какое-то отверстие пропускало немного соленого морского воздуха. Было темно, ничего не видно. Он на ощупь нашел койку и сел.

Вскоре под дверью камеры появился свет, послышались топот и звон ключей. Открылась дверь. Он торопливо встал. Два солдата внесли лампу. Вошел император.

– Не нужно обещать того, что не можешь достать, – без предисловия сказал этот великий человек.

Аполлон Кроу при свете лампы раскрыл альбом. Он увидел чистую страницу, и еще одну, и еще: все страницы были пустыми.

– Она подменила альбом другим, неиспользованным.

– Она провела тебя. – Император гневно покачал головой и стиснул зубы. – Только подумать, я поверил в твое обещание!

– Из ваших слов я сделал вывод, что есть всего одна женщина, умеющая убедительно говорить и скрывающая от вас какие-то тайны в своем альбоме. Я считал, что ее может сопровождать группа радикалов и недовольных. Я не знал, что в ее свите – двое пернатых, саблезубый кот-оборотень, женщина, которая по своему желанию может исчезать, и могущественный маг. Если бы вы меня предупредили, я бы изменил стратегию.

– Так теперь ты признаешь, что потерпел неудачу. – Император направился к двери и, задержавшись, сказал стражнику: – Держите ее здесь под замком, пока я не вернусь.

– Ее? – спросил Аполлон Кроу.

После новой долгой паузы – он выдерживал ее, словно актер, прежде чем сделать последний поклон публике, – император обернулся к нему.

– У меня есть свои шпионы. На самом деле ты Аполлония Кроу, известная воровка и контрабандистка, которая в последнее время жила в иллирийском городе Салоне. – Император посмотрел на блестящую черную одежду Кроу и поморщился. – Есть простой способ раскрыть о тебе всю правду, но я не люблю жестокие и бесчеловечные методы.

– Но вы император. Императоры всегда жестоки.

– Когда империей правит просвещенная личность, в ней царят мир, порядок и правосудие.

– И эта просвещенная личность – вы?

– Бессмысленный спор. Я знаю: когда тебе выгодно, ты, как сейчас, выдаешь себя за мужчину.

– Выяснилось, что в этом мире лучше, чтобы люди считали меня мужчиной.

– Так что – признаешь ты, что я разгадал твой обман?

Кроу вежливо поклонился, стараясь, чтобы поклон не выглядел насмешливым, хотя ему очень хотелось рассмеяться.

– Я выдаю себя за мужчину, хотя на самом деле я женщина. Позвольте правильно представиться, ваше величество. Я Аполлония Кроу, могу шпионить и возвращать украденное, к вашим услугам.

– Ты воровка и мошенница. За свои преступления просидишь год в тюрьме Никаи.

И в сопровождении стражников он вышел из камеры.

Вслед ему донеслось замечание Аполлона Кроу:

– Три нераскрытых обмана.

– Что? – нетерпеливо спросил через плечо император.

– Проклятие заставляет меня принимать любое сделанное мне предложение о работе и выполнять работу, что бы я о ней ни думал. Но три нераскрытых обмана позволяют мне разорвать договор, если я скажу правду о проклятии нанимателю, от которого ухожу. И сейчас я от вас ухожу.

– С меня довольно этого вздора! Заприте дверь!

Дверь камеры захлопнулась. Засов задвинули. Замки закрылись. Звуки шагов удалились.

Аполлон Кроу бросил альбом на койку и еще немного подождал, убеждаясь, что все вернулись к своим обычным занятиям. Затем распустил скрепляющие его нити и превратился в стаю ворон, сто тридцать четыре пары крыльев. Все вороны легко пробрались сквозь промежутки между прутьями решетки: ведь они должны быть узки только для человека.

Большая часть стаи полетела в гавань. Там вороны расселись на мачтах кораблей, готовящихся к отплытию в прилив. Хоть они кружили над палубами, но не видели ни ее, ни ее спутников, собирающихся отплыть в море. Наконец два разведчика, улетевшие дальше всех, доложили, что по прибрежной дороге на запад едет карета. Когда стая догнала карету, она уже покинула территорию Римской империи и была в приграничном государстве Ойо, вне досягаемости имперских солдат.

Вороны – превосходные разведчики. Они весь день сопровождали путников, и их ни разу не заметили. Вечером карета подкатила к хорошо охраняемой гостинице. Вскоре женщина открыла ставни одной из комнат на втором этаже. Она села за маленький столик, раскрыла альбом и принялась рисовать.

Аполлония Кроу появилась в каретном сарае и тем самым избежала внимания стражи у ворот. Поднявшись по черной лестнице, она постучала в нужную дверь и, когда ее открыли, вошла с чарующей улыбкой.

– Ты! – сказала Сладкоречивая.

– Узнала?

– Тебя нельзя забыть. Что ты здесь делаешь? И почему, мейстер Кроу, ты переодет женщиной? Думаешь обмануть меня модным платьем и прической в древнеэллинском стиле?

Аполлония Кроу задержалась, разглядывая свое отражение в зеркале туалетного столика. Черные волосы изящными кольцами падали ей на плечи, но подбородок, пожалуй, был тяжеловат для такого лица. Всегда приятно знать, что легкие перемены в одежде и внешности коренным образом меняют отношение к вам людей, считают ли те вас слишком мужественным для женщины или слишком женственным для мужчины.

– Император раскрыл мой обман.

Взгляд Аполлонии Кроу скользнул по альбому.

Женщина закрыла альбом и села.

– Твой обман? Что за обман?

– Я выдавала себя за мужчину, тогда как на самом деле женщина.

Она склонила голову набок, рассматривая его, словно распутывая нити его существа.

– Нет.

– Что нет?

Сладкоречивая уселась к столу, раскрыла альбом и принялась рисовать; она рисовала так быстро и точно, что рисунки появлялись словно по волшебству, хотя это было просто мастерство. Все больше ворон слетало с ее карандаша и рассаживалось на страницах, толпясь, садясь на насест, споря, шпионя. И все вороны были красивыми, ни одной карикатуры.

– Знаешь, когда-то я была влюблена в императора, еще до того как он стал императором. Я просила его жениться на мне, хотя он мне в отцы годится, но он отверг меня, однако хотел использовать мои видения в своих целях. Странно, что он отказался от такого легкого пути приобрести мою вечную верность.

– По-моему, удивительно, что он не выбрал тебя в спутницы жизни, когда была возможность.

Она прижала руку к груди и мило захлопала ресницами.

– Ты так считаешь?

– Конечно. Ты умна и прекрасно говоришь.

– Ты мне льстишь.

– Зачем мне льстить? Ты действительно красива, почти как я.

– Действительно, зачем? – сказала она со смехом. – Увы, совесть не позволила ему воспользоваться моей влюбленностью определенным образом. Но мне повезло, что из этого ничего не вышло, иначе я могла бы стать совсем другой и совсем по-иному смотрела бы на мир. Вместо того чтобы призывать к перевороту, я была бы на стороне тех, кто пытается его подавить. Смешно, не правда ли?

– А зачем ему твои видения?

Она опустила карандаш.

– Можно сказать, я вижу будущее. Мои видения – это беглые картины того, что произойдет. Часто я не могу их истолковать, потому что вижу отдельные детали. Шляпу. Цветущую ветку. Разбитый чайный сервиз. Поэтому я зарисовываю свои видения в альбом. Если правильно связать эти детали и обстоятельства – а это очень непростая задача, – можно сказать, что мои рисунки предсказывают будущее.

– Лев – это император, заковывающий Европу.

– Ха! Это не видение. Просто метафорический рисунок. – Она постучала карандашом по странице. – Например, на прошлой неделе я видела стаю ворон. Сто тридцать четыре вороны. Правда, необычное число?

На этот раз Кроу не нашелся, что ответить.

– Вороны – посыльные. Из всех существ они легче всего переходят из мира духов в этот. Если саблезубый кот может стать мужчиной, почему бы не стать мужчиной стае ворон? Или женщиной? В стае есть и самцы, и самки, так что она не привязана к одному полу.

Вороны едва не разлетелись, настолько неожиданно и небрежно Сладкоречивая раскрыла их тайну.

– Что заставило тебя уйти из мира духов и жить в этом?

– Не твое дело.

Ответ прозвучал резко, как воронье карканье.

– Но ты уже сказал, верно? Ты считал, мы тебе не поверим, подумаем, что ты рассказываешь сказку. Что ты украл?

– Я украл часть себя самого! – выпалил Кроу. – Двух из моих захватила сила более могучая, чем моя, чтобы они служили ей. Так поступают все императоры. Оттого меня и наказали и изгнали в этот мир, прокляли необходимостью служить каждому, кто готов мне заплатить, будто я всего лишь мелкий наемник.

– И вот ты здесь. Снова решил украсть мой альбом?

– Нет, я больше не обязан служить римскому императору. Я пришел сделать тебе предложение.

– Мне?

– Ты поймала меня на трех обманах. Поэтому я обязан всегда говорить тебе правду.

Она задумалась и ничего не сказала.

– Ты говорила, тебе не хватает средств.

– Да, мы не так состоятельны, как хотелось бы, это правда. Революция – дорогое дело. Мы часто тратим средства на благотворительность. И еще нам нужно содержать очень большое хозяйство. Все это не секрет. А тебе что до этого?

– Я не похож на тех могущественных людей, которые меня наказали, а это значит, для начала, что я не люблю римского императора. Вороны злопамятны. Ты можешь мне помочь.

– Как?

– Женщина, которая видит картины будущего, исчезающая швея, саблезубый кот, двое пернатых и поразительно красивый волшебник. У меня была возможность присмотреться к императорскому двору в Риме. Я знаю, где хранятся невероятные сокровища. Если будет подходящая стая, мы сможем их украсть.

Темные глаза блеснули, встретившись в зеркале со взглядом Кроу. Сладкоречивая улыбнулась такой очаровательной благодарной улыбкой, что заставила забиться быстрее сердца всех ста тридцати четырех ворон.

– Когда начнем?